Время выживания

Несколько раз жители посёлка пытались прорваться в большой мир, но тех, кому повезло миновать стражей, ждала другая напасть. Из свинцово-серых туч прицельно били молнии, одним попаданием превращавшие нарушителей границы в обугленные головни. Люди перестали пытаться покинуть посёлок и даже просто приближаться к границе без крайней необходимости. Так Усть-Лиман превратился в гетто, охраняемое свирепыми, безжалостными хищниками и молниями-убийцами.

*****

Антон выставил на стол трёхлитровую банку с молоком.

– Вот, заработал!

– Что делал? – поинтересовался Николай, решавший сложный вопрос: можно ли ещё раз сшить лопнувший ремешок на сандалии Ксюши, или проще оторвать его и сделать другой.

– Оторви, – посоветовал Антон, с первого взгляда угадав, чем занимается друг. – В сарае был старый брезент, можно из него попробовать. А занимался я копанием подпола у одной бабки на Ливнёвой.

– На Ливнёвой? Один? – помрачнел Коля. – Не мог хотя бы Сашка или Миху позвать?

– Братьев отец на сенокос припряг, ты на охоту ушёл. Да ладно, ничего же не случилось.

Николай покачал головой. Ну вот что делать с этим оболтусом? Ведь ему уже почти девятнадцать, а никак не хочет сообразить, что нет больше прежней жизни: цивилизованной, предсказуемой, безопасной. Это год назад можно было спокойно пройти на другой конец посёлка и подзаработать деньжат перекапыванием огорода. А теперь в одиночку шляться в чужой район опасно. Смертельно опасно. Особенно с тех пор, как адепты учения Матвея стали неоспоримой силой и взялись наводить свои порядки.

– Антоха, ты дурак, – констатировал Николай. – Вот нарвался бы или на матвейцев, или на недобитых уркаганов – это ведь их бывший район. Подумай сам, что было бы с твоей мамой. И с Ксюшей.

Друг пристыженно опустил взгляд на столешницу. Коля понимал чувства Антона, но щадить его не собирался. В другой раз пусть трижды подумает, прежде чем отправляться в такое опасное место в одиночку. У семьи, оставшейся без кормильца, было только два выхода: умереть с голоду или податься в рабство к кому-нибудь более зажиточному. И если Полине Степановне, в силу возраста уже не столь сексуально привлекательной, пришлось бы просто работать за кусок хлеба с утра до ночи, то Ксюшка платила бы за еду собственным телом. Разумеется, случись что с Антохой, Коля костьми ляжет, но прокормит и Полину Степановну, и Ксюшку. Однако, он избрал самую по нынешним временам опасную профессию – охоту, а с охотником может случиться всякое. Самая распространённая опасность – переступить границу. Оглянуться не успеешь, как налетят стражи и порвут в мгновение ока. Или поджарит молнией. И вот тогда женщинам не позавидуешь.

– Слышал – на Кирюху Столярова напали?

– Да. Вчера.

– И? Неужели тоже хочешь валяться с переломанными рёбрами?

– Ежели чего, я бы убежал.

– Ну да, бегаешь ты быстро, – согласился Коля. – Бросил бы честно заработанное молоко и сбежал. В итоге, ты бы весь день горбатился впустую и ничего не принес родным.

– Ладно, понял, – буркнул Антон. – Один больше не пойду. К Михалычу не заглядывал?

Михалыч – пожилой механик, до Апокалипсиса работавший в местной автомастерской, ныне зарабатывал на жизнь кузнечным искусством. Он ковал ножи – не булатные, конечно, но неплохие, делал лопаты и косы, а ещё собирал арбалеты. Этим метательным оружием он занялся с подачи Николая, когда тот всерьёз решил промышлять охотой.

Первые два варианта Коля забраковал: один получился откровенно слабым, и подстрелить из него можно было разве что курицу в соседском огороде, да и то, если она подойдёт вплотную к забору. Второй у Михалыча получился слишком мощным – чтобы взвести его требовалось много времени и усилий. Коля тогда ещё посмеялся, мол, раньше такими разве что с крепостных стен стреляли. Зато третий образец получился на загляденье: в меру тяжёлый и убойно-точный. Болты для него Коля с Михалычем делали вместе, внося правки по мере испытаний. Именно этот арбалет и утоп в весенней полынье. Теперь Михалыч делал для Николая новый. Коля, конечно, мог бы и сам попробовать, но Михалыч был, что называется, механиком от бога. Так что, лучше заплатить и подождать, чем долго корячиться, получить в итоге неказистую поделку, а потом удивляться, почему болты летят куда угодно кроме цели.

– Заглядывал. Почти готов. Говорит, потом за твой возьмётся. Придётся нам поднапрячься, чтобы оплатить оба.

Михалыч, разумеется, работал не задаром – за два арбалета Коля и Антон обязались в течение двух месяцев приносить пожилому механику половину добычи. Это было выгодно обеим сторонам. Можно, конечно, расплатиться сразу, к примеру, отдать половину забитой свиньи. Но, во-первых, этой свиньи у них не было, а во-вторых, куда бы Михалыч девал мясо? Уже год, как в посёлке отсутствовало электричество, и холодильники жители использовали только в роли шкафов. Подполы – как говорится, наше всё. Поговаривали, что некоторые рачительные хозяева углубили свои подземные хранилища и ещё зимой натаскали в них льда. Теперь у них продукты хранятся даже дольше, чем раньше в электрических холодильниках. Коля с Антохой, как это ни прискорбно, к рачительным хозяевам не относились, и ледник в подполе соорудить не додумались.

– Вместо перекопки огородов лучше бы к Михалычу в помощники пошёл, – проворчал Николай. – Тогда бы не пришлось платить за арбалеты.

– Вот сам бы и шёл, – возразил Антон. – У меня в школе по трудам всегда трояки были. Давай Санька отправим – он мастерить любит.

– Отправь, – хмыкнул Коля. – Потом вместо него будешь сено косить. У его отца не забалуешь.

– Это да.

Во время ужина, когда разделывали приготовленную тощенькую утку, Николай поведал о том, как он лишился первой добычи.

– Вот прям так спасибо и сказала? – тоненьким голоском удивилась Ксюша. – Вот прям по-русски?

– Нет, по-своему, по-выдриному, – улыбнулся Коля. – Но ведь главное, она сделала то, о чем я ее просил. Значит, поняла. Выходит, эти сторожевые звери – разумные. Пусть не как мы. Но с ними всё-таки можно договориться.

– О чём, интересно? – Полина Степановна деликатно кусала крылышко, укоризненно поглядывая на дочку, успевшую измазать мордашку в утином жире. – Хочешь, чтобы они тебе добычу приносили?

– Это, кстати, мысль, – кивнул Николай. – Только вряд ли стражи на это пойдут – всё-таки они дикие и добычей своей делиться с людьми не станут. Хотя, если их выдрессировать… Надо подумать.

– Не вздумай, – покачал головой Антон. – Ты же видел, как они лютуют с беглецами. Словно чью-то команду получают. Раз, и от человека остается изорванный труп.

– Антон, это неподходящая тема для застольной беседы, – Полина Степановна нахмурила брови и глазами показала на Ксюшу, жадно слушавшую разговоры взрослых. – Коленька, думаю, Тоша прав. Не стоит тебе связываться со стражами.

– Хорошо, не буду, – покладисто согласился Николай. – Пойдём, Тоша, во двор, позанимаемся.

Антон, который терпеть не мог, когда мама называет его детским именем, сердито засопел и буркнул:

– Пойдём, Коленька, я из тебя весь юморной дух выбью.

– Пару дней назад один выбивальщик уже пытался, – усмехнулся Николай. – Потом пришлось его водой из колодца отливать.

– Мам, – Антон посмотрел на Полину Степановну, – у тебя же есть старая простыня. Распори её на полоски – этому типу они скоро понадобятся для перевязки. И зелёнки приготовь.

– Зелёнка – дефицит, – наставительно проговорил Николай. – Лучше сам сразу рви подорожник, да побольше. Тебе пригодится.

Женщина с грустной улыбкой проводила парней взглядом. Вроде бы и взрослые – одному почти девятнадцать, другому – двадцать четыре, а ведут себя, как мальчишки. Да и пусть их – в такое тяжёлое время способность сохранять чувство юмора дорогого стоит. А то, что они мутузят друг друга по вечерам – так это они не всерьёз, пусть иногда дело доходит до травм. Зато она отметила, что Антоша за последние полгода стал куда как увереннее. Причём, не только в разговорах с мужиками. С Олей Потаповой осмелел настолько, что пару раз даже приглашал её на свидания. Глядишь, так и до свадьбы дойдёт. Ещё бы Коле девушку найти…

Ксюша ёрзала на стуле до тех пор, пока мама не обратила на неё внимание.

– Иди уж, – разрешила она. – Может, и тебя чему научат.

А когда дочка стремглав вылетела из дому, тихо прошептала:

– Дай Бог, чтобы ей это не пригодилось.

*****

На следующий день Николай неожиданно нашёл тему для будущего "разговора" со стражами. И тема эта была вызвана неприятными и страшными событиями.

Утро началось как обычно. Ксюша ещё спала. Полина Степановна перебирала пшено, пытаясь выбрать из опрелой и поеденной мышами кучки то, что можно пустить в кашу. Антон, наскоро перекусив, умчался к мужику, который снова собирал бригаду для слома ничейных домов на южном краю посёлка. Провал в земле становился всё шире, люди покидали жилища и опустевшие дома покорно ждали, когда трещина поглотит их. Вот их и разбирали – чего добру пропадать?

Коля, прихватив лук, стрелы и бутылку с водой, отправился на западную окраину, где незримая граница вилась между полями и старыми колхозными садами. Там часто можно было подстрелить какую-нибудь живность. Да и грибы вот-вот пойдут, так что без добычи Николай сегодня возвращаться не планировал. Но планы, как известно, имеют свойство рушиться.

Не успел он пройти пару кварталов, как увидел двух кряжистых мужиков с чёрными повязками на рукавах. Матвейцы, чтоб их! А что это они тут делают? Раньше адепты нового учения в эту часть посёлка забредали редко. Во всяком случае, не таким малым числом и не безоружными. И сейчас все окрестные парни бросят все дела и соберутся отметелить пришлых. Да и сам Николай не останется в стороне – уж слишком неприятными, настырными и фанатичными были последователи пророка-самозванца. Конкретно этих двоих он в лицо не знал, но вряд ли они особо отличаются от остальных.

Впрочем, до драки дело не дошло. Коля услышал, как один из адептов вещает зычным голосом:

– Люди посёлка! Сегодня в полдень состоится казнь душегубов, пойманных на месте преступления. Великосвятый пророк Матвей созывает вас. Приходите в полдень на улицу Луговую, чтобы своими глазами увидеть суд скорый и справедливый!

Николай оторопел. Казнь? Ну и ну! Матвей, похоже, совсем берега потерял. Интересно, что за душегубов поймали?

И пока он размышлял, адепты спокойно проследовали дальше, продолжая выкрикивать своё воззвание. Местные провожали их глазами, но никто так не дёрнулся навалять чужакам.

Постепенно улица начала заполняться. Пара старушек, поспешно затягивая узелки платков под подбородками, засеменили вслед за ушедшими адептами, за ними потянулись несколько женщин. Рванувших за взрослыми детей мамаши шуганули и отправили по домам – нечего мальцам смотреть на кровавое зрелище. А что ещё можно ожидать, если адепты говорили о казни?

Николай подумал-подумал, да и отправился вслед за прочими. Хотя Луговая находилась среди "владений" последователей Матвея, вряд ли Коле сейчас что-то могло угрожать. Наверняка сегодня там соберётся много народа, и адепты не осмелятся нападать на толпу. Хотя, кто их, фанатиков, знает? Он решил не рваться в первые ряды и понаблюдать за происходящим издали, чтобы в случае заварухи можно было быстро сбежать.

На Луговой собралось человек пятьсот, не меньше. Николай остановился около ветхого сарая и осмотрелся. В толпе тут и там мелькали адепты – похоже, пророк собрал здесь всю свою рать. Мужчины и женщины с чёрными повязками цепью перегораживали улицу, некоторые вроде бы безоружные, а иные с топорами и ножами на виду. Матвейская гвардия – человек сорок мужчин всех возрастов, столпилась около наспех сколоченного помоста, возвышавшегося посреди улицы. Многие из "гвардейцев" сжимали в руках охотничьи карабины и ружья, а у некоторых на поясах болтались кобуры с "макаровыми".

Да-а, это серьёзно, решил Николай.

Народ постепенно собирался, и к полудню Луговая оказалась запружена толпой. Коля взобрался на крышу сарая – отсюда и видно лучше, и в толпе толкаться не придётся. Его примеру последовали парни помоложе, и вскоре крыши окрестных строений были усеяны зрителями.

Послышались выкрики "идут, идут", и Николай увидел, как сквозь расступающуюся толпу шествует высокий человек, одетый в длинную чёрную одежду – не то рясу, не то плащ. За ним вели троих окровавленных мужчин со связанными за спинами руками. Матвей не спеша взошёл на помост, постоял, дожидаясь, когда утихнут приветствия в его адрес, не дождался, поднял руку и заговорил. Собравшиеся тут же смолкли.

Голос у самозваного пророка был… завораживающий. Приятный баритон, про такой говорят – бархатный. Слушая его, любой мог бы сказать, что ТАКИМ голосом человек лгать не может. Возможно, поэтому Матвею и верили. Верили всему, что он говорит. Толпившиеся вокруг пророка последователи смотрели на него с обожанием и отчётливым безумием в глазах. Да и остальные тоже подпали под воздействие чарующего голоса. Во всяком случае, все внимательно слушали его речь.

– Братие и сестры! Господь услышал мои молитвы, и вот вы видите преступников, – Матвей указал на коленопреклоненных пленников на помосте. – Казнь убийц есть милость Его к нам, сирым и убогим. Я утверждаю правосудие Его на земле, и то, что произойдёт, случится по воле Его. Я забочусь о вас, как Он заботится о всех нас, детях своих. Восславим же Господа нашего, ибо Он есть любящая рука и карающая длань. Помните об этом, ведь слова мои – это благодать, ниспосланная свыше.

Николай даже головой помотал – слова проповедника против воли лезли в душу, туманили разум. Он поймал себя на том, что где-то в глубине души с нетерпением ждёт казни, и мысленно встряхнулся, сбрасывая с себя путы колдовского голоса. Вот ведь гад какой! Понятно, как он сумел подчинить себе столько народа. И без того неустойчивая психика верующих подверглась массированной обработке в виде проповедей искусного оратора, после чего окончательно капитулировала. Теперь по одному лишь слову лжепророка адепты готовы были сгореть заживо, лишь бы угодить своему пастырю.

“Кстати, – подумал Коля, – уж не надумал ли Матвей сжечь преступников, как это делала инквизиция в средневековье?”

Однако заготовленных для костра костров было не видно.

– Что они сделали? – послышался чей-то крик из толпы. – За что их казнить?

Николай с некоторым удивлением понял, что кричала женщина с чёрной повязкой на рукаве. Она ведь из его последователей, неужели не знает? Сомнительно. Скорее всего, это запланированный в ходе подготовки вопрос. Ну, так и есть: Матвей с воодушевлением обрушился на коленопреклонённых:

– Я скажу вам, в чём вина этих чудовищ, лишь по недоразумению имеющих облик людской. Этот, – лжепророк пнул в спину одного из пленников, – бандит. Помните, скольких банда Витька убила и зверски замучила? Помните, сколько домов сгорело и сколько семей осталось без крова? Эта мразь участвовала в убийствах, грабежах и изнасилованиях. Его руки по локоть в крови. Второй – такой же. Этих двоих доблестные воины Божьи пленили сегодня ночью, они последние из оставшихся бандитов. Третий…

Тут проповедник замолк, окинув пронзительным взглядом собравшихся.

– Третий убил соседа. Отнял жизнь раба Божьего, ему не принадлежащую. Он был пьян, что само по себе страшный грех, ибо нет хуже злодеяния, чем злодеяние, совершённое в добровольном помрачении рассудка. Пьяный – верный раб Сатаны, продавший душу врагу человеческому за чарку зелья! Потому, именем Божьим, возвещаю: смерть тела, да искупит грехи их на земле, а в аду души преступников будут во веки вечные мучиться и гореть неугасимым пламенем. Да будет так! Аз есмь слово Господне и длань его карающая! Приступайте, братие!

Пленников тут же подхватили и поволокли с помоста.

– Следуйте за мной! – провозгласил Матвей, спустился с помоста и направился в сторону окраины.

Собравшиеся некоторое время медлили, а потом потянулись за проповедником и его "гвардией". Коля решил, что с крыши сарая он, пожалуй, ничего не увидит, поэтому спрыгнул на землю и тоже отправился следом.

Далеко идти не пришлось. Когда последние дома и прилегающие к ним огороды остались позади, процессия остановилась посреди пустыря. Матвей обернулся к односельчанам, воздел руки вверх и прокричал:

– Да свершится правосудие Божье. Ежели Господь посчитает преступников невиновными, они выживут и вернутся к нам, очищенные, – после чего приказал конвоирам: – Приступайте!

Дюжие "гвардейцы" пинками и ударами дубинок погнали убийц прочь. По толпе прокатилась волна шепотков.

Николай, вытянувшись вверх и приподнявшись на носочках, увидел, что метрах в ста от преступников среди высокой травы мелькают хищные силуэты. Так вот что задумал этот фанатик! Прикрываясь высшим судом, он попросту хочет скормить убийц стражам. Ведь знает, подонок, что собаки тотчас же раздерут преступившего границу, невзирая на его виновность перед людским сообществом. Очень удобно – так Матвей любого может обвинить в каких угодно грехах и потом списать всё на Божий суд.

Само собой, никакого сочувствия к трём выродкам Коля не испытывал, но честнее было бы самим лишить жизни убийц, чем устраивать насквозь фальшивую казнь. Хотя, намерения Матвея понятны: он создаёт себе имидж бескомпромиссного борца с преступностью и лишний раз демонстрирует, будто бы Бог на его стороне. Умно, ничего не скажешь.

Тем временем "гвардейцы" перестали подгонять осуждённых, остановившись шагах в пятидесяти от границы. Невидимую черту можно было определить только приблизительно – обычно именно около неё и ждали стражи. Вот и сейчас разнокалиберные собаки расселись ровной линией, ожидая, осмелится ли кто-нибудь переступить роковой порог.

Трое убийц остановились, не решаясь подходить ближе к свирепым псам. В спину им полетели булыжники и куски кирпичей – адепты оказались людьми предусмотрительными и захватили метательные средства с собой. Один из осуждённых упал – камень попал ему в затылок, и больше не двигался. Двое оставшихся, то и дело дергаясь от попаданий, побрели к границе.

Стражи сидели неподвижно, словно египетские статуэтки из краеведческого музея. Наверное это приободрило преступников – они ускорились, по большой дуге пытаясь обойти собачью стаю.

Когда до собак осталось шагов двадцать, из зарослей орешника вылетел вожак. Громадное лохматое тело стрелой пронеслось над травой. В несколько прыжков пёс-мутант покрыл расстояние до приговоренных и мощным толчком сбил одного из них на землю. Человек не мог даже защищаться – руки у него были по-прежнему связаны за спиной. Единственное, что он успел, прежде чем острые клыки распороли его горло, это тоненько, как пойманный заяц, вскрикнуть.

Даже с расстояния, с какого смотрел Николай, был виден жутковатый фонтанчик крови, бьющий из разорванного горла. Пёс даже не зарычал – взревел, и, оставив бьющуюся в конвульсиях жертву, бросился на замершего в ступоре последнего из убийц. Тот неожиданно резво отпрыгнул в сторону, увернувшись от вожака, и со всех ног метнулся обратно к людям. Но убежать от неминуемой гибели ему не удалось – уже на третьем прыжке пёс настиг свою жертву. Удар в спину, утробный рык, и пёс сомкнул здоровенные челюсти на голове беглеца.

Вожак мотнул лохматой башкой, разбрызгивая капли крови. Облизнувшись, он словно бы потерял интерес к истошно вопящей жертве. Он неспешно потрусил к тому из убийц, что получил камнем в затылок, обнюхал неподвижное тело, поднял заднюю лапу, опрыскал его мочой и так же не спеша направился назад к границе.

В толпе народа послышались истерические женские крики. Коля почувствовал, что его тоже замутило – вторая жертва была ещё жива. Человек поднялся на колени, и глазам присутствующих предстало ужасающее зрелище – на нём не было лица. В прямом смысле этого слова. Пёс-мутант острыми клыками оскальпировал жертву, содрав не только волосы, но и кожу лица. Впрочем, зрелище окровавленного обрубка, в который превратилась голова несчастного, недолго пугало людей – собачья свора, словно по команде сорвавшаяся с места, набросилась на раненого и начала рвать его на части. Минуту спустя хриплый, булькающий вой жертвы смолк. Псы, не издав ни звука, оставили в траве окровавленные останки и потрусили вслед за вожаком, уже скрывшимся в зарослях.

– Правосудие свершилось! – прорезал тишину голос проповедника. – Господь выказал свою волю посредством этих ужасных созданий. Расходитесь, люди, и помните, что око Его бдит за вами, а длань Божья сурова и скора на расправу.

Матвей величественно прошествовал по улице и толпа расступилась перед ним. За пророком двигались вооружённые до зубов "гвардейцы", за ними пристраивались обычные адепты – и мужчины, и женщины. Кто-то из них затянул молитву, остальные матвейцы тут же подхватили. Под это тягучее, заунывное пение они и покинули место казни.

Николай бросил последний взгляд на несколько трупов среди травы и поспешил уйти. На душе было гадко, словно его только что окунули в бочку с дерьмом.

*****

Он бродил по старым садам часа три, но так никого и не подстрелил. Дважды из-под ног взлетали крупные перепёлки, и оба раза Коля промазал. Всё-таки лучник из него не ахти. Вот был бы в руках арбалет, тогда, может, он бы и разжился добычей. Много раз он видел удирающих зайцев, но те были слишком далеко – нечего и думать попасть. Если так пойдёт и дальше, он вернётся домой пустым.

Николай внимательно осматривал травяные заросли, скрывающие стволы старых яблонь. Здесь в прежние годы иногда охотились поселковые мужики, но тогда живности было куда как меньше. После Апокалипсиса здесь развелось просто немереное количество грызунов. Или зайцы к грызунам не относятся? Коля в этом вопросе "плавал". Хотя, какая, в сущности, разница? Грызёт косой кору? Да. Значит, будет грызуном. Осталось только найти его в пределах досягаемости стрелы. Ну и не переступить при этом границу.

Коля не забывал о границе ни на секунду. Самое пакостное то, что её не видно. Иной раз псы-стражи заранее усаживались около невидимой черты, словно предупреждая потенциального нарушителя, что дальше ходить не рекомендуется. А иногда они то ли запаздывали, то ли специально ждали, когда нарушитель перейдет черту. И тогда бедняга подвергался нападению. На памяти Николая ни один из таких несчастных не выжил. Один раз собаки порвали десятилетнего ребёнка, собиравшего грибы – это произошло ещё в прошлом году, когда люди только-только пытались понять, что же происходит. После этого родители строго-настрого запретили детям приближаться к предполагаемой границе ближе, чем на сотню шагов. Да и взрослые не очень-то стремились проверить, как близко можно подойти к запретному пределу. Разве что такие немногочисленные охотники, как Николай, были вынуждены постоянно ходить по краю пропасти. А по-другому нельзя – добыть дичь можно только удалившись от поселения. Да, охота стала по-настоящему рискованным занятием.

В этот момент Николай заметил среди травы серую лохматую спину. Судя по высоте травы, скрывающийся в ней страж мог быть только вожаком – остальные члены собачьих банд были куда как мельче. Значит, он подошёл к границе вплотную – вряд ли до нее осталось более десятка шагов.

Тут Коля вспомнил сегодняшнюю казнь и непроизвольно двинулся обратно. Несколько часов назад вожак очень даже спокойно перешёл границу, когда рвал свои жертвы. Да и остальные члены стаи поначалу сидели рядком, обозначая запретную черту, а потом вслед за вожаком двинулись внутрь периметра, который раньше никогда не переступали. Странно всё это. Может, и сейчас страж сидит себе спокойно, а потом ка-ак бросится…

Николай осторожно снял стрелу с тетивы и убрал её в колчан – не хватало ещё, чтобы пёс-мутант решил, будто человек на него охотится. В этом случае он непременно бросится в атаку – такое уже случалось, и ничем хорошим для пытавшихся убить вожака это не закончилось. Из травы тут же высунулась собачья башка. Пёс тяжело дышал, свесив из раскрытой пасти розовый язык – похоже, ему было жарко в такой шубе. Хотя, лето – одно название. Ещё в июне вовсю шёл снег, весь июль лили дожди, и только в августе установилась душная жара.

– Не подумай плохого, я не собирался тебе мешать, – тихо проговорил Коля, стараясь не делать резких движений. – Сейчас я уйду, а ты отдыхай себе.

Красные глаза зверя неотрывно смотрели на человека, словно пёс решал – нападать или для этого слишком жарко? Николай остановился. Бежать было бессмысленно – если вожак решит напасть, всё одно догонит. Сдаваться без боя Николай, конечно, не собирался, но пока есть возможность решить дело миром, надо вести себя осторожно. И потому, крепко сжав рукоятку ножа на поясе, Коля не стал доставать его из ножен.

– Я тут зайцев ищу, – продолжал бормотать вполголоса Коля. – Знаешь, наверное, это такие длинноногие, ушастые и шустрые. И ещё очень осторожные, чуть что, сразу убегают.

Тихий голос человека ручейком лился в заострённые собачьи уши. Николай говорил первое, что приходило в голову, одновременно пытаясь поймать настрой лохматого стража. Приступ резкой головной боли возвестил о контакте. Коля замер на полушаге, опасаясь разорвать незримую связь.