Тополёк на Борькиной улице

– Вить, а Вить, ты нам аккорды то покажешь? – жалобным голоском простонал Серёжка.

– Да, Вить, а то ты опять уедешь скоро, а научить некому! – подхватил Борька.

Виктор окинул пацанов взглядом и сделал серьёзное выражение лица.

– Хм. ну ладно. Я обещал, а мужик свои слова держит. Только научу вас чуть потом. Хоккей? Айда. Я вам вещь одну покажу как раз.

Виктор подошёл к дивану в гостиной и снял со стены шестиструнную гитару «Луначарку».

Ребята сели напротив, обняв спинки стульев. Пальцы Виктора ударили по металлическим струнам, и сквозь отрывистый острый звон понеслись слова:

Есть дороги известные

Ты не встретишь беду на них.

Даже если захочешь ты себя испытать.

Там и воды все пресные

Качки нет и штормов морских

Волком взвоешь смотря в бесконечную гладь.

Ты беги от дорог таких

Ничего нет в них доброго

Ни друзей, ни врагов ты на них не найдешь.

Лишь себя расплескаешь в них,

Проживя жизнь «удобную»

И у края с тоски от бессилья всплакнёшь.

Есть пути незнакомые

Где любовь и предательство

Где встречаются подлость и доблесть в бою.

Там рубахи просолены

От борьбы с невмешательством

Там, где дружба и честь в одном крепком строю.

Испытай на таких себя,

Научись жить с борьбой в ладу

И друзей обретешь и поймешь кто ты есть.

Через жизнь правду пронеся

С твёрдым духом в одном ряду

Радуясь, что решил этот путь предпочесть…

Когда Виктор окончил петь, на несколько секунд повисла тишина.

– Ну, чего скажете? Как вам? – первым заговорил Виктор.

– Витя, это очень классно! – воскликнул Борька. – Ты как Высоцкий, или Окуджава! Тебе нужно обязательно в ДК выступить на каком-нибудь концерте!

– В ДК говоришь… – положив подбородок на гитару спросил Виктор.

– Точно! Творческий вечер Виктора Зырянова! А? Звучит? – поддержал Серёжка.

– Вить, а как ты написал такую песню? – спросил Боря

Виктор поднял на него глаза. Раньше Борька не замечал этого, но теперь Витин взгляд стал очень глубоким и немного печальным.

– Меня тогда только призвали. Сразу распределили в ГДР, в нашу воинскую часть. Вам-то кажется, что это очень классно. Заграница и прочее. А я, знаете ребята, лучше бы на Родине служил. Всё-таки земля родная, даже если далеко. Да и увольнительные есть. А там же, два года в расположении, без выхода куда-либо.

– Совсем-совсем нельзя было? – спросил Серёжка.

– Вот ты чудик! – удивился Виктор. – У нас один был, так же спросил у капитана. Знаешь, что ему на это ротный ответил? «Ты что же, боец, хочешь, чтобы советский солдат по немецкой земле гулял?!». Ну он конечно тогда это с улыбкой произнёс. Но вообще то да. Как ты себе это представляешь? Чужая земля. Ни языка не знаешь, ни денег их нет, да и вообще там всё другое. В общем, были мы только в расположении части.

Служил со мной такой парень – Герка Семёнов. Тоже «молодой», ну, то есть, с нашего призыва. Добрый такой. Не спортивный совсем.

Физподготовки – никакой. Но за то стихи сочинял, будь здоров, какие!

Это же его первые три строчки. Мы в наряде были, он мне их напел. Говорит: «Песню хочу написать, про испытания». Трудно ему служба давалась. Но он никогда не жаловался. Герка говорил, что испытания нужны. Что они показывают, какой человек на самом деле. Переживал только, что мать дома одна, болела. Отца не было – погиб, когда Герке едва исполнилось четыре. Он его почти не помнил. А мать очень любил. Говорил, что самое тяжёлое для него – одну её оставлять.

– А как же его тогда призвали? – удивился Борька.

– А как брат иначе? Служить все должны.

– Даже если мама одна и болеет? – расстроился Борька.

– Даже если так. Ну вообще есть, наверное, какие-то особые случаи. Но если Герка служил, значит было не положено… – Виктор продолжил историю. – И вот, в один день ему письмо пришло. От матери. Не знаю, что в нём. Ну… В общем, что-то плохое. Заболела она сильно. Воспаление лёгких. Он говорил, что она испугалась, что не доживёт до его дембеля. Вот и написала. Даже вроде наставления какие-то дала, как быть ему, после того… – Виктор сжал губы, – ну вы поняли. Герка к командиру, мол отпуск нужен. Капитан наш мужик был что надо. Письмо прочитал Геркиной матери, сказал, что утром же пойдёт к начальству, договорится об отпуске.

На утро, при подъеме все встали, а Герка лежит. Мы его будить, а он…

Сердце не выдержало. Сильно за мать испугался. Врачи сказали, что инфаркт. А командование части долго не могло поверить, что инфаркт. Говорили: «У молодых не бывает», «Да мы командира роты под трибунал».

Позже приехал какой-то другой врач, видимо главный он был. Всё подтвердил. Сказал, что они проверили, так и есть. Они не верили, а я знаете, что думаю, парни? Что если очень сильно за кого-то боишься, и ничем не можешь помочь, то может сердце разорваться.

От несправедливости и обиды.

– А что с мамой этого Геры? – спросил Боря.

– Умерла. Ротный говорил, что они должны были сообщить ей про Герку, но им ответили, что его мама скончалась в больнице, не приходя в сознание. В один день получается умерли. Вот так братцы бывает. А потом… Я решил дописать Геркину песню. Помнил эти три строчки, и спать спокойно не мог. Вот и получается, что мы соавторы, и песня Геркина живёт. Только до сих пор помню, как все встали, а он нет. Как он остался лежать под одеялом. Один, в темноте. С разорвавшемся сердцем.

– Это из-за письма? – оборвал повисшую тишину Борька.

– Не знаю, Борь. Наверно. Хотя Герка всё равно узнал бы. В часть бы сообщили. Вот и думай, виновато письмо или нет…

После истории про Герку и его маму не хотелось учить аккорды. Не сегодня. Борька решил пройтись. Подумать.

Ещё час назад он радостно шлёпал в сандалиях по горячему асфальту, и был уверен, что ничего не может ему испортить настроение. И вот эта история про парня, которого он даже не знал. Который умер уже давно. Но разве это что-то меняет? Разве оттого, что прошло два года, стало лучше?

Был такой парень – Герка, жил с мамой. А потом его не стало.

Витя конечно был прав, и это трагическая случайность. И не виновата мама в том, что послала сыну такое письмо. И письмо не виновато, что из-за него Герке стало плохо. Вдали от дома, от мамы. Одному, под одеялом, ночью. Видимо, есть испытания, которые не каждое сердце сможет пройти.

А еще, Борька думал о другом. Теперь он сомневался. А стоит ли везти письмо в Ленинград?

Что если в нём тоже написано, что-то такое, отчего может разорваться сердце? Что если Борька и его родители будут виноваты в страшной беде, которая случится с человеком? Разве сможет Борька жить после этого?

– Вот тебе и еще одно испытание – подумал Борька. Но отступать нельзя. Конечно, с одной стороны, в письме могло быть что угодно. Но с другой – возможно кто-то всю жизнь его ждал. Что, если это последнее письмо того офицера? Если он погиб, то за столько лет с его смертью наверняка уже смирились. А письмо если и растревожит, то уже не так сильно. А если он жив? И у них всё сложилось хорошо? И дожили они до старости? То тогда Борька сможет познакомиться с ним. С тем младшим офицером, загадочно именуемым «Д.С.», в квартире которого теперь живёт Борька с родителями. В любом случае, лететь нужно. К тому же, билеты уже были куплены. Значит так тому и быть!

Ту-104 приземлился в Ленинграде рано утром. Огромная махина – самолёт будто опытный наездник оседлал взлётно-посадочную полосу, вернув пассажиров снова на землю. Гул турбин постепенно стих и пассажирам разрешили покинуть борт. Борька ожидал, что лететь будет страшно, но страшно не было. Хотя при взлёте немного становилось тревожно. Борька смотрел в иллюминатор, на то, как его город уходит вдаль. Он поймал себя на мысли: «Какая сила же должна быть у турбин, чтобы оторвать такую махину от земли?»

– Ну, Лора Николаевна, вот ты и дома! – выдохнул отец, поставив чемодан на скамейку, неподалёку от аэродрома.

– Ну ты же знаешь, мой дом там, где вы с Борькой. А это просто город, где я родилась. Большую часть жизни уже в Сибири прожила. Так что не надо… – возразила мама.

– Нам сейчас куда надо, где гостиница? – спросил отец.

– А не нужна гостиница. Я тебе не сказала? Тётя Рая нас к себе примет. Поживём у нее эти несколько дней. Она давно хотела Борьку увидеть.

Борька никакую тётю Раю никогда не видел. Он только слышал о ней. Мама рассказывала, что она была однажды в Новосибирске, на свадьбе у мамы с папой. Новосибирск ей не очень понравился, и сразу после свадьбы родителей, она улетела обратно в Ленинград.

– Вот те раз. Тётя Рая твоя… – отец сделал недовольное выражение лица и отвёл взгляд в сторону стоянки с такси.

– Чем тебе моя тётя не нравится? Хорошая, добрая женщина.

– А я не говорю, что она плохая, да, Борька? – отец подмигнул сыну. – Я говорю: поехали бы в гостиницу, никого бы не стесняли, ни от кого бы не зависели. Вон, и такси тут – с ветерком бы доехали.

Мама посмотрела на отца тем взглядом, которым она умела лучше всяких слов доносить свою позицию. В итоге, приняли решение не бунтовать, отложить саботаж и отправиться к тёте Рае.

Раиса Михайловна оказалась вполне милой женщиной, лет шестидесяти, с седыми волосами, стянутыми в пучок на затылке и глубокими морщинами. Она очень приветливо встретила Борьку с папой и мамой. При встрече, она расплакалась, обняла маму и не отпускала из объятий несколько минут. Пока мама с тётей Раей обменивались новостями, накопившимися за время разлуки, отец и Борька были отправлены распаковывать чемоданы и обживаться в приготовленной для них комнате.

Мамина тётя жила в огромном старинном доме, на пятом этаже. Высокие дома Борька видел и в своём городе. Но здесь это было что-то особенное. Во-первых, при той же этажности они были несоизмеримо выше. Уже позже Боря узнал, что в тех домах, которые были построены до революции, очень высокие потолки – четыре, а то и пять метров в высоту. Внешний вид домов был очень величественный и массивный. Конечно, были и такие-же как в Новосибирске – пятиэтажки недавней постройки. Но всё-таки, их было мало. Весь город напоминал какое-то сказочное королевство со страниц приключенческого романа. Пока ехали от аэродрома до тёти Раи, Борька не отрывал глаз от дороги. Настолько необычное это чувство – побывать в огромном городе, за тысячи километров от твоего дома, где всё какое-то иное. Нет, конечно, это всё была одна страна, и много было таким же. Но воздух – другой. Запахи – особые. Архитектура домов, ширина проспектов, длина улиц – всё было новым для Борьки. Ему казалось, что он очутился в совершенно другом мире. Например, Борька узнал, что в Ленинграде нет подъездов. Здесь вход в дом называют «парадная». И эти «парадные» всегда во дворе. То есть, чтобы попасть в дом, нужно сначала пройти через огромную арку, и уже там искать нужный вход. Так и с домом тёти Раи. Окна её квартиры выходили на магистраль. Дом находился совсем недалеко от Невы, которая прекрасно видна из окна. Борьке нравилось, что в Ленинграде тоже есть река. Как и в его родном городе. Это делало город маминого детства чуть ближе к Борьке. Только в Новосибирске по Оби ходили в основном круизные теплоходы в другие города – Тюмень, Омск. В самом городе особо нечего было смотреть. А по Неве без остановки ходили очень красивые фирменные теплоходы. У каждого из них была своя надпись: «Л-1», «Л-2», «Л-3» и так далее. Борька узнал, что это означает «Ленинградец». Вообще эти теплоходы назывались «Москвич», но для Ленинграда их переделали и переименовали. А переделали вот для чего: в Ленинграде очень много мостов через Неву. Некоторые из них – совсем низко над водой. И что бы речной трамвайчик мог проходить, их сделали ниже чем те, которые ходят по Москва-реке. Мосты Борьке понравились больше всего. Он с удивлением узнал, что существуют такие мосты, которые разводятся, чтобы пропустить корабли! Своими глазами этого чуда он ещё не видел, но очень надеялся застать такое зрелище.

– Так, гражданин сын, бросайте эти чемоданы, опосля разберём – сказал отец. – Мы впервые в городе, где творилась история! Где жил Пушкин, поднимали восстание Декабристы, где Ленин делал Революцию, а тут пожитки разбирать. Давай, хватай на всякий случай куртейку, и пошли.

– Пап, так тепло, зачем куртку? – удивился Борька.

– Э, брат. Не слыхал ты ещё про здешнюю погоду. Сейчас тепло, а через полчаса дождь пойдет. Давай, меньше разговоров, больше дела.

Борька повиновался, достал из чемодана лёгонькую куртку зелёного цвета, с нагрудными карманами, и пошёл за отцом.

Мама к тому моменту уже сидела на софе с тётей Раей, и оживленно рассказывала про Борькины оценки и про то, что он хочет научиться играть на гитаре.

– Ой, Боренька, а мама говорит, что ты хочешь на гитаре научиться?

– Угу. Давно уже хотел. Все никак не соберусь. То одно, то другое. То армия, то письмо… – пожал плечами Борька.

– Не поняла. Какая армия? Какое письмо? То которое вы привезли? – недоумевая, о чем речь, переспросила тётя Рая.

– Нет. Герки… не важно. – осёкся Борька. – Мам, мы пойдём гулять?

– Ой, тёть Рай, пойдем мы правда погуляем, пока погода хорошая. А то завтра поедем в Рыбацкое, так хоть сегодня по родным местам погулять, да ребятам моим показать.

– Ну куда ж вы, не завтракав? Может хоть по бутербродику?

– А вот это дельное предложение! – подхватил отец. – Только вы нам давайте их сюда, мы на ходу перекусим.

Тётя Рая снабдила Борьку и родителей бутербродами из чёрного хлеба с сыром и сливочным маслом, и все трое отправились в город.

Первым делом, они направились к дому, в котором, когда-то жила мама со своими родителями. Он был не очень далеко, поэтому решили не ждать автобуса, а отправиться пешком.

– Представляешь, Боря, – начала мама, – какие-то два с половиной века назад здесь тянулись низкие болотистые берега. Сколько нужно труда, чтобы поднять город над топкой низиной, и одеть в гранит его набережные! – Да-а! – Протянул папа, – настоящая «Северная Венеция»!

– Скажешь тоже. Какая-то там Венеция! – усмехнулась мама. – У них там в Венеции белые ночи есть? Нет! А тут есть!

– Я читал про них! – восторженно воскликнул Борька.

– Ага! Мы, Боря, как раз вовремя приехали! Сейчас же самый сезон таких ночей.

– А мы их увидим?

– Конечно увидим. Только самый пик будет двадцать второго июня, но и сейчас уже ночью не так темно как обычно. Знаешь, как вечером наступают сумерки, а за ними темнота? Так вот представь, что сумерки замирают, и не пускают ночь над городом. Так и переходят в предрассветные. Чудесно это выглядит!

Вскоре Борька с родителями оказался на огромном проспекте.

– А это, Боря, Невский проспект! – пояснила мама. – Центральная магистраль города. Когда я была маленькой, мы с родителями часто вот так же как сейчас с тобой тут прогуливались. По выходным особенно. Так здорово было… – мама вздохнула. В её глазах появилась грусть. Борьке даже на мгновенье показалось, что из тёмно-карих они стали почти чёрными. Он понял, что это от того, что глаза заблестели от слёз. Папа тут же обнял маму и поцеловал в щёку. Она посмотрела на него снизу-вверх, шмыгнула носом и улыбнулась.

– Мам, ты чего?

– Да так, расчувствовалась, чего-то. Всё нормально. Идёмте дальше.

– Ма, па, а давайте на метро покатаемся? Здесь же есть!

– О ты какой! – засмеялся отец. – То есть, на земле красоты ты уже насмотрелся, теперь под землю потянуло?

– Ну мы же тут ещё посмотрим всё. Успеем! А метро очень хочется… Когда я ещё на нём покатаюсь? У нас то метро нет.

Борька понимал, что возможно, по этим самым улицам ходили великие писатели и поэты, чьи портреты теперь висят в кабинете русского и литературы. Но побывать под землёй, и увидеть своими глазами, как проносятся поезда на полной скорости по тёмным тоннелям – просто удивительно. А пронестись в этом поезде самому – вовсе чудо!

– Ладно, не думаю, что случится что-то страшное, если мы немножечко покатаемся на метро! – одобрила Борькину идею мама.

– Ура! Давайте искать метро!

– Да чего искать, спросим сейчас у кого-нибудь, где ближайшая станция… – предложил отец.

Дорогу спросили у двух школьниц, на вид, немного постарше Борьки. Девочки с радостью очень вежливо рассказали, что идти совсем недалеко. Нужно пройти буквально двести – триста метров по прямой.

Уже совсем скоро Борька с родителями оказался перед огромным зданием с колоннами. Крыша его переходила в очень красивый шпиль, увенчанный пятиконечной звездой. Перед входом была большая надпись: «Площадь восстания», а слева чуть поменьше: «Метрополитен имени В. И. Ленина».

Вот что поражало Борьку больше всего. Он всегда считал, что живёт в большом и просторном городе. И это правда. Некоторые Борькины одноклассники переехали из других сибирских городов. Все они поражались размерам и пространствами. Даже ширина магистралей и проспектов удивляла их. Но сейчас, приехав в Ленинград, Борька почувствовал себя очень-очень маленьким. Не по возрасту, а по ощущению себя в этом городе. Даже вход в метро был построен таких размеров, что легко можно спутать его с каким-нибудь музеем или театром.

Поездка в метро была просто потрясающей. От самого монеторазменника до посадки в поезд Борька не мог оторваться от завораживающей картины подземки. Появилось ощущение, что он попал в будущее, одного из тех фантастических романов, которые читал вместе с отцом. Сначала, они долго-долго спускались вниз на эскалаторе. Борька увидел поезд. Он не был похож на пригородную электричку, хотя и был её «родственником». Четырёх вагонный сине-лазурный состав с надписью над лобовым стеклом «Автово» со звуком, похожим на звук турбины разогнался и исчез в тоннеле.

– Смотри, Борька, вот это мощь, да? Прям как самолёт!

– Точно пап! Поди, и скорость такая же? – засмеялся Борька.

– Ну со скоростью это конечно нет, но вот сила чувствуется.

– Ничего, подождём следующего, – добавила мама.

Пока ждали, Борька разглядывал станцию. Мрамор стен, бронзовые украшения, светильники – всё было как в театре или в музее. Разница лишь в том, что над всей этой красотой – десятки метров пластов земли, и за день здесь бывает почти миллион человек!

Но в целом, чувствовалось что-то общее, что связывало Ленинград с его родным городом. Мама часто говорила, что ленинградцы были всегда благодарны его городу. В Новосибирске они нашли не только второй дом. Многие из них, как и его мама, остались в городе и после войны. Люди особенно понравились Борьке. Почти все они были очень красиво одеты. У женщин были аккуратно уложенные волосы, и такие платья, которых Борька почти не встречал в своем городе. Мужчины все были с серьёзными лицами, и немного задумчивые. Во всяком случае, Борьке так показалось. Нельзя сказать, чтобы он был знаток разных горожан по всему Советскому Союзу. Но именно сейчас ему казалось, что люди выглядят так, будто они непременно куда-то идут. Не на работу или в институт, нет. Скорее в театр или на выставку. Возможно, это и не так. Может Борька просто впервые увидел такое количество людей сразу, в одном месте? Во всяком случае, после катания в метро, вернувшись на поверхность земли к проспектам и площадям, Борька увидел таких же людей – красивых и деловых, неспешно, но уверенно куда-то идущих. А ещё, он понял, почему ему так нравятся все эти люди, и кого они ему напоминают. Маму!

В какой-то момент, Борька заметил, что мама стала более серьёзной. Всю дорогу они с отцом шутили и улыбались, теперь же мамино лицо выражало настороженность. Родители остановились. Борька понял, что они пришли к тому месту, где жила мама с родителями во время Блокады.

Это был огромный жёлтоватый дом, с кое-где облупившейся штукатуркой. Большие окна этого дома, которых очень много, выходили на проспект.

Мама оглянулась по сторонам, будто её окликнули. Но никого рядом с ними не было.

– Ну, вот он, – сказала мама, – тут мы и жили. Отсюда и уехали в эвакуацию.

Мама стояла, высоко задрав голову. Она подняла руку вверх и вытянула указательный палец в сторону четвёртого этажа.

– Вот наши два окна. Две комнаты. Кухня общая.

Борька с отцом не стали ничего спрашивать и говорить. Не тот был момент. Хотелось просто постоять и помолчать.

Отец всегда знал о том, что Борькина мама не любила вспоминать то время, когда она жила в Ленинграде. А Борьке труднее это понять. Хотя он пытался. Ведь Борькины бабушка с дедушкой смогли сюда вернуться? Борька даже помнил их. Он был еще маленький. Они приезжали в отпуск, повидаться. Ему тогда не показалось, что они были несчастливы. Наоборот, за те несколько дней, что он их видел, воспоминания остались самые тёплые и счастливые. Бабушка умерла, когда Борьке было восемь. Через год не стало и дедушки. Но он точно знал, что на фотографиях, которые мама так бережно хранила, они выглядят куда более хмурыми, чем были в жизни.

– Мам, а расскажи, какое было твоё детство, ну это, до войны, а? – обнял маму Борька.

– Да каким… Борька, счастливым! – мама улыбнулась и взъерошила Борькины волосы ладошкой.

Они зашагали во двор дома, и мама, оживившись, рассказала о своих воспоминаниях. Борька слушал маму, но больше, смотрел на её глаза. Они стали очень радостными. Как-будто мама снова стала ребенком, в жизни которого нет ни горя, ни бед, ни того, о чем так тяжело вспоминать. Борька понял, что он счастлив. Вероятно, именно здесь и сейчас, во дворе дома, где мама рассказывала о своей жизни, в Борьке родилось первое взрослое ощущение счастья. Не такое, как от каникул или поездки в Ленинград. Это именно первое зрелое ощущение счастья от того, что в его жизни не было войны. Не было смерти братика и сестренки и смерти родителей. Папа и мама были здесь. Рядом. Вот они: мама, которая смеётся, рассказывая о своих одноклассницах. Такая весёлая. Ещё совсем молодая. Теперь Борька понимал, что и сорок лет – это не так уж много. Папа, который хоть и был большим и сильным, но сам как мальчишка радовался совсем простым вещам. Вместе с Борькой собирал марки… Борька смотрел на них сейчас, держа их за руки и думал: «Вот бы остановить это миг. Запомнить их такими. Молодыми, счастливыми… Что бы в жизни никогда не было ни болезней, ни смерти. Только счастье».

Вернулись к тёте Рае уже вечером. Она пожурила их за то, что пообедали в кафе, а не у неё, потому что она готовила любимое мамино блюдо – картофельное пюре и котлеты «по-киевски». И котлеты, и пюре конечно же уже остыли и были убраны в холодильник, и теперь их пришлось разогревать на сковородке.

Все сели за небольшой кухонный стол, который тётя Рая перетащила в гостиную. Борька обратил внимание на то, что тётя Рая живёт одна. Почему так, он конечно, спрашивать не решился. Но из рассказов понял, что её дети давно живут в где-то в Прибалтике, и почти не навещают её. «Наверно, это очень грустно» – подумал Борька. Он мысленно пообещал себе, никогда не бросать маму и папу, и всегда оставаться с ними рядом. Как минимум – в одном городе.

– Тёть Рай, – начала мама, – скажи, а Игорихины ещё живут в Рыбацком? Помнишь, дядя Женя с тётей Ирой?

– Конечно помню! – Женечки уже нет. Его два года назад не стало. А Ирочка живёт. Мы с ней иногда созваниваемся. У неё недавно внучка родилась, Лерочка.

– Они же живут прям рядом с тем домом, куда письмо адресовано. В справочной нам информацию не дали, но может тётя Ира помнит. Они же там всегда жили – предположила мама.

– А ты думаешь они их помнят? – засомневался папа.

– Ой, Игорюша, да ты что! – махнула рукой тётя Рая. – Если жили, то конечно помнят. Там же все друг у друга на виду были.

– Ну тогда завтра попытаем удачу – радостно сказал отец, – авось повезёт!

После ужина родители разобрали чемоданы и отправили Борьку мыться. Честно говоря, он ни капельки не устал, и совсем не хотел спать. Мама постелила ему на диванчике, а сами родители легли на полуторке.

Борька не мог уснуть. Его переполняли чувства. Всё смешалось. Он заранее для себя снова выдумывал ситуации, и представлял, как нужно поступить в той или иной.

«Вот допустим, мы найдем эту женщину. Отдадим ей письмо. А что делать, если ей станет от него плохо с сердцем? Как Герке? Нужно, наверно, сначала разузнать всё об этом младшем офицере! Ну точно! Так сказать, подготовить почву. Выяснить, что да как. Посмотреть, как она будет реагировать на него. В конце концов, может это просто хороший знакомый ей писал. Некому было писать, вот и писал. Когда далеко от дома, всякое бывает! Хотя… нет. Там же четыре «Х» нарисовано. А так делали только для очень близких людей. Может это и не невеста вовсе, а сестра его была? Хм. об этом я не думал. Но эти крестики…