Пришельцы с планеты Марс. Перевод с немецкого Людмилы Шаровой

Вскоре Грунте и Зальтнеру стало ясно, что марсиане духовно несравненно выше самых цивилизованных людей на Земле, хотя они еще не могли постигнуть, насколько далеко зашла их высокая цивилизация и что это означает. Чувство оскорбленного самолюбия, вполне естественное, когда гордость немецкого ученого вынуждена была склониться перед более высоким интеллектом, поначалу привело к натянутости отношений. Но земляне были не в состоянии долго противостоять превосходящей природе марсиан. И очень скоро их неприяние уступило место безраздельному восхищению этими высшими существами. Зависть или стремление сравняться с ними не возникли у людей, потому что им в голову даже не пришла мысль, что они могут поставить себя на один уровень с марсианами.

Следует признать, что марсиане относились к ним как к детям, на глупость которых ласково смотрели свысока, одновременно воспитывая и обучая. Но Грунте и Зальтнер ничего этого не замечали. Ведь марсиане, по крайней мере те, что были на острове, были слишком умны и тактичны, чтобы когда-либо напрямую заявить о своем превосходстве. Они ненавязчиво поправляли неизбежные ошибки своих гостей с извиняющейся улыбкой и сумели все представить так, что земляне считали свои успехи результатом их собственных усилий.

Чудеса техники, окружавшие исследователей на каждом шагу на острове, переносили их в новый мир. Они чувствовали себя в положении людей, которым невероятно повезло встретить могущественного волшебника, перенесшего их из настоящего в далекое будущее, в котором человечество поднялось на более высокий уровень развития. Самые смелые их мечты о науке и технике будущего были превзойдены. От тысячи маленьких автоматических удобств повседневной жизни, которые заменили марсианам всех личных слуг, до гигантских машин, которые за счет солнечной энергии поддерживали марсианскую станцию в подвешенном состоянии на высоте шести тысяч километров. Неисчерпаемое множество новых фактов вызывали все новые и новые вопросы. Хозяева охотно предоставляли информацию своим гостям, но в большинстве случаев было невозможно объяснить им принцип действия или концепцию, так как для этого были необходимы знания многих предшествовавших научных открытий и теорий. Грунте был очень осторожен в своих вопросах и не спрашивал многого; он старался найти свой собственный путь, как только видел, что объяснение марсиан выходит за рамки его собственных знаний. У Зальтнера на этот счет было гораздо меньше колебаний. «Неразумно стесняться того, что мы многого не знаем, – говорил он, – мы тут находимся в положении диких индейцев, и то, чего мы не понимаем, – это болезнь, от которой есть лекарство.»

Когда Хил впервые объяснил им устройство, с помощью которого марсиане ослабляют силу земного тяготения в своих комнатах, и Грунте, поджав губы, погрузился в глубокую задумчивость, Зальтнер просто сказал: «Просто лекарство» и на вытянутых руках поднял Грунте вместе со стулом, на котором тот сидел, над своей головой. Для этого ему не требовалось прилагать особых усилий, поскольку земной вес в ослабленном гравитационном поле уменьшался на треть, но марсианам он показался необыкновенным силачом.

Комната, примыкающая к двум спальням Грунте и Зальтнера, была устроена особым образом для комфортного общения марсиан с людьми. Поскольку уменьшение силы земной гравитации, необходимое марсианам для облегчения их передвижения, плохо переносилось Грунте и Зальтнером, она была разделена на две части линией, проведенной на полу – Зальтнер назвал ее «черта». Абарический аппарат можно было отключить в той половине комнаты, которая граничила с жилыми помещениями людей, в то время как в оставшейся части контр-гравитация была установлена на уровне, к которому привыкли марсиане. Марсиане, когда посещали немцев, останавливались у проведенной черты. Их гости обставили свою половину комнаты мебелью, которую по их желанию марсиане охотно предоставили, и теми немногими предметами, которые были спасены с воздушного шара. Конечно, эта обстановка была весьма ограничена и состояла из рабочего стола, нескольких книг, письменных принадлежностей и привезенных экспедицией инструментов, поскольку исследователи хотели по-возможности пользоваться только тем, к чему привыкли. Что касается других удобств повседневной жизни, то они не только зависели от оборудования и привычек марсиан, но вскоре нашли их настолько более выгодными и удобными, что с удовольствием думали о том, как бы переправить их на свою родину.

Зальтнер, который среди спасенных вещей обнаружил свой фотоаппарат, с трудом нашел достаточно времени, чтобы сфотографировать все марсианские предметы обстановки и новые формы декора, картины, произведения искусства и домашние растения. Он специально изучал автоматы, механизм действия которых он пытался постичь и который марсиане объясняли ему снова и снова.

Се, заботливая сиделка Зальтнера при первом пробуждении, которая всегда была в приподнятом настроении, с готовностью отвечала на все его вопросы. Каждый день она проводила большую часть времени в общей гостиной и в любой момент оказывала гостям необходимые услуги. При этом Зальтнер редко видел Ла, в большинстве случаев только вечером, когда марсиане обычно прибывали большой компанией. Кроме того, Ла предпочитала держаться в тени, хотя ему часто казалось, что ее большие глаза задумчиво смотрят на него. Однако Ла часто прерывала его оживленную беседу с Се, поддразнивая его. Поскольку беседы обычно проходили при включенных телефонах, всегда можно было слышать их в другой комнате, и при желании любой мог присоединиться к разговору; в этом не было ничего необычного. Если кто-то неожиданно включался в беседу и прерывал говорившего, никто не обижался.

Языковые уроки, особенно между Ла и Зальтнером, не возобновились. В течение нескольких дней после несчастного случая Ла был необходим полный покой, а когда она пришла в себя, то обнаружила, что взаимопонимание между людьми и марсианами уже достигло достаточного уровня. Но Ла использовала свой невольный досуг для того, чтобы подробно изучить разговорник Элла, а также те немногие справочники, которые исследователи захватили с собой в экспедицию.

Несмотря на впечатление, которое произвела на Зальтнера прекрасная Се, его мысли всегда возвращались к более тихой, мягкой Ла, и он всегда испытывал легкое разочарование, когда не находил ее в комнате. Часто слыша ее глубокий голос, он еще больше скучал по ней.

Сдержанность Ла не была безосновательной. То, что и она, и Се могли покорить сердце Зальтнера, было очевидно для них обоих как только они пришли к заключению, что человек способен влюбиться. Но то, что Се казалось чрезвычайно забавным, Ла не могла считать безобидным. «Бедняга», с которым Се общалась очень шутливо, предстал перед Ла в ином свете, когда он, работая в своей стихии, делал то, что превосходило возможности нуме.

Ла не могла забыть чувства, которое она испытала в тот момент, когда в его сильных объятиях она поднималась наверх из мрачной пропасти. И поэтому для нее оставалось неизменным, что эта игрушка благородных нуме, даже если это землянин, все же была живым существом, хотя не равным им духом, но, возможно, равным сердцем. В ее душе боролось двойное чувство: она старалась не обидеть его холодностью и отказом, и в то же время не хотела вызывать в нем чувства, которые могли причинить ему только боль. Кто может знать, что чувствуют человеческие сердца? Возможно, чувства землян были гораздо сильнее, чем их разум. И Ла была слишком благодарна Зальтнеру, чтобы не думать за него о том, чего он, вероятно, не понимает. Но как ей себя вести?

Если бы Зальтнер был марсианином, Ла не нужно было бы проявлять осторожность. Тогда бы он знал, что ее доброта и даже нежность не означают ничего, кроме эстетической игры интеллектуальных умов, которая не может ограничить свободу личности. Но как земляне могут думать в этом случае? Можно ли предполагать, что их моральные ценности одинаковы? И сможет ли он, человек, дикий землянин, понять, что значит неограниченная свобода для благородного нуме? И не рисковал ли он попасть с Се в такую же сеть, от которой она пыталась его уберечь в отношении себя?

Когда она поделилась с Се своими опасениями, та лишь рассмеялась.

– Но Ла, – сказала она, – ты слишком все усложняешь! Он всего лишь человек! Это ужасно смешно, когда он старается быть таким обходительным.

– Но ты не можешь знать, – ответила Ла, – смешно ли ему самому. Животное, которое мы дразним, часто кажется нам чрезвычайно смешным, но меня всегда не оставляет мысль, что, возможно, оно горько страдает при этом. А это человек – мы все-таки должны помнить…

– Я никогда еще не видела никого в ледяной пропасти, – сказала Се, – но я не думаю, что тебе стоит беспокоиться о нем. Однако если тебе от этого станет легче, то дай ему понять, что ты имеешь в виду…

– Но я не хочу его обидеть.

– Тогда мы сделаем это вместе. Мы обе вступим в игру.

– Как ты думаешь, землянин эту игру поймет?

– Ну, если он такой глупый…

– Мы ничего не знаем о его взглядах.

– Значит мы втроем будем просвещать друг друга. Жаль, что мрачный Грунте не может принять в этом участие. Хочешь включить и его?

– Я подумаю над этим.

Ла вернулась к своим занятиям. Се прошла в гостиную, где нашла Зальтнера, занятого рисованием марсианских предметов.

– Когда я, наконец, вернусь в Германию со своими рисунками, – воскликнул он довольно, – я стану знаменитым. Марсианское должно стать модным. Я открою мастерскую марсианских товаров. Жаль только, что у нас не будет настоящих материалов. Например, что это за чудесная ткань, из которой сделана ваша вуаль? Вышивка на ней образует сверкающие звезды, которые нигде не касаются друг друга; нигде нет видимого основания, которое удерживало бы их вместе. Кажется, будто вокруг вас плывет облако искр.

– Так и есть, – сказала Се, смеясь, – но они не горят, уверяю вас! Подойдите поближе, ведь я не могу зайти за черту.

Се, занятая какой-то ручной химической работой, расположилась, как это обычно предпочитали марсиане, на одном из низких диванов, а Зальтнер стоял перед мольбертом, который он соорудил собственными руками. Он отложил карандаш и подошел к Се, которая придвинула свой диванчик вплотную к краю земного гравитационного поля.

– Протяните ко мне свои руки, – сказала Се.

Она взяла один конец длинной вуали и связала им руки Зальтнера. Ткани не было видно вообще. Даже сейчас казалось, что вокруг его рук искрится поток света.

– Вы что-нибудь чувствуете? – спросила Се.

– Теперь, когда вы убрали пальцы, ничего. Эту ткань вообще можно чувствовать?

– По крайней мере, не такой грубой кожей, как у вас, людей.

Зальтнер поднес свои связанные руки с вуалью к губам.

– Но, – сказал он, – губами я чувствую, что между моей рукой и ртом что-то есть.

– А теперь попробуйте проявить свою гигантскую силу и разнимите руки.

– О, мне будет очень жалко повредить это облако искр.

– Просто попробуйте.

Зальтнер попытался раздвинуть руки, но чем сильнее он тянул, тем туже затягивался узел, и теперь он заметил, как маленькие звездочки впиваются в его кожу.

– Видите, – сказала Се, – ткань не рвется, по крайней мере, она может выдерживать колоссальные нагрузки. Эти невидимо тонкие нити, каждая из которых может выдержать вес в сотню килограммов, являются незаменимым компонентом для многих наших аппаратов. Так что теперь вы связаны и не можете уйти без моего разрешения.

– Я вовсе не прошу об этом, мне здесь необыкновенно нравится, – сказал Зальтнер и склонился к спинке дивана, на которую положил свои связанные руки.

Се взяла его голову в свои руки и наклонила к себе, глядя в его глаза, словно пытаясь понять его мысли.

– Вы действительно глупы, вы, люди? – внезапно спросила она.

– Не совсем, – улыбаясь сказал Зальтнер, наклоняясь еще ниже.

– Ах эта черта! – со смехом воскликнула Се, мягко оттолкнув его голову назад. – Дайте мне свои руки.

Она мгновенно развязала узел и снова взялась за стеклянные палочки, которыми она что-то перемешивала в стеклянном сосуде.

– Вы все еще не сказали мне, – сказал Зальтнер, возвращаясь к своему мольберту, – что это за вышивка на ткани.

– Это совсем не вышивка, это делла – как бы это объяснить? Она изготовлена из маленьких кристаллов, которые образуются в раковинах.

– Тогда что-то похожее на наш жемчуг…

– Но они светятся сами по себе. А сама ткань… это делает лис.

– Лис? А это что такое?

– Лис – это паук, он плетет почти невидимую паутину.

– И как вы их находите? Как затем вы прядете нити?

– Очень просто. В поляризованном свете и с помощью специальных машин. И делла не прикреплены к ткани, а лежат в углублениях между ее тонкими слоями.

– Вы называете делла кристаллами – как это возможно, что они постоянно светятся, как наши светлячки?

– Конечно, время от времени их нужно помещать в радиационную ванну, после этого они снова светятся в течение нескольких дней.

– В радиационную ванну?

– Да, там они подвергаются сильному искусственному облучению. Свет отсоединяет некоторые химические вещества кристаллов друг от друга, а когда они затем медленно воссоединяются, происходит самосвечение.

– То, что мы называем фосфоресценцией. И что у вас там за поделки?

Се ответила не сразу. Она делала в уме подсчеты, связанные с ее работой, глядя на секундную стрелку комнатных часов.

Тут в телефонной трубке раздался треск и сразу же послышался голос Ла. Она поинтересовалась, могут ли «люди» поговорить с несколькими островитянами.

– Я с удовольствием побеседую с ними, – сказал Зальтнер. – Моего друга здесь нет, но я сейчас ему позвоню.

Глава 12. Астронавты

Грунте был занят измерениями на острове. Что особенно удивило его, а также Зальтнера, так это то, что карта Земли, наблюдаемая с воздушного шара, совсем не была видна на поверхности самого острова. Как марсианам вообще пришла в голову идея создать такую гигантскую карту, и каким удивительным способом она была изготовлена? Но именно об этом исследователи не смогли получить никакой информации в ответ на свои вопросы.

Грунте предпочитал проводить как можно больше времени на открытом воздухе, изучая как технические сооружения острова, так и природные явления на Северном полюсе. С помощью марсиан он уже совершал морские прогулки по внутреннему морю, а также к противоположному берегу, но не нашел больше никаких следов Торма. Он заметил, что полярный остров, благодаря своему скрытому положению между другими более высокими островами, совсем не виден с берегов бассейна и, таким образом, защищен от случайного обнаружения. Как бы серьезно ни занимали его эти занятия, для него это было также удобной уважительной причиной держаться подальше от комнаты для бесед. Ведь здесь большую часть дня присутствовали Се или Ла, а иногда и одна из женщин, живущих на острове. Бремя разговоров с ними Грунте с удовольствием возложил на Зальтнера, который с удовольствием согласился. При этом он был уверен, что за стенами станции не встретит ни одну из дам. Вне абарического поля их пребывание снаружи было слишком трудным для них; и они хорошо знали, что неуклюжая походка и сутулая поза под действием земного притяжения нисколько не способствовали их привлекательности. Марсиане не любили показывать свою физическую слабость, особенно перед людьми, которые чувствовали себя здесь в своей стихии.

Поскольку Зальтнер знал, что Грунте находится поблизости, он мог легко связаться с ним.

Число марсиан на острове было немалым, возможно, их было около трехсот человек, в том числе двадцать пять женщин, но без детей. Образ жизни этой колонии не соответствовал обычаям марсиан на их собственной планете; здесь селились не семьями, а колонисты представляли собой отборный отряд с военной организацией, такой, какой марсиане создавали на Марсе для выполнения важных общественных работ. Но и здесь была учтена потребность нуме в максимально возможной индивидуальной свободе. Они объединялись в группы в соответствии со своими личными склонностями, а затем группа выбирала себе жилище на острове. Каждую из этих групп возглавлял один из старших чиновников, который распределял порядок работы. Ему помогала одна из женщин, которая была ответственной за домашнее хозяйство группы, следила за распределением продуктов и проверяла регулярное функционирование торговых автоматов, в то время как каждый член группы посвящал определенное количество времени обслуживанию этих автоматов.

Заботу о двух гостях взяли на себя группы инженера Фру и врача Хила, в которые входили Ла и Се. Естественно, что Зальтнер и Грунте имели дело в основном с членами этих групп, к которым в качестве ежедневных гостей присоединялся директор колонии Ра. До сих пор они лишь изредка контактировали с другими группами.

Марсиане, которые собирались нанести визит гостям сегодня, принадлежали к группе инженера Йо, усилиям которого Грунте и Зальтнер были главным образом обязаны своим спасением. Конечно же, путешественники не преминули выразить ему свою искреннюю благодарность при первой же встрече.

Вместе с ними появилась Ла. Она подошла к Зальтнеру первой и с очаровательной улыбкой протянула ему руку через «черту». Но прежде чем Зальтнер смог завязать с разговор с Ла, Се отвела ее в сторону. Пока Йо общался с Зальтнером, обе женщины тихо, но оживленно разговаривали, после чего Се вышла из комнаты. Йо приветствовал Зальтнера в своей открытой, несколько грубоватой по марсианским меркам манере и назвал имена своих спутников. Каждый из них здоровался по марсианскому обычаю, слегка приподнимая левую руку и медленно разжимая и сжимая пальцы. Зальтнер показал прогресс в своем образовании, ответив на приветствие тем же жестом. Марсиане, однако, не хотели уступать ему в вежливости и поочередно пожали ему правую руку на немецкий манер, не подавая виду, что эта варварская церемония их забавляет. При этом они проявляли осторожность, чтобы не пересечь черту, за которой начиналось гравитационное поле Земли.

По приглашению Зальтнера все заняли свои места за широким столом в центре комнаты. В связи с большим количеством встреч, помещение было организовано таким образом, что по всей длине комнаты стоял большой стол, один конец которого нависал над «чертой». Здесь были места для двух немцев. В часы посещения, но особенно вечером, когда заканчивалась дневная работа, здесь всегда собиралась большая компания. Затем во время общих бесед подавали легкие напитки. Соблюдение этих часов общения стало устоявшимся обычаем на станции. С другой стороны, трапезы, которые действительно служили для утоления голода, никогда не проходили вместе; марсиане считали это неприличным. Во время еды каждый отгораживался от других, и сам факт, что Зальтнер и Грунте ели вместе, казался марсианам признаком ярко выраженной животной природы людей. По их мнению, насыщение – это физическая активность, которой не место в обществе; в обществе разрешены только эстетические удовольствия. Еда и питье могли быть отнесены к эстетическим удовольствиям в той мере, в какой они соответствовали чистому наслаждению вкусом, но не тогда, когда они были предназначены для насыщения и удовлетворения физических потребностей.

Ла, которая теперь заняла место хозяйки, дала разрешающий знак и марсиане открыли маленькие коробки на столе и достали палочки, которые в них лежали.

Использование этих палочек было прекрасной заменой того удовольствия, которое люди получают от курения, легкой игрой, которая умеренно возбуждает чувства и успокаивает нервы, тем самым создавая состояние душевного комфорта. Но это имело то преимущество перед курением, что не портило воздух и не мешало другим присутствующим. Палочки состояли из капсул размером и формой с маленькие карманные часики, которые свободно крепились к легким алюминиевым стержням и таким образом удобно перемещались вперед-назад. Когда подносили капсулу ко лбу, держа стержень в руке, через тело проходил слабый, приятно возбуждающий переменный ток, вызывая легкое освежающее чувство. Поглаживание палочками лба и висков было очень изысканным времяпровождением. При этом на капсуле возникала нежная игра красок в зависимости от величины сопротивления ткани и от вида прикосновения. Манипуляции с палочками были необыкновенно разнообразны. Видя, какими изящными и деликатными были движения, с которыми Се и Ла обращались с палочками, Зальтнер дал этим инструментам название «нервные веера».

– Я очень рад, – сказал Йо, постукивая палочкой по лбу, – что господин бат снова здоров. Я на это не надеялся, когда мы вытаскивали вас из-под шара. Боюсь, у меня было мало времени, чтобы побеседовать с вами, и я бы хотел услышать что-нибудь о вашем воздухоплавании.

– Я надеюсь, что у нас еще будет такая возможность, – ответил Зальтнер.

– Боюсь, что нет, – ответил Йо. – Я, собственно, пришел попрощаться. Завтра мы улетаем домой.

– Как? – изумленно спросил Зальтнер.

Йо указал палочкой на место на полу и сказал: «Ну».

Зальтнер не сразу догадался, что движение Йо указывает на Марс, так как невольно он всегда представлял себе путешествие к Марсу как полет вверх. Но Марс сейчас находился под горизонтом, и именно туда указывал Йо.

– Вы должны полететь с нами, – сказал Йо с улыбкой. – Там, на Марсе, у нас все совсем по-другому, не так, как на тяжелой Земле, где нужно постоянно остерегаться выйти наружу.

– Спасибо, – ответил Зальтнер, – но я боюсь, что на Марсе я буду слишком высоко прыгать, что может выглядеть по крайней мере странно. Мне, разумеется, было бы очень интересно познакомиться с вашей замечательной родиной, но вы уверены, что землянин может существовать вместе с вами на Марсе?

– Конечно, может, – сказал один из присутствующих марсиан, – и гораздо лучше, чем мы на Земле. Я убежден, что вы скоро привыкнете к меньшему весу, а также к более разреженному воздуху. Оба фактора в определенной степени компенсируют друг друга в своем воздействии на организм, и к вашему сведению воздух у нас относительно богаче кислородом, чем здесь. Иначе, как было бы возможно, чтобы жители обеих планет имели такое необыкновенное сходство?

– Я очень благодарен за этот комплимент, – ответил Зальтнер, – но наша экспедиция не была рассчитана на такое длительное путешествие, и мы должны сначала подумать о возвращении домой.

– Вам, наверное, будет здесь одиноко, – вмешалась в разговор Ла.

– Как, – удивленно спросил Зальтнер, – вы тоже улетаете?

– Еще не завтра, но очень скоро – если перевести на ваше времяисчисление в земных днях – то в ближайшие две недели мы почти все покинем Землю.

– Но я впервые слышу об этом.

– Потому что мы вообще не говорили о будущем…

– Это правда. Настоящее было слишком красивым и слишком впечатляющим…

– Ну, не впадайте в меланхолию! И потом, это ведь само собой разумеется, что зимой мы здесь не остаемся, за исключением охраны.

– Какой охраны?

– Мы ожидаем их со следующим транспортом с Ну, – сказал Йо, – Это наша смена – всего двенадцать человек, которые проводят здесь зиму и охраняют остров. Мы не можем продолжать работу зимой, а обогревать весь остров было бы слишком дорого.

– А летом вы вернетесь?

– Мы или другие.

– И я думаю, что вам лучше провести полярную ночь не здесь, на острове, а у нас. Там, на Марсе, где мы живем, будет наше замечательное позднее лето. И когда солнце снова взойдет здесь, на Северном полюсе, вы покинете Марс и вернетесь сюда в мае. Это как раз подходящее время для полюса – и тогда, я думаю, вы будете знать, как привести своих друзей с Марса к соотечественникам. Но прямо сейчас вам нет надобности лететь с Йо, мы покинем Землю с последним кораблем.

Ла сказала все это Зальтнеру. И когда она так ласково смотрела на него, ему казалось, что иначе и быть не может, что он должен отправиться на Марс вместе с ней. Но что на это скажет Грунте?

Однако ни Зальтнер, ни Грунте еще не говорили с марсианами об их ближайшем будущем. В сложившихся обстоятельствах это происходило по разным причинам. Главная причина, однако, заключалась в том, что марсиане до сих пор намеренно избегали разговоров на эту тему, возможно, сами того не осознавая. Сами они еще не приняли решения. В ответ на первую краткую депешу на Марс об обнаружении людей, центральное правительство марсианских государств заявило, что сначала необходимо наблюдать и исследовать пришельцев и сообщить о результатах. Отчет о результатах наблюдения был отправлен недавно, но ответ еще не пришел. Поэтому марсиане избегали любых намеков на дальнейшую судьбу своих гостей, и как только Грунте и Зальтнер пытались задать вопрос на эту тему или высказать пожелание, они обходили его уклончивым ответом. Если же марсиане не хотели отвечать на какой-либо вопрос, людям было совершенно невозможно заставить их это сделать. Легкость, с которой обитатели станции направляли разговор в нужном направлении, и превосходство их воли были настолько велики, что люди вынуждены были следовать за ними и при этом едва замечали, что их ведут.