Шаг Над Бездной

– Конечно счастье, Победа и есть счастье… – прошептал сам себе Эркин.

Мехри опа вышла во двор и огляделась. Увидев сына, который шёл по выложенной камнями тропинке от туалета, она улыбнулась. Женщина очень гордилась сыном, а когда увидела его грудь, увешанную орденами и медалями, заплакала от счастья и радости, что вернулся он с войны живым, от гордости за сына, что не посрамил он честь земли своей и Родины.

Мехри опа прошла под навес и разожгла самовар, из дома вышел Шакир акя и молча пошёл навстречу сыну. Они прошли мимо друг друга, не умывшись, нельзя было ни говорить, ни здороваться, это считалось харамом (грехом). Эркин с обнажённым крепким торсом подошёл к умывальнику, он с удовольствием умылся по пояс, почистил зубы зубным порошком. Мыло экономили, достать его было непросто, да и зубной порошок был не высшего качества, а серого цвета. Так, на фронте, зачастую приходилось чистить зубы пустым пальцем, ополаскивая речной водой. Эркин с наслаждением понюхал порошок, затем, умывшись, взял из рук матери полотенце, которое она быстро вынесла из его комнаты, как только он подошёл к умывальнику.

– Ассалому аляйкум, ойижон! Как хорошо дома! – воскликнул Эркин, вытираясь.

Когда подошёл умываться Шакир акя, мать и сын отошли, но Мехри опа и мужу приготовила полотенце, которое вынесла вместе с полотенцем сына. Эркин стоял в стороне, в ожидании, когда отец умоется.

– Ассалому аляйкум, адажон! – поздоровался Эркин.

– Вам аляйкум ассалом, сынок! – ответил Шакир акя, ласково, с некой гордостью взглянув на сына.

– Как спалось на своей постели, Эркинжон? Пошли, на топчан присядем, – сказал Шакир акя и подойдя первым, сел на постеленную курпачу.

– Как в детстве, отец, спокойно и сладко, – сев напротив отца и смиренно глядя ему в глаза, ответил Эркин.

– Вот и хорошо. Ты заслужил это, сынок, я горжусь тобой! Вчера и своим друзьям по работе сказал, тебя много месяцев не было, они ведь почти каждый день спрашивали о тебе, вместе со мной были в тревоге, а вчера очень обрадовались. Может сегодня зайдёшь ко мне в мастерскую? Повидаешь моих друзей… они просили, чтобы гурьбой сюда не приходить, хотя я вчера их пригласил. Люди все взрослые, понимающие, что ты не с армии вернулся, а с войны и нам не до них. Ты зайди сегодня после института, хорошо? – ломая перед сыном вчерашнюю катламу и лепёшку, говорил Шакир акя.

– Как скажете, адажон, я зайду, как только освобожусь, – ответил Эркин, подвигая кусочки катламы и лепёшки отцу.

Проявление уважение к старшим, сквозило во всём, даже во взгляде детей и жены к мужу. Глава семьи это ценил и ласково улыбался и жене, и детям. Из дома вышла Гули и быстро пробежала до туалета по тропинке, выложенной крупными камнями. Эркин с Мумином сами когда-то натаскали камни, складывая на тележку, доставая их на пустыре за домами, где в нескольких метрах протекала речка. Там, ребятнёй, жаркими летними днями, они часто и купались.

Видимо, с вечера оставалось немного плова, Мехри опа поставила перед мужчинами тарелку, две ложки и чайник горячего чая. Вскоре и Гули подошла и села рядом с матерью. Семейная идиллия за завтраком, добрая атмосфера успокаивала.

– Ты, дочка, привыкай вставать пораньше и готовить завтрак для брата, теперь он вернулся, слава Аллаху и ты, как его сестра, будешь ухаживать за братом, поняла? Стыдно взрослой девушке просыпаться позже всех, – сказал Шакир акя, с укором посмотрев на дочь.

– Хорошо, адажон, я поняла, – не поднимая головы, ответила Гули.

Она четыре года не видела брата и он вернулся, словно другим, повзрослевшим и возмужавшим, она его смущалась, он словно давил на неё своей мужской энергией.

– Ешь, сестра, мы опаздываем. А Мумин когда вернётся с поездки? – посмотрел на сестру, видя, что Гули от смущения и есть перестала, спросил Эркин отца.

– Сегодня он не вернётся, только завтра утром. Поезд только доехал до Ферганы, день там будет стоять, вечером поезд выйдет в путь и к утру будет в Ташкенте. А послезавтра, в воскресенье, нужно поговорить с Мумином и Кариной, если они согласны, этой осенью надо их поженить, – сказал Шакир акя, взглянув на сына и жену.

– С Кариной, быть может, Гули поговорит, а, адаси (отец детей, точный перевод)? Они подруги, девочка ей быстрее откроется. Только вот что я Вам скажу, отец, Мумин да, вижу, как он смотрит на Карину, она девочка красивая, скромная, наши традиции чтит. А какая пугливая была, постоянно плакала, когда Зухра подростком взяла её к себе. Смотреть на неё было больно, всё по матери и брату плакала. Мыслимо ли? В один миг потерять и мать, и брата? О, Аллах! Какое сердце выдержит? А Карина сама ещё ребёнком была, потом отошла, мы её добром и лаской окружили. Мы с отцом тоже просили двоих мальчиков, но нам подселили семью, все годы войны у нас жила женщина с двумя детьми, вот в твоей комнате они и жили. А в конце мая и уехали, в этот… как его… ну, город на Украине… но они не из самого города, а из села, ладно… неважно, – говорила Мехри опа, поглядывая на мужа и детей.

Эркин молчал, едва сдерживаясь, чтобы не спросить, неужели и без согласия девушки, её выдадут замуж, но промолчал.

– Мне пора ехать, отец, благословите, – поднимая руки, попросил он.

– Да будет твоя дорога светлой и сопутствует тебе удача, сынок. И нашей дочери, пусть Аллах пошлёт счастье, аминь! – обведя ладонями лицо, сказал Шакир акя.

– А к обеду-то придёшь, сынок? Что тебе приготовить? Может мошхурду? С кислым молоком и райханом (базилик) поешь, а? Или картошку пожарить с яйцами? – спросила Мехри опа, сползая с топчана, когда Эркин встал с него.

Она пожалела, что не оставила малюсенький кусочек мяса для вкуса, но плову мясо нужнее.

– Эээ, онаси (мать детей)! Сходи к Махмуджону за мясом, пусть косточки барашка даст, ты сыну шурпу приготовь, он давно не ел, на вот, держи деньги, вчера два кетменя купили и грабли. Люди огороды засевают, – сказал Шакир акя, доставая из кармана деньги и сунув их в протянутую руку жены.

– Отец, не стоит ради меня тратить деньги, не стоит… – смутился Эркин.

– Ну что ты, родной! Зухра с Батыром придут, Кариночка наша, она любит нашу шурпу, я схожу на базар, – ответила Мехри опа, сползая с топчана.

Женщина была невысокого роста, поэтому она именно сползала с топчана, когда все просто спускались на ноги.

– Эркин? А ты бы за Кариной зашёл, вам ведь в одну сторону ехать, – предложил Шакир акя, обернувшись к Эркину, который направился к дому, чтобы переодеться и ехать в ТашМИ.

Но Мехри опа прервала мужа.

– Что Вы, адаси? Что Вы! В воскресенье, даст Аллах, мы хотим говорить о помолвке Карины и Мумина! Негоже ей с Эркином по махалле ходить, что люди скажут, если вдруг свадьба? – воскликнула она.

– Ты права, женщина, не подумал я об этом. Ладно, я пошёл, опаздываю, – ответил Шакир акя, быстро уходя к калитке и выходя на улицу.

Гули быстро убрала с хантахты, завернув кусочки лепёшек в скатерть, сполоснула пиалки и тарелку с ложками после плова.

– Мамочка, я тоже опаздываю в школу, – чмокнув мать в щёку, сказала Гули, взяв портфель и выходя следом за отцом, так как она успела одеться, перед тем, как выйти из своей комнаты.

Да и с братом бы она не смогла бы пойти. И раньше очень его стеснялась, а теперь и подавно. Эркин зашёл в комнату и взял из шкафа белую рубашку и чёрные, широкие брюки из тонкой шерсти. Он оделся, посмотрел в зеркало с внутренней стороны дверцы шкафа, рукой поправил короткие волосы и надев носки и туфли, что приготовила Мехри опа, убрав сапоги за дверь, где лежала разная обувь.

Мехри опа бросила портянки и рубаху, которые сын снял вечером, в стирку. Гимнастёрка была почти новая, она ещё, по простоте своей, подумала:

– Вот ведь, сын четыре года воевал, а вернулся в такой гимнастёрке, почти новой.

Трепетно погладив ордена и медали, она повесила в шкаф и гимнастёрку, и форменные штаны, фуражку женщина завернула в большой белый платок и убрала на полку в шкаф. Всё это она делала, как только дети и муж ушли и она осталась одна в доме.

– Мехри опа, Вы дома? – услышала Мехри опа со двора голос Зухры.

– Дома, где ж мне быть? Заходи, тоже проводила мужа и Карину? Садись, чаю попей, – приглашая соседку сесть на курпачу на топчане, сказала Мехри опа, выскочив из дома.

– Да мы уже позавтракали. Мои только что ушли. Смотрю и Вы одна в доме? – оглядевшись и сев на курпачу, ответила Зухра.

– Да, я тоже хочу на базар съездить или пешочком пройдусь. Может и ты со мной? – спросила Мехри опа, поправляя цветной платок, который непослушно сползал с её головы.

– Да вроде мне и не нужно на базар… я что зашла-то… вечером с Кариной говорила, ну, это… про Мумина. Девочка такая пугливая и скромная и не скажешь, что не мусульманка. Так вот, она, не поднимая головы, сказала, что любит моего Мумина, правда тихо прибавила, что любит, как брата. Что и думать, не знаю… если любит, значит и замуж выйти согласится, ведь как брата не может любить, верно? Он ведь ей не родной. Ну жили в одном доме столько лет… мой сын взглядом её никогда не обидел, а вот только полюбил. Как по мне, так я бы за своего сына Вашу Гули сосватала, Мехри опажон, точно Вам говорю. Дочь уважаемых людей, скромная и трудолюбивая, не чужая нам. Так люблю я Гули, вот как дочку родную люблю! А Карина же не мусульманка, верно? Да, она хорошая, даже наш язык выучила, но… не узбечка она! – искренне воскликнула Зухра, прижав руки к груди, от охватившего её волнения.

– Ну что ты, Зухрахон? Что ты? Конечно, у нас традиции, сыновья должны жениться на своих узбечках, так ведь и Карина нам, словно родная. У неё же нет никого! Жаль её, – ответила Мехри опа.

Она помнила, что когда Мумин родился, а через четыре года родилась Гули, они часто поговаривали о них, что когда вырастут, дети поженятся и станут они ещё ближе, по-родственному. Но с тех пор, как Карина вошла в дом Зухры, эти разговоры прекратились сами собой. Да и Мумин относился к Гули, как к родной сестре, считая и Эркина своим братом. Мумин и Шакир акя называл дода, Мехри опа – ая, проявляя уважение, как к старшим среди всех.

– И мне жаль… ладно, на всё воля Всевышнего, пусть Мумин мой вернётся, в воскресенье и решим, – поднимаясь с топчана, сказала Зухра.

Взяв дерматиновую сумку, Мехри опа направилась к калитке.

– Калитка открыта остаётся, ты ведь дома, верно? – между прочим спросила Мехри опа, совершенно не волнуясь, что в дом войдёт чужой.

– Да, я дома буду, тесто поставила, муки немного осталось, на лепёшки, к вечеру, – ответила Зухра, уходя к калитке в дувале.

Мехри опа, кивнув головой, вышла на улицу. В доме брать было нечего, но мысли её были об орденах сына, они так блестели, а из чего они сделаны, Мехри опа не задумывалась. Для неё было важным, что сын её за эти ордена и медали кровь свою проливал, правда и представить себе не могла, как он проливал и сколько раз бывал на волосок от смерти.

Тяжело вздохнув, женщина пошла по дороге к остановке, решив всё-таки проехать три-четыре остановки на трамвае. Мысли были о сыне и о словах Зухры о её дочери. Мумин ей тоже нравился, спокойный парень, трудолюбивый, смелый, правда, её Эркин красивее и смелее, и сильнее, и мужественнее, но Мумин вырос у неё на глазах, Мехри опа смело бы доверила Мумину свою дочь. Да и жили они через дувал. Сидя в трамвае, Мехри опа задумалась.

– Если Мумин и Карина не поженятся, я поговорю с Шакир акя, а вдруг… хотя, после сватовства её сына к Карине, это будет неправильным. Моя дочка тоже не с улицы пришла, нет… уж лучше пусть Карина и Мумин поженятся, – думала она.

Эркин, выйдя из дома, оглянулся на калитку дома Зухры и Батыра, но Карину не увидел. Да, он тоже понимал, что если в воскресенье решится сватовство, он не имеет права даже подходить к Карине и Эркин старался не думать о ней. В ТашМИ он приехал без четверти девять, Замира, секретарша ректора, увидев его, улыбнулась.

– Ассалому аляйкум, Замира опа, – поздоровался Эркин, войдя в приёмную, прежде постучавшись.

– Ааа, Эркин Курбанов? Ва аляйкум ассалом! Заходи, укя (братишка, обращение к парням, младше себя), но Хамид Закирович ещё не приехал. Тут со вчерашнего дня только о тебе и говорят! Даже некоторые студенты с утра обсуждают твоё появление в стенах этого института. Ты садись, подожди, Хамид Закирович уже должен подойти, – сказала Замира, не вставая из-за своего рабочего стола.

– Простите… а почему обсуждают? Я ведь ничего такого не сделал, – с недоумением спросил Эркин.

– Ну, не каждый год приходят молодые люди через месяц с начала учебного года и хотят поступить. Да ещё такой красавчик, вся грудь в орденах и медалях, тебе ведь их дали не за красивые глаза? Ты воевал! – ответила Замира.

– Все воевали, не я один! Ордена не раздают и не дают, ими награждают, – нахмурившись, ответил Эркин.

– Да, конечно… прости, я неправильно выразилась. Посиди немного, – ответила Замира, смутившись твёрдого взгляда парня.

– Вы не в курсе моего дела? – всё же спросил Эркин, немного помолчав, так как ожидание мучило его.

Замира странно посмотрела на Эркина, смутив его этим. Парень осознал, что лезет вперёд и это неправильно и некрасиво.

– Простите… виноват, – произнёс Эркин, не отводя взгляд от девушки.

– Я понимаю тебя, не волнуйся ты так, скоро и сам всё узнаешь. Но разговора о том, что тебя интересует, не было, иначе, я бы тебе сказала, – тихо ответила Замира, поглядывая на открытую дверь приёмной.

– Да, спасибо. Я понимаю… простите ещё раз, – ответил Эркин, но тут же поднялся, увидев в дверях Хамида Закировича.

– Ассалому аляйкум, Хамид Закирович! – сказал Эркин и следом Замира поднялась со стула и поздоровалась с ректором.

– Ва аляйкум ассалом, молодой человек, проходите в кабинет, – ответил Хамид Закирович, кивнув и своей секретарше, отвечая на её приветствие.

Эркин попытался по выражению лица ректора угадать решение министерства образования, но его невозмутимое лицо ответа не дало.

– Садитесь, скоро Дилором Икрамовна придёт, садитесь, молодой человек, – сказал Хамид Закирович, указывая рукой на стул за своим длинным, массивным столом, которому, кажется, было не менее полувека.

Эркин молча сел и в ожидании посмотрел на ректора, когда в дверь его кабинета постучались и вошла Дилором Икрамовна. Эркин тут же встал и поздоровался. Лицо женщины было строгим и невозмутимым.

Эркин терпеливо ждал, когда Дилором Икрамовна прошла к столу и сев рядом с Хамидом Закировичем, наклонившись к нему, что-то тихо сказала, а мужчина ей в ответ деловито кивнул головой. Тут в кабинет вошли и профессор, заведующий кафедрой урологии, Турсунов Шавкат Умарович и профессор, заведующий кафедрой кардиологии, Саппаров Марат Фархадович. Эркин, когда они вошли, тут же встав, поздоровался с ними. Ответив ему, мужчины прошли к столу.

– Приветствую вас, коллеги! – пожимая руку Хамиду Закировичу и кивая Дилором Икрамовне, – сказали они один за другим и сели за стол.

– Я вызвал вас, уважаемые коллеги, ну… пусть это будет маленькое совещание. Вчера мы с Дилором Икрамовной ездили в министерство, к сожалению, министра на месте не оказалось, но мы смогли зайти к его заместителю, товарищу Ганиеву. Время нынче такое, многие вернулись с войны и поступлений много, ведь ушли, едва закончив школу. Но наши аргументы были весомыми, товарищ Ганиев сказал, что сам зайдёт с просьбой к министру. Но вот, что я хочу Вам сказать, товарищи… время идёт, а парню нужно учиться и знания к этому, у него неплохие, если не сказать больше. В общем, мы вчера посоветовались с Дилором Икрамовной и решили, что пока Курбанов просто будет посещать занятия в плановом режиме, в смысле, будет учиться со всеми студентами, – говорил Хамид Закирович, посматривая на коллег и понимая, что это и вовсе против правил.

– Но это невозможно! Прежде, Курбанов должен быть зачислен в наш институт, товарищ Захидов, – воскликнул Саппаров.

– Я тоже так думаю. Пусть министр подпишет согласие на его зачисление и пожалуйста, добро пожаловать в наш институт, – согласился и Турсунов.

– Но время идёт, у нас каждый день новая программа, парень может просто отстать! Это дело времени, завтра мы вновь поедем в министерство, добьёмся зачисления Курбанова и я возьму его в свою группу, – ответила Дилорам Икрамовна.

Эркин сидел в конце большого стола, но его словно и не замечали. Парню стало не по себе, что из-за него происходит столько волнений у этих уважаемых людей. Он медленно поднялся и готов был выйти, чтобы сюда не возвращаться, подумав, что непременно поступит на будущий год, а пока можно и поработать, всё помощь родителям. Но в тишине кабинета, все взгляды, четыре пары глаз, устремились на него. Эркин застыл, стоя перед ними.

– Сядьте, Курбанов! Мы ещё не закончили! – махнув рукой, довольно грубо сказала Дилором Икрамовна.

Эркин тут же опустился на стул, но прямого взгляда не отвёл. Дилором Икрамовна довольно улыбнулась. Все понимали и знали нрав этой женщины, умнейшего педагога и светилы медицинской науки в области хирургии, которая не раз спасала людей, казалось, обречённых на смерть. А когда ей говорили хвалебные слова, она сухо отвечала, что это её работа и каждая спасённая ею жизнь – это и есть награда за её труд. И то, что Дилором Икрамовна сама так переживает за этого парня и сама, оставив работу, ездила в министерство, ходатайствовать за него, говорило о многом. Её авторитет в этом институте и в области науки, был всем известен.

– В общем так… ответственность я беру на себя, Хамид Закирович! У нас учатся столько студентов, из которых навряд ли выйдут хорошие хирурги, но я понимаю, многие воевали, подзабыли программу, а тут готовый материал, хирург должен быть от Бога, это должно быть заложено в человеке, понимаете? Ну ладно, я всё сказала, – понижая тон, высказалась женщина.

– Ну, если Вы сами ответственны за это… мы лишь можем поддержать Вас в этом вопросе и если нужно, подписаться под каждым Вашим словом, – сказал Турсунов.

– Значит договорились! Министра, сказали, сегодня не будет, завтра суббота, он может не прийти на работу, а вот в понедельник, мы с Вами с раннего утра и поедем к нему, Дилором Икрамовна. Курбанов, Вы можете идти на занятия прямо сейчас, вот… Дилором Икрамовна сама Вам всё разъяснит, все свободны, – сказал Хамид Закирович и все тут же поднялись из-за стола и направились к выходу.

– Пойдёмте со мной, Курбанов, сейчас в Вашей группе, где Вы и будете учиться, идут занятия по биологии. Я буду преподавать у Вас на кафедре хирургию. Вы быстро привыкните к режиму учёбы, пошлите, – сказала Дилором Икрамовна, проходя по широкому коридору к выходу из здания.

Эркин молча шёл за ней, чувствуя себя неловко, что из-за него переживают и столько делают для него такие уважаемые люди, а он не привык доставлять людям хлопоты, чувствуя за это свою вину. Профессора и доктор наук… парень был уверен, что и Хамид Закирович имеет звания профессора и доктора наук.

Выйдя из здания, Дилором Икрамовна направилась к учебному корпусу и вместе с Эркином вошла в большой холл, с колоннами и парадной лестницей на второй этаж, по которой они вместе и поднялись. Дилором Икрамовна была уверена, что в министерстве не откажут в просьбе зачислить Курбанова на первый курс института, тем более, министр когда-то был её однокурсником. Ведь за него просили такие именитые светила медицинской науки, как она и Хамид Закирович.

Они вошли в аудиторию, студенты поднялись со своих мест, приветствуя Дилором Икрамовну.

– Здравствуйте, Николай Александрович, вот… познакомьтесь, это новый студент нашего института. Прошу любить и жаловать, Курбанов Эркин Шакирович. В его способностях я не сомневаюсь, поверьте, – сказала Дилором Икрамовна, подойдя к доске, у которого стоял пожилой мужчина, с указкой в руках, показывая студентам чертежи и схемы.

– Простите? Но учёба давно началась… молодой человек опоздал на целый месяц. Может ему попробовать поступить на следующий год? Ведь и экзамены… не понимаю… он же не зачислен в институт, верно? Хамид Закирович в курсе? – тихо, почти шёпотом спрашивал Николай Александрович, с любопытством разглядывая Эркина, серьёзное, мужественное лицо которого вызывало явное любопытство и не только у него.

Все студенты, сидевшие в аудитории, молча ждали, наблюдая за происходящим.

– Этот молодой человек, как Вы изволили заметить, только вернулся с войны, уважаемый Николай Александрович. Его грудь вся в орденах и медалях, есть веская причина его опозданию на месяц, он восстанавливал Берлин. И поверьте, мы с профессором Саппаровым и профессором Турсуновым, во главе с Хамидом Закировичем, тщательно его опросили, устроив индивидуальный экзамен по всем естественным наукам. Я его знания оценила высоко, можете мне поверить, а сейчас он останется на занятиях, это моя личная просьба к Вам. У меня пара, я должна идти, – сказала Дилорам Икрамовна и обернулась к Эркину.

– Проходите, Курбанов, садитесь. Думаю, завтра уже всё разъяснится, удачи, – сказала женщина и стуча каблучками, направилась к выходу.

Студенты вновь встали и тут только Эркин, подняв голову, оглядел всех находившихся в аудитории и взгляд его упал на Карину, она тоже смотрела на него удивлёнными, большими глазами.

– Что ж, молодой человек, если сама Вахидова просит за Вас, конечно проходите. Так! Занятие продолжается! На чём это я остановился? А… а! Так вот, отростки нервной системы, проходя мелкими нитями… – начал говорить Николай Александрович, указкой тыкая в доску.

– Привет! Можно? – тихо спросил Эркин, присаживаясь рядом с Кариной.

– Здравствуйте. Значит, вместе учиться будем? – спросила Карина, поглядывая на более чем серьёзное лицо Эркина.

Его густые, чёрные брови, карие, большие глаза, с острым, мужественным взглядом, подавляли её. Она тут же отвела взгляд, как только он вновь посмотрел на неё.

– Ещё неизвестно. Но аура тут, я тебе скажу… просто удивительная, – ответил Эркин, поглядывая на педагога, оглядывая стены и потолок аудитории и одним ухом прислушиваясь к словам Николая Александровича.

Закончились занятия, Эркин вместе с Кариной переходили из одной аудитории в другую и так четыре пары. Выйдя наконец из учебного корпуса, они и несколько ребят и девушек, пошли по аллее, мимо вековых деревьев, которые словно охраняли тайны этих мест, давая тень своей густой листвой.

– Может в столовую зайдём? – выходя вперёд, спросила Вера.

Эркин её помнил, самая бойкая девушка среди других.

– Я домой, сегодня амма (тётя по отцу) приезжает. Я обещала приехать пораньше, она против того, чтобы я училась. Говорит, девушке вовремя замуж нужно выйти, иначе, в девках останется. Не знаю, что делать, а вдруг они решат выдать меня замуж? – сказала Диля, которая весь день ходила грустная и задумчивая.

Карина испуганно взглянула на Дилю, потом и на Эркина.

– Вот и я этого боюсь… – пробормотала она.

– Может обойдётся? Ну, скажешь, что он тебе не понравился! А что? Не заставят же тебя силком выйти замуж? Я никогда не соглашусь на такое варварство! – воскликнула Наташа.

– Ты русская, тебе легче. У нас могут и не спросить согласия, – ответила Нигора.

– Ладно, я пошла домой. Наташ, ты идёшь? – спросила Диля, с грустью махнув рукой.

– Да, дома поем, чего зря деньги тратить? Пошли, – ответила Наташа, быстро уходя следом за Дилей.

Вера с Нигорой, проводив девушек взглядом, с сожалением вздохнули и повернулись к Карине, словно спрашивая, куда они с Эркином направятся.

– Карина, пошли в столовую и правда есть хочется, – сказал Эркин, всё же понимая, что не должен находится с ней, а один на один, уж точно.

– Может домой пойдём? Зухра опа волноваться будет. Она знает расписание моих занятий, неудобно как-то, – ответила Карина.

– Вы как хотите, а я есть жутко хочу! – заявила Вера и взяв за руку Наташу, быстро свернула в сторону старой столовой.

Тяжело вздохнув, Карина посмотрела на Эркина.

– Если не хочешь идти с ними, можем поехать домой, – ответил он, на её немой вопрос.

– Прошу Вас, нам не стоит ходить вместе, – с мольбой ответила Карина.

– Мы ничего такого постыдного не делаем, чего ты боишься? Я сам отвечу, не бойся! Пошли, – твёрдо сказал Эркин.

Парню и правда хотелось есть, раньше голод он переносил более легко, ну нет еды или хотя бы кусочка хлеба и не надо, а сейчас настал мир, организм молодой и второй день он ест досыта и с большим удовольствием.

– Видимо, у человека это заложено в извилинах мозга. Организм требует пищи, а мозг уже знает, что еда есть и можно поесть. Странно, раньше я об этом как-то не думал. Очень есть хочется, – улыбнувшись Карине, сказал Эркин.

Глава 6

Карина невольно тоже улыбнулась ему в ответ и медленно пошла за ним. Они взяли хлебные котлеты, хотя не чувствовалось, что в них нет мяса, ну если только для вкуса, смешали с хлебом немного фарша, хотя и хлеба было немного. Поев котлеты с пюре, молодые люди выпили компот из сухофруктов и вышли из столовой. За территорией ТашМИ, Вера с Наташей тут же попрощались с Эркином и Кариной и побежали на остановку, увидев свой автобус, на который они вместе и сели.