Шаг Над Бездной

Тут Эркин, вскочив на ноги, прежде вытащив чеку из гранаты, бросил её внутрь небольшого помещения, а сам спрятался за колонну, когда и раздался взрыв. Всё произошло в доли секунды, пулемёт замолчал и Эркин первым ринулся туда, но немец был мёртв. Обследовав всё, солдаты пошли вниз, задание было выполнено.

– Раненых переправьте в госпиталь, убитых нужно будет похоронить, – сказал Эркин, присев у тела своего капитана.

Конечно, пройдя четыре года войны и оставшись в живых, погибнуть вот так, после того, как объявили о полной капитуляции немцев, было самым обидным, хотя мёртвым было уже всё равно.

Потом было решено помочь местным жителям в восстановлении города, правда, этим занимались высшие чины, объявив комендантский час. Нужно было регулировать работу администрации, учебных и лечебных заведений, даже храмов и священнослужителей.

Эркина демобилизовали в начале сентября, дав разрешение на ношение оружия, которое он получил от капитана в дар. Тогда, как всё оружие сдавалось властям, табельное оружие в те годы, многим разрешалось увезти с собой, как трофейное.

Сидя на скамейке, Эркин вспомнил капитана Сафронова, каким смелым и мужественным он был и погиб смертью храбрых. Вспомнил, как тому присвоили звание майора и представили к награждению Орденом Боевого Красного знамени, посмертно. В конце августа, Эркину, за освобождение Берлина и проявленное мужество в боях в самом Берлине, присвоили звание капитана и наградили Орденом Красной Звезды, ещё одним орденом плюс к тем, что уже украшали его грудь. Он заметил, с каким восторгом, совсем недавно, девушки в столовой смотрели на его грудь. Пистолет он конечно же оставил дома, спрятав на дно старого комода, где в детстве часто прятал свои игрушки, выструганные из дерева старым соседом, Наби ота. Он отодвигал дощечку и прятал сокровенные вещи под дном комода. Там лежали и записки, которые ему писали девушки в старших классах.

Эркин услышал голоса со стороны учебного корпуса и посмотрел туда. Прервав свои мысли, он поднялся, в надежде увидеть Карину. Она шла позади группы девушек и двух парней, шла с каким-то парнем, видимо, из своей группы. Они оживлённо о чём-то говорили, кажется, никого не замечая вокруг. Впереди шли те девушки, которых он видел в столовой. Увидев Эркина, Вера тут же обернулась и видимо сказала, что Эркин здесь и никуда не ушёл. Эркин видел, как Карина остановилась и изменилась в лице, потом бросила что-то парню и выйдя вперёд, быстро направилась к Эркину. А он почувствовал некое чувство, которого доселе никогда не ощущал, ревность была ему чужда.

– Вы? Я думала Вы давно ушли, но зачем Вы здесь ждали? – спросила Карина, поглядывая мимоходом на своих однокурсников.

– О чём это ты так оживлённо говорила с тем парнем? – не ответив на её вопрос, спросил Эркин.

Карина опять обернулась на ребят и посмотрела на Эркина.

– С ним интересно разговаривать. Мы говорили о Пирогове, который провёл опыт над собой со студентами и едва не погиб. Великий был человек, – ответила Карина и медленно пошла к воротам.

– Он тебе нравится? Скажи уйди – я уйду, – спросил Эркин.

– О чём это Вы? Не понимаю… кто? Рустам? Да, нравится, он умный и многое знает. Уверена, он станет хорошим хирургом, – едва улыбнувшись вопросу, заданному ей Эркином, ответила Карина.

– Погуляем? – спросил Эркин, когда они вышли с территории ТашМИ за ворота.

– Но… домой идти нужно… Зухра опа волноваться будет, она знает, во сколько я обычно освобождаюсь, – ответила Карина.

– Я сам ей скажу. Город хочу посмотреть… не весь, конечно, пройдём пешком до сквера? – предложил Эркин.

– Карина, пока! До завтра! Пока! – услышала она и обернувшись, помахала одногруппникам рукой.

– Ладно, пошли… – ответила Карина, взглянув на Эркина и пожав плечами.

– Кто этот парень? – спросил Рустам Веру, неотрывно глядя на Карину и Эркина.

– Ааа, этот? Красивый парень, верно? Вся грудь в орденах, впечатляет, – ответила Вера, глядя на Эркина.

– Я не спрашиваю тебя про его ордена, кто он? – злясь, переспросил Рустам.

Вера пожала плечами.

– Карина сказала, что это её сосед, ночью вернулся с войны. Странно, она давно закончилась, а этот парень остался на восстановление Берлина.

– Понятно… – уходя в сторону остановки автобуса, произнёс Рустам.

– Не стоило столько ждать, почти два часа, зачем? – спросила Карина.

– А мне некуда было спешить. Я впервые за долгие годы никуда не спешу и это здорово. Утром опять должен приехать сюда, к девяти часам, – ответил Эркин, шагая рядом с Кариной.

– Правда? Зачем? Неужели учиться будете? – радостно спросила Карина.

Эркин улыбнулся, её радость и очаровательная улыбка нравились ему.

– Может быть… хотелось бы. Но что скажут в министерстве образования? По правилам, я опоздал на месяц, но если в министерстве учтут, что причина опоздания существенная и уважительная… Хамид Закирович ничего не обещал, но сказал, что сам поговорит с министром, они вместе с Дилором Икрамовной уехали почти сразу, как опросили меня по всем предметам школьной программы. Как думаешь, он согласится? – спросил Эркин, взглянув на Карину.

– Кто? – не поняла Карина.

– Министр! Кто же ещё? Год терять не хочется, – ответил Эркин.

– А вопросы по всем предметам задавали? – спросила Карина.

– Нет, только по естественным предметам: химия, физика, биология, анатомия и астрономия, – ответил Эркин.

– Я не знаю, согласится ли министр, но Хамид Закирович и Дилором Икрамовна, они такие… они смогут убедить министра и не только его, – улыбнувшись, ответила Карина.

– Кого же ещё, кроме министра? – спросил Эркин, искренне не понимая её слов.

– Даже нашего первого секретаря, Усманходжаева, – тихо, склонив голову в его сторону, ответила Карина.

Тихо разговаривая, они медленно шли по улице Карла Маркса, в сторону сквера.

– Надо же, ничего не изменилось. Я когда в трамвае ехал в сторону ТашМИ, слышал позади себя разговор. Говорят, парк Горького открыли, даже карусели и качели заработали. Давай на сквере мороженого поедим, давно забытый вкус, который я сегодня вспомнил. Потом в парке покатаемся, – сказал Эркин, тут же остановившись и отдавая честь проходившему мимо них полковнику, чья грудь сверкала медалями и орденами. Полковник шёл с женщиной и ответил на приветствие Эркина.

– Молодца! В танковых, значит, воевал? Небось до Берлина на своей боевой машине дошел, а, сынок? – остановившись, спросил полковник.

Эркину тоже пришлось остановиться и повернуться к ним.

– Так точно, товарищ полковник! До Берлина на своём танке! – выпрямившись, отчеканил Эркин.

– Ну-ну! Молодца! Хвалю за мужество и отвагу! Вижу, на груди твоей всё написано, – с какой-то гордостью и грустью сказал полковник.

– Служу Советскому союзу! – вновь отчеканил Эркин.

– Ну ладно, идите… – взяв женщину под руку и медленно уходя в сторону парка имени Горького, сказал полковник.

Эркин проводил их взглядом и невольно посмотрел на Карину. Девушка с восхищением смотрела на него, но смутившись, тут же опустила голову.

– Что это ты так на меня смотришь, словно я подвиг совершил? – спросил Эркин.

– Вы герой! Просто восхищаюсь и горжусь, что рядом со мной такой человек, – ответила Карина, взглянув в его глаза.

– Скажешь тоже! Я лишь выполнял свой долг перед Родиной, – смутившись от таких слов девушки, ответил Эркин.

– Верно, долг… а вот Рустам не воевал, Володя воевал, он перед войной закончил второй курс ТашМИ, добровольцем ушёл на фронт, военным врачом хотел быть, но образование не полное. И сколько жизней спас! Его на третий курс восстановили, представляете? У него тоже есть орден и две медали. Говорят, многие студенты тогда ушли воевать, вернулись единицы, эта страшная война… я видела её… когда… когда погибли мама и брат, это было очень страшно… Вагоны перевёрнутые, огонь… многие горели и бежали… бежали и падали… этот запах горелого мяса до сих пор преследует меня… и крики… паника… мама лежит… она мёртвая… и брат, ему было всего десять лет… – остановившись и заплакав, вся дрожа, вдруг стала говорить Карина.

Эркин напряжённо смотрел на неё, успокаивать девушек он не умел, но вдруг схватив её за плечи, он прижал девушки к себе. Но Карина испуганно оттолкнула его и отпрянула назад.

– Прости… я просто хотел тебя успокоить. Я видел все эти ужасы там, на войне! И поверь, мы отомстили проклятым фашистам за всех убитых и за маму твою, и за брата! – сжав кулаки, произнёс Эркин, глядя мимо Карины.

– Поехали домой, я устала… – уходя в сторону выхода из сквера, сказала Карина.

Эркин молча пошёл за ней.

– Я думал, мы… – сказал было Эркин, но видя, что Карина быстро переходит через дорогу на остановку, которая в те годы находилась справа от старых Курантов, парень быстро пошёл следом за ней.

– Куда ты бежишь? Остановись уже! – воскликнул Эркин, Карина, резко остановившись, повернулась к нему.

Девушка не успела перейти широкую дорогу, редкие машины и маленькие рейсовые автобусы ездили по главной трассе города. Увидев автобус, Эркин схватив Карину за руку, выше локтя, быстро отбежал с ней к остановке. Автобус остановился, молодые люди побежали к нему и быстро войдя, сели в полупустой салон.

– Ты что делаешь? Автобуса не видишь? – разозлившись, спросил Эркин, испугавшись за Карину.

Она странно на него взглянула, может испугалась, что он сердится, таким она его не видела. Хотя и видела-то его всего один день и то урывками.

– Простите… – лишь пробормотала Карина, отворачиваясь к окну, куда и села в конце автобуса на заднее сидение.

Ехали молча, Эркин, нахмурившись, смотрел на людей, сидевших в автобусе, смотрел и словно войны вовсе и не было. Лица у людей были приветливые, задумчивые, кто-то тихо между собой разговаривал, иные выходили на остановках, другие заходили. Жизнь шла своим чередом и на душе у парня стало вдруг спокойно и хорошо. Проехав несколько остановок, молодые люди вышли, чтобы пересесть в трамвай, чтобы на нём уже доехать домой. Проводив Карину до ворот дома Зухры и Батыра, сам он зашёл в свои ворота, хотя мог зайти вместе с ней, но оказалось, что и его мама, и Зухра, были у них дома. Мехри опа сказала, что её сын вернулся с войны, а значит и плов делать должна она сама.

– Конечно, Мехри опа, а я во всём Вам помогу. Ещё чучвара (пельмени) пожарим и катламу(слоёные, жаренные лепёшки) я сама сделаю для нашего Эркина. Жаль, Мумин в ночь в Фергану уедет, но обещал забежать на часок, поесть, Эркина повидать. Поезд в ночь отправляется, в одиннадцать двадцать, кажется, – сказала Зухра, ловко замешивая тесто, одно для чучвары, другое для катламы, положив вместо маргарина говяжий жир.

– Время ещё есть, что-то Эркин задерживается, где же он ходит? С утра сказал, что вроде в ТашМИ поедет, а время уже почти четыре часа, а вдруг с ним что случилось? – с тревогой поглядывая на ворота, сказала Мехри опа.

– Сердце матери в тревоге, не волнуйтесь так, Мехри опа! Придут наши мужчины, если с войны живыми вернулись, значит жить им долго. Сегодня хочу с Батыр акя поговорить, может сосватаем Кариночку моему Мумину? Что скажете, Мехри опа? Столько лет девочка живёт с нами, она мне стала, словно дочка родная и Мумин, кажется, к ней хорошо относится, – громко говорила Зухра, Мехри опа резала морковь для плова, стуча ножом по доске.

Последние слова Зухры Эркин и услышал, войдя во двор. Женщины сидели спиной к воротам и парня не видели, хотя Мехри опа часто оборачивалась. Услышав о сватовстве, он остановился, но вмешаться в их разговор, парень не мог. Так полагалось, в разговор взрослых, тем более женщин, да ещё на такую тему, он вмешиваться не мог. Считалось непристойным.

– Ассалому аляйкум, ойижон, Зухра опа…ассалому аляйкум, – громко сказал Эркин, медленно подходя к топчану, где и расположились женщины.

– Ва аляйкум ассалом, сынок, пришёл наконец? А я волноваться начала, тебя долго не было, – бросая нож в чашку с очищенной морковью и вставая с места, засуетилась Мехри опа.

– Может есть хочешь, а, Эркинжон? – спросила Зухра, накрывая тесто полотенцем.

– Нет, спасибо. Я в столовой ТашМИ поел, пока ждал, – ответил Эркин, собираясь войти в дом.

Он ещё утром видел, что в старом шкафу висят его вещи, которые он носил до войны. Так-то, за четыре года, он вроде и не изменился, но возмужал, всё же думая, что вещи будут впору.

– Я переоденусь, хочу снять гимнастёрку, – ответил Эркин, направляясь к дому.

– Так тебя приняли в институт, сынок? – спросила Мехри опа, собираясь войти следом за сыном.

Вещи единственного сына, женщина берегла, с надеждой, что он вернётся с войны живым и невредимым. Во двор вошла Гули и громко поздоровалась.

– Мамочка, я опоздал на целый месяц, такие серьёзные вопросы быстро не решаются, это же не простая школа, куда можно прийти и через полгода. Ректор института сказал, чтобы за ответом я завтра с утра пришёл. Сегодня прошёл опрос по основным предметам, присутствовали два профессора, кандидат медицинских наук и сам ректор. Завтра я узнаю ответ, а сейчас, мне бы переодеться, – сказал Эркин.

– Правда? Профессора… надо же… Все твои вещи мы с Гули постирали, погладили и повесили в шкаф в твоей комнате, сынок. Переодевайся и отдохни, скоро и отец, и Батыр с Мумином подойдут, плов готовим, давно ведь ты его не ел, – ласково погладив сына по щеке, сказала Мехри опа.

Эркин обнял мать и прижал к себе.

– Я выжил на этой страшной войне с одной лишь надеждой, вот так обнять Вас, ойижон и посмотреть в Ваши добрые глаза, – глядя в глаза матери, в которых засверкали слёзы, сказал Эркин.

– Узим ургилиб кети сандан, болажоним, ( ласковое изречение, я жизнь за тебя отдам, сыночек), – сказала Мехри опа, положив голову на крепкую, в орденах, грудь сына.

– Это мы готовы жизни за матерей отдать, ойижон, живите долго! – ответил Эркин, разжав объятия.

– Иди, сынок, а нам с Зухрой готовить надо. Вот и помощница моя пришла, Гули? Дочка? Переодевайся быстрее, поможешь нам с Зухрой! – крикнула Мехри опа дочери, выходя из дома.

Девушка, переодевшись, выскочила из дома, Эркин пропустил сестру, улыбнувшись ей и скрылся в доме. Войдя в свою комнату, Эркин подошёл к старому, шоколадного цвета шкафу, с узорами на дверцах и с зеркалом с внутренней стороны дверцы. Взяв с вешалки яхтяг (белая рубаха с треугольным вырезом, без пуговиц) и тёмного цвета хлопчато-бумажные штаны на резинке, он бросил всё на кровать. Сев на неё, Эркин снял сапоги и развернул обёрнутые ноги.

Четыре года в кирзовых сапогах, ноги привыкли, сначала тяжело было, пальцы натирались, были все в мозолях и кровоточили, ни тебе мазей, ни зелёнки, приходилось терпеть. А в бою и вовсе не до боли в ногах было. Настоящую боль Эркин почувствовала, когда его резали без наркоза, дав выпить спирт и зажав между зубами деревянную ложку, парень стойко терпел боль. Но стиснув крепкие зубы, он просто переломил ложку и ушёл в забытье.

Сняв с себя гимнастёрку и галифе, Эркин аккуратно повесил их на плечики и сунул в шкаф, затем надел яхтяг и штаны. У порога во двор лежали старые калоши, но они оказались малы, надев на босу ногу тапочки, в виде шлёпок, Эркин помыл руки под умывальником и подошёл к топчану. Гули тут же протянула брату чистое полотенце, поблагодарив сестру, Эркин залез на топчан и сел, подобрав под себя ноги. На душе было спокойно, от домашней обстановки, о которой он так часто мечтал.

Глава 5

Мехри опа с любовью поглядывала на своих детей, вновь сожалея, что не выносила и не родила ещё четвертых. На ранних сроках, у женщины были выкидыши, а потом врач сказала, что лучше не рисковать, иначе, она сама может умереть, ведь и возраст был… тогда ей было почти сорок лет.

Через пару часов пришли Мумин с Батыром, к тому времени на хантахте, к которой приставили ещё одну, которую вынесли из дома Зухры, на огромном топчане, уже лежали лепёшки, жареные пельмени и катлама. В косушки положили салат ачукчук, заварили в большой чайник зелёный чай с самовара, который кипел под навесом в летней кухне. Последним, с работы пришёл Шакир акя и помыв руки, все сели ужинать. Зухра с Гули и Кариной подали плов в двух ляганах (фаянсовые или фарфоровые, большие блюда), принесли пиалки и ложки.

– Отец, начинайте, – попросила Мехри опа, зная традиции узбеков, что первым с лягана начинает есть старший в доме.

– Здоровье вашим рукам, женщины, постарались вы на славу, выглядит вкусно. Бисмилляхир Рахманирр Рахим, берите! Всем приятного аппетита! – отправляя в рот руку, в которую собрал горсть плова, сказал Шакир акя.

Плов он ел исключительно правой рукой, не иначе и к этому все домочадцы привыкли.

– Очень вкусно! Как давно я не ел нашего плова! – воскликнул Эркин, взяв из рук Гули пиалку чая.

– И плов получился вкусным. Говорят, еда для хорошего человека получается лучше, много раз в этом убеждалась, – ответила Зухра.

Когда два блюда опустели, Карина и Гули встали, взяв со столов пустую посуду и ложки. Девушки ушли под навес, к летней кухне. Впрочем, зимней кухни, как таковой, не было и зимой готовили во дворе, несмотря на холод. Правда и в доме готовили, на керагазе, покупая керосин у разносчика на арбе. Арба проезжала по махалле каждую субботу, всегда в одно и то же время, крича в рупор:

– Керосин! Керосин!

И жители махалли выбегали с канистрами, чтобы купить топливо на неделю. Чай кипятили на примусе, разжигая фитили и на керогазе, и на примусе. Гладили чугунным утюгом, складывая в него угольки из сандала (яма в полу, типа камина, которую разжигают зимой, из самовара летом. На сандал ставилась хантахта, сверху её покрывали одеялом. Там же, постелив скатерть, семья могла поесть и ночью, убрав с хантахты, тут же и спать, сунув ноги под одеяло в тепло, чтобы не замёрзнуть долгой зимой. Ещё заносили чугунную печку-буржуйку, но уголь достать было непросто, несмотря на то, что Батыр, а затем и Мумин, работали на железной дороге, но брать оттуда хоть кусочек угля, было нельзя. А в военное время, могли дать подрасстрельную статью, за кражу государственного имущества. Но люди выживали, иногда удавалось покупать уголь, его привозили из Ангрена на грузовиках и продавали вполне легально, правда, в определённом количестве, чтобы хватило всем. Уголь приходилось экономить, иначе, было не выжить. Во время войны и тандыр разжигали редкими случаями, запасаясь сухими ветками тутовника или фруктовых деревьев. Но каждый житель знал, что идёт война и там их сыновьям, братьям и отцам гораздо тяжелее, чем каждому здесь, в мирном всё-таки городе.

Сейчас, когда у всех в доме полные холодильники, бытовая техника на разный вкус и цвет, трудно понять, как выживали люди в те военные годы, не забывая о ближнем. Много эвакуированных прибывало в Ташкент, люди добровольно забирали людей в свои дома, делясь с каждым последним кусочком хлеба и своей постелью, часто сами засыпали на полу, на одной циновке. Традиции, чтить гостя, заложены в этих людях издревле, они передавались из поколения в поколение и это до сих пор в крови узбеков. Гостеприимство на первом месте, как само собой разумеющееся.

Поблагодарив Всевышнего за благо, посланное им, женщины встали, на топчане остались только мужчины. Но вскоре и Мумин встал, чтобы поехать на железнодорожный вокзал и сев в поезд, отправиться в Фергану. Поезд пустили всего несколько месяцев назад, во время войны и вовсе никто не ездил в Фергану, если только по важным административным делам на машине и на маленьком автобусе.

Но война закончилась и было принято решение пустить поезд раз в неделю, пока этого было достаточно. Зухра положила сыну в дорогу катламу и несколько жареных пельменей, пару лепёшек и налила в бутылку чаю. Мумин ушёл, женщины вернулись к топчану и сели напротив своих мужчин. Эркин рассказывал, как прошёл его день.

– Ничего, сынок, главное, ты вернулся с этой войны, слава Аллаху. Теперь всё в твоих руках, понимаешь? Конечно, выучиться нужно, ты, вроде, врачом хотел стать, – сказал Шакир акя.

– Если мне повезёт и меня примут в институт, я и на работу устроюсь, отец. Прямо в ТашМИ и устроюсь, мало ли… медбратом, например или санитаром, – ответил Эркин.

– Медбратом не возьмут, для этого нужно было курсы закончить, ну ладно, время покажет, сынок. Ты устал, ночью почти не спал, иди отдыхай, – сказал Шакир акя, ласково похлопав сына по плечу.

– Шакир акя, я сказать хотела, если позволите. Тут такое щекотливое дело… наши сыновья вернулись, слава Аллаху, вот я и подумала, женить бы их… что скажете? – осторожно спросила Зухра, которая всегда робела перед Шакиром акя.

– Благое дело, сестра. Но если наш сын Эркин, волею судьбы, всё же поступит в институт, мы, пожалуй, спешить не будем, он ещё молод, только вернулся, – ответил Шакир акя, с удовольствием попивая зелёный чай, который заварила Зухра.

– Ну да, Эркинжон только вернулся, а вот Мумину пора жениться. Если Вы не против… нашу Карину выдали бы за нашего сына, – смущаясь, сказала Зухра.

Эркин напрягся и посмотрел на отца, все знали, что в этом доме многое зависело от его решения.

– Ну как я могу быть против такого благого дела, Зухра. По воле Аллаха и сунне Пророка нашего(да благословит Его Аллах и приветствует), если наши дети согласятся, конечно мы их поженим. А ты спросила сына? Он согласен взять в жёны нашу Карину? И согласна ли она? Вот что важнее нашего принятого решения. Ведь это не барана на базаре купить, это создание семьи на всю жизнь. Пусть наш сын Мумин благополучно вернётся с рейса, в воскресенье, с помощью Всевышнего, мы решим и этот вопрос. Я сам должен у них спросить, – ответил Шакир акя.

– Как скажете, Шакир акя, конечно, лучше в воскресенье, – согласилась Зухра.

– Поздно уже… утром рано вставать, спать пора, – сказал Шакир акя, выпив оставшийся в пиалке чай и наконец спустившись с топчана.

Эркин и Батыр спустились с топчана следом за ним, Батыр направился к калитке в дувале, Эркин поцеловал мать в щёку и прошёл к дому.

– Доброй Вам ночи, – обернувшись, сказал Шакир акя, уходя в дом.

Летом он спал во дворе, на топчане, но был конец сентября, ночи стали прохладными, мужчина зашёл в свою комнату, где Мехри опа тут же постелила на пол курпачи, бросила подушку и покрывало, куда мужчина и лёг. Себе Мехри опа стелила поодаль, хотя и были они ещё не старые, но спать рядом с мужем, Мехри опа стеснялась. Оно конечно, природа берёт своё и часто, ночами, когда Гули уже крепко спала, Шакир акя ложился рядом с женой, исполняя супружеский долг. Да и крепким он ещё был, ему ведь только исполнилось пятьдесят лет. Потом Мехри опа готовила воду из самовара, тепло которого держалось долго, но бывало и в прохладной воде приходилось купаться, сев в оцинкованное корыто прямо в комнате, "нечистыми" ложится было большим грехом. Человек привыкает ко всему, Мехри опа была безропотной и послушной женой, Шакир акя был доволен ею. Потом они ложились каждый на свою курпачу.

Утром, первой вставала Мехри опа, чтобы приготовить мужу скудный завтрак, в лучшем случае, вчерашнюю лепёшку и горячий чай, в лучшем, удавалось разогреть вчерашний ужин. А на базаре, где и работал Шакир акя, мужчины покупали немного еды у частников, которые издревле готовили на дому. Так люди и жили изо дня в день.

Эркин с наслаждением растянулся на никелированной кровати, давно он не спал раздевшись, на мягкой постели. Закрыв глаза, он вспомнил Карину, её нежное, красивое личико, наивный взгляд карих глаз. Перед глазами встала картина, как Мумин и Карина сидят рядом, за накрытым столом и на её лице шёлковый платок с кистями, это была их свадьба. Эркин вскочил с кровати и тяжело дыша, посмотрел в тёмное окно.

– Я не мог влюбиться так быстро… так не бывает… не бывает… – бормотал он, опустив голову.

В его груди неприятно сжалось, такого он никогда не ощущал. Да, бывала боль за тех, кого он терял на поле боя, но это было другое чувство, словно ему не хватало воздуха. Упав на подушку, Эркин положил руку на лоб и устало закрыл глаза.

Будить сына, Мехри опа не решалась, но когда она вошла в его комнату, в семь часов утра, чтобы всё-таки разбудить его, чтобы он не опоздал, то не увидела сына на постели. Эркин только вернулся с фронта, мог бы понежиться в постели и не торопиться вставать. Но привычка, выработанная годами, частые бессонные ночи, бывало, приходилось не спать и сутками, он не мог просто лежать, тем более, нужно было ехать в институт. Волнения не было, Эркин всегда был решительным, не везло – не отчаивался, потом добивался своего. Так было всегда, быть может это и послужило тому, что он вернулся живым с такой страшной войны? Никогда не думал о смерти и первым шёл в бой, будь то в танке, бывало и пешим. Часто, ребята, измождённые боями, засыпали и в танке, а приходилось и на сырой земле, кутаясь от холода в шинели, всё это Эркин помнил и воспоминания ночами часто мучили его. Но просыпаясь, парень осознавал, война закончилась, впереди целая жизнь мира и счастья.