Чёртов узел

Богутека в селе Алик не застал. В доме была только его временная жена-казашка. Она не понимала по-русски, но про Алика слышала от мужа.

– Алик – друг, Алик – гость! – повторяла, с трудом вспоминая русские слова.

– Мысык надо… Берше! – не лучше, чем она, объяснился Алик. – Мышь заел… Вот черт, как же мышь? А, да! Тышкан коп, мысык берше. – Алик запустил пальцы в отросшие волосы, пошевелил ими, как ножницами: – Волос тышкан рвет по ночам на гнездо!

– Ой-бай! – посочувствовала женщина, поняв или не поняв его. – Алик – друг, Алик – гость! – пробормотала снова, накрывая низкий столик-дастархан.

Богутек приехал вечером. За отарой смотрел его помощник, и Алик задержался в селе, занял у чабана деньжат, купил хлеб, сигареты, чай и отправился обратно пешком, с рюкзаком за плечами, с мяукающей кошкой в мешке, хотя Богутек предлагал лошадь. После гостевания чикиндиста слегка мутило, сорок километров за день в таком состоянии не пройти. Он переночевал в ельнике, привязав «нерусскую» кошку шнурком к дереву. Ей это было привычно: в юртах их держали на привязи.

К полудню он вышел на лагерь альпинистов. Они встретили Алика гостеприимно, слышали от лесника и чабанов, что неподалеку живет русский одиночка, высокомерно похлопывали по плечу, натянуто восхищались жизнью среди природы. Но бич он и есть бич, налили ему полстакана спирта. Алик отказываться не стал, выпил, с любопытством поглядывая на обувь спортсменов, на следы вокруг палаток, выискивал отпечатки двойного вибрама.

Альпинисты расспрашивали про охоту. Алик отмалчивался, мол, этим не занимаюсь, рассказывал о рыбалке. С заумными, строгими разговорами приставала только бабенка в очках, похожая на учительницу:

– Неужели не надоедает такая жизнь? У каждого нормального человека должно быть стремление к комфорту, семье…

– Значит, я ненормальный? – ухмылялся Алик. Спирт брал свое.

– Я этого не говорила.

– А зачем вы в горы ходите?

– Мы ходим в свободное время, в отпуск…

– А у меня вся жизнь – отпуск!

– Но впереди старость? Нельзя не задумываться, что с тобой будет, когда ослабеешь, когда останешься без средств и близких?

Алик кашлянул, закурил. Вот язва, и чего пристала?

– Чудные вы, горожане, – сказал, раздраженно посмеиваясь, – не успели родиться – уже о старости думаете. И от того страха всю жизнь, как в оглоблях… От инсультов, инфарктов загибаетесь… И до старости мало кто доживает… Духа у вас не хватает жить по судьбе. А у меня хватает!

Альпинисты, сидевшие кружком, удивленно переглянулись, не ждали философии от лесного оборванца. Алик понял, что ляпнул лишнее, прикинулся захмелевшим.

– Съела? – рассмеялся руководитель группы, полнеющий мужик лет сорока. В горах люди с его комплекцией встречались редко. Учительница больше не приставала и как-то незаметно исчезла.

– Спортом занимаетесь, значит? – пролепетал Алик, заполняя недоверчивую тишину. – И что, все вершины вокруг облазили?

Старший стал терпеливо объяснять, что поблизости «категорийных» вершин нет, есть скальные стены и ледовая лаборатория выше по притоку реки. На них спортсмены и тренировались.

Алик, сделав кислую мину, разочарованно покрутил головой:

– Выходит, торчит вон скала на хребте, – указал на Чертову Башню, – поблизости тропа, а на нее, может, и не ступала нога человека?

– «Не ступала» – относительное понятие, – посмотрел на скальный купол старший: – Там стенка всего-то метров двадцать, а снаряжение тащить по крутизне больше двух километров. К тому же вершина некатегорийная, не зачтется. Это геодезисты лазят на каждую возвышенность.

– Понятненько! – пробормотал Алик, теряя интерес к спортсменам и собираясь в путь. Примолкшая было кошка в мешке опять хрипло замяукала.

– Измаялась, бедолага. Ничего, скоро будем дома.

Закончился сухой, знойный июль, наступил такой же жаркий и душный август. Алик старался выходить на работу с рассветом, почти до полудня резал траву, потом прятался в тень и пережидал зной. На осыпях сохло все больше мешков с эфедрой. И так изо дня в день тянулась безрадостная, монотонная работа. К середине августа он наработал почти четверть годового плана. Еще два десятка мешков – и можно было ехать в город заказывать машину для их вывоза, заодно отгуляться. Уже без неприязни, с юмором вспоминались городские загулы, мечталось о чистом и возвышенном, о радостных встречах, к которым втайне стремился всякий раз, покидая горы.

Как всегда, он вышел из избушки в сумерках, подошел к склону, сел. Нужно было лезть вверх, а не хотелось, хоть плачь. «Может, плюнуть на работу и сходить на рыбалку?» Алик вытряхнул из рюкзака под куст пустые мешки и зашагал берегом реки туда, где были спрятаны удочки. Не прошел он и десяти минут, снова сел и нехотя закурил новую сигарету. Осмотрелся вокруг, растер окурок о камень и повернул домой.

Перед тем как ехать в город, надо было дорезать недостающее, чтобы не платить за неполную машину, надо было спустить мешки со склона, перетаскать к мосту, переправить через реку. Работы на неделю, но накатило хорошо известное одиночкам состояние. Так с ним случалось два-три раза в год, если, конечно, не успевал вовремя выехать и отгуляться. Обычно во время таких приступов он заваливался на нары, не готовил горячую пищу, просто лежал, время от времени впадая в недолгий сон, тупо пережидая лень с тоской. В снах приходил город с его обманными посулами и страстями, чтобы снова затосковать по одиночеству и лесу.

В грязных кальсонах, в свитере на голом теле Алик лежал в избушке вторые сутки, перечитывая измятый газетный лист. Внизу, на осыпи, сорвалось несколько камней, потом послышались шаги. Зверь или человек? Алик нехотя сел на нары, сунул голые ступни в опорки.

– Эй! – прокричал задыхающийся от бега голос. – Есть кто?

Алик открыл дверь, высунулся с кислой физиономией, щурясь от солнца. На другой стороне ручья стоял крепкий парень лет тридцати в городской одежде. Пот ручьями тек по его лицу. В руках у него был шерстяной ком свитера. – Ты один? – спросил, пристально вглядываясь в глаза чикиндиста.

Алик кивнул:

– Заходи!

Парень вытряхнул из свитера перетянутый шнурком полиэтиленовый пакет, швырнул через ручей, и Алик механически поймал его.

– Спрячь, – прохрипел, переводя дух, – я в долгу не останусь. – Беглец воровато оглянулся и побежал вверх по чуть приметной конной тропе.

Алик повертел в руках сверток, сдернул шнуровку. В первый миг ему показалось, что это мумие. Он пожал плечами, недоумевая, понюхал, и дремота вмиг прошла. Это был опий. Внизу заржала лошадь, цокнули по камням подковы. Алик торопливо вытряхнул черный комок в ручей, осмотрелся, куда бы забросить пакет со шнуровкой, бросил в печку и подрагивающими пальцами стал торопливо разводить огонь.

Верхами подъехали трое в гражданском. Впереди знакомый милиционер в рубахе, наголо стриженная круглая голова, посаженная без шеи между плеч, тяжелая кобура на поясе. Верховые крикнули: «Алик!» Чикиндист вышел на крыльцо в кальсонах и сбросил свитер.

– Был кто-нибудь? – спросил Круглоголовый.

– Не видел!

– Чего свистишь? Вот его следы, – кивнул под ноги своему коню.

– Я бы и вас не увидел, если бы не орали.

– Ладно, доставай ширево…

– Что это? – усмехнулся Алик.

– Дурь, опиуха, тебе лучше знать, как вы эту дрянь называете!

– Сам достань, если такой умный! – хмуро проворчал чикиндист, прикуривая сигарету. Пальцы его дрожали. Участковый заметил это скрываемое волнение, что-то сказал по-своему, двое спешились, один вошел в избушку, другой стал рыскать вокруг нее. Алик спустился с крыльца, сел на траву, подумал: «Эх, ментяра! Был бы ты повежливей, может, и в майоры выбился». Участковый, считая себя повелителем здешних мест, не мог снизойти до вежливости с бичом. По догадкам Алика, он прикидывал: если скупщик спрятал опий здесь, нет смысла за ним гнаться. Бич не убежит. Какая разница, кто сядет. За тем, прытким, надо еще гнаться, а этот здесь. Между тем купец уходил все дальше и дальше на хребет, где его поджидала другая группа преследователей.

Возле избушки искали старательно, заглядывали в каждую щель, прощупывали каждую тряпку. Ничего не нашли.

– Знаю, сеешь мак! – пристально глядя приуженными черными глазами, процедил участковый. – Анашу куришь, по морде вижу…

– Ищи! – пожал плечами Алик.

– Найду когда-нибудь!

Он достал из седельной сумки портативную рацию, чуть больше фонарика, включил, затрещали, запищали помехи, сквозь них откликнулся голос. Участковый что-то сказал по-казахски, из чего Алик разобрал только «Жим-Жирт». Трое сели на лошадей, стали подниматься по тропе, следом за купцом.

Алик вернулся в избушку. Вещи и продукты были разбросаны, жалобно мяукала кошка. Он надорвал пакет пшенного супа с сублиматом натрия, высыпал горсть в рот, хотел запить водой, но чайник оказался пуст. Спускаться к ручью не хотелось. Алик поправил спальный мешок на нарах и снова улегся.

Приступ прошел так же неожиданно, как и начался. Однажды в полдень Алик проснулся, ощущая сильный голод, наварил кастрюлю супа, прибрал в избе, а на следующее утро вышел на работу с твердым намерением резать траву дотемна, не меньше десяти мешков в день. Нужны были деньги, кончались продукты, надо было приодеться к зиме, энцефалитный костюм, подаренный Индейцем, выгорел на солнце и висел на нем, у рубахи один рукав до локтя, другого вообще нет. Старые сапоги – рванье, заштопанное суровыми нитками.

Неделю Алик работал на совесть: заготовил недостающие мешки и перетаскал их на берег. Оставалось всего ничего – перебросить через реку, и он решил прийти домой пораньше. На крыльце сидели двое. Купца он узнал сразу и мгновенно оценил обстановку. Надо было бежать или нападать первым, но купец добродушно улыбнулся, протянул руку.

– Здравствуй, брат! Круто мы с тобой ментов нагрели. Молодец, почти на час задержал их…

Ударить первым дружелюбно улыбающегося человека Алик не смог. Второй, сухой и психованный, видно, наркоман, тоже протянул вялую руку.

– Верни товар, за мной не заржавеет! – хлопнул себя по карману купец. – Сотня твоя, товар – деньги!

– Нет у меня ничего! – хмуро пробормотал Алик, понимая, что заваривает кашу не в свою пользу.

– Не шути так. Я точно знаю, у тебя ничего не нашли. – Вокруг глаз купца паутинкой напряглись морщины.

– Потому и не нашли, что в ручей бросил, – как можно спокойней сказал Алик, но голос его предательски дрогнул, и он, злясь, заговорил громче: – Ты меня спрашивал, хочу ли я ввязываться, когда пакет подкидывал? – Голос его зазвучал уверенней, действительно, какого черта?

Он следил за каждым движением купца, жалел, что при себе нет даже серпа, а складной нож в застегнутом чехле, и не заметил, как второй, плюгавенький, зашел сбоку и ударил по почкам. Алик даже прикрыться не успел. Охнул, присел. Купец тут же саданул его кулаком в живот. «Надо было бить первым!» – задыхаясь, подумал Алик. Когда очухался, понял, что сидит под деревом, руки связаны за стволом. Ловкие ребята. Перед глазами мельтешил свежий спил обреза и желтая пачка денег.

– Выбирай! – скалился купец.

Внутри короткого ствола был виден заводской пыж в завальцованной картонной гильзе, виднелась даже циферка номера дроби. «Полбашки снесет, если в упор», – пронеслась в голове глупая мысль.

– Ну? – Купец ткнул его стволом в лоб.

У второго лицо было белое, как рыбье брюхо, глаза красные. Он опять зашел сбоку и молча пнул в челюсть. Рот наполнился кровью, потемнело в глазах. И вдруг заломленные за елку руки опали к земле, обрез со взведенным курком оказался на траве, а поверх него нога в тяжелом двойном вибраме сорок шестого размера. Дохляк, схватившись за живот, корчился у ручья, купец лежал пластом. Высокий, широкоплечий парень щелкнул лезвием складного ножа, опустил его в карман и подмигнул Алику:

– А могли пристрелить!

Он был рус, с обгоревшим на солнце красным лицом сельского жителя, на щеках курчавилась рыжеватая бородка, прозрачными камушками любопытно поблескивали голубые глаза, в которых, как погода в горах, легко и быстро меняется выражение смущения, сочувствия и лютой жестокости.

– Могли! – прошепелявил Алик разбитыми губами, поднялся на подрагивающие ноги, пошатываясь, подошел к наркоману, пнул раз, другой, третий в лицо, в живот. Тот только утробно хекал.

– Не убивай! – Двойной Вибрам вынул патрон из обреза, хотел провернуть его на указательном пальце на ковбойский манер, но он сорвался, Вибрам подхватил его двумя руками и рассмеялся с льдинкой в голосе. В его непринужденных движениях было что-то кошачье. Он легонько ткнул ногой лежащего купца, тот поднялся на четвереньки и сел. Двойной Вибрам взвел курок, приставил обрез к его лбу и нажал на спусковой крючок. Обрез звонко щелкнул. Купец дернулся, он был бел, голова старчески тряслась.

– Отсыревшим патроном зарядил? – забавляясь, как кот с мышкой, спросил купца, добродушно поглядывая на свою жертву. Снова взвел и снова спустил курок, целя ему в голову.

– Что с ними делать будем? – обернулся к чикиндисту.

– Утопим, пусть плывут ко двору участкового, он давно ищет с ними встречи. – Алик нагнулся над ручьем, плеснул в разбитое лицо холодной водой, розовые струи, извиваясь, потянулись по течению. Краем глаза он видел, как Двойной Вибрам наклонился к купцу и, зловеще улыбаясь, проговорил что-то вполголоса. Алик услышал лишь конец фразы: «… хин друг».

На купца его слова подействовали ошеломляюще, он затравленно взглянул на чикиндиста, поднялся, перекинул руку дружка через плечо и поволок его вниз по тропе.

– Придут ведь кодлой?! – вопрошающе взглянул на спасителя Алик.

– Не придут, – твердо сказал странный гость. – Если хочешь, догони и добавь… Только не убивай.

– Да пошли они…

– Я тоже так думаю!

Прихрамывая, ощупывая языком вспухшие десны, Алик отпер дверь, вынес посуду, разложил возле ручья костер и навесил над огнем чайник.

– Как зовут-то?

– Виктор!

– А меня Алик!

Гость кивнул, вынул из кармана пачку рублевок, отобранную у купца, располовинил на глаз и, не спрашивая согласия, сунул половину в карман энцефалитки Алика, затем снова принялся разбирать и ощупывать обрез. Странный был тип. Алик не мог понять, нравится он ему или нет.

– Я не мент, чтобы выспрашивать, – сказал через силу, поглядывая на тяжелые ботинки: – Но ты хоть кто? Откуда взялся?

– Живу там. – Не поднимая глаз, Виктор махнул рукой куда-то в сторону верховий реки. – Что-то вроде егеря.

Алик помолчал, глядя на огонь, сунул в рот палец, потрогал зуб, сплюнул:

– Знаю я и егеря, и лесника, и лесничего… Не хочешь говорить – твое дело… Хреново бы мне пришлось, если бы не ты.

От ночлега гость отказался, поговорил о всяких пустяках, протянул обрез и патрон.

– Сгодится?!

Алик замотал головой:

– С такой штукой мне опасней, чем без нее: от шпаны уберечься проще, чем от ментов.

Виктор спорить не стал, пожал плечами, сунул обрез за пояс.

Из пустячного разговора Алик извлек, что гость – алма-атинец, в горах недавно, ориентируется только в ближайшем районе. Засветло выкатилась на хребет полная луна. И Виктор отправился к себе один. Кому голову морочил?.. Чтобы ходить в горах ночью – надо очень хорошо знать местность. Мелькнула у Алика подлая мыслишка посмотреть утром следы, но он стыдливо подавил в себе любопытство.

Пришлось браться за работу и таскать мешки к скотопрогонному мосту, хотя тело еще побаливало после побоев. Был бы напарник, натянули бы трос над водой и перебросили груз за день. Одному же, с мешками, ходить и ходить. «Принес бы черт хоть какого-нибудь туриста!» – подумал Алик и вскоре заметил, что кто-то идет с верховий реки с тощим рюкзаком на одном плече. Это был Виктор.

– В город собираешься? – спросил, сухо поздоровавшись.

Алик раздраженно ткнул кулаком в тугой мешок:

– Сначала перетаскать надо, потом идти, машину заказывать.

– Сколько рейсов будет?

– Один!

– Сюда машина порожней пойдет? – выспрашивал гость.

– Хорошо бы загрузиться продуктами на зиму, только вряд ли получится.

– Что так?

– Как всегда, – безнадежно развел руками Алик, – вырвусь в город, получу деньги, загуляю…

Он ждал обычного совета: не пей! Но его не последовало. Виктор что-то прикинул про себя и сказал:

– Если даже не запьешь, в машине, наверное, останется место, чтобы прихватить и мой груз: килограммов триста. А я тебе помогу загрузиться. Идет?

– Какой разговор? – радостно вскрикнул Алик. – Снова выручаешь.

К обеду они натянули трос, спешить уже не было смысла, стали переждать жару в тени.

– Ты рубаху порвал. – Алик сунул палец в прореху на рукаве Виктора. Снял с головы кепку-афганку, отогнул козырек и протянул ему иголку с ниткой. Виктор отмахнулся:

– Людка зашьет! – Его спокойные глаза дрогнули, понял, что проговорился, но ничего не стал пояснять.

Он переночевал в избушке травника. На следующий день, к полудню, они переправили через реку последние мешки, перетаскали их до места, куда могла подойти машина, а на другой день добрались до ближайшего села. Алик заглянул в аптеку, потоптался возле витрины, мучимый соблазном, и купил десять флакончиков пустырника. Под насмешки Виктора парочку из них он осушил на остановке местного автобуса, погрыз на закуску черствую пресную лепешку, при пересадке на другой, рейсовый городской, автобус, освободился еще от пары флакончиков. Закусывать было нечем, Алику хотелось поговорить, но разговорить Виктора не удавалось, а пить он отказывался.

– Нельзя! – отрезал сухо. – Ночевать придется у матери.

– Может, и меня устроишь? – оживился Алик. – До города протрезвлюсь.

– Не могу явиться с гостем! Сам на кухне ночую: в полуторке мать, сестра с мужем и трое детей.

– В моей конторе просторней, – согласился Алик и свернул пробку со следующего флакона.

По договоренности на следующий день они встретились в «Травлекарспроме». Алик уже успел опохмелиться, был весел, насмешлив, беззаботен и, может быть, благодаря настойке пустырника не загулял на несколько дней в долг, но прикупил за счет Виктора пару сапог и кое-что из одежды. Они дождались машину и отправились в магазин, где обычно отоваривались травники. Продавец хорошо знал их спрос и отпускал продукты со склада. Однако и он был удивлен, когда Виктор затребовал пять мешков муки, два сахара, мешками макароны, горох и прочий продукт в большом количестве.

– На бригаду! – веселясь, пояснил Алик, успевший где-то хорошо добавить. И опять в долг, за деньги спутника, закупил продукты для себя.

Вдвоем они загрузили все в машину и тут же отправились в горы. По пути Алик выпил еще пару бутылок вина и навязчиво приставал к Виктору с насмешливыми вопросами, но тот терпеливо отмалчивался. Машина с продуктами пришла к скотопрогонному мосту, возле которого штабелями лежали мешки с сухой эфедрой. Шофер был сердит на плохую дорогу, поторапливал с погрузкой и возвращением. Вдобавок ко всем добрым делам Алику пришлось попросить Виктора перетаскать привезенные им для себя вещи и продукты в избушку, накормить кошку, а сам уехал в город, не заходя домой.

На обратном пути шофер хмыкнул, мотнув головой:

– Ну и напарнички! Что-то не врублюсь: тот, кроме имени, о тебе ничего не знает, да и ты, как понимаю, тоже. А продукты вместе… Кто это?

– Егерь!

– У, е… Предупреждать надо. У меня мультук за сиденьем! – возмутился шофер.

Алик помнил, что сдал траву и получил расчет за траву, помнил, что первым делом отсчитал долг Виктору и зашил деньги в кармане, потом загулял, а заканчивать веселье пришлось одеколоном. От ватного одеяла без пододеяльника несло мочой. Под боком храпела, заливаясь, потрепанная жизнью бабенка. Она вчера просилась в горы, и Алик, пьяный, думал: «Может, взять? А что, баба как баба, все при ней: и лепех напечет, и постирает».

Рассветало. Нет перегара зловонней, чем от одеколона. У бабенки изо рта с прокуренными зубами несло, как из отстойника. Сетка морщин на обрюзгшем лице с утра обозначилась глубже. «И как могло прийти в голову жить с ней?» – подумал Алик, почувствовал, что нагулялся, оделся и вышел на пустынную улицу. За городом высилась величественная гряда гор. Чистая утренняя прохлада стекала с белых ледников, струилась по тихим улицам. Алик пошарил по карманам, деньги на транспорт еще были.

Он уехал рейсовым автобусом до районного городка, дальше добирался на попутных машинах, потом пару дней шел пешком. Вернулся в Жим-Жирт трезвый и веселый. Ключ от избушки лежал в условленном месте. Почуяв хозяина, где-то под нарами заорала кошка. Купленная одежда лежала на полке. К матице были привязаны мешки с мукой и другими продуктами: сахар, горох, крупа… Алик сел, закурил и подумал: «Мне бы такого компаньона!»

* * *

Спадала жара, приближалась теплая осень с грибными дождями. Алик поднялся вверх по притоку Байсаурки, туда, где еще весной приметил грибные места, и не ошибся: на замшелых тенистых склонах было много груздей. Он быстро наполнил ими рюкзак со вставленной в него цинковой вываркой и наткнулся на свежий медвежий след. Зверь недавно ушел на хребет, в те самые места, куда весной его не пустили. На траве и кустарнике еще держался его резкий запах.

Алик оставил рюкзак под деревом и стал подниматься по следу. На влажной топи альпийских лугов медвежьи следы были отчетливей. Медведь пошлялся по ложбине, вышел на перемычку между хребтом и скальным гребнем отрога, спустился по осыпи. Внизу было озеро. Широкую лощину вокруг него покрывали невысокие каменные столбы и плиты с зеленым лабиринтом лужаек между ними. Алик увидел медведя сверху. Опустив голову, зверь неторопливо вышел на берег озера и скрылся за камнями.

С медведями ему не приходилось сталкиваться, но он знал наверняка, что ни один нормальный зверь не тронет человека, если вести себя правильно. К тому же не хотелось упускать случай понаблюдать. Стараясь не шуметь, Алик спустился к скальнику и стал осторожно пробираться лабиринтом к воде. Это были монолитные каменные глыбы, торчащие из грунта. Самые высокие из них поднимались над почвой почти на десяток метров. Между скалами были то узкие, то широкие коридоры с зеленой поникшей травой. Алик осторожно выглядывал из-за каждого поворота, крадучись шел дальше.

В очередной раз, высунувшись из-за скалы, он разинул рот и замотал головой с дурными, выпученными глазами: в трех метрах от него оказалась полуобнаженная женщина. Так же, неожиданно, он не раз встречал туристок, альпинисток, просто отдыхающих, но на них был знак гор: грубоватая одежда, обгоревшие на солнце лица. Эта же, в распахнутом махровом халате, с голыми ногами и открытой грудью, будто выглянула из уютной квартиры на лестничную площадку, или появилась из снов.

Ничуть не испугавшись оборванца, не удивившись незнакомцу, она пролепетала:

– Медведь?! – Шагнула к нему, зажмурив глаза, откинула голову и положила руки ему на плечи. Единственная пуговица на ширинке брюк, болтавшаяся на одной нитке, как показалось Алику, пулей куда-то отлетела. Опуская податливую женщину на траву, он боялся проснуться именно в этот миг, что-то лихорадочно соображал, то приходя в себя, то снова впадая в бредовый восторг. Она вытянулась, чуть слышно застонав, открыла проясняющиеся и какие-то ненормальные, мутные глаза:

– Так ты не медведь?! – сказала, отстраняясь двумя руками от его груди.

– Ты кто? – прохрипел он, тяжело дыша и подтягивая штаны.

Она раздраженно запахнула халат. И тут Алик словно увидел себя со стороны: резиновые сапоги с подвернутыми голяшками, штаны в заплатах, один бахромившийся рукав рубахи едва прикрывает плечо, другой спускается до локтя…

Стрелок не был садистом и, видимо, обладал здоровым юмором. Он выждал, когда ошарашенный случившимся Алик поднимется на ноги. И тут, одна за другой, шмелями запели в синем небе три пули, отрикошетившие от скалы.

– Беги! – резче оттолкнула его женщина. – Убьют вместо медведя.

Алик снова пристально всмотрелся в ее странное лицо с чуть подкрашенными веками.

– А ты? – спросил, все еще держа ее за руку.

– Да откуда ты тут взялся? Здесь был медведь! – Она резко вырвала из его ладони свою руку, и он удивился силе этого рывка. Что-то нездоровое было в ее лице, в резкой перемене мимики.

Снова пропела отрикошетившая пуля. Осколки камня брызнули сверху. Стрелок, угрожая, взял прицел ниже.

– Да беги же! – Она, как собачонка, оскалила остренькие зубки.

Алик шагнул в сторону и, не прячась, стал взбираться по осыпи. Какое-то время он постоял на перемычке, затем поднялся на хребет, сел на открытом месте, рассматривая далекое озеро. Один раз ему показалось, что внизу мелькнул и исчез халатик. «Ну и дела!» – хохотнул, сомневаясь в реальности произошедшего.

На обратном пути он еле отыскал свой рюкзак с грибами. Потом сбился с тропы и спускался напрямую по крутому склону, ободравшись в зарослях барбариса. Даже возле избушки все валилось из рук: навязчиво стояла перед глазами женщина. Алик помнил ее глаза, чуть вздернутый нос, тонкий, аккуратный рот, розовую мочку уха, острый сосок на груди и не мог представить всю. Да что там всю, даже лицо.