Человеческая стая

– Ладно, что молчишь? Иди сюда ближе, – Лина поманила пальцем.

Девичий кружок расступился, уступая дорогу. Поля придвинулась к парте вплотную. Она подумала было, что на эту перемену поток неприязни иссяк и её приняли.

– Нам всем очень интересно, кем работает твой отец! Расскажи нам!

– Не знаю, – призналась Поля. Мама рассказывала ей об отце. Не часто, всего два или три раза. Если не считать тех случаев, когда в сердцах громко сетовала на генетику, из-за которой Поле досталось столько отцовских черт. Мама не прятала от Поли ни его имени, ни причин, почему они не живут вместе. Имя запомнилось. Оно напрямую было связано её собственным – Полина Сергеевна. Но сложное слово, обозначавшее профессию отца, из памяти выветрилось.

– Вот дура! – и Лина, а затем и Наташа раскатисто засмеялись. Остальные девочки тоже хихикнули, но довольно вяло, словно не понимая, хороша ли шутка. Двое из них, принципиальная Женя Максимова и кудряшка Ирка Воронина, даже оставили кружок и тихо вышли в рекреацию.

– Ничего я не дура! – слабо возразила Поля. А у самой в висках стучало: «Ну, конечно, дура! Разве можно, читая взрослые книги, забыть такое лёгкое слово?»

– Переспроси у него, а завтра нам расскажешь, – вставила Наташа.

Поля не могла спросить и по наивности пояснила девочкам, что отец с ней не живёт. Это вызвало удивлённые взгляды и тишину в разговоре, длившуюся несколько мучительных секунд.

– Понятно, почему ты такая замухрышка, – протянула Лина, последнее слово она выговорила с особым смаком. – Даже передника нового нет. Был бы отец, он купил бы тебе что-нибудь нормальное. Да и портфель у тебя как с помойки.

Да, платье досталось от Лены, дочери тёти Раи, маминой подруги, но на переднике-то был ценник, Поля сама его срезала, когда надевала в первый раз. Но теперь она благоразумно промолчала.

– А мой отец придумывает разные детали для ракет, – сообщила Лина. Поля только кивнула. Весь первый «В» уже был осведомлён об этой «космической» работе Лининого отца – предмете особой гордости, а также причине её новенького форменного платья, необычных бантов и лаковых туфелек. А главное – огромного розового портфеля, по виду заграничного, с изображением Микки Мауса10. Достижения отца придавали дочери вес в первом «В» сами по себе, да ещё, вероятно, высоко оплачивались, так что Лина шлифовала впечатление модными редкими вещицами. Что могла против этого сделать Поля? Она привыкла быть естественной, в её дошкольном мире не требовалось хвастаться ни одеждой, ни игрушками, ни чем-то ещё, доказывая своё превосходство. Что же касается Микки Мауса, то до встречи с Линой Поля даже не подозревала, кто такой этот мышь в костюмчике и больших башмаках. Мать подбирала ей мультики исключительно советского производства, из тех, что смотрела в детстве. А сама Поля предпочитала чтение.

В тот день Поля впервые ощутила свою семью неполноценной, а себя – совершенно неправильной. Словно на глазах у неё всё время были розовые очки нормы, привитой мамой, а теперь их сорвали. И Поля щурилась от яркого света, не в силах разглядеть и понять всеобщую норму. Ту самую, по которой жили ребята с горки, другие внуки бабушки Насти и, конечно, весь первый «В».

Звонок на перемену давно отзвучал, а Поля продолжала сидеть одна за своей партой, третьей в ряду у окна, и смотрела на доску. В рекреации шумела «Сифа», а в конце класса столпились девчонки – там играли в резиночку. Поля прыгала тяжело, вечно путалась в самых лёгких упражнениях, а резинка цеплялась за застёжки сандалий – в эту компанию было стыдно даже проситься. Одиноко сидел за первой партой Миша Багашевский, но подходить к нему не хотелось. Тут же прилетела бы острота от Лины или любой из её подруг: они щебетали совсем рядом, деловито рассматривали новый пенал Жени Максимовой – громко нахваливали. Можно было пойти куда угодно, но Поля не шла – не придумала себе занятия. Тогда впервые возникло это состояние, из которого после с таким трудом она себя вытаскивала. Поля смотрела на доску, видела меловую надпись: «Классная работа». Видела, но мир расплывался перед глазами. Эта расфокусированность зрения случилась впервые. Доска колыхалась, покачивалась, слова распадались на буквы. Поля видела одноклассников, но они мельтешили серыми помехами поглощавшей её рассеянности. Это не походило на полное погружение в мир мыслей и фантазий, как часто случалось с Полей прежде. Она присутствовала в реальности, но сознание отказывалось воспринимать мир вокруг. И совершенно без внешней причины Поля ощущала боль, похожую на испытанную однажды, когда её не брали играть другие внуки бабушки Насти, но притуплённую, полустёршуюся.

– Полечка, что ты сидишь одна? – к ней подошла Владлена Дмитриевна. Поля вздрогнула от неожиданного внимания и вдруг, вынырнув из своего расфокусированного состояния, потянулась к учительнице всем сердцем.

– Не сиди одна, надо отдохнуть перед уроком, иначе будет трудно сосредоточиться, – Владлена Дмитриевна понизила голос и наклонилась ближе к Поле. – Ты можешь подружиться с Машей, видишь, она тоже никого не знала здесь до первого сентября.

– С Машей? – за первой партой ряда у двери, одна, как и Поля, сидела девочка Маша с тёмно-русой косичкой, увенчанной не распространённым среди младших школьниц бантиком, а резинкой.

Поля знала о существовании Маши, но почему-то не замечала её. Не обратила внимания на тихую девочку, у которой не было друзей в классе.

– Иди, – мягко сказала Владлена Дмитриевна, подбадривая улыбкой. Поля поднялась и нетвёрдыми шагами отправилась навстречу дружбе.

– Привет! – Маша заговорила первая, лишь Поля подошла, и это приободрило. Серые глаза одноклассницы смотрели спокойно, серьёзно и пытливо, но не враждебно. Поля уселась на место Машиного соседа Ромы, который в этот момент наверняка наматывал круги по рекреации, оголтело кидаясь в одноклассников меловой тряпкой, как делал это обычно. Непоседливый и бойкий, он принимал самое живое участие во всех активных играх. И место рядом с Машей на переменах оставалось свободным.

– Ты тоже не ходила в садик? – поинтересовалась Поля.

– Нет. За мной присматривала бабушка, – откликнулась Маша. И если Поля смущалась того, что отличается от других детей, то у Маши вышло сказать об этом естественно и с достоинством. Словно отсутствие общества сверстников в прошлом – предмет гордости, а не стыда.

– За мной тоже, – Поля попробовала воспроизвести Машины уверенные интонации. Так началась их дружба, сделавшая для Поли неважными нападки Малюты и Лины, которые внезапно то ли прекратились, то ли пошли на спад.

Теперь Поля перестала играть в «Сифу» на переменах и не пыталась больше войти в привилегированный кружок, центром которого была Лина. Дружба с Машей протекала тихо, спокойно и уверенно. Новая подруга мало читала, но никогда не обрывала Полю, если той требовалось высказаться о прочтённом накануне. Она не заявляла, что гораздо веселее посмотреть мультики или поиграть во что-нибудь. После реакции других одноклассников на любовь к чтению спокойно-равнодушное внимание Поля приняла с радостью. Маша любила секретничать, и Поля с удовольствием выслушивала всё, чем та стремилась поделиться.

У Поли впервые появилась подруга.

Глава третья. Малюта, очкарик и две Лины

В конце ноября в первом «В» началось оживление. Готовились отмечать Новый год – первый праздник в школе. Владлена Дмитриевна каждому выдала слова: маленькие бумажки с написанными на них чётким и понятным учительским почерком строчками. Кому достались стихи – повезло. Их набрали на компьютере в кабинете информатики и распечатали. Поля читала не только бегло и споро, но и с выражением, поэтому ей выдали самое длинное стихотворение. Но не роль. Все были кто зайчиком, кто волком, кто ёлочкой, а кто Дедом Морозом. Снегурочкой, конечно, стала Лина. А Полю сделали никем. Чтец – так вот и обозначалась её роль в сценарии. Даже девочки с одним предложением текста играли снежинок, для них придумали десятисекундный танец – кружиться вокруг Снегурочки. А Поля была чтецом.

– Знаешь, почему тебе не дали роль? – Лина поймала Полю в рекреации, когда та выходила из туалета, и буквально прижала к стене. Она, конечно, была не одна, а с верной спутницей Наташей и с Иркой Ворониной.

– Почему? – заинтересовалась Поля. Она внутренне мучилась этим вопросом, даже спрашивала на одной из репетиций, но Владлена Дмитриевна пояснила, что лучше Поли такое длинное стихотворение никто не прочитает. Но ложь учительнице скрыть не удалось. Поля не спорила больше – смирилась, но про себя тихонько сомневалась в искренности этого объяснения. Поля настолько хотела знать правду, что, когда Лина предложила ей ответ на мучивший вопрос, не заметила интонации и не ждала подвоха. А одноклассница почти шипела ей в ухо.

– Да потому что не бывает жирных снежинок, тупица! – Лина захохотала: громко и прямо в лицо Поле. – Ты только снежной бабой можешь быть, с ведром на голове.

Поля выскользнула из-под руки Лины. Впервые в жизни у неё получилось что-то сделать ловко. Быстрым шагом она направилась в класс.

– Куда побежала, Осипова? Владе жаловаться? – крикнула вслед Наташа. Грянул дружный хохот.

«А может, и правда? Подойти и сказать?» Но Поля, конечно, никуда не пошла. Ну их! Дружба с Машей уже окрепла. У неё теперь была подруга, и нападки Лины хоть и причиняли боль, но важность утратили.

Шла вторая неделя декабря. Мальчишки в рекреации особенно расшумелись. Владлена Дмитриевна загнала их в класс и заставила сесть за парты ещё до звонка на урок. Они сопели от обиды, азарт игры ещё не остыл, но все сложили руки перед собой и слушали лекцию о поведении. Тут дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась вихрастая голова дежурного старшеклассника: Владлену Дмитриевну вызвали к директору.

– Мария Михайловна приглядит за вами, пока меня нет! – предупредила Владлена Дмитриевна, прежде чем выйти из класса. Мария Михайловна учила первый «А», занимавшийся в соседнем кабинете, и была грозой всего четвёртого этажа. Вмешивалась она во всё, даже если это не касалось её подопечных, поэтому обычно Владлена Дмитриевна лишь упоминала её имя и первый «В» затихал. Кроме того, каждый знал, что их учительница действительно заглянет в соседний кабинет с просьбой посмотреть за классом: без контроля они не останутся.

Но едва учительница вышла, первый «В» загудел, зарычал, залаял как стая бездомных псов, проживавших за железнодорожным мостом через Новочеркасский проспект – совсем близко от школы. Поля замерла и внутренне сжалась. Она боялась и псов, и людей. Очень захотелось домой. Воспитанная в тишине и спокойствии, оберегаемая заботливой бабушкой, она пугалась громких голосов и повышенных тонов. Разгорячённые игрой мальчишки были недовольны: искали виноватых в том, что их отчитали, заставили прекратить игру. Они показывали пальцем друг на друга: дескать, это ты чуть не сбил Владу – так они сокращали имя отчество учительницы, говоря о ней между собой.

– А ты кричал на всю школу!

– А ты заехал тряпкой дежурному!

– Кто-то нажаловался, что мы мешаем, – сказал Рома. Лицо его раскраснелось, а кудрявые волосы намокли от пота: сегодня игра шла нешуточная, на пределе возможностей даже самых ловких и выносливых из первого «В».

– Кто-то из девчонок! – Паша кивнул на девочек, остававшихся в классе. Поле было ясно, сегодня игра распространилась далеко за обычные рамки и заняла весь четвёртый этаж. Владлена Дмитриевна, разумеется, заметила это и пресекла. Поля хотела сообщить о своих наблюдениях, но её тихий голосок потонул в шуме мальчишеских криков.

– Это он! – закричал Малюта, тыкая указательным пальцем на первую парту среднего ряда, где неловко примостился Миша Багашевский. – Это очкарик сделал!

– Точно он! – подхватили сразу несколько голосов.

– Он никогда не выходит из класса, если мы играем! – пискнул откуда-то с задних рядов голос Игоря. Всех остальных, не вышедших ростом, посадили на первые парты, а вот он ухитрился затесаться на последней, подальше от учительницы.

– И никогда не играет с нами! – в Мишу полетела скомканная промокашка и попала прямо по затылку. Промокашками уже не пользовались – шариковые ручки сменили устаревшие перьевые в пеналах школьников – но производители тетрадей всё ещё вкладывали их на радость младшеклассникам, применявшим эти бумажки весьма изобретательно в целях, далёких от прямого назначения. Поля видела, как Миша – и без того сгорбленный, сутулый и как будто немного перекошенный – ещё сильнее втянул голову в плечи, но промолчал.

– Он же не выходил и не видел! – заметила Женя. Чувство справедливости у этой маленькой уверенной девочки было развито столь сильно, что она часто возражала, даже когда у класса уже формировалось единое мнение.

– Вот поэтому и донёс, да, очкастый? – Даня не спеша поднялся со своего места и подошёл к первой парте. Звонок ещё не звучал, и некоторые последовали его примеру. Одни хотели поучаствовать, другие – ничего не пропустить. Поля осталась за своей третьей партой.

– Он никогда с нами не выходит, потому что боится нас, – ухмыльнулся Малюта. – Боишься, верно, очкарик?

– Не боюсь! – резко ответил Миша. Он продолжал сидеть в той же позе, хотя тон был злым.

– Не боится… – с сомнением протянул Рома. – А почему никогда с нами не играл?

– Ему же не догнать ни одного из нас! – захохотал Даня. – Он как девчонка!

Все засмеялись. Кроме Поли. Её не веселило, что Мише действительно не догнать ни одного из них. Подумалось, что он, как и сама Поля до школы, никогда не играл в догонялки. Но ей-то не предлагали, а с Мишей совсем другое дело. Разве хочется бегать, если болеешь? Поля и простужалась-то редко, но помнила, в эти моменты силы оставались только спать. А Миша был нездоров постоянно. Ей ли не знать, мама её предупреждала.

– Даже Женька бегает быстрее него! – сказал Рома, а юркая Женя Максимова и правда могла дать фору не только Мише, а любому из них.

– Ему очки мешают, – Малюта подошёл к Мишиной парте вплотную, а все вдруг затихли. – Ты нас боишься, очкарик! Вот и заложил Владе, сказал, что мы очень шумные. Так?

Малюта уже не смеялся. Он навис над сидящим одноклассником грозно и хмуро.

Миша сидел, не поднимая на Малюту глаз, опустив плечи и наклонив голову. Во всей позе сквозила напряжённость. Руки он положил на стол перед собой, ладонь левой сжимала кулак правой. Случалось и раньше, что Миша делался таким вот, и Поля прежде не задумывалась почему. А теперь вспомнила: ещё на первой учебной неделе Миша раза три жаловался Владлене Дмитриевне на головную боль, и та отводила его прямо с урока к школьной медсестре. Потом Малюта с неизменными дружками дразнили его неженкой и девчонкой. Больше Миша не жаловался, но стал впадать в такое вот состояние, словно требовалась вся сила воли, чтобы тихо и в одиночку бороться с болью. Миша предпочитал терпеть, чем связываться с Малютой и его компанией, которым не мог дать никакого отпора: ни словесно, ни физически. Поле мама рассказала о Мишиных проблемах со здоровьем, вот она теперь и догадалась. Другие же не подозревали. Или не придавали значения такой малости, как боль. Поля считала Мишино скрытное поведение разумным: Малюту все побаивались. Слушал Даня только Владлену Дмитриевну и в её присутствии вёл себя тише. А учительница не упускала его из виду и старалась всё время оставить около себя… Но теперь Владлены Дмитриевны не было в классе, и над первой партой среднего ряда сгущалась угроза.

– Трус, – быстро проговорил Игорь и шагнул в сторону – спрятался за спину Паши. И маленький рост, и нежелание отвечать за произнесённые слова позволяли ему так делать. Сказал – как новую ветку подкинул в костёр, и тут же отбежал подальше, смотреть издали: загорится или будет только дымить. Загорелось. Парни заусмехались – нехорошо так, враждебно. И девочки подхватили шутку музыкальным перезвоном голосов. У Поли свело живот.

– Дай их мне! – Даня потянулся и чуть было не снял очки с носа одноклассника. Тут вдруг Миша с отчаянной силой оттолкнул руку Малюты.

Даня взвизгнул, но Поле этот визг показался звериным рёвом. Никто не смел перечить Малюте, но вот хлипенький Миша сделал это совершенно ненамеренно. Даня замахнулся и с силой впечатал кулак в хрупкое предплечье одноклассника.

– Отвали! – но Мишин возглас опоздал. Да и не остановил бы Даню. Кулак опустился, а сорванные с носа очки оказались в руке у Малюты.

– Какие толстые стёкла, – захихикал кто-то. Все тут же принялись изучать полученный Даней трофей.

– Дай сюда! – крикнул Миша.

Даня отдёрнул руку с очками повыше, чтобы Миша привстал, пытаясь дотянуться до них. Тот неловко поднял вперёд обе руки, но Даня шагнул назад, и Миша лишь беспомощно схватил воздух. Класс захохотал. Это старшие школьники именовали цепной реакцией, а младшие повторяли, не вникая в смысл. Просто одни смеялись потому, что смеялись другие. И такую волну нельзя было остановить, лишь ждать, когда схлынет. И тут Поля сама не поняла, как это вышло. Только что она чинно сидела за партой и наблюдала за происходящим, как вдруг уже очутилась рядом с Даней.

– Отдай! – крикнула она, и очки внезапно оказались в её руке. Малюта, видно, не ожидал нападения и не особенно защищал свой трофей. Класс шумел. Поля не слышала, кто что говорит, кто подбадривает её, кто смеётся. Всё произошедшее она осознала, когда уже держала очки в руке.

– Осипова влюбилась в очкарика! – прокричал Игорь из-за Пашиной спины.

– Пусть поцелуются! – предложил Рома.

– Жирная и очкарик! – это вступила Лина. А Поле бросилось в глаза, как ноздри девочки нервно подрагивают от предвкушения триумфа. Общий громкий смех мгновенно вознаградил Лину за эту грубую шутку. А Поля даже не сразу сообразила, что это её назвали жирной. Происходящее подёрнулось туманом растерянности. Она отобрала очки у Малюты неосознанно, а теперь медленно мирилась со своим импульсивным поступком.

– Куда ты лезешь, дура! – зло выдохнул Миша, а Поля словно остолбенела. За что? Теперь одноклассники могли делать с Полей что угодно. И непременно сделали бы, если бы дверь в кабинет не открылась.

– Что здесь происходит?

Первый «В» моментально затих и вдруг все разбежались по своим местам. Лишь Поля осталась стоять, а в руке мерцали стеклянным блеском отражённых классных ламп очки Миши. Грузная Владлена Дмитриевна возникла в дверном проёме, и одно её появление тут же дисциплинировало первый «В». Когда дети были виноваты, глаза этой немолодой уже женщины метали такие молнии, на которые способны разве что Тор, Зевс или Перун. Впрочем, первый класс не изучал мифологию, только Поля кое-что читала, адаптированное для детей. Но сейчас громовержцы даже ей на ум не пришли.

– Поля, зачем ты отобрала очки у Миши? – голос учительницы был подобен её огненному взгляду. – Немедленно верни!

Поля испуганно положила очки на раскрытую пропись. Миша подслеповато потянулся к ним и неловко надел. Он был весь красный, то ли от стыда, то ли от страха. А может, от сдерживаемой ярости. Поля давно замечала, что Миша подвержен приступам гнева, которые старательно подавляет по каким-то лишь ему понятным причинам.

– Поля, извинись перед Мишей, – продолжала Владлена Дмитриевна.

Первый «В» безмолвствовал. Поля растерянно взглянула на одноклассника, но тот всё больше краснел и молчал. Затем лицо его пошло лиловыми пятнами, оттенявшими внезапную бледность щёк. Поле стало жутко от этой перемены, она растерянно огляделась в поисках поддержки. Никто не шевелился. Стояла тишина. Все промолчали. Знали, выдавшему Малюту сейчас придётся туго потом.

– Мы просто играли, – выдавил Миша. – Она ничего плохого не сделала. Только взяла посмотреть.

– Так и было, Поля? – нахмурилась Владлена Дмитриевна.

Было не так. Но Поля растерянно кивнула, и учительница отправила её на место.

– Дура, – прошептал Миша. – Куда ты лезешь?

Владлена Дмитриевна не могла не слышать, но не отреагировала.

Поля села на место. Оказывается, звонок уже был, но она не заметила его трели. Первые дни после этого происшествия Поля не могла вспомнить подробности, потому что в груди всё ныло при мысли об этом случае. Но память сохранила толщину стёкол и невидящий взгляд Миши даже отчётливее, чем брошенное им в её адрес слово «дура».

Тогда же Поля села на своё место, открыла пропись, а по щекам покатились слёзы. Владлена Дмитриевна не заметила их и начала урок. Поля аккуратно выводила ручкой в тетради ровную каллиграфическую букву «Ф». Поля хорошо писала: без клякс, лишних чёрточек и отрывов руки, с правильным наклоном и формой букв. Копировать из прописи всегда было легко и приятно. А теперь крупная слеза сбежала по щеке и ударилась о бумагу. «Ф» превратилась в бесформенную кляксу, немного отливавшую фиолетовым.

К тому дню, когда это произошло, Поля уже подружилась с Машей. Парта подруги находилась совсем близко от места событий. Но Поля не помнила, как повела себя Маша. Её не было ни среди тех, кто набросился на Мишу и готовился растерзать, но её голос не прозвучал и в поддержку Поли. На следующей перемене Маша вела себя так, словно ничего не случилось. А для Поли происшествие оказалась настолько болезненным, что она и сама обрадовалась умолчанию. Зато совсем иначе повела себя Лина.

– А я видела, ты ревела, – Полю на перемене встретил шквал внимания главной красавицы класса и её рыженькой подружки Наташи. Когда девочки приблизились к её парте после звонка – Лина впереди, а Наташа чуть сзади, – Поля не ожидала беды. Она всё ещё думала о Мише. То, как поступили с ним, и то, как отреагировал он, не укладывалось в голове. Для подобного поведения не могло найтись причин – у Поли не получалось их осознать. Литературные герои никогда так не сделали бы, они бы вели себя благородно. Поля с каждым разом всё больше убеждалась: в реальном мире что-то не так. Механизм, работающий в книгах, безнадёжно сломан в действительности. Думая об этом, Поля совсем не ожидала новой опасности, когда Лина заговорила.

– Ревела как маленькая, – продолжала девочка, а Наташа тихонько хихикнула. – Какая же ты глупая! Наверное, оттого что безотцовщина.

С тех пор, как стало известно, что отец с Полей не живёт, Лина часто называла её именно так. Презрительно морщила нос и приподнимала верхнюю губу. Словечко пришлось по вкусу и остальным. Только через много лет Поля стала понимать, что им всем, кроме Лины, не было дела, есть ли у неё отец. В первом классе они, возможно, даже толком не знали, кто такая безотцовщина. Но слово звучало хлёстко, похоже на «деревенщина», и должно́ было обижать. Лина начала, а все повторяли за ней.

– Видишь, Осипова, ты такая мерзкая, что тебя даже твой отец не любит! – гнула своё Лина. – Может, ты вообще из пробирки11?

– Не, её аист принёс, – подхватила Наташа.

– Точно, её никто не хотел, а аист взял и подкинул. Надо же было такую хоть куда-то деть! – Лина хихикнула.

А Поля не умела им ответить. Ещё не отболело происшествие прошлой перемены, и Лина не ждала, когда оно забудется. Била, пока болит. Слёзы, едва утихшие на уроке, вновь потекли. А девочки засмеялись.

Поля знала, что это несправедливо. Но в глубине души шевелилось сомнение, гадкое как червяк и тревожное как огонь на ветру. Забытые слова, слышанные в раннем детстве, взгляды соседей – неосознанные и недопонятые, ссоры матери с бабушкой Настей – всё это сжалось в один солёный комок и заставило Полю заплакать.

Мать, как всегда, забрала Полю из школы, но не обратила внимание на её тревогу. А Поля по дороге домой так и не решилась спросить, правда ли, что никто не хотел её рождения.

Едва они зашли в квартиру, зазвонил телефон, и мама, наказав Поле делать уроки, отправилась на кухню говорить с тётей Раей.

Поля сидела и ждала, когда они закончат, чтобы наконец спросить. Уроки в голову не шли. Тётя Рая, как назло, всё говорила и говорила – если она натыкалась на плодотворную тему, не смолкала часами. Поля слышала мамины тихие «Ага», «Угу» и иногда «Конечно, Раечка». Разговор очень затянулся. И тогда Поля сделала то, что делать было нельзя. Она полезла на мамину полку. Мать не скрывала, что хранит там, но редко показывала свои ценности Поле. От этого та любила их рассматривать. Сейчас же Поля хотела найти опровержение Лининым словам.

Сперва она полезла в документы. Нашла своё свидетельство о рождении. Поля видела его раньше. Она ещё до школы научилась читать настолько хорошо, чтобы разобрать, что там написано.

«Сидоров Сергей Тимофеевич» – в графе отец. Вот же её папа! И пусть Лина её больше не цепляет. Да, у него другая фамилия, но это потому, что родители не были женаты. Мать никогда не скрывала этого от Поли. И вдруг голова закружилась: вспомнились слова из детства, которые тогда не поняла. «Дочь-нагулыш» – так несколько раз говорила бабушка Настя в пылу ссоры с матерью, и Поля думала, что это о матери, потому что бабушка с дедушкой поженились, когда узнали о будущей дочери. Позже, узнав о существовании старшей маминой сестры, Поля поняла, что это не мать родилась неожиданно. А теперь мир завращался вокруг Полиного сознания с быстротой карусели: нагулыш – это она. Внебрачный ребёнок, которого не хотел отец. Ведь дедушка женился на бабушке, когда узнал. А отец на матери – нет. Лина права. Слеза скатилась по щеке и капнула на свидетельство о рождении. На самый краешек. Поля быстро промокнула её о домашние пижамные штаны. Следа почти не осталось. Поля потянулась к другим вещам матери. В коробках из-под конфет на полке лежали счета за квартиру, чеки и записи. Поля взяла самую нижнюю и редко доставаемую коробку. С открытками. Сверху лежали те, что Поля рисовала маме на день рождения или другие праздники. Иногда она рассматривала их, но сейчас просто перевернула стопку. И оказалась лицом к лицу со старыми открытками. Первая же оказалась от сестры. Затем ещё, и ещё. Они были сложены по годам, на каждый праздник. Так и шли стопочками: от подруг, от сестры, от матери. И вот – от Серёги. От её, Полиного, папы. От него всего шесть. Две на день рождения, две на Новый Год, две на Восьмое марта за восемьдесят четвёртый и восемьдесят пятый года. Поля помнила, что родилась именно в восемьдесят пятом. Зато с восемьдесят седьмого появились открытки от дяди Юры. Но их Поля отложила в сторону. А вот открытки от сестры исчезли. Исчезли в восемьдесят пятом. Поля просмотрела все за восемьдесят пятый год ещё раз. От подруг с рождением дочери – одна общая открытка, не покупная, а нарисованная. И одна – с новосельем. Ну да, так мама и рассказывала. Они разменяли большую квартиру, когда мама и маленькая Поля переехали в однушку на первом этаже, а бабушка Настя – на пятом. В тот же год уехала в Москву и другая бабушкина дочь с семьёй. Поля начала рыдать, ещё не понимая почему. Внутри была такая боль, что мысль не справлялась. Надо было выплакать хоть чуть-чуть, хоть немного, чтобы затем понять. В году тысяча девятьсот восемьдесят пятом семья разъехалась. Разъехалась, потому что никто не хотел жить с ней. С внебрачным ребёнком от неизвестного отца. Даже бабушка. Изнутри рвала боль, бесконечная боль – рыдай не рыдай, она не стихала. Лина была права. Поля задрожала: откуда знает Лина? Кто мог ей рассказать?