Человеческая стая

Степан Степанович вёл у школьников дополнительные тренировки, устраивал факультативы. Задерживался после уроков ради них, обычных мальчишек и девчонок, жаждущих самовыражения. Большинство занятий были бесплатными, даже самые беспризорные, вроде Малюты, могли позволить себе их посещать, чем и пользовались. Конь дарил классу надежду. Показывал им мир спорта, и они с удовольствием отвлекались от того, что творилось в школе, на улицах и в семьях. Физрук давал им возможности проявить себя, и «вэшки», «бэшки», «дэшки» и даже «ашки» любили Коня за то, что он открывал им самих себя. Только Полю это не касалось, да ещё Мишу Багашевского, Веру Петрову и Дашу-отличницу с их слабым здоровьем. Но у последних троих была справка от врача, а в графе с оценками с самого первого урока красовалось волшебное «Осв». В те недолгие моменты, когда Поля прекращала ненавидеть своё тело, она хотела такую вот справку. Мечтала о ней, как её одноклассницы о поцелуе с понравившимся парнем. Справка даровала бы спасение. Но у Поли ничего не болело, кроме души. Ни малейшей надежды не оставляло девочке её самочувствие. Даже недавно начавшиеся менструации были регулярными и безболезненными. Тупик. Но хоть раз в месяц освобождали от позора. Поля боялась, что это будет вызывать шутки, но никто не обращал внимания на Полины ежемесячные отсутствия на физкультуре. Поля позднее осознала, что многие девчонки тоже вошли в возраст, и указание на Полины регулярные отгулы бросило бы тень и на них самих.

Как Поля завидовала Вериной язве или неизвестной, но, видимо, серьёзной болезни Даши-отличницы. Ей бы хоть одну маленькую язвочку! Не обязательно в желудке, где угодно! Только бы не чувствовать этого унижения.

Поля так и не поняла ни тогда, ни потом, был ли Степан Степанович простовато слеп или оставался безучастным к её страданиям. Глядя на его взаимодействие с другими школьниками, Поля с трудом верила, что эмпатия не входила в число лучших качеств учителя. Может быть, это Поля со своей неуклюжестью была ему противна? Этот и подобные вопросы она задавала себе тысячу раз в детстве и столько же потом. Но вслух они не прозвучали: о таком даже думать стыдно. И теперь, чувствуя спиной и затылком холодок кафеля, Поля глубоко дышала, пытаясь собраться и заставить себя вернуться в класс. А там как можно незаметнее попросить у Валентины Григорьевны прощения за опоздание. Как назло, это случилось перед её уроком. Уж она-то обратит внимание, что с Полей дело неладно.

Торопливыми тихими шагами Поля прошла опустевшую рекреацию. Сердце так и замирало от страха. Казалось, одноклассники вопьются в неё острыми глазами-спицами. Поля услышала слабый стук – словно и не её собственная рука два раза ударила костяшками пальцев по двери кабинета. Не её рука рванула эту дверь на себя. Урок уже начался, но шёл недолго. Обсуждали сочинения. Валентина Григорьевна всегда рассказывала о понравившихся работах и о тех, что не удались. Но не ставила цель похвалить или поругать. Она находила в сочинениях интересные мысли, развивала их, выводила класс на диалог, хотя почти никто не отзывался. Только Поля, Даша и иногда Женя. Остальные же в этом участвовали эпизодически, если обсуждали их работу, особенно мысль, написанную не потому, что так нужно, а по искреннему желанию. Валентина Григорьевна пропускала правильные мысли, переписанные из сборника готовых сочинений, но всегда выделяла собственные соображения учеников седьмого «В». Но таковые встречались редко. И Валентина Григорьевна собирала их, как крупицы драгоценного металла, в надежде выковать из них что-то стоящее.

– Простите, можно войти? – пролепетала Поля.

– Она же тут была, – хмыкнул Даня, – я видел перед уроком.

– В туалет побежала, прижало от страха, что спросят, – Лина бросила классу насмешку над Полей, словно кость. И они дружно захохотали. Загомонили.

– Безотцовщину не научили, что все её грязные делишки надо делать на перемене! – Наташа поддержала подругу, и её шутку тоже встретил общий смех.

– Тихо! Вот в том и дело, что вы не на перемене, – приструнила их Валентина Григорьевна. – Иди на своё место, Поля!

Та скользнула тенью за свою парту, но ещё долго чувствовала уколы взглядов одноклассников, хотя все уже переключились на тему урока. Кто-то передал Поле листок с её сочинением. Валентина Григорьевна никогда не раздавала работы сама, как некоторые другие учителя, а пускала по рядам. Наверное, у неё был такой стиль, но вэшки считали, это потому, что она уже очень старая между партами ходить.

Зимний дневной свет, редкий для декабря, ярким потоком лился в окна кабинета литературы, и Поля невольно щурила глаза, внезапно уставшие. Что-то их резало целый урок и никак не проходило. То ли всеобщее пренебрежение, то ли красная тройка на листочке с сочинением рядом с её фамилией.

После звонка Поля нарочито долго складывала вещи в свой кожаный рюкзачок, чтобы никто не заподозрил, будто она специально задержалась в классе. Наконец все ушли, оставив Полю наедине с учительницей. Валентина Григорьевна сидела за столом и внимательно следила, чтобы седьмой «В» благополучно покинул кабинет.

– Слушаю тебя, – она устремила на Полю упрямый взгляд из-под изломанной домиком тонкой брови, старательно выщипанной и подведённой карандашом. Старушка старушкой, а литераторша всегда приходила при макияже, словно выучила эту науку с молодости. Поля не нашла в себе сил выдержать её взгляд и невольно опустила глаза.

– Почему три? – выронила она. Поля осталась стоять у своего места, сжимая в руках лист с сочинением.

– Сядь, – Валентина Григорьевна кивнула на первую парту крайнего ряда, придвинутую вплотную к её столу, и Поля поняла, что разговор будет долгим. Она послушалась, и теперь глаза ученицы оказались прямо напротив глаз учительницы. Валентина Григорьевна, эта уже почти изжившая свой век женщина, была единственным человеком, кто выслушивал Полю. Не высмеивал за ошибки. Ей, этой ссохшейся старости, словно уже не хотелось ничего для себя, но хотелось передать нечто важное молодости. И из всей параллели только Поля готова была впитывать знания. Но сейчас, привыкшая к особенному отношению, она так удивилась тройке, невиданной прежде, что осмелилась спорить с той, чьё мнение всегда принимала как должное.

– Потому что плохо слушаешь на уроках, – пояснила Валентина Григорьевна.

– Я хорошо слушаю, – возмутилась Поля. – Я знаю, что вы объясняли, могу хоть сейчас пересказать!

– Ну так почему же не пересказала?

– Я не согласна! Я пишу в сочинениях только то, что я думаю, – получилось с вызовом. Поля уже вскочила со стула, но вовремя опомнилась и снова села. И откуда взялись смелость и наглость бросать вызов учительнице?

– Пишешь, – кивнула Валентина Григорьевна. – А перед классом отстоишь свою позицию?

Поля снова опустила глаза. Она не справилась бы. Нет, и отвечая на уроках, Поля могла переговорить любого, но так открыта и искренна она бывала только в письменной речи. В сочинениях Поля не замечала границ, но не хотела бы говорить так при всех. И Валентина Григорьевна никогда не обсуждала с классом то, что поставило бы Полю в неудобное положение. Теперь же что-то изменилось.

– Та девочка, которая пишет сочинения, – взрослая, уверенная в себе личность, способная изучать окружающий мир, анализировать поступки людей и свои собственные. И нести за них ответственность, – учительница помолчала, растягивая мгновения. То ли с мыслями собиралась, то ли с силами, то ли обдумывала, стоит ли объяснять. И наконец продолжила мягким голосом, проникающим в самые глубины сознания. – Но это не ты, Поля. Ты сама не можешь ни отстоять своё мнение в споре, ни даже уверенно заявить о нём. А уж тем более жить в соответствии с убеждениями, изложенными в твоих работах. Ты не можешь отвечать за те слова, которые так легко и складно ложатся на бумагу. Как бы, девочка моя, это различие внешнего и внутреннего мира не довело тебя до беды.

Поля могла только растерянно моргать. Для Валентины Григорьевны раскусить её оказалось проще, чем гопнику – тугую семечку. Внутренний мир – мир книг, чужих и своих фантазий, бессмысленных робких мечтаний, так свойственных любой юности, – не имел ничего общего с действительностью. Поля давно – с самого детства – и безуспешно искала между ними связь, но всегда разочаровывалась: в реальности, в своём окружении, в современности. Книжные принцессы жили в замках, она – в хрущёвке, книжные девы носили шикарные платья, она – штанишки после Лены, не всегда джинсы; книжные мужчины вставали грудью на защиту друзей, а её без объяснений бросила Маша; книжные девушки влюблялись в книжных юношей, а те совершали ради их красоты славные подвиги. Поля же ощущала себя уродливой, и никто, решительно никто не любил её. Да и было ли место подвигу в жизни её одноклассников? Как теперь объяснить Валентине Григорьевне всё это? Да нужно ли выворачивать себя наизнанку из-за единственной тройки? Может ли обычная учительница, хоть и самая лучшая, понять всю глубину разочарования во внешнем мире? Но Валентина Григорьевна видела её насквозь. Цепкий взгляд старой женщины проникал в саму суть.

– Все эти книги, Поля, написаны о реальных людях, – она чуть лукаво улыбнулась. – Что ты думаешь, во времена, о которых писал Дюма, люди были лучше?

Поля даже не удивилась, откуда Старуха знает её литературные пристрастия последнего времени. А обдумывая эту ситуацию позже, пришла к выводу: начитанному человеку несложно понять, какой автор вкладывает в голову юного читателя те или иные мысли. Поля лишь кивнула в ответ на вопрос. Она вовсе не хотела выставлять напоказ своё разочарование внешним миром. Она собиралась скрыть, как ей невыносимо существовать в нём. Даже от самой себя.

– Такие же, – Валентина Григорьевна продолжала улыбаться, – я уже так давно на свете живу, столько классов выпустила, и все они одинаковы. Меняется обёртка десятилетий и веков, а люди те же.

Она говорила так, словно сама жила и во времена Дюма, и задолго до них.

– Меняется мода, материалы и политический строй, а теперь технический прогресс неотвратимо упрощает наш быт, но люди остаются прежними. Их недостатки те же.

– Я читала только про достоинства, – перебила учительницу Поля. Мысли об этом изводили её долгими ночами, не давая заснуть, отвлекали на уроках, останавливали посреди дороги по пути в школу, а теперь обрели неожиданного слушателя. – Кто из современных людей умеет дружить, любить, прощать? Кто ставит идею выше своего удобства? – Поля вдруг запнулась, девочке, говорившей так немного, в устной речи без предварительной подготовки оказалось сложно выразить глубину пропасти, отделявшей реальный мир от того, каким она хотела бы его видеть.

– Поля, есть жанр, – Валентина Григорьевна покачала головой. – Многие литературные направления подразумевают идеализацию одних понятий и обесценивание других. По закону жанра злодей уродлив, а герой красив. Он не знает ни страха, ни сомнений. Но в жизни героем может оказаться кто угодно. Даже самый невзрачный человек, от кого не ожидаешь, однажды возьмёт и совершит поступок, который будут прославлять писатели через века.

Поле почему-то представился Миша Багашевский. Она даже моргнула, желая отогнать это наваждение. Вот уж от кого не ожидаешь подвигов, вот кого не видишь героем. Поля украдкой примеряла подобные образы на некоторых мальчишек из класса, но о Мише она никогда не думала в этом ключе.

– Почему же тогда пишут так, как на самом деле не бывает? – спросила Поля.

– Людям нужны сказки. Поэтому писатели усиливают одни качества в своих героях и прячут другие. Но есть и такие, кто показывает мир со всеми его несовершенствами.

– Кто?

– Их мы будем изучать в старших классах. А сейчас, прежде чем написать мне вот это, – Валентина Григорьевна кивнула на листок, всё ещё зажатый в Полиных вспотевших пальцах, – прежде подумай, сможешь ли ты сама соответствовать той высокой планке, которую задаёшь вымышленным персонажам.

Из кабинета Поля вышла неспешно и ровно, считая каждый шаг, гулко отдававшийся в затылке. Она бушевала пламенем. Внутри. А тройка перестала её волновать.

Валентина Григорьевна пристыдила Полю, указала, что она заигралась. Та и правда улетала в размышлениях далеко за пределы действительности. Она не могла, не умела, да и не хотела отстаивать свои мысли перед теми, кто не мог понять. Перед теми, кто только и делал, что смеялся над ней.

Чуть Поля закрыла дверь класса литературы, как к ней подскочил Паша Яно́вич, загородил дорогу. Поля не заметила, откуда он взялся, но, видно, ошивался где-то перед кабинетом, поджидая её.

– Зачем у старухи задержалась? Что ей нашептала? – он грозно навис над ней, умело используя для устрашения высокий рост и широкие плечи.

– За этим, – Поля повертела листом с сочинением прямо перед носом одноклассника.

– Что это? – Паша недоверчиво посмотрел на подписанную сверху фамилию и на большую красную тройку. – Тебе что, три? – изумился он и из грозного превратился в простодушно-удивлённого.

Поля молча кивнула. Не хотелось афишировать этот прискорбный факт, но иначе от Паши не отделаться. Надо было показать что-то из ряда вон выходящее, чтобы одноклассник забыл о том, ради чего поджидал тут всю перемену. Паша действительно несколько секунд изумлённо переводил глаза с Поли на листок и обратно.

– О нас с Линой ничего не говорила? – недоверчиво спросил он, хотя уже было очевидно, что у Поли свои вопросы к учителю.

– Нет! – выдохнула Поля.

– И про то, что мы с Линой и Малютой всю домашку по русскому переписали у Даши? – уточнил он.

– Я об этом даже не знала, – Поля сделала шаг вперёд, и Паша отступил.

«С чего это он подумал, что кто-то про домашку рассказал, – пронеслось в голове, – обычное дело…»

– Ну смотри, узнает Старуха, с тебя спросим! – крикнул он, а Поля заторопилась прочь. Задуматься бы уже тогда, но Поля была слишком встревожена отповедью, которую только что выслушала. Она заигралась в себя вымышленную и забыла о себе настоящей. А о настоящей стоило позаботиться. Насторожиться. Паша поверил, что Поля задержалась у Старухи из-за тройки, но седьмой «В» считал её способной донести. Стукач в классе был, кто-то сливал учителям то, что не следовало. Двое уже пострадали: Малюта знал, как вершатся подобные дела. Досталось Борьке, широко известному как Борюндель, который в итоге оказался ни при чём, и Верке-язвеннице, заложившей однажды курильщиков за школой. Но она сделала это один раз. Стучал кто-то третий. Но не Поля.

А на следующее утро урок русского языка начался с разбора домашнего задания. Четверо пристыжённых семиклассников стояли в проходе возле своих мест. Даша – около первой парты среднего ряда, где они сидели с Мишей Багашевским, а Лина, Даня и Паша – около задних парт того же ряда. Наташа уже три дня болела, иначе, Поля не сомневалась, провинившихся было бы пятеро. Эта компания часто зависала – как они сами выражались – вместе после школы, так что уж если один не делал домашку, то не делали её и остальные. Торопясь, они дословно переписали у Даши. Это был самый надёжный способ не спалиться, ведь лучшая ученица параллели не ошибалась. Но сейчас, похоже, что-то пошло не по плану, и Валентина Григорьевна решила устроить разбор ситуации при всём классе. Она сама называла это показательной поркой, и хоть никогда рука её не касалась ни одного школьника, шрамы от этих психологических порок зарубцовывались долго.

– Из-за тебя, Осипова, – сквозь стиснутые зубы прошептал Паша. Взгляд его так и обжёг пылающей ненавистью – Поля вжалась в стул. Паша был бы красивым, если бы не постоянные его попытки утвердиться в классе и не отстать от Дани. Первые годы Поля замечала эту красоту, но теперь привлекательная внешность прочно и навсегда скрылась за его сущностью. Если у Малюты жестокость, чёрствость, безжалостность и ненависть к большей части окружающих были естественны, даже шли ему, то на Пашином простом, но очень миловидном лице, славянском, как у Поли, злое выражение было чужеродными, и делало его совершенно отталкивающим.

Малюта тоже бросил взгляд на Полю, но ничего не сказал. Выражения у троих, поднявшихся со своих мест, были встревоженные. Лица четвёртой участницы показательной порки, Даши, Поля, конечно, с третьей парты не видела, но вся круглая фигура отличницы как-то внезапно напряглась. И ещё бы тут не напрячься: Даша-то страдала без вины, это же не она списывала, а её заставили стоять, вдыхая запах позора.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Форт в США, где происходит действие романа Фенимора Купера «Последний из могикан».

2

Форт в США, где происходит действие романа Фенимора Купера «Последний из могикан».

3

«Ри́кки-Ти́кки-Та́ви» – рассказ Редьярда Киплинга из «Книги джунглей» об отважном молодом мангусте.

4

Роман Фенимора Купера, опубликованный в 1826 году. Действие разворачивается в колониальной Америке, где Англия и Франция воюют за территорию. Это по мотивам этой книги советские школьники, внуки бабушки Насти, затеяли игру.

5

Октябрята [Электронный ресурс] // Википедия: Свободная энциклопедия. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9E%D0%BA%D1%82%D1%8F%D0%B1%D1%80%D1%8F%D1%82%D0%B0 (дата обращения: 16.04.2025)

Правила октябрят, утверждённые ЦК ВЛКСМ, и выдержки из них печатались на школьных плакатах, которые в начале 90-х годов XX века ещё сохранялись в некоторых школах.

6

Октябрята [Электронный ресурс] // Википедия: Свободная энциклопедия. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9E%D0%BA%D1%82%D1%8F%D0%B1%D1%80%D1%8F%D1%82%D0%B0 (дата обращения: 16.04.2025)

7

Ленинград переименовали в Санкт-Петербург в 1991, а события в этой главе происходят в 1992. Многие люди ещё не привыкли и могли случайно оговариваться по привычке.

8

ВСД – Вегетососудистая дистония.

9

Приключенческий роман Жюля Верна, впервые полностью опубликованный в 1868 году.

10

Мультипликационный персонаж, символ компании The Walt Disney Company, над созданием которого в разное время работали Аб Айверкс, Уолт Дисней, Фред Мур. Здесь упоминается в связи с высокой популярностью персонажа у малышей и младших школьников начала 90-х годов XX века.

11

Первый ребёнок появился на свет с помощью экстракорпорального оплодотворения в 1978 году, в СССР – две удачные попытки в 1986 году, в описываемом 1992 году рождение детей таким образом не было обычной ситуацией, но активно развивалось и уже могло стать предметом шуток. Тем более что у Лины отец был связан с наукой и, конечно, следил за последними достижениями в разных областях.

12

Роман Александра Дюма-отца.