Король должен умереть. Книга третья. Часть первая

– Нет, Ланс, – Арт протянул руку и успокоительно похлопал бофорца по окаменевшему плечу. – Мне бы и в голову такое не пришло. Скажи, почему ты прилетел? Чем я могу тебе помочь?

– Так зачем ему нужно, чтобы ты летел с ним? – спросила Гвин.

Арт рассказал ей о причине визита Ланса на «Аларт». Он опустил из своей истории упоминания Мирддина и Разрушителя Миров (коллайдерного аннигилятора, забери его Рогатая Мать), чтобы сходу не разглашать все тайны Катраэта. Борьба за Крипту Пустоши звучала сама по себе как достаточно весомый повод для Канторов захватить дочь Брона в заложники.

– Кое-кто, – под кое-кем Арт имел в виду скрытую в Кубе нейросеть. – Кое-кто считает, что со мной Брон Пеллес захочет разговаривать больше, чем с любым другим посланником Катраэта. Он ненавидит Иглессов, а на станции Икарус я убил одного из отпрысков барона.

– Так. И?

– Я спросил, просьба это или приказ.

– А Ланс?

– Он сказал, что это просьба. Потому что ему важно, чтобы я полетел с ним добровольно. Как друг, а не как эмиссар Гнезда. Потому что в первую очередь мы летим спасать его сына, а потом уже решать судьбу Восстания.

– И что ты ответил?

– Что я еще и человек, который помешал примирению Короля-Рыбака с Канторами. И тем самым в итоге способствовал похищению его дочери. Что Ланс куда более умелый переговорщик, чем я. Что даже если бы это был приказ, я бы ответил ему, что слагаю с себя полномочия эмиссара. Что я готов остаток жизни проработать простым бортинженером на кочующей крепости или где угодно еще, но рядом с тобой.

– Я поняла, – коротко дунув, Гвин отбросила с лица нависающие пряди. – Раздевайся. И ложись вон туда.

– Хм, – сказал Арт оглядываясь. – Ты уверена, что нам будет там удобно? Покрывало тонкое, пол жесткий. Может, все-таки на кровати?

– На кровати мы будем потом, – сказала ганзерка. – А сначала ты будешь там, на покрывале. Один. Я буду тебя рисовать.

Несколько часов спустя, когда они уже перебрались на кровать, она спросила Арта, не передумал ли он отказывать Лансу. И вместе с ним Катраэту.

– Я не передумал, – сказал Арт, кончиками пальцев поглаживая шею Гвин.

Ганзерка лежала щекой у него на животе и внимательно наблюдала за выражением лица капитана.

– Значит, передумаешь, – уверенно сказала она. – И лучше ты это сделаешь, пока Ланс еще здесь, чтобы не устраивать за ним погоню до самой Пустоши.

– Почему ты так говоришь? – удивился Арт.

У него, конечно, были сомнения в принятом решении. Но он никак не ожидал такой реакции Гвин.

– Потому что мне кажется, что за эти дни я узнала тебя лучше, чем за все прошлые годы, – сказала Гвин, и Арту в ее словах послышалась грусть. – Потому что мы оба очень изменились после Тиндагола, любовь моя.

Гвин застала Арта врасплох. Никогда, даже в моменты самой настоящей, самой предельной близости гордая дочь Ганзы не признавалась ему в любви. Ни разу. Бывали дни, когда Арт, мучаясь тоской по ней и угрызениями совести, убеждал себя, что это была одна из причин, по которой он оставил ее тогда одну на мостике «Зверя Тау Волантис».

– Я… – Арктурианин запнулся. – Послушай, Гвин, я обещаю тебе…

Она приподнялась на локте и положила ему указательный палец на губы.

– Не надо, Арт, – попросила ганзерка, и ему показалось, что на ее глазах блеснули слезы. – Пожалуйста. Никаких больше обещаний.

Он замолчал. Некоторое время она смотрела ему в лицо, потом опустила голову и нежно поцеловала Арта в живот. Рядом с продолговатым белым пятном, ожогом, оставленным ему на память покойным телохранителем господина Ши с Градаука. Неделю спустя после их знакомства с Гвин.

– Не нужно обещать, – тихо повторила она. – Я согласна ждать. Столько, сколько придется. Сколько будет нужно.

– Я не хочу, чтобы ты ждала, – сказал Арт. – Я не хочу улетать.

– Ты не хочешь сегодня, – сказала ганзерка, поглаживая ладонью его бедро и отвернув лицо от Арта. – Возможно, не захочешь завтра. Ты устал. Слишком много крови, слишком много войны. Тебе было нужно остановиться, отдохнуть в тихой гавани. Я твоя тихая гавань, мой капитан.

Он не знал, что сказать. Хотелось просто лежать вот так, чувствовать тепло ее дыхания на своей коже. Не думать о том, насколько беспощадно Гвин права во всем.

– Знаешь, я столько думала о том, почему ты ушел тогда, – услышал он. – У тебя была я, была наша «Эйгир». Были плохие и хорошие дни, но не было пустых. Я не понимала – почему.

– Я ушел мстить Канторам, – сказал Арт. – Я был дурак, я не понимал, что теряю. Что месть – это просто призрак, мираж на дороге мертвых.

– Нет, – он почувствовал, как Гвин вздохнула. – Ты не дурак. И ушел не за местью. Месть, как ты сам говоришь, – мираж. Повод. Ты ушел искать себя, себя настоящего. Ты все еще ищешь. Не надо спорить. Я знаю. Я чувствую.

«А какой я настоящий?» – подумал Арт, который успел побыть наемником, торговцем, каторжником, повстанцем и вот-вот, кажется, станет дезертиром.

– Если ты останешься, это будет невыносимо, – Гвин вздрогнула. – Знать, что ты рядом и одновременно не здесь. Ждать, что в любой момент ты устанешь притворяться ради меня и уйдешь. Быть твоим временным утешением, хотя я знаю теперь, что могу намного больше.

– Звучит так, как будто ты меня прогоняешь сама, – сказал капитан.

– Да. Нет. Я не знаю, – Гвин опять вздохнула, долго, лесенкой, как будто сдерживая рыдания. – Я мечтаю, чтобы ты остался. Я боюсь потерять тебя снова. Я знаю, что потеряю. Ты думаешь, что я сошла с ума, да, Арт?

– Нет, любимая, – Арт провел рукой по ее спине, и Гвин изогнулась от удовольствия. – Если ты сошла с ума, то и я вместе с тобой.

Он хотел сказать что-то еще. Может быть, повторить, что не хочет никуда улетать. Что он нашел все, что искал. Как всегда, в ту самую секунду он верил своим словам.

Но его слова умерли в горле, не родившись. Он выгнулся всем телом и протяжно застонал, когда острый язык и горячие губы Гвин скользнули по его животу вниз. Слова, заверения, клятвы в этот момент не стоили ничего.

Пока он надевал ставший привычным за эти дни ганзерский комб и ботинки, Гвин молчала. Она лежала на постели, наблюдала за ним и глубоко затягивалась вейпом (к радости Арта, не хафом, а обычной тонизирующей смесью). От повисшей в каюте тишины Арту становилось не по себе.

– А ты так и не увиделась с Лансом, – сказал капитан первое, что пришло в голову. – Может, стоило, не знаю, позвать его на ужин? Удивить его кулинарными шедеврами, которые выдает местный биофаб?

Гвин фыркнула и выдула из ноздей облако пара.

– Гранд-командор каэр Бофор полностью меня устраивает, когда сидит, не высовывая носа на своем корабле, – сказала она неожиданно сухо.

– Это мой корабль, – поправил ее Арт. И, хотя тема была взрывоопасной, все-таки спросил: – Между вами случилось что-то… после Тиндагола? Есть причина, по которой ты не хочешь его теперь видеть?

– А ведь так прельщает мысль заставить тебя ревновать, – мечтательно произнесла Гвин. – Загадочно промолчать и резко сменить тему. Главная фрейлина в сериале «Страсть в Стеклянном Дворце» постоянно так делает, когда хочет вернуть пыл в отношения с сыном Регента.

– Думал, что эту чепуху больше не снимают, – мрачно сказал Арктурианин, дергая застрявшую магнитную застежку в паху комба. – Не хочешь отвечать, не отвечай. Извини, что спросил. И мне казалось, что с пылом у нас все в порядке. Возвращать ничего не надо.

Гвин рассмеялась, вскочила голая, гибкая с кровати и подошла к нему. Запустила обе руки в расстегнутый комб и целовала Арта, пока они оба не стали задыхаться.

– Да уж, пыл точно в порядке, – с улыбкой сказала она, отступая немного назад и с легкостью застегивая неподатливую змейку. – Тебе не нужно ревновать меня к Лансу. Только ни к нему. Я не двадцатилетняя девчонка и не безмозглая дура-аристократа, чтобы спешить пополнить его коллекцию. Твой друг собирает женщин, как некоторые цветы и бабочек.

«Однако некоторые бабочки совсем не против оказаться в коллекции», – подумал Арт, вспомнив бесчисленных поклонниц Ланса.

– Я не хочу его видеть, потому что бофорец один раз уже отнял тебя у меня, – сказала Гвин, и глаза ее, только что бывшие темными омутами желания, затянул опасный ледок. – И пытается сделать это снова. Если бы я знала, что так будет, оставила бы его умирать тогда на Пустоши. Я пустила его в мою крепость только ради тебя. После того как ты поговоришь с ним, пусть убирается к Матери Аннун на рога. Немедленно.

– Так и будет, – сказал Арт и, чтобы немного успокоить ганзерку, поцеловал ее еще раз.

В конце концов капитан пришел на встречу в доках на два часа позже, чем обещал Лансу.

Он застал Ланса в обществе двух членов его команды и Тристана, беседующими возле посадочной опоры. Старпом коменданта обернулся к Арту со всегдашней улыбкой.

– Арт, – сказал он, приветственно прикладывая ладонь к поднятой ладони капитана. – Представляешь, какое совпадение? Связиста «Бурана» зовут Эссилт, как мою невесту.

– Поразительно, – сказал эмиссар Гнезда, кивая блондинке Эссилт и неуловимо похожему на нее парню-навигатору. – Я Арт.

– Мы много слышали о вас, – парень вежливо и, по мнению Арта, как-то слишком церемонно поклонился. – Это, как сказал Тристан, Эссилт. А я ее брат, Ривален. Для нас честь познакомиться с вами.

– Настоящая честь, – подтвердила Эссилт, которая во время знакомства с Артом ухитрялась продолжать пожирать глазами Тристана.

Арт мысленно усмехнулся, глядя на мрачную физиономию Ланса. Бофорец слишком привык всегда оказываться в центре внимания, особенно женского. Но в лице более молодого, невероятно витального и обаятельного гиганта-ганзера гранд-командор встретил достойного противника.

– Я на минуту зашел попрощаться, – известил Арта старпом. – Твой друг оповестил центр управления полетами, что в ближайшее время покинет крепость.

– Дела не терпят, – процедил Ланс, едва разжимая губы.

– Жаль, очень жаль, хозз, – огорчился Трист. – Мы с твоей командой так душевно провели вчера время. За пределами Ганзы редко встретишь настолько родственные души.

Родственная душа Эссилт зарумянилась, ее покрытые юным пушком щеки стали похожи на бочка спелых персиков. Арт подумал, что Тристан, похоже, не теряет время вдалеке от невесты.

– Особенно удалось караоке, – деликатно сказал Ривален.

– Послушайте, пока вы тут прощаетесь и обмениваетесь теплыми воспоминаниями, – сказал Арт, – я украду у вас гранд-командора на несколько минут.

– Поднимемся на борт, – с облегчением сказал Ланс.

– Женщины, – возмущался бофорец, пока они продвигались от входного шлюза к кают-компании. – Каких-то, не знаю, пять стандартных суток назад эта девчонка, Эссилт, клялась, что до меня в ее жизни не было настолько сильных чувств. Что я мужчина, предназначенный ей судьбой. И посмотри на нее, она буквально из комба выпрыгивает, стоит этому неотесанному ганзерскому увальню ей подмигнуть. В чем причина, дружище? Я старею?

– Я никуда не лечу, Ланс, – прервал Арт поток жалоб гранд-командора.

Бофорец сразу умолк. Арт, который изо всех сил старался не отводить взгляд от его потухшего лица, зачастил.

– Я все тщательно обдумал, и я уверен. На Пустоши от меня будет еще меньше толка, чем было на Гаргаунте, где я просто тащился за Гавейном, как долбанный заппо. И плевать, что по этому поводу считает Мирддин. Ччеркова машина не может знать всего.

Ланс, сразу обмякнув, опустился на стул, оперся о столешницу локтями и уронил голову на руки.

– Похоже, что и я туда не лечу, – глухо сказал он.

– В смысле не летишь? – удивился Арт.

– Я получил послание из Гнезда, – Ланс посмотрел на Арктурианина снизу-вверх. – Личное сообщение от генерала Врана. Мне предписано вернуться на Тейран, откуда, по его мнению, я сбежал самовольно, не получив одобрения оперативного штаба. И еще там было кое-что насчет тебя.

– Да?

– Мне приказано проследить, чтобы ты покинул «Аларт» и с помощью мединцев был переправлен на Катраэт для дебрифинга миссии. Если хочешь знать мое мнение, генерал в ярости. Думаю, что он хочет временно отстранить тебя от полевой работы и усадить перебирать какие-нибудь бесполезные архивы под присмотром Берилака.

– Славное завершение моей короткой, но яркой карьеры эмиссара Гнезда, – Арт невесело усмехнулся. – А что генерал решил по поводу Крипты Пустоши?

– Я не знаю, – Ланс развел руками. – Переговоры с Королем-Рыбаком зашли в тупик. Его тайная полиция теперь уничтожает всех наших агентов. Налицо все признаки того, что Брон пойдет на сделку с Канторами. Может, будет бомбардировка. Может, генерал рассчитывает, что будет проще получить доступ к схемам Разрушителя, когда они окажутся у шершней.

– Хорошее дело, – сказал Арт, тоже опускаясь на стул напротив Ланса.

– Выпьешь? – спросил гранд-командор, и когда Арт отрицательно помотал головой, сказал: – А я выпью. К бесам все. Ривален сядет за штурвал. Дельный парнишка. Будет славный Ворон.

Пока Ланс наливал себе сильпу из шарообразной бутылки, Арт задумчиво вертел в руках крохотную вазу, вылепленную, надо понимать, Эссилт. Тоже, наверное, славный Ворон из нее выйдет. У девчонки настоящий талант, а ей приходится воевать и убивать за сотни парсеков от дома. Если у нее еще есть дом. Если на него не упали бомбы Канторов и их вассалов, его не разметала при посадке имперская десантная гранд-баржа и не прошлись по развалинам опоры шагающих танков.

Скольких домов не станет, если черно-желтые, рвущиеся к Трону, получат в свое распоряжение оружие, убивающие планеты?

– Послушай, гранд-командор, – медленно начал Арт, придвигая к себе рюмку и взглядом показывая Лансу, чтобы он налил и ему тоже. – Как ты смотришь на то, чтобы немного, совсем чуть-чуть дезертировать?

– Она его отпустила? – спросил скриптор, когда король снял тиару. – Просто дала ему улететь?

Его Величество медленно кивнул.

– Когда он вернулся к ней и сказал, что ему все-таки надо отправиться на Пустошь, Гвин ответила, что все понимает. И повторила, что всегда будет его ждать.

– Какая женщина, – прошептал Ларк. – Какая невероятная женщина!

– Да, – повторил за ним король. – Невероятная. Единственная.

Он задумался на секунду, вспоминая, и сказал.

– Она обещала ему: «Я буду ждать тебя, пока звезды не погаснут. И после этого тоже».

Интерлюдия-1

– О, Мать Аннун, – прошептал Ларк, – как же хорошо.

От удовольствия ему хотелось закрыть глаза, но тогда бы он перестал видеть улыбку на лице Валери. Дрожание ее ресниц. Крохотные ямочки на щеках, которых он в мечтах касался кончиками пальцев. Сияние звезд, сверкавших в ее волосах, как бриллиантовая диадема.

«Ты очень красивая», – хотел сказать Ларк, но тут Валери засмеялась. Смех ее обычно Ларку нравился, он как будто переполнял девушку до краев и вырывался звенящим радостным потоком. Но сейчас он показался ему неуместным, как будто нарушающим их единение.

– Прости, – сказала Валери, прижимая ладонь ко рту. – Я не над тобой смеюсь. Просто никогда не видела тебя таким счастливым.

– Вы, наземники, не представляете, как неприятно таскать на себе свой собственный вес, – ворчливо сказал Ларк. – Даже с экзоскелетом. И какое это облегчение от него избавиться, даже на время.

Момент был безнадежно испорчен, но мимолетная обида на Валери тут же растаяла. Ларк чувствовал себя гораздо счастливее, когда просто был рядом с ней. А сегодня особенно. Его Величество был вынужден отвлечься от записи воспоминаний, некие срочные дела требовали его внимания. Валери же чудесным образом оказалась свободна от дежурства в медотсеке и пригласила Ларка посетить одну из рекреационных зон «Пендрагона».

Зона называлась «Висячие сады» и своим изобилием зелени, растущей на стенах просторного цилиндрического отсека, должна была, по замыслу создателей, напоминать посетителям знаменитые террасы на планете Вателин. Что обрадовало Ларка гораздо больше растительности, к которой он был совершенно равнодушен, так это наличие в Висячих садах нулевой гравитации.

Он как будто вновь оказался дома, на станции Новый Икарус. Полузабытое ощущение легкости и свободы, возможность перестать на время чувствовать себя неуклюжим увальнем, во всем полагающимся на костыль-экзоскелет. Ларк жалел только о том, что по прилету на линкор его лишили танжета – скрипторского посоха, предназначенного для самообороны и для передвижения в невесомости. Но и без него он заслужил восхищенные аплодисменты Валери, когда первые несколько минут, немного ошалев от восторга, носился по всему отсеку, совершая головокружительные кульбиты.

Под конец своей эскапады Ларк осмелел настолько, что, схватив Валери за руки, закружился с ней между условным «полом» отсека и его «потолком», который представлял собой вогнутый экран – как будто пятидесятиметровое окно в открытый космос. Валери в конце концов запросила пощады, заявив, что ее желудок не приспособлен для подобных развлечений, и тогда Ларк погасил вращение, используя натянутые между стенами тросы.

После чего они висели друг перед другом несколько волшебных минут, пока проступившее на лице скриптора счастье не вызвало у Валери прилив веселья.

– Ты прав, я наземница, – все еще улыбаясь сказала Валери. – Хотя три поколения моих предков землю видели очень редко.

– Ты из семьи космиков? – спросил Ларк.

Перед тем как задать вопрос, скриптор машинально проверил свою внешнюю память и убедился, что с того момента, как оказался пациентом Валери, девушка ни разу не говорила о своей семье. К своему стыду, он обнаружил, что бóльшую часть времени говорил сам, а Валери слушала.

– Моряков, – поправила его Валери. – Я выросла на борту траулера, бороздящего Южный океан Согна. Трехкилометровый корабль-город, корабль-завод, и мой отец был его капитаном. Пока мне не исполнилось шесть и меня не отдали в школу на материке, мы с отцом и матерью бывали на берегу не больше двух стандартных месяцев.

– Если твой отец был капитаном такого корабля, наверное, твоя семья была богатой?

Валери, уже не улыбаясь, покачала головой.

– Мы простые южане. Выходцы из фавел, – сказала она. – Ху-ден кэцуэки, как сказал бы житель северных островов. Собачья кровь. Такие, как мы, добывают руду, плавят сталь, собирают машины, которые негоцианты Севера продают по всему обитаемому космосу. Моей семье повезло дважды. Сначала прадед смог выучиться на штурмана и заполучить работу на гильдерском траулере. Потом меня из десяти тысяч претендентов отобрали для учебы в медицинском университете на островах. Нас таких было пятеро, все остальные северяне.

– Должно быть, это ужасные воспоминания, – тихо сказал скриптор.

«Оказаться среди людей, которые привыкли называть таких, как ты, собачьей кровью», – добавил он мысленно.

Валери запрокинула голову, словно выглядывая что-то в звездном пейзаже над ними.

– Воспоминания, – задумчиво сказала она. – Ты в этом разбираешься лучше меня, Ларк. Скажи, когда ты записываешь чужую память, плохое кажется более ярким? Более отчетливым?

Ларк некоторое время думал над ответом.

– Правильней будет сказать, что травматический опыт проще извлечь, – сказал он. – Но яркость, отчетливость – эти свойства фрагменту памяти придает не носитель, а скриптор.

Валери снова посмотрела на него, слегка приподняв от удивления брови:

– Это как? – спросила она.

«Это так, – мысленно ответил Ларк, – что я собираюсь рассказать тебе некоторые секреты нашего ремесла, за что меня, например, могут изгнать из Ордена».

– Понимаешь, – скриптор пошевелил пальцами, как делал покойный мастер Блез, когда ему нужно было объяснять что-то сложное. – Для извлечения и фиксации воспоминаний мы используем утраченную технологию…

– Сканирование активности нейронов на квантовом уровне, – перебила его Валери. – Я все-таки врач, Ларк. Я знаю, как работают мемоскоп и твоя тиара.

– Вот, – все больше напоминая себе собственного наставника, Ларк назидательно поднял указательный палец. – Вот здесь и кроется главное заблуждение. И если будешь перебивать, я не смогу его развеять.

– Секундочку, – сказала Валери и неожиданно рывком метнулась вдоль троса к стене.

Ларк опешил, но успел оценить очень достойный для наземницы уровень владения телом в невесомости. Валери умело погасила набранное ускорение, затормозила возле торчащего из стены прозрачного кашпо, увитого лианами незнакомого скриптору вида. На лианах распустились большие, с детскую головку розовые цветы. Один из них Валери сорвала, чтобы вернуться с ним к Ларку и протянуть цветок скриптору с покорным и виноватым видом.

– Прошу прощения, учитель, – проворковала она, потупив глаза. – Примите мой дар и обещание больше вас никогда не перебивать.

Ларк почувствовал, как краснеет, что, как правило, за время встреч с Валери с ним происходило от трех до шести раз за час. Усугубил дело игривый взгляд, который Валери подарила ему, когда при смене цветком владельца их пальцы ненадолго соприкоснулись.

– Дар принят, и ты прощена, – церемонно сказал он, гордясь, что смог даже не заикаться. – Продолжаю. Так вот, утраченная технология.

От цветка в его руках исходил одуряющий аромат, который неожиданно пробудил чужую, записанную Ларком память.

Так пахла шея ганзерки Гвин, к которой прикасались губы эмиссара Катраэта. Скриптора бросило в жар.

– Эй, – тихо позвала его Валери. – Почему ты замолчал?

Ларк с усилием вынырнул из омута воспоминаний короля и ограничил доступ к мемоимплантам.

– Да, – сказал он, отрывая взгляд от манящего изгиба шеи Валери, на которую он, оказывается, смотрел не отрываясь целую минуту, не меньше. – Технология. Сканирование – это лишь верхняя часть айсберга. Главная сложность – это интерпретация сигнала.

Без полного доступа к вживленной памяти Ларк чувствовал себя отупевшим и косноязычным, но теперь его гораздо меньше отвлекали запахи и образы. Он сосредоточился на объяснении.

– Сохраненные мозгом воспоминания – это не трехмерная картинка и не звуковая дорожка. Наравне с сенсорными системами, со слухом, зрением и осязанием свой вклад в них вносит, например, языковой центр. Он, если угодно, главный рассказчик личной истории. Все это вместе рождает настоящую какофонию, шум, из которого очень сложно выделить связную информацию, особенно если ты внешний наблюдатель.

Ларк поднял руку и коснулся мигающего огоньками устройства, вживленного в его череп.

– Вот здесь-то нам, скрипторам, и приходит на помощь дух, живущий внутри машины. Каждый из нас носит записанную в тиару нейросеть, которая расшифровывает отсканированный сигнал. Упорядочивает шум и корректирует полученный результат с помощью обратной связи, установленной с носителем воспоминаний.

Ларк приподнял руку с даром-извинением Валери.

– Если, например, мне нужно будет зафиксировать твое воспоминание о том, как ты подарила мне этот цветок. Мы установим связь между моей тиарой и той, что я надену на тебя. И, возможно, все, что удастся после сканирования выделить моей системе, это слова: «Я протянула ему…».

– Вателинский лотос, – подсказала Валери.

– Прекрасно. Вателинский лотос. Дальше нейросеть будет формировать визуальные, тактильные и ольфакторные образы цветков, пока не подберет такой, который вызовет у тебя максимальный отклик. Он будет считаться отвечающим запросу, и система зафиксирует его в чистовой записи.

Валери нахмурилась:

– Но что если отклик вызовет, например, роза?

Ларк пожал плечами.

– Значит, в мемозаписи появится роза вместо лотоса. Как сказали бы мои братья: «малое отступление от Истины». Плохо, но не критично. Высокое искусство скриптора состоит как раз в том, чтобы отделить зерна от плевел, подчеркнуть главное и путем многократной сверки разных фрагментов памяти построить максимально достоверную картину.

– Значит, то, какой цветок у тебя в руках, не главное, – сказала Валери и коснулась сердца лотоса. Кончики ее пальцев оказались испачканы в золотистой пыльце. – Что же главное тогда, Ларк?

– Твой рассказ, Валери, – ответил он. – Твои воспоминания, которыми ты начала и не закончила делиться. Мне кажется, что они не были плохими.

– Ты прав, – девушка кивнула. – Возможно, дело в том, как устроена моя память, но все плохое я забываю, а хорошее помню ярко, как будто вчера.

– На третий год в университете я познакомилась с Келом. Моим будущим мужем. Когда я увидела его в первый раз, он носил экзоскелет, потому что недавно упал со скиммера и сломал спину. И у него тоже были серые глаза.

Его Величество шевельнул пальцами и остановил воспроизведение. Трехмерные фигуры Ларка и Валери застыли, подвешенные в пространстве проекционной зоны. Король некоторое время смотрел на них, безошибочно читая влечение в языке их стремящихся друг к другу тел. – Не сделай ему больно, девочка, – тихо сказал он. – Ты, может, ищешь лекарство от своей раны, но для него все будет в первый раз.