Шаг Над Бездной

– Спасибо Вам, Хамид Закирович, у меня на кафедре пара, я пойду, – сказала женщина, собираясь выйти.

Эркин, кивнув, поздоровался.

– Ассалому аляйкум! – громко сказал он.

– Ва аляйкум ассалом, молодой человек. С фронта вернулись? Молодец какой, вся грудь в орденах. Нам можно гордиться нашими сынами. Хамид Закирович, вот перед нами пример доблести и отваги, – с какой-то нескрываемой гордостью сказала женщина.

Она была в сером костюме, длинная, ниже колен, прямая юбка, удлинённый жакет и белая кофточка снизу, с завязанной под горлом лентой вместо воротника.

– Мы и гордимся своими доблестными сынами, Дилором Икрамовна, конечно гордимся. Мой сын тоже воевал, Вы знаете… – ответил Хамид Закирович, погрустнев.

– Знаю. Простите… мне пора идти, а те, кто отдал свои жизни за Победу, никогда не будут забыты. Многие отсюда ушли, говорят, им поставят памятник на территории клиники. Всего Вам доброго, – сказала Дилором Икрамовна и быстро вышла из приёмной ректора.

– А Вы ко мне, видимо? Проходите в кабинет, молодой человек, – сказал Хамид Закирович, первым войдя в открытую дверь просторного кабинета.

– Проходите, садитесь, – указывая на стул и сам сев за свой большой стол, сказал Хамид Закирович.

Эркин сел и вновь поздоровался, с волнением ожидая начала разговора.

– Ва аляйкум ассалом, молодой человек. Что у Вас? Хотя я догадываюсь… видимо, учиться у нас хотите? – спросил Хамид Закирович, играя с карандашом, стуча им по столу.

– Я ночью вернулся, после объявления капитуляции, нас оставили в Берлине, для восстановления города, иначе, я бы успел к началу экзаменов, – ответил Эркин, глядя прямо в глаза мужчине.

– Понимаю, но учёба месяц, как началась… что же с Вами делать… документы принесли? Аттестат с собой? Вы ведь школу закончили? – спросил Хамид Закирович.

Его подкупал прямой взгляд парня, его открытое, мужественное лицо. И конечно, ордена и медали, хотя в институте учились многие студенты, вернувшиеся с фронта. Но что-то в этом парне было, что Хамид Закирович не смог ему сказать обычную фразу… приходите на следующий год. Эркин вытащил из планшета аттестат и паспорт и тут же протянул ректору. В его глазах Хамид Закирович увидел блеск надежды и радости. Развернув аттестат, Хамид Закирович довольно улыбнулся.

– Химия пять, физика пять, значит, эти естественные предметы Вам близки больше других? А за четыре года не забыли эти предметы? – спросил Хамид Закирович.

– Скрывать не буду и хитрить тоже, конечно, на войне ни о химии, ни о физике, тем более, об анатомии и биологии, не думал, не до того было. Но думаю, по мере учёбы, я всё вспомню и наверстаю упущенное за этот месяц, – ответил Эркин, не отводя взгляд от мужчины, глядя прямо ему в глаза.

– Я права не имею… но… у Вас очень уважительные обстоятельства. Давайте сделаем так… при поступлении, абитуриенты сдавали четыре экзамена и с этого года, министерством образования было решено учёбу в ТашМИ продлить до шести лет. Время ещё есть… Замира? Вызовите мне заведующих кафедрами хирургии и кардиологии, которые были в приёмной комиссии во время приёмных экзаменов, пусть и Дилором Икрамовна придёт, – нажав на кнопку вызова секретарши, сказал Хамид Закирович, когда девушка забежала в кабинет.

Замира тут же вышла и минут через двадцать в кабинет ректора постучались, затем вошли двое представительных мужчин преклонного возраста, в строгих костюмах, белых рубашках, при галстуках и вернулась Дилором Икрамовна. Женщина догадалась, увидев Эркина в кабинете ректора, зачем их вызвали. Хотя, такого в этом заведении ещё не было. Но этот парень и ей понравился, не потому, что грудь его была в орденах, понравился прямой взгляд, красивые черты, мужественное лицо… Когда все вошли в кабинет, Эркин тут же встал.

– Ассалому аляйкум! – поздоровался Эркин с мужчинами.

Волновался ли он… парень с войны только вернулся, несмотря на то, что и закончилась она почти пять месяцев назад. Эркин на поле боя и смерти не боялся, он просто не думал о том, что мог погибнуть, как гибли тысячами людей и не только военных. Гибли и мирные жители, он никогда не забудет, как освобождая деревни и сёла, дальше города, видел тела и женщин, и детей, и стариков… видел сожжённые деревни, разрушенные здания – это было страшнее. Солдаты шли на смерть, ради победы, но за что гибли мирные жители, он понять не мог. Не мог понять жестокость фашистов. У него на родине, люди даже со скотиной обращались по-доброму, а тут были живые люди, дети, старики и женщины… до сих пор, ночами ему снились кошмары.

Нет, он не волновался, его прямой взгляд покорял сидевших в кабинете людей мужеством, они смотрели на него с неким чувством вины. Вот ведь, стоит перед ними мальчишка, который уже воевал, может и ранен был, вся грудь в орденах. Правда и Хамид Закирович, и эти мужчины, тоже просились на фронт, но и возраст преклонный, и работа в тылу, конечно, их не отпустили, хотя уходили мужчины и в их возрасте, простые рабочие, а им не пришлось воевать. Но ежедневно приходя на работу, они сдавали кровь раненным солдатам, оперировали их, ухаживали за ними и заслуги этих людей были не меньшие, нежели тех, кто воевал.

Минута молчания, они разглядывали Эркина, который так и не смутился, не отвёл взгляд красивых, карих глаз и стоял перед ними выпрямившись, словно перед командирами.

– Вот, коллеги, этот молодой человек, Курбанов Эркин Шакирович, тысяча девятьсот двадцать третьего года, с отличием окончив школу, добровольно ушёл на фронт. Вернуться сразу и вовремя поступить в наш институт, Курбанов не смог, как он объяснил, его оставили в Берлине на восстановлении города, а приказ есть приказ. Но желание учиться и стать хирургом, привели его сюда тут же, как только он вернулся домой. Как-то неудобно устраивать нашему герою экзамены, смущает и гордость за него, грудь в орденах и медалях… предлагаю устроить опрос по предметам школьной программы и нужно учесть, что школу он закончил четыре года назад. Если он ответит на наши вопросы, вспомнив, чему учился в школе, мы решим, что будем делать дальше. Надеюсь, коллеги, вы не против? – говорил Хамид Закирович, обращаясь к педагогам, двое из которых были профессорами и заведовали кафедрами, а Дилорам Икрамовна, была доктором медицинских наук и тоже заведовала кафедрой хирургического отделения.

– Его бесстрашие и мужество, на его груди, Хамид Закирович. Садитесь, молодой человек, садитесь. Конечно, есть уважительная причина Вашего опоздания на вступительные экзамены и мы с удовольствием экзаменуем Вас здесь и сейчас. Знания, если таковые есть, будут видны и без экзаменов, – сказал профессор кафедры урологии, Турсунов Шавкат Умарович, внимательно разглядывая Эркина.

– Тогда начнём, не будем тянуть время, студенты ждут, я попросил Алексея Ивановича меня заменить, у него как раз окно в это время, – сказал профессор Саппаров Марат Фархадович, заведующий кафедрой.

Эркин сел и в ожидании посмотрел на мужчин и Дилором Икрамовну, понимая, что если он поступит, именно она будет преподавать у него хирургию, его основной предмет. Собеседование затянулось, задавались вопросы, на которые Эркин не торопясь, содержательно отвечал. Вопросы в основном и были по химии, физике, анатомии, биологии и даже астрономии. Дилором Икрамовна сказала, что великий Бируний и Абу Али ибн Сино, были не только врачевателями, но и астрологами и в совершенстве знали историю и географию, анатомию и биологию. Прошло часа полтора, Эркин лишь на паре вопросах замолчал, раздумывая, потом всё же ответил, когда ему задали наводящий вопрос. Хамид Закирович улыбнулся и поднялся, проходя к своему столу, так как сидел за общим столом с коллегами, а Эркин и к доске подходил, подкрепляя свои ответы формулами да и чертежами.

– Баракалло(браво, молодец, слово имеет два смысла), сынок! После четырех лет войны и такие знания. Что скажете, коллеги? – сев в кожаное кресло, спросил Хамид Закирович.

– Не буду загадывать вперёд, Хамид Закирович, но этот мальчик, простите… этот молодой человек, после четырёх лет войны смог сохранить такие знания по естественным предметам… если Вы решите зачислить его в институт, я бы взяла его в свой поток, в свою группу, – сказала Дилором Икрамовна.

– Может парень кардиологом хочет стать, а? – спросил Марат Фархадович, посмотрев на Дилором Икрамовну.

– Что скажете, Курбанов? – спросил Хамид Закирович, глядя на Эркина, удивляясь, что парень даже не волнуется.

– Для начала, мне бы поступить… – скромно ответил Эркин.

– Уверен, он будет хорошим хирургом, рука этого парня не дрогнет, – подумал мужчина, в ожидании посмотрев и на коллег.

– Если Вы удостоите меня чести и примите в институт, я бы выучился на хирурга, – добавил Эркин, видя, что все молча смотрят на него.

– Вы пока выйдите в приёмную, нам нужно посоветоваться, – сказал Хамид Закирович и Эркин, кивнув головой, тут же вышел.

– Ну что? Что Вам сказали? – спросила Замира, когда Эркин сел на стул у стены.

Эркин пожал плечами, только выйдя из кабинета, он растерялся, волнуясь.

– Не знаю, они совещаются, – ответил Эркин.

– Если Вас примут, это будет чудом. Никого вот так не принимали, ведь прошёл почти месяц, как начались занятия, – сказала Замира.

Эркин промолчал, от волнения в горле пересохло, он нетерпеливо смотрел на дверь, на прибитую к двери дощечку с именем ректора "Захидов Хамид Закирович".

– Что скажете, коллеги? Вижу по вашим лицам, парень произвёл на вас хорошее впечатление, – нарушил тишину Хамид Закирович.

– Конечно произвёл, во-первых, он воевал и воевал отважно, это у него по наградам груди видно. И ко всему, через столько лет не утратил памяти и знания у него, я вам скажу, получше, чем у многих студентов, даже второго курса. Я бы хотела, чтобы этот парень учился у меня, – ответила Дилором Икрамовна.

– Вы конечно правы, но мы не имеем права, ведь приём студентов, проходит в строго определённое время. А что мы скажем в министерстве образования? Это же против правил! Может он придёт на следующий год? А что, год поработает, привыкнет к мирной жизни… видно, на войне парню пришлось хлебнуть, взгляд у него суровый, – сказал Шавкат Умарович.

– Министерство образования и просвещения я беру на себя, сам буду просить за этого парня. Поверите, впервые я не могу отказать и сам поеду к министру за подписью, сегодня же! – сказал Хамид Закирович.

– Что ж… если Ваше решение твёрдо, мы Вас конечно поддержим и поставим свои подписи, верно? – посмотрев на коллег, спросил Шавкат Умарович.

– Тогда все свободны. Дилором Икрамовна, если я попрошу Вас поехать со мной, Вы ведь не откажетесь? – спросил Хамид Закирович, когда все поднялись из-за стола, собираясь выйти из кабинета.

– Ну… если это необходимо и мой голос Вам понадобится, я поеду. Парень заслужил, чтобы мы боролись за него, как он боролся за нас, за нашу землю, – ответила женщина.

– Вот и славно. Вы скажите на кафедре, что уезжаете со мной в министерство, жду Вас здесь, – сказал Хамид Закирович, провожая всех до двери и сам выходя следом.

Мужчины многозначительно посмотрели на Эркина, который тут же встал со стула, как только дверь кабинета открылась.

– Попрошу Вас прийти завтра, к девяти часам утра, молодой человек. С документами приходите, сейчас еду в министерство образования ходатайствовать о Вашем зачислении в ТашМИ. До свидания, – сказал Хамид Закирович, подойдя к Эркину.

– Спасибо. Я понял Вас, в девять утра, буду! До свидания, – ответил Эркин командным голосом, тут же выходя из приёмной ректора.

Так, с надеждой, что и в министерстве дадут добро на его зачисление в институт, улыбаясь, Эркин вышел из здания и пошёл по аллее огромной территории ТашМИ.

Осень… медленно желтели листья на вековых деревьях во дворе. Земля была покрыта неким растением, которое не высыхало и зимой, весной покрываясь мелкими, дикими ягодами. Вечно зелёные вьюны обвивали кроны деревьев, словно оберегая от холодов зимой, от палящего солнца летом.

Перед выходом на улицу, у ворот стояла женщина, в коротком, белом халате и такой же косынке, перед ней стояла тележка, она продавала мороженое, ловко делая брикет со сливочным мороженным. Погода была более чем тёплая, но к концу сентября, жара значительно спала, от мороженого отказаться было трудно. Эркин за эти годы забыл его вкус. Он подошёл к женщине и протянул монеты, не зная, изменилась ли цена на это лакомство. Но оказалось, цена не изменилась, женщина вернула сдачи и протянула ему брикет со сладкой начинкой.

Стесняясь, Эркин с удовольствием ел мороженое, вернувшись к скамье и сев на неё. На улицу, с территории ТашМИ, Эркин выходить не стал, но искушение детства, он не удержался от лакомства. Доев, он подошёл к установленному на ножке малюсенькому фонтану, откуда била струя воды. Помыв руки, Эркин с удовольствием припал к воде и с наслаждением попил. Потом, оглядевшись по сторонам, он хотел было идти к выходу, как увидел группу девушек, которые шли от учебного корпуса к небольшой столовой. Время было около часа дня, студенты шли пообедать. Следом за девушками шли парни, оживлённо разговаривая, видимо, обсуждая пройденный на паре материал.

Эркин пригляделся, с удивлением увидев Карину, он остановился. Девушка его не видела, она слушала подруг, которые смеясь, о чём-то говорили. Потом гурьбой они зашли в столовую, правда, расстояние от ворот ТашМИ, где и стоял Эркин, было довольно большим, метров триста, а то и больше. Эркин вдруг почувствовал, что тоже хочет есть, хотя к голоду парень давно привык. Ведь бывали дни, когда солдаты между боями и вовсе не успевали поесть, на войне всякое бывало. Эркин направился к столовой и подойдя, заглянул в открытую дверь.

Карину он увидел сразу, её внешность отличалась от других девушек, где были и узбечки, и русские, и татарочки, они были белолицые, нежные, глазастые, а Карина с чёрными, волнистыми волосами, не была похожа ни на одну из них. Смесь армянина и русской, девушка была другой, нет… не более красивой, не более смуглой или белолицей, она была другой. Даже нос с горбинкой, напоминал нос римских жриц, о которых Эркин когда-то читал и видел на картинках.

Тут, улыбаясь, Карина подняла голову и встретилась взглядом с Эркином. Она побледнела, потом покраснела и невольно поднялась с места, но тут же села опять. Эркин решительно подошёл к столу, где сидели шесть девушек, они подняли головы и с интересом посмотрели на него.

– Эркин… Вы… что Вы тут делаете? – тут же встав, спросила Карина.

Девушки с недоумением взглянули на неё, потом с интересом посмотрели на Эркина.

– Вот тебе и тихоня… – услышал Эркин шёпот одной из девушек.

Война сделала парня более бдительным и внимательным, более осторожным и даже научила слышать то, что другому не услышать и вблизи.

– Кто это? Сколько у него орденов, – прошептала вторая.

– Какой хорошенький! – более громкий шёпот, заставил его посмотреть на девушку, что сказала это.

Девушка, конечно, смутилась и опустила голову.

– Просто гуляю. Тут очень красиво, захотел поесть, а тут вы… – наконец ответил Эркин, оглядев всех девушек.

– Давайте сдвинем столы, нам как раз было тесновато, – вставая со стула, сказала одна из девушек.

Эркин помог сдвинуть два стола и взял стул для себя. Сев рядом с Кариной, он заставил её ещё раз покраснеть.

– Извините… я и не представился. Эркин, – едва приподнявшись, громко сказал Эркин.

Он чувствовал на себе любопытные взгляды девушек, но нисколько не смутился.

– Я Вера, это Наташа. А это Диля, Нигора и Наиля, ну, Карину Вы кажется знаете, – сказала русская девушка, которая и оказалась сама бойкая среди всех.

– Очень приятно, – ответил Эркин.

– А нам то как приятно! – воскликнула Вера, вызвав смех девушек.

– А Вы, значит, воевали? – спросила Наташа, разглядывая ордена на груди парня.

– Воевал, – коротко ответил Эркин.

– А как там, на войне? Страшно было? – спросила Вера.

– Вы и немцев видели? – спросила вдруг Наиля, красивая татарочка.

– На войне как на войне, девушки. А немцев я не видел, я видел фашистов, которых убивал без сожаления! Немцы – это нация и среди них много хороших людей, а фашисты… нелюди! Но не стоит говорить о них, война закончилась. И наш народ победил в этой страшной войне! Давайте о мире говорить и поедИм уже, я жутко голоден, – наконец улыбнувшись, что делал крайне редко, особенно в последние годы, сказал Эркин.

Вера встала и потянула за руку Наташу.

– Пошли, девочки, купим вторые блюда, – сказала она, посмотрев и на Наилю.

– Давайте, я помогу, – встав со стула, предложил Эркин.

– О нет! Вы наш гость! Позвольте, мы поухаживаем за Вами. Пошли, – сказала Вера и быстро пошла к стойке, по дороге взяв со стола два подноса.

– Мы тоже просились на фронт, но нас оставили, сказав, что и за ранеными нужен уход. Мы работали здесь, принимали раненых с фронтов, а Вера и Наташа, их направили в госпиталь, на Госпитальном. Жители каждый день сдавали кровь в пунктах сдачи донорской крови, – сказала Диля, которая осталась сидеть за столом с Кариной и Нигорой.

– В тылу тоже было тяжело… но всё позади, – ответил Эркин, не зная, что и сказать.

О войне говорить не хотелось.

– Да, нелегко было, но это наш гражданский долг перед Родиной. И всё же… как там было, на войне? – спросила Диля, которой явно понравился Эркин.

А он посмотрел на Карину, девушка всё время молчала. Вернулись Вера и Наиля с Наташей, поставили на стол три тарелки с салатами, семь тарелок с жареной с тушёнкой картошкой, компот ассорти из свежих фруктов и вилки, хлеба не было. Вера тут же унесла два подноса и вернувшись назад, села за стол.

– Всем приятного аппетита! Хлеба и сегодня нет, – сказала она громко и первая начала есть.

– Что ж, довольно вкусно, если меня примут, я не раз буду тут обедать, – подумал Эркин, с аппетитом обедая и запивая компотом.

– Так… сбрасываемся, девочки! – сказала Вера, первой доев свой обед.

– Разрешите мне заплатить, – предложил Эркин и полез в карман форменных брюк, мысленно думая, хватит ли ему денег заплатить за всех.

– Эээ, нет! Мы так не договаривались, правда, девочки? Давайте в другой раз, – пошевелив пальцами, сказала Вера.

Она собрала деньги, взяв и у Эркина две монеты и тут же пошла платить в кассу.

– Вообще-то… мужчина должен платить… – смутившись, сказал Эркин.

– Вы нас не приглашали, Эркин. Вот пригласите в кафе… тогда и заплатите, – ответила Наташа, мило улыбаясь.

– Договорились… – ответил Эркин.

Все вышли из столовой и прошли в тень деревьев.

– Приятно было познакомиться, но нам пора идти. Пошли, девочки, у нас ещё пара, – сказала Вера, первой уходя по аллее к учебному корпусу и уводя за собой Наташу.

– Может тебя подождать? – спросил Эркин, взглянув на Карину.

Диля и Наиля, смутившись, ушли следом за девушками, Нигора, пожав плечами, тоже медленно побрела по аллее.

– Нет, это долго, я сама доеду, прошу Вас, идите сами, – опустив голову, ответила Карина.

Потом, помедлив, побежала за Нигорой.

– Наверное обиделась, что я её на ты назвал… – подумал Эркин, глядя ей вслед.

Эркин смотрел вслед удаляющейся в сторону учебного корпуса Карины. Парень впервые ощутил или почувствовал, что небо чистое и нет грохота взрывов и свиста пуль, нет ни стонов, ни криков и даже ругани, что он видел и слышал в течении четырёх лет. Попросившись с Мумином на фронт и отправившись добровольцем, конечно же, ребята не думали, что там сразу начнётся такой ад, смерть и всё словно вдруг перевернулось, даже небо стало другим. Закончив школы, молодые люди мечтали… неважно о чём, но вовсе не о войне.

Ребят отправили на поезде в Москву, на обучение. Стрелять парни умели, конечно, в тире часто часами стреляли, даже маленькие призы выигрывали, но их обучали не только стрелять. Парней сразу "рассортировали", Эркина направили в танковую часть, Мумина, через пару месяцев обучения, когда немцы подошли близко к Москве, отправили на передовую. Мумин чудом остался в живых, в первые месяцы войны, когда молодые ребята, совсем юные мальчишки, ежедневно сотнями умирали на поле сражения. Правда, впереди шли отряды штрафных батальонов. Мумин не совсем понимал, что это значит, но когда наступила небольшая передышка, наступило затишье, которое, казалось, рвало уши больше, нежели грохот войны, ему коротко объяснил парень, что шёл рядом с ним в бою, что это солдаты без оружия, бывшие уголовники, штрафники и им дали шанс смыть кровью свои преступления. Мумин видел страх в глазах многих ребят, но ещё он видел, как несколько солдат испугались и повернули назад. Командир кричал до хрипоты:

– Вперёд! В атаку! За Родину! За Сталина!

Но когда его не услышали, он в упор расстрелял из автомата двоих, это стало толчком к тому, что солдаты повернули и побежали вперёд. Потом окопы, короткие письма домой… Сейчас, вспоминая то, что ему пришлось испытать и увидеть, когда после тяжело ранения он был на волосок от смерти, Эркин, тяжело вздохнув, подумал, что человек выносит все тяготы, которые потом вспоминает с болью.

Глава 4

Парень сел на скамью, никуда идти не хотелось, шум улиц, пение птиц, тишина вокруг были для Эркина неестественны, но закрыв глаза, он улыбнулся.

– Как же хорошо… война закончилась и мы живы. Теперь всё будет хорошо… – подумал Эркин.

Он решил дождаться Карину, ехать одному домой, не очень и хотелось.

– Может она согласится немного погулять. Хочется город посмотреть, он не изменился, такой же зелёный и красивый, – прошептал Эркин, взглянув на учебный корпус, куда зашла и скрылась за массивными дверями Карина.

Пришлось ждать полтора с лишним часа, но Эркин никуда не спешил, вытащив папиросу, он закурил. Курить он тоже научился на войне, правда, там приходилось курить самокрутку из кусочка газеты, папиросы удавалось курить редко. А в Польше, Чехословакии, Румынии и в Берлине, где они проходили с тяжёлыми боями, освобождая каждый километр и неся потери, удавалось достать и сигареты и даже плитки шоколада. Давно забытый вкус детства, хотя и в детстве он очень редко ел шоколад. Сладкоежкой Эркин не был, но там, вдалеке от дома, шоколад ему показался просто райским. Он вытащил из кармана немецкую зажигалку, прикурив папиросу, Эркин рассматривал зажигалку, словно видел её впервые. Эту вещь он нашёл в частном доме, на мраморном полу, когда они "выкуривали" засевших с пулеметом и автоматами немцев. Как сказал командир, это были последние трепыхания фашистов.

– Ни одного не оставлять в живых! – крикнул тогда им командир, капитан Сафронов. Прошедший всю войну без единой царапины, он погиб в день объявления о капитуляции, погиб на руках Эркина, когда они вместе бежали по разрушенным ступеням парадной лестницы, когда ворвались в холл огромного особняка. Тогда Сафронов каким-то чутьём почувствовал и резко оттолкнул Эркина, да так, что тот кубарем полетел вниз. Вскочив на ноги, он подбежал к капитану, тот был ещё жив, успев выстрелить из своего автомата в фашиста, который и выскочил из-за колонны, пройдясь по нему автоматной очередью. Сафронов с трудом вытащил пистолет и сунул в руку Эркину. Эркин с недоумением, придерживая капитана за плечи и прижимая к себе, взглянул на руку Сафронова.

– Берегите силы, товарищ капитан… сестричка? У нас тяжелораненый! – крикнул Эркин, обернувшись вниз, где лежали солдаты, а сестричка перевязывала голову раненому.

– Глупо… как глупо… так жить хо… хоче… – договорить капитан не успел, зажав руку Эркина, в которую успел вложить пистолет, не договорив, он умер.

Эркин открыл руку, машинально сунул пистолет в карман, закрыл открытые глаза капитана, с которым пришлось воевать последний год и осторожно положив на ступени, схватил автомат и побежал наверх, стреляя на ходу. А наверху, на чердаке дома, засел пулемётчик и его невозможно было ликвидировать. Дверь на чердак была выбита и он без конца стрелял, не давая возможности никому войти или выстрелить. Внизу уже было тихо, там отряд, во главе с капитаном Сафроновым, справился быстро, а вот на чердак капитан не добежал. Эркин взял командование на себя, он был в чине старшего лейтенанта, солдаты ему подчинились.

– Гад! У него патронов на неделю хватит… – вытирая вспотевший лоб, сказал Эркин, пригнувшись на ступенях, спрятавшись за колонной.

– Может внезапно выскочить и стрелять, товарищ старший лейтенант? – спросил солдат, лежавший рядом с Эркином.

– Гранату дай, – попросил Эркин и молодой солдат, сняв с пояса гранату, протянул ему.

Эркин понимал, немец стреляет без передышки и он может, не успев кинуть гранату, погибнуть.

– Сержант, переползай на ту сторону и прикрой меня. Если вдруг со мной… берёшь командование на себя. Понял? – тихо сказал Эркин, обернувшись на солдат, которые ждали команду идти напролом, в атаку.

– Так точно, взять командование на себя, товарищ старший лейтенант, – ответил сержант и буквально по ступеням, перекатился на другую сторону и стал стрелять, высунув лишь руки.