Легенды Древней Руси

Но не успел один из купцов протянуть руку, как ладья вдруг качнулась, будто кто-то ударил по днищу. Мужик выругался, а второй закричал – весло, что лежало у борта, взлетело в воздух и шлепнуло его по спине. Гордей попятился, озираясь. "Что за чертовщина?" – прорычал он, но тут же споткнулся о корягу, что секунду назад не была под ногами, и рухнул в грязь. Святозар стоял, не шевелясь, и вдруг услышал знакомый хриплый шепот у самого уха: "Беги, малец. В лес." Он не стал ждать – рванул прочь, пока купцы орали друг на друга, а Гордей барахтался в прибрежной жиже.

Лес встретил его сыростью и шорохом ветвей. Святозар бежал, пока дыхание не стало рвать грудь, и наконец упал под старым дубом, задыхаясь. Вокруг сомкнулась тишина, нарушаемая лишь стуком дятла где-то вдали. "Дедко?" – позвал он, оглядываясь. Маленький старичок появился из-за ствола, будто соткался из теней. "Тут я, Святозар," – сказал он, прищурившись. "Добрался ты, молодец. Но не конец это. Они за тобой пойдут, злоба их сильна." Мальчик сжал кулаки. "Что же мне делать, Дедко? Один я против них." Домовой усмехнулся, потеребив бороду. "Один, да не один. Лес тебе поможет, коли попросишь. А я с тобой останусь. Род твой мне дорог."

И в тот же миг где-то неподалеку хрустнула ветка, и послышался низкий вой – то ли зверь, то ли ветер. Святозар вздрогнул, но Дедко лишь кивнул: "Слушай лес, малец. Он живой."

Святозар сидел под дубом, прислушиваясь к лесу. Сердце еще колотилось от бега, но Дедко рядом придавал ему смелости. Старичок стоял, опираясь на кривую палочку, и смотрел куда-то в чащу, будто видел то, что было скрыто от глаз мальчика. "Слышишь, малец?" – прошелестел он, и Святозар кивнул. Где-то вдали хрустели ветки, слышались приглушенные голоса – злые, резкие. Гордей не собирался так просто отпускать добычу, а купцы, видно, тоже не хотели терять серебро, что им обещали.

"Идут за мной," – прошептал Святозар, вжимаясь в шершавую кору дуба. Дедко кивнул, прищурив глаза-угольки. "Идут, да не одни леса хозяева тут. Я их позову, коли надо будет. Ты только не бойся, что увидишь." Он постучал палочкой по земле трижды, и от стука по лесу пробежала дрожь – листья зашуршали, ветер завыл громче, а где-то в глубине чащи ухнул филин, хотя день еще не угас.

Святозар не успел спросить, что задумал Дедко, – из-за деревьев донесся голос Гордея: "Где этот щенок? Найду – шкуру спущу!" Следом послышался топот, скрип кожаных сапог и брань купцов. Мальчик втянул голову в плечи, но Дедко лишь хмыкнул и махнул рукой в сторону тропы, по которой они шли. В тот же миг лес ожил.

Сперва Гордей, шагавший впереди, зацепился ногой за корень, что вылез из земли прямо у него под сапогом. Он рухнул, выругавшись так, что вороны взлетели с веток. Купцы, шедшие следом, остановились, но не успели помочь – над ними закружился ветер, срывая листья и хлеща их по лицам. "Проклятое место!" – крикнул один из них, Харальд, тот, что был повыше, но тут же осекся: из кустов выступила тень. Высокая, сутулая, с ветвистыми рогами на голове и глазами, что горели зеленым светом. Леший.

Святозар замер, глядя на духа. Он слышал о лешем от матери – тот стережет лес, путает тропы, а с недобрыми людьми и вовсе не церемонится. Леший шагнул вперед, и земля под ним загудела. "Кто в моем доме шумит?" – пророкотал он голосом, похожим на треск старого дерева. Гордей, вставший было на ноги, побледнел и попятился. "Мы… это… за мальцом идем," – выдавил он, но голос его дрогнул. Леший наклонил голову, рога качнулись, и вдруг лес вокруг загудел – деревья заскрипели, ветви опустились ниже, будто живые.

Купцы бросились бежать, но тропа под ними исчезла – мох и трава сомкнулись, а деревья словно сдвинулись, отрезая путь. Харальд взмахнул мечом, пытаясь прорубить дорогу, но клинок застрял в стволе, а из-под коры брызнула черная жижа, от которой он закашлялся. "Леший нас не пустит," – шепнул Святозар, глядя на Дедко. Домовой кивнул. "Я его позвал. Он мне должок должен был, еще с тех пор, как дед твой ему угодил."

Но Гордей не сдавался. "Прочь, нечисть!" – заорал он, выхватив нож, и ринулся туда, где, как ему казалось, мелькнул кожух Святозара. Леший шагнул навстречу, и земля под дядей разверзлась – не глубоко, но достаточно, чтобы он провалился по колено и застрял, воя от злости. А потом из реки, что текла неподалеку, поднялась тень – тонкая, с длинными волосами, что вились, как водоросли. Русалка. Она запела, и голос её был сладким, как мед, но купцы, услышав его, побросали оружие и побрели к воде, словно завороженные.

Святозар смотрел на это, не веря глазам. Леший, русалка, Дедко – лес встал на его защиту. Гордей всё еще барахтался в яме, но силы его таяли. "Уходи, лихо," – прогудел леший, и дядя затих, глядя на него с ужасом. Дедко подошел к Святозару, положил маленькую ладонь ему на плечо. "Пока отстали они. Но злоба их не уймется. Надо думать, малец, что дальше."

Лес затих, но эхо песни русалки всё еще дрожало в воздухе. Святозар выдохнул: "Спасибо, Дедко. И им." Домовой усмехнулся. "Лес помнит добро. А теперь – идем, укроемся."

Лес затих, оставив позади Гордея, что барахтался в грязи, и купцов, что брели к реке под чары русалки. Святозар стоял рядом с Дедко, чувствуя, как дрожь в ногах сменяется решимостью. "Надо идти, Дедко," – сказал он, сжимая кулаки. "В поселение. Они не остановятся, пока меня не найдут. А я не хочу бегать всю жизнь." Домовой посмотрел на него, прищурив глаза, и кивнул. "Дело говоришь, малец. Но один ты не пойдешь. Со мной вернешься, да с правдой."

Путь обратно занял полдня. Лес расступался перед ними, будто леший всё еще стерег тропу, а Дедко шел рядом, шурша листвой своей бородой. Святозар думал о том, что скажет людям. Поселение у реки жило по старым законам: если кто-то творил зло, община судила. Но Гордей был силен и хитер, а Ярослава умела сладко говорить. Без доказательств мальчику не поверят. "Дедко, как мне их уличить?" – спросил он, когда впереди показались бревенчатые крыши. Домовой хмыкнул. "Правда сама себя покажет, коли я помогу. Ты только начни, а я подскажу."

Когда они вошли в поселение, солнце уже клонилось к закату. Святозар шагал прямо к дому старейшины, Велеслава, чей двор стоял в центре. Люди глазели на мальчика – грязного, в рваном кожухе, но с горящими глазами. "Велеслав! Выходи!" – крикнул он, и голос его, хоть и дрожал, разнесся по улице. Старейшина, седой, но крепкий, как дуб, вышел на крыльцо, опираясь на посох. За ним потянулись другие – кузнец Боян, ткачиха Милана, рыбаки. "Что шумишь, Святозар?" – прогудел Велеслав. "Где дядя твой?"

"Дядя мой хотел меня продать," – выпалил мальчик, и толпа ахнула. "В рабство, купцам заморским. А добро отца моего они с Ярославой разворовали." Велеслав нахмурился, а из-за спин людей послышался злой голос Гордея: "Ложь! Щенок сбежал, а теперь клевещет!" Дядя протолкался вперед, весь в грязи, с красным лицом. Следом вышла Ярослава, бледная, но с ядовитой улыбкой. "Бедный сирота, разум помутился от горя," – пропела она, и кто-то в толпе зашептался.

Святозар почувствовал, как страх сжимает горло, но тут у его ног мелькнул Дедко – невидимый для других, но ясный ему. "Говори, малец. Я начну," – шепнул домовой и исчез. Мальчик набрал воздуха. "Не вру я! Они били меня, голодом морили, а сегодня увели к реке, чтобы Харальду отдать. Спросите их, где отцовские меха, где материны бусы!"

Гордей шагнул к нему, занеся руку, но вдруг споткнулся – прямо из-под земли вылез корень, которого там не было. Толпа загудела. Ярослава открыла рот, чтобы возразить, но тут из её узелка, что висел на поясе, вылетели янтарные бусы Лады и покатились по земле. "Это ж Ладино!" – крикнула Милана, подбирая их. Ярослава побледнела еще сильнее, а Дедко, хихикнув, шепнул Святозару: "Дальше."

"Они в лесу застряли, когда я бежал," – продолжил мальчик. "Леший их не пустил, потому что правда за мной!" Гордей зарычал: "Бредишь, мальчишка! Какой леший?" Но тут из толпы вышел старый рыбак Радомир, что часто хаживал в лес. "А ведь прав он, – сказал он, почесав бороду. – Я видел их у реки утром, с чужаками. А потом лес загудел, будто живой. Нечисто тут дело."

Велеслав поднял руку, призывая к тишине. "Гордей, Ярослава, что скажете?" Дядя открыл было рот, но в тот же миг из дома Святозара, что стоял неподалеку, донесся грохот. Все обернулись – и увидели, как из дверей вылетел сундук, тот самый, что Гордей продал, и рухнул прямо у ног старейшины. Крышка распахнулась, явив меха Доброгнева, что должны были давно уйти купцу. Толпа загомонила, а Дедко, сидя на крыше, подмигнул Святозару.

"Всё ясно," – прогудел Велеслав. "Вы, Гордей с Ярославой, изгнаны из поселения. Добро Доброгнева вернется к сыну его." Гордей взревел, но кузнец Боян и другие уже двинулись к нему, не слушая. Ярослава попыталась бежать, но споткнулась о тот же корень и упала, визжа. Их увели, а Святозар стоял, глядя, как люди расходятся, и чувствуя, как тяжесть спадает с плеч.

Ночью он сидел у очага в своем доме – снова своем. Дедко появился, как всегда, из тени. "Ну что, малец, доволен?" – спросил он, грея руки у огня. Святозар улыбнулся. "Спасибо, Дедко. Ты дом мой спас. И меня." Домовой хмыкнул. "Не я, а ты. Смелый вырос. А я останусь, стеречь буду. Род твой жив, пока ты жив."

Святозар кивнул, поставил у очага плошку с молоком и лег спать. Впервые за много лун сон его был спокоен.

Прошли годы с той ночи, когда Святозар обрел свободу и дом свой назад. Поселение у реки росло, ладьи с товарами приходили всё чаще, а имя Доброгнева, отца Святозара, не забылось – теперь его дело жил в сыне. Мальчик, что когда-то дрожал под гнетом жадных родственников, вырос в крепкого юношу, а потом в мужчину, чьи глаза светились той же решимостью, что и у деда его деда. Дедко, верный домовой, никуда не делся – шуршал по углам, стерег очаг и порой ворчал, если Святозар забывал оставить ему молока или меда.

Святозар не просто выжил – он расцвел. Сперва он выучился торговать, как отец. Соседи помогли: кузнец Боян выковал ему ножи и топоры на продажу, ткачиха Милана научила разбираться в тканях, а старый рыбак Радомир показал, как ладить с рекой. Святозар собирал меха у охотников, воск и мед у бортников, грузил всё это в ладью, что сам построил из крепкого дуба, и отправлялся вниз по Днепру, к большим торгам. Люди в поселении шептались: "Доброгнев бы гордился." А Дедко, сидя у очага, хмыкал: "Дело знает, малец. Род не угас."

Когда Святозару стукнуло двадцать зим, он встретил Злату – дочку купца из соседнего городища. Она была светловолосая, с руками ловкими, как у ткачихи, и смехом, что звенел, как колокольчик. Приехала она с отцом на торг, а уехала с обетом – Святозар попросил её руки у очага, под взглядом Дедко, который одобрительно кивнул из угла. Свадьбу сыграли по старинке: с костром, что горел до утра, с песнями под гусли и хлебом, что Злата испекла сама. Дедко, невидимый для гостей, швырнул горсть зерна на молодых – на счастье, как он потом шепнул Святозару.

Годы шли, и дом Святозара наполнился детским смехом. Первой родилась дочка, Лада, названная в честь бабки. За ней – сын, Добран, крепкий и громкоголосый, как дед. А потом еще двое – Милана и Велеслав, в честь тех, кто помог Святозару в трудный час. Злата оказалась хозяйкой прилежной: ткала полотно, шила рубахи, варила медовуху, что славилась на всю округу. Святозар же стал купцом, чьё слово ценилось на торгу, а ладьи его ходили до самого Киева и дальше. Добро, что когда-то пытались украсть Гордей с Ярославой, приумножилось – сундуки ломились от серебра, мехов и янтаря.

Дедко был везде. Он любил возиться с детьми: то подкинет потерянную игрушку, то зашепчет колыбельную, если малыш плакал ночью. Лада, едва научившись говорить, однажды заявила: "Дедушка маленький живет у печки!" Злата посмеялась, решив, что дочка выдумывает, но Святозар только подмигнул Дедко, что сидел на лавке, грея ноги. Домовой стал частью семьи, хоть и невидимой для всех, кроме Святозара. Он стерег дом, как и обещал: если ветер ломал ставню, она сама собой чинилась к утру; если в амбаре заводились мыши, они исчезали, будто их и не было.

Однажды, когда Святозар уже поседел, а дети его подросли, он сидел у очага, глядя на огонь. Лада с Миланой ткали полотно, Добран чинил сеть, Велеслав точил нож – каждый при деле. Злата хлопотала у стола, готовя ужин, и дом гудел теплом, какого Святозар не знал в детстве. Дедко появился рядом, как всегда неожиданно, и присел на край очага. "Ну что, малец, доволен жизнью?" – спросил он, теребя бороду. Святозар улыбнулся. "Доволен, Дедко. Спасибо тебе. Без тебя бы не выстоял." Домовой хмыкнул. "Не мне спасибо, а себе. Смелый ты был, а смелым судьба благоволит. А я так, помогал малость."

Святозар кивнул, поставил у огня плошку с молоком – как в старые дни. "Останешься с нами?" – спросил он тихо. Дедко усмехнулся. "Куда ж я денусь? Род твой жив, дети твои растут. Стеречь буду, пока нужен." И исчез, оставив за собой легкий запах дыма и хлеба.

Годы текли, как река за окном. Святозар состарился, но дело его не угасло – Добран перенял торговлю, Лада вышла за сына кузнеца, а Милана с Велеславом остались в доме, продолжая хозяйство. Внуки бегали по двору, крича и смеясь, а Дедко, всё тот же маленький старичок, следил за ними из тени. Святозар знал: пока жив его род, домовой будет рядом, храня очаг и память о тех, кто был до.

И в последний свой день, лёжа на лавке под шкурами, он услышал знакомый шорох. Дедко стоял у изголовья, глядя на него добрыми глазами. "Пора, малец?" – спросил он. Святозар улыбнулся. "Пора, Дедко. Береги их." И домовой кивнул, а потом всё стихло.

Но дом не опустел. Дети, внуки, правнуки – род Святозара жил, и с ним жил Дедко, вечный хранитель очага.

Хранитель леса

Туман стелился над рекой, словно дыхание древних духов, что следили за нами из-за деревьев. Лада шагала вдоль опушки, прижимая к груди корзину с травами. Утренний холод пробирал до костей, но она не жаловалась – Зима учила ее терпеть. Лес был живым: шепот ветра в ветвях, шорох листьев под ногами, далекий крик ворона. Здесь, на берегу Волхова, люди жили в тени дубов и сосен, что помнили времена, когда боги ходили среди смертных.

Лада остановилась, глядя на воду. Черная гладь отражала кривую луну, что висела в небе прошлой ночью. Вчера волки выли громче обычного, и старая Зима, сидя у очага, бормотала что-то про Велеса. "Он слышит, когда мы забываем его дары," – сказала она, теребя узловатыми пальцами шерстяную нить. Лада не стала спрашивать больше – Зима не любила лишних слов.

Поселение просыпалось медленно. Дым поднимался над соломенными крышами, дети бежали к реке с деревянными ведрами, а мужчины проверяли сети. Лада прошла мимо избы старосты Влада, где у порога стояли варяги – высокие, светловолосые, с топорами на поясах. Они появились три дня назад, приплыв на длинных лодках с драконьими мордами. Говорили, что пришли торговать, но Лада видела, как их глаза блестели при виде леса – жадностью, а не миролюбием.

– Эй, девка! – окликнул один из них, с рыжей бородой и шрамом через щеку. – Несешь травы для своих колдуний?

Лада не ответила, лишь ускорила шаг. Варяги смеялись ей вслед, но она не оглянулась. Зима предупреждала: "Чужаки не чтут наших богов. Берегись их".

Дома, в низкой избе с земляным полом, Зима уже ждала. Старуха сидела у огня, грея руки над углями. Ее лицо, изрезанное морщинами, напоминало кору старого дуба, а глаза блестели, как у кошки в темноте.

– Что собрала? – спросила она, не поднимая взгляда.

Лада поставила корзину на стол.

– Иван-чай, зверобой, да немного полыни. У реки мало что растет – земля сырая.

Зима хмыкнула, перебирая травы.

– Полынь горька, но от духов бережет. А зверобой… – Она замолчала, принюхиваясь. – Лес неспокоен сегодня.

Лада кивнула. Она тоже чувствовала это – тяжесть в воздухе, будто кто-то смотрел на нее из чащи. Но говорить об этом не стала. Вместо этого спросила:

– Что варяги делают у Влада? Опять хвалятся?

– Хвалятся, – буркнула Зима. – Вчера тур их добычей был. Огромный, с рогами, что в два локтя. Ленты на них висели, красные, как кровь.

Лада замерла.

– Священный тур? Они посмели?

Зима подняла взгляд, и в ее глазах мелькнул страх.

– Посмели. А ночью волки выли. Слышала?

Лада кивнула. Вой был низким, долгим, почти человеческим. Она проснулась от него, лежа на лавке, и долго смотрела в темноту, пока Зима не зашептала заговор от злых духов.

– Велес не прощает, – тихо сказала старуха. – Лес его, звери его. Чужаки этого не знают.

Лада хотела спросить еще, но снаружи раздались крики. Она выбежала из избы, оставив корзину у порога.

***

У реки собралась толпа. Мужчины стояли полукругом, женщины шептались, прикрывая рты ладонями. Лада протиснулась вперед и увидела старосту Влада – седого, сгорбленного, но все еще крепкого. Он смотрел на землю, где лежала мертвая коза. Не просто мертвая – разорванная. Шея ее была вывернута, брюхо вспорото, а кровь пропитала траву, оставив черный след до самой воды.

– Волки? – спросил кто-то из рыбаков.

– Не волки, – отрезал Влад. – Следы не те. Смотрите.

Он указал на землю. Лада наклонилась и увидела: отпечатки лап, но слишком большие, с длинными когтями. А рядом – след босой человеческой ноги, глубже, чем мог оставить обычный человек.

– Это упырь, – прошептала старуха Милана, крестясь на старую манер – к Перуну, а не к новым богам, что иногда упоминали варяги.

– Или леший гневается, – добавил молодой охотник Боян, сжимая копье.

Варяги стояли в стороне, и их вождь, Хакон, шагнул вперед. Его лицо было широким, с тяжелыми скулами, а голос гремел, как гром:

– Ваши лесные духи нас не пугают. Если зверь бродит, мы его найдем и зарубим. Не то ваши козы – пустяк, а люди – следующее.

Влад нахмурился.

– Не торопись, чужак. Лес не прощает тех, кто лезет в его тайны.

Хакон сплюнул.

– Мы вчера тура зарубили. И что? Ваш Велес молчал. А зверя этого я повешу за шкуру.

Лада почувствовала, как холод пробежал по спине. Она оглянулась на лес – темный, молчаливый, но живой. Где-то в глубине хрустнула ветка, и ворон взлетел с криком.

***

Ночь пришла быстро, как всегда в этих краях. Луна висела низко, желтая и кривая, бросая тени на землю. Лада лежала на лавке, слушая, как потрескивает огонь в очаге. Зима сидела у стола, перебирая травы, и шептала что-то себе под нос. Снаружи ветер завывал, словно голоса духов кружили над избой.

Лада закрыла глаза, но сон не шел. Вместо этого она видела брата – Добрана. Ему было десять, ей – семь, когда он пропал. Они играли у реки, ловили рыбу в мелководье, а потом пришли жрецы – трое, в длинных серых плащах, с посохами, увитыми лозой. Они увели его, сказав, что он избран Велесом. Лада плакала, цеплялась за его руку, но Зима оттащила ее прочь. "Так надо," – сказала она тогда. Больше Добрана никто не видел.

Вой раздался внезапно, разорвав тишину. Лада подскочила, сердце заколотилось. Зима замерла, уронив пучок полыни.

– Опять, – прошептала старуха. – Он близко.

Лада выглянула в щель между ставнями. Туман клубился над землей, скрывая реку. Вой повторился – низкий, тоскливый, но в нем было что-то человеческое, будто кто-то звал ее. Она вспомнила следы у реки и сжала кулаки.

– Это не волки, – сказала она тихо.

Зима посмотрела на нее, и в ее глазах мелькнула тень.

– Это Велесов зверь. Чужаки разбудили его.

– Почему теперь? – спросила Лада. – Тур убили вчера, а козу нашли утром.

Зима молчала долго, потом поднялась и подошла к сундуку в углу. Открыв его, она достала старый нож – лезвие потемнело от времени, но на рукояти был вырезан знак Велеса: рогатый круг.

– Потому что они нарушили закон леса, – наконец сказала она. – Велес терпелив, но его стражи – нет.

Лада хотела спросить еще, но снаружи раздался крик – резкий, полный ужаса. Она выбежала из избы, не слушая окрика Зимы.

***

У реки было темно, только луна освещала берег. Люди уже собрались, держа факелы и топоры. Лада протиснулась вперед и увидела тело. Это был Свен, один из варягов – молодой, с рыжей бородой. Он лежал на траве, глядя в небо мертвыми глазами. Грудь его была раскрыта, словно цветок, ребра торчали наружу, а сердце… его не было. Кровь пропитала землю, и Лада услышала, как дубы шепчут что-то на ветру – будто предупреждали.

Хакон стоял над телом, сжимая меч.

– Это не волки, – прорычал он. – Это зверь, и я найду его. Завтра мы идем в лес.

Влад покачал головой.

– Не торопись, чужак. Лес не твой, и он живой.

– Ваш лес – труха перед моим клинком, – отрезал Хакон. – А зверя я зарублю, как тура.

Лада смотрела на следы вокруг тела – те же когти, та же босая нога. Но теперь она заметила еще кое-что: клочок шерсти, черной, как ночь, застрявший в кустах. Она шагнула ближе, протянула руку и замерла. Вдали, за рекой, мелькнула тень – высокая, сгорбленная, с горящими желтыми глазами. Тень смотрела на нее, а потом исчезла в лесу.

Лада сжала шерсть в кулаке. Сердце билось так сильно, что она едва слышала гневные крики Хакона и шепот жителей. Что-то в той тени было знакомым, и это пугало ее больше, чем кровь на траве.

Лада вернулась в избу, когда луна уже клонилась к горизонту. Ветер стих, но тишина казалась тяжелее, чем завывания. Зима сидела у очага, глядя в огонь, словно видела в нем что-то, чего Лада не могла разглядеть. Клочок шерсти, что она подобрала у реки, лежал в ее кулаке, колючий и холодный.

– Что это было? – спросила Лада, бросая шерсть на стол.

Зима подняла взгляд, медленно, будто ей тяжело было оторваться от своих мыслей. Она взяла шерсть, поднесла к свету и нахмурилась.

– Велесов зверь, – сказала она тихо. – Я же говорила.

– Почему он убил варяга? – Лада шагнула ближе. – Тур был вчера, а козу нашли утром. Что изменилось?

Зима молчала, теребя шерсть пальцами. Потом встала, подошла к очагу и бросила ее в огонь. Пламя вспыхнуло, и запах паленого волоса наполнил избу.

– Хватит вопросов, – отрезала она. – Ложись спать. Утро само покажет.

Но Лада не легла. Она села на лавку, глядя на старуху. Зима всегда знала больше, чем говорила, и этот раз не был исключением. Смерть Свена, следы, тень в лесу – все это тянуло ее к ответам, которых она не могла найти сама.

– Ты знала Добрана, – сказала Лада, и голос ее дрогнул. – Ты была там, когда его увели. Скажи мне правду.

Зима замерла. Ее руки, протянутые к огню, задрожали, и тень на стене закачалась, словно живая.

– Не трогай старое, – прошептала она. – Оно спит.

– Оно не спит, – возразила Лада. – Оно бродит в лесу и рвет людей на куски. Если ты знаешь, что это, скажи!

Зима повернулась, и в ее глазах мелькнула боль – такая глубокая, что Лада отступила на шаг.

– Добран был избран, – наконец сказала старуха. – Десять зим назад голод пришел к нам. Река не давала рыбы, лес – дичи. Жрецы сказали: Велес гневается. Надо дать ему жертву, чтобы он вернул жизнь. Твой брат… он был сильным, чистым. Они увели его к капищу.

Лада почувствовала, как горло сжалось.

– И что с ним стало?

Зима опустила взгляд.

– Не знаю. Обряд был тайным. Они вернулись без него, а на следующий день рыба пошла в сети. Я думала, он умер. Но теперь… – Она замолчала, глядя на нож с знаком Велеса, что лежал на столе.

– Теперь он жив, – закончила Лада. – И он там, в лесу.

Зима не ответила, но этого и не требовалось. Лада вспомнила тень – высокую, сгорбленную, с желтыми глазами. И вой, что звучал как зов. Это был Добран. Она знала это, как знала запах дождя или вкус меда.

***

Утро пришло с криками. Лада выбежала из избы, едва успев накинуть шерстяной платок. У реки снова собралась толпа, и запах крови висел в воздухе, смешиваясь с сыростью тумана. На этот раз жертв было двое: еще один варяг, Торкель, и местный мальчишка, сын рыбака, что бегал за водой каждое утро.

Торкель лежал у воды, с вырванным горлом и сломанной рукой, сжимавшей топор. Мальчик – дальше, у кустов, с разорванным животом. Его мать выла, упав на колени, а мужчины стояли молча, сжимая оружие.

Хакон шагнул вперед, его лицо было красным от гнева.

– Это не зверь, это демон! – рявкнул он. – Мы идем в лес, сейчас же. Я зарублю его и принесу голову!

Влад поднял руку.

– Погоди, чужак. Лес не твое поле. Здесь правят другие силы.

– Ваши силы не защитили мальчишку, – бросил Хакон. – Собирай людей, старик, или мы сами пойдем.

Лада смотрела на следы – те же когти, те же босые ступни. Но теперь она заметила направление: они вели к лесу, к капищу. Сердце заколотилось. Она знала, что должна идти туда, но не с Хаконом и его факелами.

– Я пойду одна, – сказала она тихо, но Влад услышал.

– Ты с ума сошла, девка? – Он схватил ее за плечо. – Это смерть.

– Я знаю лес, – возразила она. – И знаю, что там. Дайте мне шанс.