Девочки. Повести, рассказ

– Ничего, Надя, ничего, успокойся! Егор, вода есть?

– Нету! – Егор стоял, как вкопанный.

– А что есть?

– Водка.

– Давай сюда, быстро. Надя, на, выпей! – Димка поднес к её губам переданную Егором стопку, она выпила.

Они сидели какое-то время и молчали.

– Я побегу за Серёгой? – спросил Егор.

– Не надо, потом, – ответил Дима, – налей ещё одну.

– Господи, что же делать? Что же делать? – запричитал Егор, но налил и снова дал сестре, та выпила и как-то обмякла.

– Надо звонить в милицию! – пробормотала она.

– Не надо ничего, берём его, понесли к ракитнику! – скомандовал Дима. – Надя, будь тут, приходи в себя! Приходи в себя, Надя! – Последнюю фразу он сказал громко и с нажимом.

Мужики поволокли тело к зарослям ракитника, который был метрах в пятидесяти от места, где они стояли. Поднеся ближе, они раскачали тело и кинули в кусты. Когда вернулись на место стрельбы, нашли Надю сидевшей на бревнышке и смотревшей в одну точку.

Она не понимала, что случилось. Точнее начинала понимать, но не верила. Димка прикрикнул на неё, она не ответила, потом он подошел, похлестал её по щекам, она пришла в себя, уставилась на него и повторяла: «Я не хотела, я не хотела, я не хотела!»

– Надя, включайся, надо разобрать это всё. – Дима говорил отрывисто и уверенно.

Егор стал раскидывать по разным сторонам бутылки, что-то кидал в реку, что-то к интернату. Она встала, подошла к реке, умылась.

– Не ходите по крови! – крикнул Дима, наклонился, взял ружье, осмотрелся. – Ну, вот и всё.

– Зябко так. – Надя съежилась.

– На мой пинжак. – Егорка снял его и протянул сестре.

* * *

– Давайте договоримся. Ну, если кто спросит, чё будем говорить? – голос Егора дрожал.

– Я подумала тут. – Надя начала говорить сухо и даже сурово. – Мы расстались после проводин, вы пошли домой, Алёша ушел с кем-то пить, я его не видела. Завтра ещё подожду, а послезавтра заявлю в милицию. Сидите и не дергайтесь! С сыном я поговорю!

Они посмотрели на неё с удивлением. Когда она успела так быстро сообразить?

– Надя, а если найдут? – не унимался брат.

– Если найдут, другой разговор.

– Но у меня семья, дети…

– Вспомнил, едрит твою мать. – Надя стала наезжать на него: – а чё приперся без Оксанки на проводины, чё девок щупал? Чё-то вчера ни про какую семью я не слыхала! Маленький он вечно! Всё Надя должна думать!

– Ну, Надь, прости, – залепетал брат.

– Но вообще Егор прав, а если что-то пойдет не так, это тоже надо продумать, – высказал свое мнение Дмитрий.

– На себя всё возьму, скажу всё как было, – ответила Надежда, не думая.

– И что вы пошли вдвоем с Лёхой и так просто стреляли на берегу?

– Ну да, скажу…

– А ружьё где взяли? – не унимался Дмитрий.

– Господи, и правда, а если. – Она задумалась.

– Надя, это надо всё просчитать.

– Не могу я думать сейчас, давайте до завтра. Мне ещё с сыном говорить!

– Надя, а если нам больше никогда не дадут поговорить? Надо сейчас. – Дима настаивал и посмотрел на неё, словно это и был последний раз.

До Нади вдруг дошел весь ужас сложившейся ситуации: она может сесть в тюрьму, будет спать в бараке, есть баланду, ходить по команде, жить среди уголовников. За что? Она же случайно! А как же дети?

Тем временем они прошли большую часть улицы и встали рядом с большим яблоневым садом, где смело можно было спрятаться от людских глаз. Они зашли в рощу. Надя остановилась, умоляюще посмотрела на Диму, из глаз сами собой полились слезы. Она была в тот момент такой искренней и настоящей, как никогда. Здесь, спрятавшись за листвой и зная, что её никто не увидит, она начала жалобно просить:

– Димочка, умоляю тебя, только ты мне можешь помочь! Я… я выйду за тебя замуж, буду тебя ждать, мы всегда будем вместе. Возьми всё на себя! Прошу тебя! Я не переживу тюрьмы! Я… – она уже начала сползать к его коленям.

– Надюша, встань, ты что?! Не плачь, родная, я и так взял бы всё на себя. – Он держал её за руки.

Егорка стоял рядом и смотрел в землю, будто не на них, но он всё слышал и видел.

– Да? Ты возьмешь, да, любимый?

– Конечно, Надя. – Дмитрий глубоко вздохнул. – Скажу, что стрелял я и что мы были втроем. Водка в голову ударила, пошли на берег.

– Димочка, спасибо, спасибо тебе, милый. Я, я же, я буду… тебя ждать, я обещаю тебе.

– Хорошо, что будешь. – Он неумело улыбнулся, и они пошли дальше.

– Я правда буду ждать. Спасибо, спасибо тебе, милый, – лепетала она.

– Ну, ладно-ладно, я понял, хватит. Тебе ещё надо с Сережкой переговорить.

– Я сейчас, даже и не думай, это я устрою!

Сад закончился, и им надо было расходиться.

– Если что-то новое появится, то, может, Егорка к тебе придёт или ты к нему, да? – спросила она Диму.

– Да-да, я приду! – Егор кивнул.

– Хорошо, – буркнул Дима, – на том и порешим.

* * *

Надежда зашла в квартиру, Олежка спал в своей кровати, она посмотрела везде по комнатам, на балконе – Серёжки не было. «Господи, где его носит, не удумал бы чего!» – Она уже начала волноваться, как дверь открылась и он зашел, хмурый и бледный.

– Мама, ты что его убить хотела?!

– Сыночка, прости меня, хочешь, я встану на колени?!

– Так что, ты убила папу?

– Сынок, я неспециально.

– Не надо, мама, Олега спит, пойдем на кухню.

– Я сама, сынок, не понимаю, как это могло случиться?

– Так он… так ты?.. – Серёжа посмотрел на мать, словно молил её не говорить то, что она всё равно скажет.

– Да, сынок. – И она заревела ещё сильнее.

– Мама, не надо, не плачь! Я ведь не знал, что всё так, что папа, – он никак не мог выговорить эти проклятые слова.

– Мам, зачем ты вообще стреляла в папу?

– Сынок, я не в него! Ты думаешь, я нарочно? – Он молчал. – Ты можешь меня выслушать как взрослый?

– Могу.

– Мы пошли на берег, пострелять, заговенье же. Я взяла ружье, прицелилась, а тут ты кричишь, я с испугу и нажала крючок.

– Курок.

– Ну да, курок.

– Но ты же видела, что там папа ходит, как ты могла?

– Сына, я сама не думала, так получилось. Это несчастный случай, понимаешь! Я не хотела, чтобы он умер, я не хотела. – И она заревела.

– Мама, так это из-за меня? Если бы я не спугнул тебя, ты бы…

– Не надо, сынок, не вини себя, тут много чего, – тихо проговорила она.

– Не, мам, если бы я тя не позвал, папа был бы жив.

– Сын, прекрати! Все виноваты. Надо было идти домой спать, придурки! Так что ты не приплетай тут.

– Что делать-то теперь? – Он задумался. – Мам, давай, я скажу, что это я сделал! Мне мало лет, меня отпустят, мам!

– Господи, сыночек мой милый, не надо.

– Ну почему, что такого-то?

– Нет, начнут спрашивать, покажи, расскажи. Что ты покажешь? Где ружье взял? Ты не сможешь соврать, сын, я тебя знаю.

– Мам, ради тебя смогу.

Они посмотрели друг на друга, Надя снова заплакала.

– Нет, сына, нет. Там ещё Димка был, который ружье принес, помнишь его?

– Конечно.

– Он сказал, что всё возьмёт на себя.

– Да? – Он удивился. – Ничего себе, да он… да он. Блин, мам, да он же!

– Знаю. Только надо, чтобы ты всем говорил, что ты дома был.

– Кому всем?

– Кто спросит.

– Как это?

– Ну, так надо. Если тебя спросят, ты спал дома, никуда не ходил этой ночью! После того как проводили Толика, сразу пошел домой. А то тебя затаскают по милициям, не дай бог, всё откроется, я не выдержу, сынок!

– Я скажу, мам, за нефиг делать, скажу! Не плачь!

Они обнялись.

– А где папа сейчас?

– Спрятали в кустах. Я завтра позвоню в милицию, скажу, что потеряла мужа, что не пришел ночевать. Ну и, наверное, надо у всех спрашивать ходить, искать его!

– Кого искать, папу?

– Так, время уже утро, а он ночевать не пришел. – Надя как-то быстро переключилась на игру, которую сама же себе и придумала.

– Так ты же его… – Он посмотрел на маму, как на сумасшедшую.

– Сынок, ты что такое говоришь, иди спи давай. – Она будто не слышала его слов. – Не видел, говоришь, папку?

– Не видел. – До сына слабо, но доходили мамины слова.

– Ну всё, запил где-то! Буду сейчас ходить по деревне искать!

– Да, мам. – Серёжа говорил уже медленнее и содрогнулся от холода, который начал его пронизывать.

– Не понимаю, где он мог быть, с проводин вроде вместе шли?

– Может, он к этим зарулил, которые вчера дядю Сашу Хомяка хоронили? Они допоздна гуляли, – пытался он подсказывать матери «ответ».

– Мог, но я туда не пойду. – Они оба поежились то ли от слова «хоронили», то ли ещё от чего. – Ты чуть позже, сынок, сходишь?

– Схожу, конечно!

– А я дождусь часов девяти хоть и начну звонить, искать. Иди поспи, сынок! Я сейчас нам валерьяночки наведу.

– Да.

Надя прошла на кухню и встала, закрыв глаза руками. Слезы катились сами. Страшно, как же страшно всё, что случилось! Как она теперь будет жить?! Нет, к этому она была не готова. Сколько ещё нужно будет пережить, на сколько вопросов ответить. Ой-ой, а деревня! Съест её деревня, с говном смешает. Уезжать надо, всё равно не поверят. Не поверят люди. И Димка? Он же сядет в тюрьму, а как она? Как же она всё это переживет?! Ой, как плохо, как плохо и тяжело! Давит так, сердце и мысли путаются.

Нет, нельзя раскисать, мало ли что люди будут говорить. Правду никто не знает, а кто знает, будет молчать. Да и какая правда? Она убила своего мужа? Но она не хотела. Так могло с каждым случиться. Долбаный крючок, курок, как там его, сорвался! Сын, да-да, это крик сына сбил её, она дернулась, она не хотела, но дернулась, потому что была пьяной. А пошла бы она трезвая стрелять? Всё, хватит, надо подумать, что делать дальше. Нельзя сделать лишнего.

Так, что она хотела? Валерьянку выпить и сыну дать! Господи, а ему-то вот ещё за что это? Сколько там осталось? Часа два-три? Пойду прилягу, надо отдохнуть, дел ещё впереди – вагон.

* * *

Проснулась от тревожного сна. Ей снилось, что её душат большие коричневые змеи. Она резко вскочила и тут же вскрикнула от дикой головной боли, глянула на будильник, было без пятнадцати девять, она посмотрела на подушку мужа, стало ещё хуже. Вставать всё равно надо. Тихо прошла в ванную, заглянула в комнату мальчишек. Они спали, Олежка ворочался во сне. «Тоже, может, что-то снится», – подумала она.

Подошла к зеркалу, посмотрела на лицо, опухшее от слез и выпивки, умылась и прямо из-под крана напилась воды, умыла лицо снова, вытерла полотенцем, намазала какой-то крем и, накинув халат, туго перевязала голову платком.

– Ну и ладно, – тихо сказала она и пошла готовить завтрак.

Как только закончила варить кашу, на кухне появился Олежка:

– Мам, ты смешная!

– Почему? – сурово спросила она.

– Ну, с платком этим, как пират.

– Я и есть пират.

– Смешно, мама – пират! А папа спит?

– Тоже хотела бы знать, где он шляется.

– Да вы все вчера долго не приходили, и Сережка. Я ждал-ждал.

– Ну, иди проверь, где он спит.

– Там нет никого, – вернулся он из комнаты, заглянув на всякий случай в ванную и туалет, – только Серёга спит, разбудить его?

– Слышь, детектив, садись есть кашу! Твоя любимая, пшенная. Серёжа пусть спит, не трогай его, разберёмся.

Она нарезала хлеб, достала масла, сыра и наделала много бутербродов по привычке. Пока ели, а в основном на еду налегал Олежка, вскипел чайник. Завтрак подходил к концу, когда зашел весь взъерошенный Серёжка.

– Доброе утро, сынок, садись поешь!

– Да щас, пойду умоюсь.

– Сереж, а ты папу не видел? – спросил его вдогонку мелкий.

– А чё ты спрашиваешь? – Серёжка переглянулся с матерью.

– Да мы его потеряли, смотрим, не ночевал, что ли, батя дома? – быстро встряла в разговор мать.

– Я не видел, только на проводинах были, может, ушёл куда-то уже? – как на допросе, грубо отчеканил старший сын.

– Серёж, да ладно, мы тебе верим, ты чё такой?

– Мам, я же просто спросил, – оправдывался Олежка. – А как там, на этих привидинах, было?

– Привидинах? Да, ничё особенного, – улыбнулась, но скорее скривила лицо в улыбке мать, – ели да пили и песни орали. Ладно, сынок, доедай, я пойду папу искать. – Она поцеловала сына в макушку и пошла к телефону.

– Я с тобой, – отозвался тот, но она прикрикнула: – Сиди ешь давай, я тут рядом, звоню по телефону! – И она ушла к себе, перекидывая длинный телефонный шнур из прихожей.

Сережа вышел из ванной, тревожно посмотрел ей вслед и пошел завтракать.

– Але, здрасте, это Надя Баринова, соедините меня с Ворошиловыми. Здравствуйте, а можете пригласить соседей? Очень надо. Спасибо.

Наступила тишина, видимо, на том конце пошли звать. Это в деревне нормальное явление. Телефоны-то не у всех стоят, только у тех, кому сильно нужно по работе. Сначала на коммутатор попадаешь, а потом телефонистка соединяет с абонентом. Обещают скоро провести современную автоматическую телефонную станцию, но когда ещё это случится. У Нади соединение через нефтянку, это тоже такая отдельная связь, но она может связываться и с другими обычными коммутаторами.

– Оля, привет. Не легли ещё? Проводили Толю? Всё нормально? Ну ладно. А ты моего не видела, он к вам не вернулся случайно? Не ночевал дома. Не знаю чё и думать! Да знаю, что не случится. Ну, звони, если что. – Она положила трубку.

Потом позвонила ещё одним знакомым.

– Рита, привет, это Надя, твой дома? А моего там нет у вас? Они вроде за столом рядом сидели. Нет? А то не ночевал. Не знаю. Ага, увидишь, скажи, чтоб домой шел, гад!

Надя звонила недолго, знала, что звонить в пустоту, но это тоже надо было сделать. Парни не мешали, только слушали, потом подошли, и Серёжа сказал:

– Мам, может, мы пойдем по деревне поищем?

– Да не надо, я сама.

– Мам, я знаю, где он может быть, искать всё равно надо! – и, пока брат не видел, они с матерью обменялись жестами, прикладывая большой палец к губам, мол, «тихо там, и не тревожить брата».

– Ладно, идите! – Она пожала плечами и набрала номер подруги.

– Люба! – Слезы снова подкатывали сами собой. – Ты дома?

– Дома.

– Я сейчас приду к тебе.

– Надя, что случилось? Сиди дома, я сама приду!

– Давай, – жалобно пискнула Надя.

* * *

Люба появилась в квартире Бариновых через минут семь после разговора. Ей-богу, скорая помощь. В доме пахло валерианкой. Хозяйка встречала её у двери и, когда подруга зашла, закрыла дверь на ключ.

– Что случилось, Надь?

– Лёшка дома не ночевал. Его нигде нет, я всю деревню обзвонила!

– Блин, я думала, что-то серьезное.

– Люба, что ты говоришь!

– Ну, вообще это на него не похоже.

– Люб, вот именно, он всегда дома ночует.

– Ну, может, напился, не пошёл.

– Да он не мог так сделать! – Надежда повысила голос.

– Надь, ну, может, где с мужиками? А вы не ругались накануне?

– В том-то и дело, что нет, проводили Тольку, всё сели в автобус, мы не поехали, я сказала, что устала, пойду домой, он сказал, что ещё с мужиками посидит немного и придёт. Там ещё кто-то не поехал тоже, – рассказала Надя.

– Так он напился да заснул там поди?

– Я звонила туда, нету его.

Она, рассказывая всё это, будто проверяла на подруге, пройдет – не пройдет её ложь. И, хотя врать ей не вновь, тут дело было серьезное и нельзя проколоться ни в чем. Вроде как получалось складно. А с какими мужиками он пил? А если спросят кого из них, а там остались раз-два – и обчелся. А если найдется кто-то, кто видел, как они вместе пошли? Но ведь правда, что дальше мужики пошли в дом пить, кто их сосчитает, все родственники уехали к поезду, а потом приехали, он мог уже и уйти. Пойди угляди там и найди, кто куда пошел. Вроде всё сходилось.

– Слушай, а сегодня же они же по бутылкам стреляют на берегу. Ты туда ходила?

Надя обмерла от страха.

– Надь, ты чё? Чё с тобой? Ну, постреляют, и явится. Я вон слышала утром, стреляли вроде.

– Ничё, ничё, сердце чё-то.

– Да не накручивай ты, придёт он!

– Люба, понимаешь, это я могла так надолго загулять, а на Лёшку это не похоже. Он бы пришел поспать, помыться, поесть, а потом пошел бы. Не любит он нигде спать, кроме дома.

– Ну да, ну да.

– Нехорошо мне чё-то, Люба, предчувствие какое-то.

– Надь, да что в нашей деревне может случиться?

– Помнишь, ты читала мне в журнале?

– Это-то ты к чему щас?

– Люб, а, мож, мне кто-то решил отомстить через него?

– Долго думала, а?

– А чё, вон Хомяка вчера схоронили. Может, чё удумали?

– Надь, ты в уме? Хомяка уже нет.

– Родня-то осталась, может, вчера, после похорон? Там брат у него есть.

– Надь, ну, ты навертела уже.

– Слушай, сейчас всякое может случиться. Бандюков развелось сколько, уралмашевские приезжали недавно. Чё им надо у нас, а ведь искали кого-то! Ой нет, Люб, страшно жить! Даже себе нельзя верить. – Тут она осеклась.

Ещё вчера она и не знала, что сможет убить. Ведь только трепалась, что устала от его подозрений и слежки, а как теперь? Что говорить, держал Лёшка её жизнь на крепком канате, а теперь осталась тоненькая ниточка и надо всё наращивать заново.

– Надь, чё-то ты мне не нравишься. Давай, давление померяю, я принесла с собой.

– Давай.

– Люба, если что-то пойдет не так, если начнут трепать про меня по деревне всякое говно, ты же меня защитишь? – Голос у неё стал тревожный.

– Надь, это что новости? Этого добра у нас каждый день хватает. Ты давай сиди тихо. – Она надела ей рукав тонометра и начала сжимать грушу.

– Так, посмотрим. – Она замолчала, считая удары сердца. – Ну, так я и знала, высокое давление, сто пятьдесят на девяносто.

– И что теперь?

– Ничего, щас корвалол накапаю и пустырника, да валидол под язык. – И она принялась рыться в своей сумочке.

Потом сходила на кухню и принесла воды.

– Любаня, так ты со мной? – Надя всё же решалась, сказать или не сказать подруге правду.

– Надь, да чё опять случилось, выкладывай!

– Да ничё не случилось, просто после Хомяка могут пойти разговоры. Да и вчера на проводинах я там опять мужичка одного кадрила. – Надя вдруг поняла, что не скажет ничего, проговорится подруга или начнет причитать, а этого ей совсем не хотелось.

– Так вот Лёха и психанул поди?

– Да ничё не психанул, он и не видел.

– Ну, не знаю, подождем немного, да к вечеру пойдем искать.

– Я уже ищу, и мальчишки бегают у всех спрашивают, а позже буду в милицию звонить.

– Так уж и в милицию?

– Если не объявится, чё делать? Ещё скажут, что я его убила и скрываю. – Последнее она проговорила быстро.

– Надь, ну ты скажешь!

– Меня и так недолюбливают, везде буду виновата, только успевай поворачиваться, начнут поливать со всех сторон! Я уже боюсь этих всех разговоров.

– Так сиди спокойно, и вообще, когда это ты их боялась-то?

– Ой, Люб, кабы чего не вышло.

– Да ладно, будет тебе, не боись, прорвемся.

Зазвенел звонок, в дверь заколотили.

– Ой, я же дверь закрыла, а там парни.

Она подскочила, но подруга показала ей жестом, что она сама, и пошла открывать.

– Мам-мам, здрасте, теть Люб, чё хотим сказать! Мы у всех спросили, никто папку не видел! – Младшенький трещал не умолкая, следом шел старший, он был мрачный, но всё же пробурчал:

– Здрасте.

– Здрасте, мама, вон в комнате, на диване.

– А чё случилось? – Они прошли.

– Ничё не случилось, чё орать на всю квартиру. Олежка, иди руки мой, – сказала Надя, посмотрев на них и почувствовав Серёжино настроение.

– Ну, вот и хорошо, что пришли. Найдется ваш папка. Надь, я пойду, звони, если что, я поспрошаю, кого увижу. Ты поспокойнее тут!

– Хорошо, Любань! Парни, закройте за теть Любой. – Олежка подошел, хотел повернуть ключ, но Сережа остановил его: «Погоди закрывать, тебе вообще руки мыть сказали!»

– Мам, ну чё он!

– Олежа, вымой и приходи, не канючь.

Сын согласился.

– Мам, там Валет хотел тебе что-то сказать, ой, дядь Валя, – быстро начал Сережа.

– Ему что надо? – Она не хотела разговаривать ни с кем, особенно с соседями.

– Он был на речке утром и видел. – Он пожал плечами.

Надя насупилась, посмотрела пристально на сына.

– Вы где ходили, около дома, что ли?

– Мам, мы много прошли! Всех, кого видели, спрашивали – никто не знает, а щас вот в подъезд начали заходить, к нам дядь Валя подошел.

– Мам, я помыл, – выскочил из ванной довольный Олежка.

– Принеси мне… чаю, сын, вот что мне принеси. – Она долго не могла придумать, что сказать, чтобы отправить младшего из комнаты.

– Щас, Олежка убежал.

– Ну, чё там?!

– Ну, Валет подозвал меня, – сын начал говорить тихо, почти на ухо матери, – и сказал, что утром, когда шел с рыбалки, видел, как тащили кого-то и бросили в кусты. Один, грит, был в кителе армейском.

– Так, и что? – Она не могла сообразить, что делать.

– Он тебе это хочет рассказать, мам.

– Господи, что же делать?

– Надо с ним поговорить, иначе он подумает.

– Да, может. Ой, давай зови! – Она вздохнула и покорилась напору сына, удивившись его смелости.

Серёжка открыл дверь и крикнул соседа, тот начал шутить с порога:

– Наше вам, с кисточкой!

– И вам не хворать, Валь, не до смеха, проходи! – Надя вышла навстречу.

Они прошли на кухню.

– Олежа, чё ты тут вертишься, иди в комнату, не мешай!

– Так ты же сказала, чаю тебе налить?

– Какого чаю? Ничё не надо, иди.

– Ты же сама сказала!

– Иди к брату! – резко глянула она на сына, тот пожал плечами, покорился и вышел.

Валет, с эканьем-бэканьем и понятными только ему шутками, рассказал о том, что видел сегодня утром, когда возвращался с рыбалки. Надя слушала внимательно.

– Мне, кажется, это был Димон, учительшин сын. Тебе к ыму бы надо, – заметил он.

– Точно Димон?

– Всем похож!

– А почему ты думаешь, что именно Лёшу тащили?

– Так дети твои говорят, что папка пропал, я и смекнул.

– Смекнул?! Ну, ты даешь! Ладно, Валь, спасибо, но я подожду ещё немного, явится он. Если нет, буду в милицию звонить.

– Так оно, конечно, пусть бы не он! Я и сам не хочу, такой паря был!

– Валя, ты чё его хоронишь?!

– Надёк, прости-прости, это сдуру ляпнул! А знашь ишо чё, по-моему, одна с ими вроде как женщина была, в стороне сидела. Может, и показалось? Вообще, подельник-то Димкин небольшого такого роста.

– Так скока их было?

– Трое, Надёк, вроде. Щас уже и запамятовал, выпил маненько с устатку, да там и не видно, мы далеко шли, и не высовывался я больно, засекли бы ещё.

– Засекли бы его. Ладно, Валь, поняла я, спасибо! – Она настойчиво провожала его к дверям.

– Я скажу в милиции, если чё надо! – говорил сосед уже у выхода.

– Тихо ты, чё орешь-то! Я сама тебя найду, не трепи там. – Она хотела открыть дверь, чтобы выпустить соседа, но тот произнес: – Надь, я же могу показать, куда бросили, я приметил.

– Да?! – До неё дошло, что сосед знает место.

– Подожди, Валя, я даже думать пока боюсь! Ты иди, я тебя найду! – Надя закрыла дверь и прокрутила ключ в замке.

«Картина Репина, приплыли, – подумала она. – Он видел. Надо бежать к Егору и говорить, чтобы он сознавался, что тоже был там. И Димке сообщить, пока не поздно».

– Мальчишки, сидите дома, никому не открывайте, к телефону не подходите! Я скоро буду!

– А если будет кто звонить и скажет про отца? – спросил Сережа.

– Ой, да на телефон отвечайте, но двери без меня всё равно никому… Пусть ждут или потом приходят.

– Мам, а чё с папкой? – спросил жалобно Олежка.

– Ничего, не выдумывай давай, включите телик, я скоро! Закрою вас для верности!

* * *

Выйдя из подъезда, она прямиком направилась к брату, но резко повернулась и пошла к дому подруги. Боялась, что муж смотрит, Егора он не любил. Господи, она сошла с ума, Лёхи-то уже нет! Замешкалась, от этих метаний стало не по себе, решимость будто спала, да её и не было, особой-то. Но надо поговорить с братом, пока никто ничего не знает, пока есть время. Надо успеть! Надо успеть! Резко повернулась и снова пошла первым маршрутом.

У Егора в маленькой трехкомнатке было, как всегда, шумно и многолюдно. Его четверо детишек носились, ползали, играли, плакали. Братец её в свои двадцать семь лет какой-то «домовитой» был, как говорила бабушка, хотя и гулять тоже успевал. Слава богу, она не дожила и не видела его гулянок!

В жены он взял неприглядную, даже страшненькую немного соседскую девушку Оксанку, на год младше него. Она во всем ему потакала, хотя при случае могла и «пилить», но этого никто не слышал, кроме него самого и близких соседей. Оксана всё же была учителем начальных классов и старалась решать вопросы мирным путем. Вообще, жена Егору досталась героическая, всё успевала: и педучилище окончила, и преподавала в перерыве между рождениями детей, вкуснецки готовила, ну и, само собой, гладила, шила и вязала на семью.