Братья Ярославичи

В тот же год летом объявилась под Переяславлем орда хана Болуша. Переяславский князь с малой дружиной выехал навстречу к незваным гостям. Через толмача Болуш сказал Всеволоду Ярославичу, что народ его зовут кипчаками, что они не враги русам, и воюют лишь с торками, которых гонят на закат солнца. В знак мира и дружбы Болуш подарил переяславскому князю аркан, лук и колчан со стрелами, оружие кипчакского всадника, а взамен он получил от Всеволода меч, щит и копьё.

Тревожно было на душе у Всеволода во время той встречи с ханом Болушем, ибо он понимал, что кипчаки гораздо сильнее и воинственнее побеждённых русичами торков. Недобрым предчувствиям Всеволода вскоре суждено было сбыться.

В январе 1061 года обрушилась бедой на переяславские земли кипчакская орда хана Искала. Всеволод вывел было в открытое поле свою дружину, но враг был столь велик числом, что с трудом пробился князь обратно под защиту стен Переяславля. В ту зиму опоясали Переяславль пожары со всех сторон: степняки жгли сёла и погосты. Всеволод слал гонцов в Киев и Чернигов, но ни один из них так туда и не добрался. Все дороги, ведущие от Переяславля на северо-восток, были перекрыты кипчаками.

Летописец так описал это событие в своём труде: «Пришли половцы войною впервые на Русскую землю».

Русичи называли кипчаков половцами, обратив внимание на соломенный цвет их волос. «Половый» по-древнерусски значит «светло-жёлтый», от слова «полова» – «солома, мякина». Впрочем, основная масса кипчаков имела чёрные волосы и карие глаза. Однако впечатление от первых знакомств с этим степным народом закрепило за ними среди русичей именно название «половцы». Всё становится понятным, если обратиться к древним авторам, современникам тех событий.

Так, арабский врач аль-Марвази, служивший при дворе сельджукского султана, писал, что кимаки (змеи) и куманы (ящерицы) потеснили племя шары (жёлтых), а те, в свою очередь, заняли земли туркмен, гузов и печенегов. Армянский автор Матвей Эдесский в своём труде сообщает, что народ змей изгнал из своей страны желтоволосых кипчаков, которые двинулись на гузов и печенегов. Гузов русичи называли на свой лад торками. Именно торки изгнали из южнорусских степей остатки печенегов. Следом за торками двигались гонимые куманами кипчаки.

Долго делили между собой степные пастбища и зимовья кипчакские и куманские орды. Они двигались к Дону и Днепру теми же тропами, какими совсем недавно прошли торки-гузы со своими кибитками и стадами. Постепенно куманы заняли земли западнее Днепра до самых границ Венгрии и Византии. Кипчакские кочевья располагались восточнее куманских на левобережье Днепра и по Дону до самого Лукоморья. Территория их расселения легко определялась благодаря каменным изваяниям, которые ставили на местах своих зимовищ и летовок только шары-кипчаки.

Для Руси наступили тревожные времена. После нашествия хана Искала от половцев русичи не ждали ничего, кроме зла. Конные русские дозоры постоянно находились в ближней степи и на Змиевых валах, возведённых Владимиром Святым на подступах к Переяславлю. Не смыкали глаз русские дружины в сторожевых городках, расположенных по рекам Сула и Воинь.

…Прошла зима с трескучими морозами, растаяли снега и схлынули вешние воды. Пригревало солнышко. Зацвели берёзы. Наступил месяц апрель, по-славянски «березень».

Насилу дождался Святослав весенней поры, так не терпелось ему проучить Ростислава. Уже и дружина черниговская была готова к походу через степи. Ждал Святослав гонца от Всеволода с известием о выступлении переяславской дружины.

Наконец прибыл вестник, но неутешительное послание привёз он Святославу от брата.

Всеволод сообщал, что не может он оставить земли свои без защиты, ибо вышла из степей половецкая орда хана Шарукана и разбила стан неподалёку от Переяславля. Торки, расселённые Всеволодом на реке Трубеж, волнуются, ведь у них с половцами вражда давняя. Всеволод просил Святослава повременить с походом на Тмутаракань и поспешить с войском к нему на помощь. Если заратятся половцы, то Всеволоду одному с ними не совладать, ведь пришли степняки несметным числом.

Отшвырнул Святослав грамоту Всеволода и выругался.

Воеводы черниговские с удивлением взирали на своего князя. Переяславский гонец стоял перед Святославом, ожидая ответа от него.

– Эх, как всё не ко времени! – вздохнул Святослав и вскинул глаза на гонца. – Возвращайся. Передай Всеволоду, что в Страстную пятницу буду у него с дружиной.

Сборы у Святослава были недолгими, если уже и копья навострены, и кони подкованы, и дружинники сигнала трубы только и ждут. Заколыхались по улицам Чернигова густые ряды копий, с глухим топотом двинулись к городским воротам конные полки, впереди реял княжеский чёрно-красный стяг с золотым ликом Спасителя. Горожане жались к заборам и к бревенчатым стенам домов, глядя на уходящее войско.

На княжеском дворе епископ Черниговский Гермоген сотворил молитву во славу русского воинства и на погибель поганых[47]. Князь, бояре и воеводы дружно перекрестились и покрыли головы шлемами.

Святослав махнул рукой:

– На коней!

Князю подвели вороного жеребца с гладкой блестящей шерстью и белыми ногами. Жеребец всхрапывал и тряс гривой, кося большим лиловым глазом. Святослав ласково похлопал своего любимца по крепкой шее и легко вскочил в седло.

На ступенях теремного крыльца стояли сыновья Святослава, его дочь и молодая супруга. В голубых глазах Оды прыгали злые огоньки, её полные чувственные губы были недовольно поджаты. Ода так просила мужа взять её с собой в Переяславль, так умоляла его! Но всё было тщетно.

– Не на пироги еду, горлица моя, – строго сказал ей Святослав. – Еду Всеволода от поганых выручать.

Ода не стала даже прощаться с мужем, молча повернулась и ушла в терем. Младший сын Ярослав убежал следом за ней.

«Токмо за материнскую юбку и держится! – сердито подумал Святослав про Ярослава. – И в кого такой уродился?»

Старшие сыновья тоже взирали на Святослава с недовольством, особенно Глеб. Ладно, братья его ещё недоростки, а он-то уже и покняжить успел, и дружинников своих имеет. Не позорил бы его отец!

– Останешься вместо меня в Чернигове, Глеб, – сказал Святослав, удерживая коня на месте. – Суд ряди и за порядком гляди. Печать моя княжеская в твоём ведении будет. Будет заминка в чём, не к Гермогену за советом иди, но к Гремыслу. Уразумел?

– Уразумел, – хмуро ответил Глеб.

– А вы, соколики, чего неласково на отца глядите? – Святослав улыбнулся и, протянув руку, похлопал по плечу Олега, подмигнул Давыду и Роману. – Вижу, не терпится вам в сече себя показать. Что ж, придёт и ваше время заступать ногой в стремя.

Святослав развернул жеребца и громко гикнул, ударив пятками в конские бока. Мощённый плитами двор наполнился дробным стуком копыт. Старшие дружинники, погоняя коней, устремились за своим князем в распахнутые настежь ворота детинца.

* * *

Невелик городок Баруч, вокруг которого расположились станом переяславские торки со своими стадами. Места здесь богатые пастбищами и водопоями. Невдалеке несёт свои воды река Трубеж. За эту реку хан торков Колдечи спешно отвёл своих людей, едва появились половцы. Река разделила торческий стан и половецкие вежи. Половцы не успели напасть на торков, вовремя подоспел Всеволод с дружиной. От Переяславля до Баруча было всего два часа верховой езды. Однако уходить восвояси половцы не торопились.

Всеволод привёл с собой полторы тысячи всадников. Он разбил свой стан рядом с половецким лагерем, загородив степнякам путь к отступлению. У Шарукана было около десяти тысяч всадников, поэтому на вопрос переяславского князя, что ему понадобилось на его земле, половецкий хан высокомерно ответил: «Я за своими рабами пришёл, коих ты у себя прячешь. Выдай мне Колдечи со всем его аилом[48], и я уйду. Не отдашь аил Колдечи добром, возьму его силой и ещё из твоего имения кое-что прихвачу!»

Всеволод обещал подумать до вечера. Тем временем к нему подошла пешая рать переяславцев числом в четыре тысячи копий. Половцы очутились словно меж двух тисков: впереди за рекой наездники-торки на конях гарцуют, позади стоит русское войско. Вечером тон у половецкого хана изменился.

«Русичи мне не враги, я пришёл воевать с торками, – сказал Шарукан Всеволоду, – но если переяславский князь считает торков своими подданными, то пусть заплатит мне за их злодеяния. Колдечи и братья его убили моего племянника перед тем, как на Русь сбежать. Кровная месть привела меня сюда».

Всеволод поинтересовался у Шарукана, готов ли он заплатить ему за злодеяния его соплеменника – хана Искала, пограбившего переяславские земли три лета тому назад. Шарукан ответил на это, мол, хан Искал не родич ему, поэтому расплачиваться за его злодеяния он не намерен. По степному обычаю, кочевник лишь за своего родича в ответе.

«В таком случае мы с тобой в расчёте, хан, – сказал Всеволод. – Ты мне не заплатил, и я тебе платить не собираюсь. А за то, что ты в чужие владения со своим уставом влез, я возьму с тебя виру в двести лошадей».

Рассерженный Шарукан горделиво промолвил, что завтра поутру переяславский князь увидит перед своим станом не двести, а десять тысяч отменных скакунов. Всеволод догадался, что Шарукан вознамерился пробиваться в степи силой. Стали готовиться переяславцы к жестокой сече, сослались гонцами с ханом торков, дабы тот в нужный момент ударил половцам в спину. Колдечи выразил готовность биться насмерть с ордой Шарукана.

Едва взошло солнце и птичий щебет огласил рощи и перелески по берегам Трубежа, переяславцы выстроились на равнине длинными шеренгами. Ярко полыхали в лучах восходящего солнца их червлёные щиты[49]. В центре боевого построения русичей встал пеший полк, на флангах разместились конные дружинники.

Половцы нестройными сотнями выезжали из-за своих кибиток, что-то выкрикивая на своём степном наречии. Некоторые из степняков пускали стрелы в сторону русского воинства, но стрелы не долетали до цели, втыкаясь в густую зелёную траву. Шарукан почему-то медлил, не бросал свою конницу в атаку. Может, он ждал, что переяславцы первыми ринутся на степняков, а может, измышлял какую-нибудь хитрость.

Всеволод тоже не торопился начинать сражение. Он совсем не собирался брать штурмом половецкий лагерь, ограждённый сцепленными повозками. В открытом поле у русичей с их более длинными копьями и большими щитами было больше преимуществ перед половцами.

На другом берегу реки позади половецкого стана крутились на горячих конях воины Колдечи, всего около семисот всадников. На солнце блестели островерхие бронзовые шлемы торков, их изогнутые сабли. Долетал из-за реки их боевой клич.

Напрасно промедлил Шарукан.

Неожиданно окрестности огласились дальним нарастающим гулом от топота множества копыт. Вдалеке на холмах показались русские конники в блестящих шлемах и кольчугах. Далёкая конница стремительно приближалась, растекаясь по широкой долине, охватывая с двух сторон бревенчатые стены Баруча. Из ворот городка с радостными криками выбежали толпы смердов[50] вместе с жёнами и детьми, искавших защиты за валами и стенами деревянной крепости.

Оживлённо засуетились жёны и дети торков возле своих разноцветных шатров, внезапно оказавшихся в окружении многочисленных русских всадников.

Святослав подоспел вовремя.

У Шарукана пропало желание затевать битву. К русским князьям прибыли знатные половцы, приглашая их в свой стан на переговоры. Князья приглашение отклонили, объяснив послам Шарукана, мол, они у себя дома, а вот половецкий хан – гость, хоть и незваный. Поэтому Шарукан к ним прийти должен с небольшой свитой и без оружия.

Один из послов заявил, что русским князьям в залог безопасности хана надлежит дать половцам заложников.

Святослав рассердился и прикрикнул на половчина:

– Неужели, собака, тебе княжеского слова мало?! Передай своему хану: если до захода солнца он не придёт к нам безоружный, то я его голову преподнесу в дар Колдечи!

Половецкие послы уехали к своим вежам.

Прошёл час и другой. Солнце перевалило за полдень. Русичи ждали.

Наконец расступились конные половецкие отряды и по образовавшемуся проходу медленно проехала вереница всадников. Впереди на саврасом длиннохвостом коне ехал хан Шарукан.

На всю жизнь запомнилась гордому хану эта поездка к русским князьям. Казалось бы, он всё обдумал перед этим походом, всё взвесил. Но, видимо, чего-то всё же не учёл, чего-то недовесил…

Шарукан спешился возле большого белого шатра с красным верхом, близ которого стояли воткнутые в землю княжеские стяги. Двадцать знатных беев[51] сопровождали Шарукана. Направляясь в шатёр, Шарукан задержался на миг, окинув взором русские знамёна. На смуглое, с тонкими чертами лицо Шарукана набежала мрачная тень: запомнит он эти хоругви! Если суждено ему не изведать коварства русичей и остаться живым, он непременно со временем вернёт должок именно двум этим князьям!

Первыми поприветствовали Шарукана бояре Всеволода: Иван Творимирич, Гордята Доброславич и Ядрей, сын Бокши. Все трое были в кольчугах, с мечами на поясе, но без шлемов. Толмач-торчин переводил половецкому хану их слова.

Шарукан с важностью кивал головой в островерхой шапке с ниспадающим на спину лисьим хвостом: почёт он любил. Сам, правда, в ответ ничего не сказал.

Вокруг стояло много черниговских и переяславских дружинников в блестящих бронях и шлемах, задние из них напирали на передних, всем хотелось рассмотреть вблизи грозного предводителя степняков, о котором шла дурная слава. Свита Шарукана опасливо поглядывала по сторонам и жалась к своим лошадям, чтобы при малейшей опасности мигом вскочить в седло и умчаться.

Шарукан вступил в шатёр в сопровождении четырёх беков[52].

Всеволод и Святослав радушно встретили гостя, пригласив его потрапезничать вместе с ними: в русском стане было время обеда.

Шарукан уселся на предложенный стул, для беков княжеские слуги поставили скамью.

Трапеза русских князей была очень скромной. Она состояла из протёртой редьки с квасом, ржаного хлеба, овсяной каши без масла и варёных овощей. Однако они уплетали всё это с большим аппетитом.

Заметив лёгкое недоумение в глазах знатных половцев при виде столь невзыскательного угощения на княжеском столе, Всеволод пояснил гостям:

– Пост у нас ныне, а во время поста христианам скоромное вкушать нельзя, ибо это грех большой.

Всеволод кивнул толмачу, тот стал переводить сказанное с русского на половецкое наречие, одновременно разъясняя степнякам, что такое «пост» и христианский обычай поститься. Половцы оживились, закивали головами и тоже принялись за еду – скорее из любопытства и вежливости, нежели из чувства голода.

Святослав негромко бросил Всеволоду:

– Мог бы для именитых гостей и барашка зарезать, брат, ведь они же нехристи.

– Кабы знал наперёд, что к нам гости пожалуют, зарезал бы, – так же тихо ответил Всеволод.

Увидев, что Шарукан внимательно следит за ним, Всеволод улыбнулся ему и дал знак толмачу перевести хану на половецкий всё прозвучавшее между ним и Святославом. Толмач повиновался. Шарукан улыбнулся скупой улыбкой, взгляд его тёмно-карих продолговатых глаз слегка потеплел. Хан что-то промолвил и кивнул толмачу.

– Великий хан говорит, что он уважает чужие обычаи и будет сегодня поститься, как и русские князья, – перевёл толмач.

Всеволод выразил хану свою признательность в таких витиеватых фразах, что толмач, с трудом подбирая слова на половецком языке, кое-как сумел донести до важного гостя суть сказанного. Беки даже забыли про яства, так изумил их высокий слог и изысканность похвал. Неужели переяславский князь желает подольститься к Шарукану? А может, в его словах, столь необычных и возвышенных, кроется какой-то тайный смысл?

Святослав не смог удержаться от небрежной усмешки:

– Брат мой, ты ведь не с ромеями речи ведёшь, поэтому выбирай словеса попроще.

Подозрительные глаза Шарукана метнулись к черниговскому князю, затем к толмачу.

Толмач, повинуясь еле заметному кивку Всеволода, перевёл хану слова Святослава.

Дабы гости не обиделись, Всеволод добавил:

– Жена у меня гречанка, дочь византийского императора, поэтому греки частые гости у меня в Переяславле. А у ромеев принято говорить пышно и замысловато.

В глазах у беков появилось невольное восхищение: князь Всеволод, оказывается, состоит в родстве с властителем Византии! С мощью Византийской империи уже столкнулись западные колена половцев, о богатстве державы ромеев половцы были наслышаны от венгров, валахов и печенегов. Шарукан тоже не смог скрыть своего изумления, переяславский князь вдруг стал значительно выше в его глазах.

Святослава Шарукан разглядывал с затаённой недоброжелательностью, помня его дерзкие слова, брошенные половецким послам. Уж не полагает ли черниговский князь, что хан половецкий из страха перед ним прибыл в русский стан!

Святослав, чувствуя на себе пристальное внимание Шарукана, тоже стал приглядываться к хану.

Шарукан был ещё довольно молод, на вид ему было около тридцати лет. Хан был высок и строен, с широкими плечами и узкой талией. Небольшая рыжая бородка обрамляла его подбородок. Тонкий прямой нос и слегка выступающие скулы придавали Шарукану облик сурового аскета, взгляд его тёмных миндалевидных глаз был цепким и недоверчивым. У хана были чёрные, почти сросшиеся на переносье брови, из-под шапки с опушкой из лисьего меха торчали длинные космы пепельно-рыжих волос.

«Ого, как зыркает рыжая каналья! – усмехнулся про себя Святослав. – Глаза словно стрелы!»

Насытившись, Святослав стал более благодушен, в нём опять проснулась его язвительная ирония.

Одежды знатных степняков были очень яркими. Их короткие полукафтаны, длинные плащи из алтабаса[53] имели розовую, голубую и жёлтую расцветку. Узкие штаны половцы носили заправленными в короткие кожаные сапоги с загнутыми носками. Рукава половецких полукафтанов были расшиты узорами в виде чередующихся фигурок зверей и птиц, а также какими-то непонятными значками. Такие же узоры были вышиты спереди, опускаясь широкой полосой от шеи к подолу.

Головы беков венчали круглые полотняные шапочки красного цвета с вышитыми на них белыми зигзагами. На шее у половцев висели золотые цепи с прикреплёнными к ним самоцветами в дорогой оправе.

Особенно много украшений было на хане. Длинные пальцы его были унизаны перстнями, в левом ухе висела золотая серьга с изумрудом, на груди в три ряда лежали ожерелья из золота, среди которых выделялся большой тёмно-красный рубин в золотом окладе, висевший на золотой цепочке, по всей видимости, амулет.

Святослав через толмача стал выспрашивать у хана, какие половецкие орды кочуют по Дону и у Лукоморья, за сколько дней конник может доскакать от верховьев Дона до кубанских степей, в какое время года лучше всего двигаться по степям на юг.

Шарукан насторожился. Насторожились и его беки. Почему это интересует черниговского князя? Уж не собирается ли он навести свои полки на землю Половецкую?

Шарукан принялся рассказывать о необъятности степных раздолий и о многочисленности половецких кочевий, разбросанных там.

– Если князю Святославу угодно совершить путешествие на юг, то ему лучше всего спуститься на ладьях по Днепру до Греческого моря и далее идти вдоль берегов Тавриды в море Хазарское, – молвил хан. – В это море впадает и река Кубань. Идти же напрямик через Степь лишь человеку несведущему может показаться ближе и удобнее. На самом деле от Переяславля до реки Сулы, где кончается Русская земля, целый день пути. От Сулы до реки Псёл два дня пути, и столько же будет до следующей реки Орели. Причём, князь, рек и речушек в степях много, переправа через них отнимает много времени в любое время года.

– Мне бы знать наверняка, в какую пору лета лучше всего двигаться через Степь: до или после солнцеворота? – спросил Святослав.

– Хоть летом, хоть весной пустись в дорогу, князь, тебе не избежать встречи с нашими ордами, – предостерёг Шарукан. – В верховьях реки Псёл кочует курень[54] хана Токсобы. Это очень храбрый батыр! Без выкупа он через свои владения никого не пропускает.

– И тебя, хан, тоже не пропускает? – с хитрой усмешкой обронил Святослав.

Шарукан ухмыльнулся:

– Мы с Токсобой дальние родственники, поэтому я прохожу через его земли свободно и без платы.

Всеволод слушал Шарукана, а сам размышлял: «Цену себе набивает хан, а заодно хочет запугать нас множеством своих сородичей. Ежели верить его словам, велика сила у поганых!»

– За рекой Орелью хан Отперлюк кочует, тоже могучий воин, – рассказывал Шарукан, и толмач быстро переводил его речь на русский язык. – Войско у него такое, что полстепи запрудит. Когда Отперлюк ходил походом на валахов, те с трудом смогли откупиться от него. Ближе к Лукоморью лежат кочевья хана Урюсобы и его братьев. В тех краях это самый сильный хан, все проезжие купцы платят ему дань. По реке Оскол пасёт свои стада хан Елтук. Он имеет двадцать тысяч всадников. Земля дрожит, когда его орда идёт в набег. Южнее, по реке Чир, стоят вежи хана Терютробы, а в низовьях Дона кочует орда хана Бегубарса и всей его родни. Бегубарсу платит дань даже грузинский князь.

Шарукан довольно долго перечислял половецких ханов – своих ближних и дальних родственников, друзей и тех, с кем он был мало знаком, – кочевья которых были разбросаны от Кавказских гор до Днепра.

Святослав внимательно слушал Шарукана, а потом вдруг заявил:

– Велю-ка я своим гридням[55] убить тебя, хан, а твоих людей в полон возьму, дабы в степях попросторнее стало.

Сказано это было Святославом таким серьёзным тоном, что толмач невольно запнулся, прежде чем перевести услышанное на половецкий язык.

Глядя на оторопевших половцев, Святослав громко расхохотался. Затем, резко оборвав смех, он сдвинул брови и произнёс:

– У нас на Руси так говорят: одним камнем много горшков перебить можно. Что мне ваши орды и курени, коль дружина моя сильна! А дань я плачу токмо брату своему, киевскому князю, и не по принуждению, а по законному уложению.

Всеволод поспешил вмешаться, дабы беседа не превратилась в ссору.

– Не забывай, брат, что Шарукан наш гость, – негромко он напомнил Святославу.

Святослав мигом остыл.

– Не гневайся, великий хан, за мои слова, – сказал он. – У русичей речи, как и мечи, прямы.

Шарукан уловил намёк Святослава на изогнутые половецкие сабли, но виду не подал. Хан проговорил с вежливой улыбкой:

– У меня есть брат Сугр, такой же горячий, в любом споре сразу за кинжал хватается. Часто и мне приходится остужать его гнев. – При этих словах Шарукан взглянул на Всеволода. – Русичи испокон веку живут на своей земле, а мой народ испокон веку кочует по разным землям, часто терпя голод и лишения, часто гонимый более сильными племенами. Не одно поколение моих соплеменников ушло в страну предков, прежде чем наши кочевья вышли к берегам Дона. Часть половцев остались на Дону, другие продолжили свой путь на заход солнца и на юг, покуда не достигли Кавказского хребта на юге и Угорских гор на западе. Тогда половецкие орды повернули обратно и соединились все вместе на равнинах между русскими лесами и Греческим морем.

Шарукан просил русских князей не держать на него зла за то, что он ступил на их землю.

– Сегодня я к вам без зова пришёл, завтра вы ко мне вторгнетесь, – добавил хан, бросив взгляд на Святослава.

– Истинно молвишь, великий хан, – кивнул Святослав. – Неисповедимы пути человеков.

На другой день спозаранку половецкие пастухи пригнали к русскому стану двести лошадей. Потом прибыли посланцы Шарукана и сказали, что желает хан заключить с русскими князьями крепкий мир. Пятьдесят знатных половцев во главе с Шаруканом привезли подарки для имовитых русичей.

На этот раз хозяева и гости расположились под открытым небом на разостланных на траве коврах. Бояре Всеволода и Святослава сидели вперемежку с беками и беями Шарукана. Толмачи с ног сбились, поспевая всюду, то объясняя половцам смысл какой-нибудь русской поговорки, то растолковывая русичам тот или иной половецкий обряд.

Шарукан похвалялся своими лошадьми, коих Святослав и Всеволод уже поделили между собой.

– В моём кочевье кони лучших степных кровей, легки, как ветер, выносливы, как сайгаки, а статью своей арабским скакунам не уступят!

На другой день половцы построились по-походному и двинулись на юг, к реке Суле. Русичи взирали на то, как идут на рысях мимо них тысячи половецких всадников на гривастых поджарых лошадях, как катятся повозки с большими колёсами, сминая степную траву, как текут и текут следом за половецкими обозами стада коров и отары овец.

* * *

Светлое Христово Воскресение Святослав праздновал в Переяславле.

Шумно и многолюдно стало во дворце у Всеволода, когда там разместился его брат со своей свитой. В застольях и на выходах к храму только и разговоров было, что о предстоящем походе к Тмутаракани. Впрочем, Всеволод старался отмалчиваться, даже если Святослав заговаривал с ним о выступлении против Ростислава.