Братья Ярославичи

Святослав во всём, пожалуй, кроме силы физической, превосходил старшего брата. Был он изворотлив умом, силён в языках иноземных и во многих знаниях сведущ. Ратного дела Святослав не сторонился и в застолье мог перепить кого угодно, только успевай ему вина подливать. Святослав был любимым сыном великой княгини Ирины, супруги Ярослава Мудрого. Ирина была родом из Швеции. Она обучила Святослава наречию варяжскому и часто называла его варяжским именем Хольти. А у великого князя Ярослава Мудрого любимым сыном был Всеволод.

Всеволод унаследовал от отца густые русые волосы, тонкие губы и нос с едва заметной горбинкой, от матери-варяжки ему достались голубые глаза, белая кожа и спокойный нрав. Ростом и статью Всеволод пошёл в своего деда Владимира Святого. Однако при своей могучей дородности Всеволод имел небольшие ладони и ступни ног, чем радовал отца и мать. В те далёкие времена это считалось признаком царственности и доказательством высокородности. У Святослава руки и ноги тоже были небольшими, но при его невысоком росте это казалось естественным.

С юных лет во Всеволоде проявлялось его неизменное благородство и богопочитание, а также непомерная усидчивость за книгами и тяга к многознанию. Если Святослав запоминал всё сразу и легко, то Всеволод преодолевал все трудности учения терпением и настойчивостью. Часто Всеволод оставался за книгами один, в то время как его старшие братья убегали купаться к Почайне-реке или седлали коней для соколиной охоты.

Когда Всеволод возмужал, князь Ярослав частенько коротал с ним долгие зимние вечера, обсуждая походы и деяния древних греческих царей и полководцев, перечитывая при пламени светильников византийские хроники Георгия Амартола и Прокопия Кесарийского. Из всего прочитанного князь Ярослав пытался уразуметь для себя то непостижимое для непосвящённого ума свойство на примерах из далёкого прошлого уметь делать правильные решения в жизни настоящей. Дабы не повторять чьих-то ошибок, не направлять помыслы свои на заведомо гиблое дело, ко всему подходить с умом, а не с норовом в сердце.

Крепко запомнил Всеволод отцовские наставления. И сейчас, глядя на Святослава, он старался понять: что таит в себе его брат, чего недоговаривает?

«Видать, мне на роду написано разнимать братьев своих, когда они ввергнут нож меж собою, – подумал Всеволод. – На много лет вперёд зрил мудрый отец наш, предрекая мне это».

– Латиняне по всей земле Русской распространились, как саранча, – молвил Святослав. – Поляки в Киеве – как у себя дома. Немцы торговые дворища себе понастроили в Новгороде и Смоленске, у меня в Чернигове отбою от них нет. Церкви латинские растут как грибы то тут, то там! А брат наш Изяслав, сидя на столе киевском, пирует иль гривны[21] считает. За него Гертруда дела вершит.

– Наговариваешь ты на брата нашего, Святослав, – вступился Всеволод за Изяслава. – Вспомни-ка, сколь раз Изяслав ходил в походы то на ятвягов[22], то на голядей[23], то на торков[24]…

– Ну, на торков-то мы втроём ходили, да ещё Всеслава Полоцкого с собой в набег зазвали, – сказал Святослав. – Токмо бежали торки от воинства нашего, не дошло дело до сечи.

– Не возьму я в толк, брат мой, когда и где Изяслав дорогу тебе перешёл, – проговорил Всеволод, вглядываясь в лицо Святослава. – Неужто зуб у тебя на него?

Помрачнел Святослав и хмуро ответил:

– Высоко сидит Изяслав, да низенько мыслит. Думает, стал великим князем на Руси, так воля его – закон. Чужим именьем распоряжается, как своим. По завещанию отцовскому старший брат должен быть праведным судьёй между нами, но не самовластцем!

Не смог догадаться Всеволод о причине недовольства Святослава, пока тот не заговорил о Ростиславе, о том, где он ныне утвердился князем незваным.

– Мстит мне Изяслав за то, что ослушался я его в своё время и не выдал ему Ростислава на расправу, – продолжил Святослав. – А ты выдал бы молящего о защите, брат?

– Не выдал бы, – честно признался Всеволод.

– Как думаешь, справедливо поступил Изяслав, отняв у Ростислава Ростов и Суздаль? – вновь спросил Святослав.

– Высшая справедливость лишь от Бога, – уклончиво ответил Всеволод, – а у смертных человеков иное справедливое устремление может обернуться злом или напастью. Я мыслю, не со зла перевёл Изяслав Ростислава из Ростова во Владимир.

Такой ответ Всеволода не понравился Святославу: изворачивается его брат!

– Может, и не со зла, но и не без заднего умысла, – мрачно заметил Святослав. – Хоть и глуп Изяслав, но подметил, что Ростислав на Новгород зарится и сторонники там у него имеются. Вот и убрал Ростислава подальше от Новгорода, на западное порубежье. Чем это обернулось, ты знаешь, брат. Теперь вот мне предстоит изгонять Ростислава из Тмутаракани…

Почувствовал Всеволод, что наступил момент, когда Святослав выскажет, наконец, цель своего приезда, и насторожился.

Прокашлялся Святослав, затем вымолвил:

– По весне двину полки свои через Степь на Тмутаракань. Призываю и тебя, брат, в помощь. Не ведаю, как дело повернётся. По слухам, дружина у Ростислава сильная. Что скажешь?

– Не могу я немедля дать ответ, с боярами мне посовещаться надо бы, – замялся Всеволод. – Путь в Тмутаракань неблизкий, дорога незнаема.

– Пути до Тмутаракани мне ведомы, – сказал Святослав.

– Вот соберу бояр своих, переговорю с ними, тогда и ответ свой дам, – стоял на своём Всеволод. – А ты, брат, пока отведай угощения моего, с княгиней моей потолкуй. Она давеча о тебе спрашивала, сетовала, мол, забыл про нас князь черниговский. Ты же вдруг тут как тут!

Всеволод засмеялся и похлопал Святослава по плечу. Святослав нехотя улыбнулся.

Держал совет Всеволод со своими самыми верными людьми. По старшинству справа от князя сидели воеводы Ратибор и Никифор, слева – варяг Шимон. Далее расположились на скамьях: Иван Творимирич, Гордята Доброславич и Ядрей, сын Бокши. В сторонке от всех сидел боярин Симеон.

Выслушав князя, бояре недолго размышляли.

– Не будет мира на Руси, покуда жив Ростислав, – сказал воевода Никифор. – Отсюда понятно желание Изяслава, чтобы Ростислав в Тмутаракани остался.

– Но и Святослав справедливого требует, желая вернуть себе Тмутаракань, – возразил боярин Ратибор. – Упрекать его в этом нельзя.

– Значит, по-твоему, друже Ратибор, мне надлежит протянуть руку помощи Святославу. Так? – спросил Всеволод.

– Именно так, княже, – ответил Ратибор.

– Лучше быть с кем-то из братьев своих, нежели в стороне отсиживаться, – сказал Шимон, всегда благоволивший к Святославу. – Сегодня мы черниговцам поможем, завтра они нам помощь окажут.

– Пособить Святославу, конечно, следует, однако не задаром, а за деньги, – высказал своё мнение Ядрей, сын Бокши.

– В таком деле подмога важна бескорыстная, – сказал Ратибор. – Святослав ведь не к польскому князю обращается, а к родному брату.

– Но и за здорово живёшь двигать войско в такую даль тоже неразумно, – нахмурился Всеволод.

– А зачем нам двигать войско? – пожал плечами Ратибор. – Надо уговорить Изяслава сделать это, благо время до весны ещё есть.

– А коль откажется Изяслав? – спросил Всеволод.

– Вот тогда и выступим сами, – промолвил Ратибор.

…Покуда Всеволод совещался со своими боярами, Святослава в это время развлекала застольной беседой княгиня Анастасия. Супруга Всеволода была белолица и темноглаза, с прямым точёным носом, с яркими сочными губами. В прошлом месяце Анастасии исполнилось тридцать лет, но она была всё так же по-девичьи стройна и подвижна. Прежде чем начать потчевать гостя медами да пирогами, княгиня представила Святославу своих детей: тринадцатилетнюю дочь Янку, десятилетнюю Марию и одиннадцатилетнего сына Владимира.

Святославу было ведомо, как любила и почитала Анастасия своего отца, византийского императора Константина Мономаха. По этой причине Анастасия частенько называла своего сына не славянским именем, а отцовским прозвищем Мономах. Всеволод сильно любил свою жену-гречанку и во многом уступал её желаниям. Так, младшая дочь его, Мария, была названа в честь матери Анастасии, а старшая помимо славянского имени Янка имела другое имя – Анна, в честь бабки Всеволода, греческой принцессы Анны, ставшей женой Владимира Святого, отца Ярослава Мудрого.

Немало греков жило при дворе переяславского князя, много приезжало их сюда в летнюю пору: торговые гости, священники, умельцы разные, послы императора… Константин IX Мономах умер в один год с Ярославом Мудрым. Ныне на троне державы ромеев сидит Константин Х Дука, сменивший перед этим ещё двоих недолговечных императоров.

Дворец Всеволода в Переяславле не уступал размерами и великолепием дворцу Изяслава в Киеве. В этих чертогах всё было на византийский манер: и мозаичные полы, и светлые залы, и колонны из белого мрамора, и широкие каменные лестницы…

Анастасия сидела напротив Святослава. На ней было зауженное в талии длинное платье из блестящей тёмно-красной тафты[25], расшитое узорами из золотых ниток. Голову княгини покрывала полупрозрачная паволока[26], стянутая на лбу диадемой с вделанными в неё драгоценными каменьями. Лучи заходящего солнца падали через окно на прекрасное лицо Анастасии, озаряя его мягким розоватым светом. Бериллы и сапфиры то вспыхивали, то гасли на диадеме княгини при каждом движении её головы. Ярко блестели на солнце и ослепительно-белые зубы Анастасии, когда она улыбалась.

Святослав, внимая супруге Всеволода, невольно забывал про стоящие перед ним яства. Он не мог оторвать глаз от её прелестного лица, а мелодичный голос княгини просто завораживал его.

– Почто же ты, князь, супругу свою не взял с собой, к нам направляясь? – молвила Анастасия. – С прошлой Пасхи я не виделась с Одой. Как её здоровье?.. Сыночек твой Ярослав недавно грамотку мне прислал, так я попросила Янку тоже написать письмо Оде, поделиться с нею своими секретами. При последней встрече Ода и Янка очень мило беседовали, как две близкие подруги. – Анастасия подняла кубок с греческим вином. – Твоё здоровье, князь!

Святослав поднял свою чашу.

Терпкое виноградное вино приятно обожгло ему гортань, и сразу разлилось тепло по жилам, а в голове ощутилась странная лёгкость, все тяжёлые мысли враз улетучились. Славное вино у ромеев!

– Видишь ли, милая княгиня, путь мой изначально лежал в Киев к брату Изяславу, весточку одну я хотел ему переказать, – заговорил Святослав. – Однако не по душе пришлись мои речи киевскому князю. Дедовская самонадеянность проснулась в нём! Поругались мы с Изяславом. И понял я тогда, что некуда мне ехать, кроме как к брату Всеволоду. Он ежели и не подсобит, так хоть утешит иль дельное что-нибудь присоветует.

– Не пристало братьям родным ссориться по пустякам, – сказала Анастасия. Она свободно говорила по-русски, без всякого акцента. – Родная кровь не ссорить, а мирить должна.

«Хороши пустяки!» – усмехнулся про себя Святослав, а вслух произнёс:

– Супруга моя жива-здорова. Кабы знала Ода, что я в Переяславль приворочу, непременно со мной в дорогу напросилась бы. Вскружила ты ей голову, княгинюшка, нарядами своими богатыми. С прошлой весны Ода всё шьёт да примеряет, сколь камки[27] и парчи[28] извела на платья, не на одну сотню гривен!

– Оде с её фигурой любое платье к лицу, – улыбнулась Анастасия.

– Да уж не обидел Бог мою жену роскошными прелестями, – согласился Святослав, подумав при этом: «Ума лишь недодал!» – Старшие сыновья мои на равных себя с мачехой держать норовят. Иной раз и пошутят вольно при ней, а то и взглядом смелым обласкают, особливо Роман. А язык у него, что помело!

– Роман у тебя – красавец писаный, княже, – с улыбкой заметила Анастасия. – Хочу я познакомить с ним дочерей своих, покуда кто-нибудь другой на него глаз не положил. От тебя отказу не будет?

– Не будет, княгинюшка, – ответил Святослав. – Дочки твои, что маков цвет!

– Роману ведь пятнадцать ныне исполнилось? – поинтересовалась Анастасия.

– Пятнадцать, – кивнул Святослав. – Дурень дурнем!

– Олег, кажется, на год постарше Романа? – уточнила Анастасия.

Святослав снова кивнул.

– Ежели в Романе удаль сразу бросается в глаза, то в Олеге достоинство проступает, серьёзен он не по годам, – сказала Анастасия, голос и взгляд которой говорили о том, что приглянулись ей сыновья Святослава.

В дальнейшем разговоре Анастасия посетовала Святославу на то, что не отпускает её Всеволод в Константинополь, где она не бывала со времени похорон своего отца.

– Кажется, целую вечность не видела я бухту Золотой Рог, не слышала колоколов Святой Софии, не гуляла по залам дворца во Влахерне, – вздыхала Анастасия, лицо её обрело печальную задумчивость. – Всеволод постоянно находит какие-нибудь отговорки, думает, стоит мне покинуть Русь, так напасти на меня и посыплются. Ну не глупость ли это, Святослав?

– Дорожит тобой Всеволод, – с улыбкой произнёс Святослав, – тебе надо быть ему благодарной за такую заботу.

Облачко лёгкого раздражения коснулось красивого лица Анастасии.

– Такая забота более похожа на тяжкие оковы! – вырвалось у княгини.

В этот миг догадался Святослав, что не всё гладко у Всеволода в отношениях с женой, но виду не подал. В душе Святослав даже согласился со Всеволодом: красавицу Анастасию опасно надолго в дальние дали отпускать. Ведь в царстве ромеев порядка никогда не было, вечно там заговоры и кровь льётся рекой!

– Слышал я от купцов, будто безбожные сельджуки[29] в пределы византийские вторглись с востока и рать их бесчисленна, – сказал Святослав. – Нелёгкая война предстоит ромеям.

– С востока испокон веку накатываются кочевые орды одна за другой, византийские полководцы привыкли к этому, – пожала плечами Анастасия, – а бесчисленных ратей не бывает, князь. До Константинополя сельджуки никогда не доберутся!

– Как знать… – Святослав почесал голову. – Ведь арабы в былые времена осаждали Царьград.

В следующий миг Святослав пожалел о сказанном, заметив по глазам Анастасии, что явно не по душе пришлись ей последние его слова.

«На Руси живёт гречанка Анастасия, детей рожает от русского князя, княгиней русской величается, а сердце её всё же в Царьград стремится, – мелькнуло в голове у Святослава. – Вот так и Ода моя: телом со мной, а думами в Саксонии».

* * *

Задул холодный северо-восточный ветер – листобой. Поредели вершины деревьев под его напором. Потянулись на юг перелётные птицы.

Прячется барсук в норе. Линяет заяц-беляк. Наступает пора гона у лосей, оленей и могучих туров. Недаром на Руси октябрь называли «ревун».

В Покров день, когда припорошило землю первым снежком-легкотаем, собрался князь переяславский в Киев. По уговору со Святославом должен был Всеволод перемолвиться с Изяславом об участи Ростислава. Меч недолго из ножен вынуть, не лучше ли прежде постараться миром договориться с Ростиславом. Может, одумается Ростислав и вновь сядет во Владимире, хотя, конечно, было бы честнее вернуть ему обратно Ростов и Суздаль. Если бы Изяслав помог Святославу вернуть Тмутаракань и не обидел бы при этом Ростислава, то крепкий мир установился бы на Руси.

Об этом размышлял Всеволод, выезжая во главе небольшой дружины через Епископские ворота Переяславля в степь, побелевшую от снега. О том же думал Всеволод в пути, глядя то на густую гриву коня, то устремляя взор вперёд, к темнеющему вдали лесу. В сёлах близ дороги над соломенными кровлями избёнок вьётся дым, тёмные фигурки баб спешат к речке за водой. Скирды сена желтеют на опушке леса. Мир и покой на земле Русской!

Всеволод невольно вздыхает: всегда бы так!

От степняков немало отваливается бед. Не хватало, чтоб ещё князья русские свары меж собой учиняли! С этого и нужно начать разговор с Изяславом. Неужто он не поймёт? Неужто не согласится со Всеволодом?..

На второй день пути вдалеке на холмах над Днепром заблестели золочёные купола храмов, показались крепостные стены и башни на крутых валах. Ветер донёс дальний перезвон колоколов, звонили вечерню.

Всеволод придержал коня, обнажил голову и перекрестился.

…Жил-был в стародавние времена на греческой земле знаменитый оратор Демосфен. Столь искусно умел он сплетать словесный узор, так мастерски мог подать нужную мысль, что не было ему равных в этом деле ни до, ни после него. Речи Демосфена записывались его современниками и служили образчиками красноречия, многие поколения греческих ораторов обучались по ним. Довелось прочитать многие из речей Демосфена и Всеволоду, прекрасно владеющему греческим языком. Искусство убеждения – великое искусство, и правителю без него никак не обойтись.

«Бояр своих я всегда переубедить могу, с послами иноземными речи веду так, что последнее слово всегда за мной остаётся, даже брата Святослава к своему резону подвёл, хотя упрямца такого поискать! – подбадривал себя Всеволод перед встречей с Изяславом. – Плохо, что Изяслав к правильно выстроенным речам не привык, ибо он вокруг себя слышит токмо лесть да ругань. Заставлю-ка я его вступить в спор с самим собой, как мудрец Сократ проделывал!»

Однако ничего не вышло у Всеволода, видать, не зря ему заяц дорогу перебежал при подъезде к Киеву. Не подействовали на Изяслава силлогизмы[30], коими Всеволод стал потчевать старшего брата, не смог он убедить его, в чём хотел, не успел даже толком приступить к убеждению. Изяслав сразу почуял, что Всеволод со Святославом заодно, потому-то он и раскричался на младшего брата так, что хоть уши затыкай. Всеволод знал, что огонь маслом не тушат, поэтому благоразумно помалкивал, а когда утомился Изяслав от гневных речей своих, то он сразу же распрощался с ним.

С мрачным лицом ехал Всеволод по узким улицам Киева. На расспросы бояр своих не отвечал, лишь сердито зыркал на них. Бояре замолкли, брови нахмурили. Чего же такого наговорил Изяслав Всеволоду, что тот ни дня в Киеве провести не пожелал, хотя имеет здесь терем свой?

У Золотых ворот догнал переяславцев Изяславов дружинник верхом на коне и ко Всеволоду обратился:

– Князь, брат твой спрашивает, куда ты поехал на ночь глядя? Погостил бы у него.

– Иль не всё ещё мне высказал князь киевский? – сердито усмехнулся Всеволод.

Дружинник примолк, не зная, что сказать на это.

– Пусть лучше мне ветер в открытом поле песни поёт, нежели родной брат на меня орать будет, – продолжил Всеволод. – Передай Изяславу, что ежели он мудрым князем прослыть хочет, то пусть речи свои на тех невидимых весах взвешивать научится, кои в душе у каждого человека имеются. Слово, как и злато, тоже вес и ценность имеет.

Передал дружинник слова Всеволода Изяславу. К тому как раз супруга пришла. Гертруда вступила в светлицу и прислонилась округлым плечом к дверному косяку, с небрежной улыбочкой глядя на мужа.

Изяслав велел дружиннику удалиться, а сам сел в кресло.

– Ну что, муженёк, перессорился с братьями? – прозвучал негромкий едкий голос Гертруды, в котором слышался едва заметный мягкий акцент.

– О чём ты? – поморщился Изяслав, бросив на жену косой взгляд. – Размолвились мы со Всеволодом, всего и делов!

– Сегодня ты со Всеволодом размолвился, вчера поссорился со Святославом… – Гертруда раздражённо заходила по комнате. – Разума ты лишился, свет мой! Не таковские у тебя братья, чтоб понапрасну обиды терпеть, а ну как оба за мечи возьмутся!

– За меня Бог и Правда Русская[31]! – воскликнул Изяслав и потряс кулаком. – Не посмеют братья мои закон преступить, потому как отцом нашим он составлен и нам завещан.

– Дивлюсь я твоей самоуверенности, муж мой, – проговорила Гертруда, замерев на месте. – Ради власти и богатства люди порой отцов, матерей, братьев жизни лишают, примеров тому множество, а ты за Русскую Правду спрятался и успокоился. Вместо того чтобы клин между братьями своими вбить, ты сам их на себя исполчаешь.

– Не дойдёт у нас до войны, – махнул рукой Изяслав и поднялся с кресла.

Ему вдруг опротивел этот разговор. Разве дойдут его слова до женщины, в роду которой постоянно творились злодейства между кровными родственниками.

– Семена раздора вы уже посеяли, братья Ярославичи, теперь ждите всходов! – гневно бросила Гертруда в спину удаляющемуся Изяславу.

Глава вторая. Не копьём, а умом

В лето 6573 (1065) пошёл Святослав, князь черниговский, на Ростислава.

Повесть временных лет

Гигантской широкой дугой от полноводного Днестра до Верхней Волги раскинулись на южных рубежах Руси холмистые степи, уходившие к обласканным горячим солнцем берегам Сурожского моря[32] и к лесистым предгорьям Кавказа. Немало племён прошло здесь, направляясь с востока на запад, немало сражений видела эта земля. И по сей день белеют черепа и кости людские в степном разнотравье, напоминая о лихих годах.

На заре нашей эры пришли вдруг в движение народы, жившие за Рипейскими горами[33] и на среднеазиатских равнинах. Словно от камня, брошенного в неподвижное озеро, пошли нашествия за нашествием, как круги на воде. Что явилось тем камнем? Эфталиты[34], напавшие на Кушанское царство[35], или кочевники жуань-жуани[36], изгнавшие гуннов[37] из Китая, – неизвестно.

Обширные степи от Дона до Кавказского хребта в те времена занимали аланы[38], соседями которых были сарматы[39], расселившиеся в Крыму и по берегам Днепра. Сарматов потеснили готы[40], обосновавшиеся у берегов Понта Эвксинского[41], а также славяне, захватившие земли в междуречье Днестра и Южного Буга. В ту далёкую пору не обходилось без кровопролитий, когда сосед пытался потеснить соседа, однако до бессмысленных истреблений людей и уничтожения жилищ дело не доходило. Пока не пришли гунны…

Эти жестокие завоеватели с огнём и мечом прошли от гор Тянь-Шаня до Карпат, согнав с обжитых мест многие племена. Гунны разгромили алан и готов. Готы устремились в пределы Римской империи. Аланы укрылись в долинах Кавказских гор. Славяне с равнин ушли в леса.

Гунны не задержались на вновь обретённой земле, направив бег своих коней за Дунай в Европу.

Гуннов сменили не менее воинственные авары[42], пришедшие из глубин Азии. На Дунае авары создали своё разбойничье государство – Аварский каганат. Много зла претерпели от авар окрестные народы, покуда франкский король Карл Великий[43] не положил предел их бесчинствам.

Потом пришли хазары, создавшие своё государство на Волге. Хазары обложили данью камских булгар[44] и буртасов[45], а также славян и многочисленные племена Кавказа. Дольше всех сопротивлялись хазарам аланы, но и они были вынуждены покориться. Господство хазар было долгим, но и ему пришёл конец после поражений, понесённых хазарами от арабов, проникших в приволжские степи через Дагестан. Поход же киевского князя Святослава развеял в прах остатки военной силы Хазарского каганата, обратив в руины хазарскую столицу – город Итиль.

Окрепшая Русь, объединившая под властью киевских князей северо-восточные славянские племена от Ладоги до Буга, вступила в спор с Византией за земли по Дунаю. А из южных степей Руси уже грозил новый жестокий враг – печенеги. В битве с печенегами сложил голову храбрый князь Святослав.

Владимир Святой, сын Святослава, успешно оборонял русские земли от набегов степняков, возводя земляные валы на границе со Степью и строя сторожевые городки. Однако не всегда валы и крепости могли сдержать печенегов, орды которых порой докатывались до самого Киева. Лишь при Ярославе Мудром, сыне Владимира Святого, печенегам было нанесено страшное поражение, почти всё их войско полегло в битве с русичами у стен киевских. На месте той памятной битвы Ярославом Мудрым был выстроен величественный храм Святой Софии. Остатки печенегов бежали в Венгрию и на земли Византии.

Ещё при жизни Ярослава Мудрого русичи столкнулись с другим кочевым народом, пришедшим из заволжских степей. Это были торки. Их кочевья заняли донские и приднепровские степи, освободившиеся после разгрома печенегов. Отдельные печенежские роды и колена, спасаясь от торков, искали защиты у киевского князя. Ярослав Мудрый принял печенегов к себе на службу и расселил кочевников вдоль реки Рось, сделав их заслоном от набегов из Степи. Осевшие в русском пограничье печенеги получили название чёрных клобуков, по цвету своих островерхих шапок.

Вскоре торков начали теснить новые пришельцы с юга – воинственные кипчаки[46]. Торки пробовали сражаться с ними, но были разбиты. Отчаявшись справиться с кипчаками, торки предприняли набег на Русь. Это случилось в том же году, когда умер Ярослав Мудрый. Изяслав и Всеволод Ярославичи дали отпор торкам. Несколько лет спустя русские князья сами совершили поход против торков. В конном строю и на ладьях по Днепру двинулись рати киевского князя Изяслава и Всеслава Полоцкого. У впадения в Днепр реки Трубеж к ним присоединились дружины Святослава и Всеволода.

Конные дозоры торков донесли до своих кочевий весть о том, что большое русское войско углубилось в степи. Торки стали поспешно сворачивать шатры. На местах их стоянок русичи находили лишь тёплую золу от очагов. Много дней гнались за кочевниками русские полки и наконец настигли их во время отдыха. Обессилевшие торки почти не сопротивлялись: многие из них сдавались в плен вместе с жёнами и детьми, прочие бежали дальше в холодные осенние степи. Пленённых торков русские князья расселили в Поросье рядом с чёрными клобуками, повелев им охранять южные рубежи Руси. Случилось это в 1060 году от Рождества Христова.