Кукла на цепочке

Я вошел в отель.

Помощник управляющего заметил меня, едва я повесил плащ. Его изумление выглядело искренним.

– Вернулись?! Из Зандама?! Так скоро?!

– Такси попалось быстрое, – объяснил я и направился в бар.

Там заказал ординарный можжевеловый джин и «Пильзнер», а после медленно пил то и другое, предаваясь раздумьям о ловких мужчинах с пистолетами, о торговцах наркотой, о психически ущербных девушках, о соглядатаях, прячущихся за куклами, а еще о пешей и автомобильной наружке, о шантажируемых полицейских, о продажных администраторах, о швейцарах, о визгливых шарманках. Все это не складывалось ни во что осмысленное. Неужели я недостаточно провокативен? Увы, напрашивается вывод, что придется еще разок посетить склад, нынче же ночью, – разумеется, не поставив в известность Белинду…

И тут я впервые поднял взгляд на стоящее передо мной зеркало. К этому меня подтолкнул не инстинкт, не какое-то там шестое чувство. Все проще: уже не первую минуту мои ноздри щекотал аромат духов, который я наконец идентифицировал как сандаловый, а поскольку к этому запаху я неравнодушен, возникло желание посмотреть на его источник. Старая добрая привычка всюду совать свой нос, ничего более.

За столиком сразу позади меня сидела женщина, перед ней стоял бокал с напитком, а рука держала газету. Это мне показалось, что ее взгляд уткнулся в газету, как только мой устремился к зеркалу? Но ведь я не принадлежу к числу любителей воображать подобные вещи. Она точно смотрела на меня.

Незнакомка в зеленом пальто выглядела молодо; над копной белокурых волос, похоже, потрудился свихнувшийся парикмахер. Амстердам так и кишит блондинками, старающимися любыми способами привлечь мое внимание…

– Повторите, – сказал я бармену.

Оставив напитки на столике возле барной стойки, я неторопливо двинулся к выходу. Мимо девушки прошагал с таким видом, будто заблудился в своих мыслях, даже не покосился на нее. Пересек фойе, вышел на улицу. Штраус не пережил пытки шарманкой, зато старик выдержал пытку дождем; сейчас он демонстрировал свою католичность, крутя «Милый, милый берег Лох-Ломонда». Попробуй он это проделать в Глазго на улице Сошихолл, от него и от шарманки через четверть часа осталось бы лишь блеклое воспоминание.

Юные меломаны исчезли, что могло свидетельствовать как об их антишотландской, так и, наоборот, прошотландской настроенности. На самом деле их отсутствие, как мне еще предстояло выяснить, означало нечто совсем другое. Все улики были у меня перед глазами, а я их не заметил, и по этой причине многим людям предстояло погибнуть.

Старик увидел меня и выразил удивление:

– Минхеер говорил, что пойдет…

– В оперу. И я пошел. – Я сокрушенно покачал головой. – Примадонна пыталась взять верхнее «ми» – и схлопотала сердечный приступ. – Я похлопал его по плечу. – Без паники. Мне только до телефонной будки дойти.

До гостиницы я дозвонился сразу, но затем пришлось ждать, когда в номере возьмет трубку Белинда.

– Алло? – Голос недовольный. – Кто это?

– Шерман. Живо сюда.

– Сейчас? – Тон сменился на жалобный. – Вы меня из ванной выдернули.

– Это печально, но я не могу находиться разом в двух местах. Ты и так слишком чиста для грязной работенки, которую предстоит выполнить.

– Но Мэгги спит!

– Значит, придется разбудить, если не хочешь нести ее на руках.

Обиженное молчание.

– Через десять минут вы должны стоять у моего отеля, ярдах в двадцати от входа.

– Но ведь ливень хлещет! – не прекращала причитать Белинда.

– Уличные леди не боятся промокнуть. Скоро отсюда выйдет девушка. Рост, возраст, фигура, волосы – как у тебя…

– Но в Амстердаме таких девушек, наверное, тысяч десять…

– Эта красивая. Конечно, не такая красивая, как ты, но все же. У нее тоже зеленое пальто, зонтик в тон, духи с ароматом сандала и… на левом виске неплохо замазанный синяк, который я ей поставил вчера.

– Неплохо замазанный? Вы нам никогда не рассказывали, что деретесь с девушками.

– Не могу же я помнить все несущественные детали. Проследите за ней. Когда она доберется, куда ей нужно, одна из вас останется на месте, а другая доложит мне. Нет, сюда вам нельзя, ты же знаешь. Встретимся в «Старом колоколе» на дальнем углу Рембрандтплейн.

– Что вы там будете делать?

– Это паб. По-твоему, что люди делают в пабах?

Когда я вернулся, девушка в зеленом пальто сидела на прежнем месте. Я подошел к стойке администратора, попросил бумагу для заметок и расположился за столиком, где ждали меня напитки. Девушка в зеленом находилась не далее чем в шести футах, аккурат сбоку; практически не подвергаясь риску разоблачения, она будет прекрасно видеть, чем я занимаюсь.

Я достал бумажник, из него извлек счет за предыдущий ужин, расстелил его на столе перед собой и стал записывать на листке. Через несколько минут с негодованием бросил ручку на стол, а листок скомкал и швырнул в стоявшую рядом корзину для мусора. Взял другой листок и, похоже, опять пришел к неудовлетворительному выводу. Так повторилось несколько раз, затем я закрыл глаза и без малого пять минут просидел, подперев голову кулаками, – изображал глубочайшую сосредоточенность. На самом деле я тянул время. Белинде сказано «через десять минут», но, если за этот срок она успеет вылезти из ванны, одеться и прибыть сюда вместе с Мэгги, это будет означать, что в женщинах я разбираюсь куда хуже, чем полагал.

Я снова принялся черкать, комкать и бросать, и так прошло минут двадцать. Осушив оба стакана, я встал, пожелал бармену спокойной ночи и ушел. Но недалеко – сразу за винного цвета плюшевыми шторами, что отделяли бар от фойе, стал ждать, осторожно подглядывая в щель между стеной и тканью.

Девушка в зеленом пальто встала, подошла к стойке, заказала напиток, а затем непринужденно опустилась на стул, только что мною освобожденный, спиной ко мне. Оглядевшись и решив, что за ней никто не наблюдает, так же непринужденно сунула руку в корзину и взяла верхний комок. Пока она разглаживала листок на столе, я беззвучно приближался к ней. Теперь я видел ее лицо сбоку – оно вдруг окаменело. Я даже мог прочесть ту записку: «Только самые любопытные девицы роются в мусорных корзинах».

– Это же секретное сообщение на всех остальных бумажках, – сказал я. – Добрый вечер, мисс Лемэй.

Девушка повернулась ко мне. Она неплохо потрудилась, чтобы изменить естественный оливковый оттенок кожи, но никакие кремы и пудры не смогли бы скрыть румянец, разлившийся от линии волос на лбу до шеи.

– О боже! – восхитился я. – Какой прелестный оттенок розового!

– Простите, я не говорю по-английски.

Я очень мягко прикоснулся к синяку и ласково сказал:

– Амнезия, результат сотрясения мозга. Не беда, это пройдет. Как голова, мисс Лемэй, не болит?

– Простите, я…

– Не говорите по-английски. Да-да, я слышал. Но неплохо понимаете, правда? Особенно написанное. Ах, до чего же приятно нам, старикам, видеть, что современные девушки способны так мило краснеть. Правда-правда, у вас это очень мило получается.

Девушка в замешательстве встала, смяв бумажки в кулаке. Может, она и держала сторону злодеев – а кому, если не злодеям, нужно было помешать мне в аэропорту? – но я не мог не испытывать жалости. Была в ней какая-то слабость, беззащитность. Из нее бы получилась искусная актриса… Но искусные актрисы зарабатывают свой хлеб на театральных подмостках или на киносъемках.

И тут ни с того ни с сего я подумал о Белинде. Две за один день? Явный перебор. Глупею, что ли?

Я кивнул на бумажки и ехидно произнес:

– Можете оставить себе, если хотите.

– Это? – Она посмотрела на бумаги. – Я не хочу…

– Ха! Проходит амнезия!

– Прошу вас, не…

– У вас парик сползает, мисс Лемэй.

Она машинально вскинула руки к парику, затем медленно свесила их вдоль туловища и закусила губу. В карих глазах читалось нечто близкое к отчаянию. Я снова заметил, что не очень-то горжусь собой. Малоприятное ощущение.

– Пожалуйста, оставьте меня в покое, – попросила она, и я шагнул в сторону, уступая дорогу.

Какое-то мгновение девушка смотрела на меня, и могу поклясться, что в ее глазах читалась мольба; даже лицо чуть наморщилось, словно она была готова заплакать. Но затем покачала головой и поспешила прочь. Я последовал за ней не торопясь, глядя, как она сбегает по ступенькам и сворачивает в сторону канала. Двадцать секунд спустя в том же направлении прошли Мэгги и Белинда. Хоть и имели при себе зонтики, выглядели несчастными, потому что успели промокнуть. Неужели все-таки уложились в десять минут?

Я вернулся в бар, откуда и не собирался уходить, – надо было лишь убедить девицу в обратном. Бармен, любезная душа, поприветствовал меня:

– Еще раз добрый вечер, сэр. Я думал, вы уже легли спать.

– Я и хотел лечь спать. Но мои вкусовые рецепторы сказали: «Нет, сначала еще один ординарный джин».

– Вкусовые рецепторы дурного не посоветуют, – серьезным тоном произнес бармен и протянул наполненную стопку. – Прост, сэр!

Я забрал джин и вернулся к своим раздумьям. Размышлял о наивности людской, о том, как неприятно, когда тебя водят за нос, и о том, способны ли юные девы краснеть по желанию. Вроде я слышал об актрисах, которым удавался этот трюк… Чтобы освежить память, я снова заказал джин.

Следующая посудина, которую я держал в руке, была совсем другой величины, гораздо тяжелее, и содержала куда более темную жидкость. Это было не что иное, как пинтовая кружка «Гиннесса». Спору нет, редкий сорт пива в континентальных тавернах. Но только не здесь, не в «Старом колоколе» – пабе, декорированном медными конскими бляхами, с атмосферой даже более английской, чем в большинстве британских пивных. Он специализировался на английских сортах пива – и, как свидетельствовала моя кружка, на ирландском стауте.

В пабе было людно, но мне удалось занять столик напротив двери, и не потому, что я опасался, как на Диком Западе, сидеть спиной к выходу, а потому, что хотел увидеть, как войдет Мэгги или Белинда. Вошла Мэгги. Она направилась к моему столику и села. Видок у нее был растрепанный, пряди цвета воронова крыла прилипли к щекам, даже шарф и зонтик их не защитили.

– Все хорошо? – участливо спросил я.

– Если то, что мы вымокли до нитки, в вашем понимании хорошо…

Такой тон вовсе не был свойственен моей Мэгги. Похоже, и впрямь ей досталось.

– А Белинда?

– Тоже выживет. Кажется, она слишком беспокоится о вас. – Мэгги подождала, пока я сделаю долгий глоток «Гиннесса». – Надеется, что вы не переусердствуете.

– Какая же она заботливая!

Белинда чертовски хорошо знала, чем я занимаюсь.

– Совсем юная, – сказала Мэгги.

– Что есть, то есть.

– И ранимая.

– Что есть, то есть.

– Мне бы не хотелось, Пол, чтобы с ней случилось что-нибудь плохое.

Это заставило меня вскинуться – мысленно, конечно. Мэгги называла меня по имени только наедине и только в тех случаях, когда раздумья или эмоции заставляли ее забыть о субординации. Не зная, как отнестись к услышанному, я гадал, о чем эти девицы судачат между собой. Этак недолго пожалеть, что я не привез вместо них в Амстердам пару доберман-пинчеров. По крайней мере, доберман быстро бы разобрался с нашим любителем пряток в «Моргенштерне и Маггенталере».

– Я сказала… – начала Мэгги.

– А я услышал. – Я хлебнул стаута. – Мэгги, ты прекрасный человек.

Она кивнула, но не в знак согласия, а лишь показывая, что по какой-то неизвестной мне причине ответ ее удовлетворил, и пригубила заказанный для нее херес. Я поспешил вернуться к делу.

– Итак, где наша приятельница, за которой вы следили?

– В церкви.

– Где?! – Я поперхнулся пивом.

– Гимны поет.

– Боже правый! А Белинда?

– Там же.

– И тоже поет?

– Не знаю, я не входила.

– Может, и Белинде не стоило входить?

– Разве храм не самое безопасное место?

– Ну да, верно. – Я попытался расслабиться, но на душе было неуютно.

– Одна из нас должна была остаться.

– Конечно.

– Белинда сказала, что вам будет интересно узнать название церкви.

– Почему это мне бу… – Я осекся и уставился на Мэгги. – Первая реформатская Американского общества гугенотов?

Мэгги кивнула. Я отодвинулся от стола и встал:

– Остальное расскажешь по пути.

– Что? Даже не допьете этот замечательный «Гиннесс», столь полезный для вашего здоровья?

– Сейчас меня больше заботит здоровье Белинды.

Когда мы выходили из паба, я вдруг сообразил, что Мэгги название церкви ни о чем не говорит. Получается, Белинда не разговаривала с ней по возвращении в гостиницу – Мэгги уже спала. А я еще гадал, о чем они, так их растак, судачат. Да ни о чем они не судачат. И это очень странно – либо же я не очень умен. Возможно, и то и другое.

Как обычно, лил дождь, и, когда мы проходили по Рембрандтплейн мимо гостиницы «Шиллер», Мэгги своевременно задрожала.

– Глядите, такси, – сказала она. – Машин полно.

– Не стану утверждать, что амстердамские таксисты все до одного подкуплены злодеями, – с чувством проговорил я, – но и на обратное не поставлю ни пенса. Церковь недалеко.

И правда недалеко – если на такси. Но я и не собирался преодолевать все расстояние пешком. Я повел Мэгги по Торбекеплейн; мы повернули налево, направо и снова налево и вышли на набережную Амстел.

– Похоже, вам хорошо знакомы эти места, майор Шерман, – сказала Мэгги.

– Я здесь уже побывал.

– Это когда же?

– Запамятовал. Кажется, в прошлом году.

– Когда именно в прошлом году?

Мэгги знала или считала, что знает, все мои перемещения за последние пять лет, и ее было легко вывести из себя. Ей не нравилось то, что она называла нестыковками.

– Весной вроде…

– И это продолжалось два месяца?

– Приблизительно.

– Прошлой весной вы провели два месяца в Майами, – обвиняющим тоном произнесла она. – Так записано в вашем досье.

– Знаешь же, я путаю даты.

– Нет, не знаю. – Она сделала паузу. – И что, вы никогда раньше не контактировали с де Граафом и ван Гельдером?

– Не контактировал.

– Но…

– Не хотелось беспокоить их. – Я остановился у телефонной будки. – Нужно сделать пару звонков. Подожди здесь.

– Снаружи? Нет!

Ну и воздух в Амстердаме, до чего же сильно кружит головы! Этак и Мэгги скоро разнуздается, как Белинда. Впрочем, она была права: косой дождь теперь хлестал вовсю. Я открыл дверь и впустил Мэгги в кабинку. Позвонил в ближайшую таксомоторную компанию, чей номер знал на память, и стал набирать другой номер.

– Не знала, что вы говорите по-голландски, – сказала Мэгги.

– Вот и злодеи не знают. Поэтому нам может достаться «чистый» таксист.

– А вы и правда никому не доверяете, – восхитилась Мэгги.

– Я доверяю тебе.

– Мне? Нет. Просто не хотите забивать мою прелестную головку лишними проблемами.

– Отвечают, – сказал я вместо оправдания.

К телефону подошел де Грааф. После должного обмена любезностями я спросил:

– Что насчет клочков бумаги? Пока ничего? Спасибо, полковник, я позвоню позже.

Я повесил трубку.

– Что за клочки? – спросила Мэгги.

– Те, которые я ему дал.

– А сами где их взяли?

– Один парнишка одолжил вчера вечером.

Мэгги метнула в меня старомодный осуждающий взгляд, но промолчала.

Через пару минут подъехало такси. Я назвал адрес в Старом городе, и, высадившись, мы с Мэгги пошли по узкой улочке к одному из каналов в портовом районе. На углу я остановился.

– Здесь?

– Вот, – указала Мэгги.

Церковь – маленькая, серая, с обращенным к каналу фасадом – стояла ярдах в пятидесяти от нас. Должно быть, одна лишь вера поддерживала очень старое, покосившееся здание, а не будь этой веры, оно неминуемо завалилось бы в канал. Невысокую квадратного сечения башню, как минимум на пять градусов отклонившуюся от вертикали, венчал маленький шпиль, опасно накренившийся в противоположную сторону. Первой реформатской церкви Американского общества гугенотов явно пора собирать пожертвования на капитальный ремонт.

О том, что некоторые здания по соседству пребывали в еще более плачевном состоянии, свидетельствовал тот факт, что обширная территория с этой стороны канала за церковью уже была освобождена от ветхих домов. Гигантский кран со стрелой, длиннее которой мне видеть не приходилось, почти терялся в темной выси, господствуя над участком, где уже завершалось строительство армированных фундаментов.

Мы медленно шли вдоль канала к церкви. Теперь уже явственно слышались игра органа и пение женщин. Музыка, растекавшаяся над темными водами, звучала очень приятно, неопасно, по-домашнему уютно, ностальгически.

– Похоже, служба еще не закончилась, – сказал я. – Пойди туда и…

Я осекся и прикипел взглядом к блондинке в белом плаще с пояском, проходившей мимо.

– Эй! – воскликнул я.

У блондинки, похоже, все было разложено по полочкам, и она точно знала, как действовать в ситуации, когда на малолюдной улице к тебе пристает незнакомый мужчина. Она посмотрела на меня и кинулась наутек. Но убежала недалеко, потому что поскользнулась на мокрой булыжной мостовой. Вскочила и успела сделать еще два-три прыжка, прежде чем я ее схватил. Она пыталась вырваться, но вскоре расслабилась и обвила руками мою шею. К нам присоединилась Мэгги, на ее лице я увидел знакомую пуританскую чопорность.

– Старая дружба, майор Шерман?

– С сегодняшнего утра. Это Труди. Труди ван Гельдер.

– А-а… – Мэгги успокаивающе положила ладонь на руку Труди, но та даже не оглянулась, зато еще крепче обняла меня, восхищенно вглядываясь в мое лицо с расстояния четыре дюйма.

– Я тебя люблю, – заявила Труди. – Ты милый.

– Да, знаю, ты мне это уже говорила. Эх, черт…

– Что делать будем? – спросила Мэгги.

– Да, что делать будем? Придется отвезти ее домой. Если посадить в такси, она выскочит у первого же светофора. Сто к одному, что старая бой-баба, которой поручено ее охранять, где-то прикорнула, а отец уже замотался в поисках. Нет бы ядро на цепи к ноге пристегнуть, дешевле обошлось бы.

Не без труда я разомкнул кисти Труди и задрал ее левый рукав. Осмотрел локтевой сгиб и взглянул на Мэгги. У той расширились глаза и поджались губы – уродливый игольный рисунок произвел сильное впечатление. Я спустил рукав, и Труди не разрыдалась, как в прошлый раз. Просто стояла и хихикала, будто происходило нечто крайне забавное.

Осмотрев другую руку, я заключил:

– Ничего свежего.

– То есть вы не заметили ничего свежего, – сказала Мэгги.

– Что, по-твоему, я должен сделать? Устроить стриптиз у канала под органную музыку? Подожди.

– Чего?

– Мне нужно подумать, – терпеливо объяснил я.

И я думал, пока Мэгги стояла с покорной миной, а Труди по-хозяйски держала меня за руку и рассматривала обожающе. Наконец я спросил:

– Тебя там никто не заметил?

– Вроде бы нет.

– Но Белинду, конечно, заметили.

– Да, только вряд ли могли узнать. Там все с покрытой головой. У Белинды шарф и капюшон пальто, и она сидит в тени, я видела с порога.

– Выведи ее наружу. Дождитесь, когда закончится служба, и следуйте за Астрид. И постарайтесь запомнить в лицо как можно больше прихожан.

– Боюсь, это будет непросто, – засомневалась Мэгги.

– Почему?

– Ну… они все выглядят одинаково.

– Так-таки и все? Мы где, по-твоему? В Китае?

– Там в основном монашки, на поясе носят Библию и четки, и волос не видно – длинное черное платье с белыми…

– Мэгги, – я с трудом сдерживался, – мне известно, как выглядят монахини.

– Да, но есть еще кое-что. Они почти все молодые и симпатичные… Некоторые очень симпатичные…

– Необязательно выглядеть как автобус после аварии, чтобы постричься в монахини. Позвоните в вашу гостиницу и оставьте адрес того места, где окажетесь. Труди, идем. Домой.

Она послушно пошла со мной, а потом в такси непрестанно держала меня за руку и оживленно болтала, точь-в точь ребенок, которого нежданно-негаданно взяли на пикник. У дома ван Гельдера я попросил водителя подождать.

Ван Гельдер и Герта отругали Труди с пылом и суровостью, за которыми всегда кроется сильнейшее облегчение, а затем выпроводили из комнаты, предположительно в постель. Ван Гельдер наполнил два стакана с поспешностью человека, которому позарез нужно выпить, и предложил мне присесть. Я отказался.

– Меня ждет такси. Где в это время можно найти полковника де Граафа? Хочу одолжить у него машину, и лучше быструю.

Ван Гельдер улыбнулся:

– Никаких проблем, дружище. Вы найдете полковника в его кабинете – сегодня он работает допоздна. – Инспектор поднял стакан. – Тысяча благодарностей. Я ужасно волновался.

– Вы объявили ее в розыск?

– Розыск был начат, но неофициально. – Ван Гельдер снова улыбнулся, но уже невесело. – Вы догадываетесь почему? Надежных друзей могу по пальцам пересчитать, а жителей в Амстердаме девятьсот тысяч.

– Есть предположения, почему она оказалась так далеко от дома?

– Ну, по крайней мере, в этом нет никакой тайны. Герта часто ее туда возит… Я про церковь. Там молятся все амстердамские гейлерцы. Это гугенотский храм. На Гейлере тоже такой есть… Не то чтобы храм, а что-то вроде конторы, по воскресеньям используемой для богослужений. Труди и туда заглядывает – они с Гертой часто гостят на острове. А кроме храмов и парка Вондела, девочка нигде не бывает.

В комнату вошла Герта, и ван Гельдер встревоженно посмотрел на нее. С удовлетворенным выражением шагреневого лица женщина покачала головой и удалилась.

– Ну слава богу! – Ван Гельдер осушил стакан. – На этот раз обошлось без уколов.

– На этот раз обошлось. – Тоже выпив виски, я попрощался и ушел.

Я расплатился с таксистом на Марниксстраат. Ван Гельдер позвонил де Граафу, и тот уже ждал меня. Если и был полковник занят, то ничем этого не выдал. Я застал его за обычным занятием – он переполнял собой кресло, сцепив пальцы под подбородком и уперев локти в пустой стол. Мой визит оторвал его от безмятежного созерцания бесконечности.

– Полагаю, вы делаете успехи? – поприветствовал он меня.

– Боюсь, вы полагаете неверно.

– То есть как? Вы еще не видите широкой и прямой автострады, ведущей к полной победе?

– Я вижу одни лишь тупики.

– Как я понял со слов инспектора, вам понадобилась машина.

– Совершенно верно.

– Могу я узнать, зачем она вам понадобилась?

– Чтобы объездить все тупики. Но я хочу попросить у вас кое-что еще.

– Я и не сомневался.

– Мне нужен ордер на обыск.

– Для чего?

– Чтобы провести обыск, – терпеливо ответил я. – Разумеется, в сопровождении старшего офицера полиции – или офицеров, – чтобы все было законно.

– Кого собираетесь обыскивать? Где?

– Моргенштерна и Маггенталера. Сувенирный склад. Это на окраине, в портовом районе. Адреса не знаю.

– Слышал о них, – кивнул де Грааф. – Но никакого компромата не имею. А вы?

– Тоже.

– Что же вас так заинтересовало?

– Если честно, сам не понимаю. Но хочу выяснить причину этого интереса. Я побывал там сегодня вечером…

– Но разве вечером склад не заперт?

Я покрутил перед его лицом связкой отмычек.

– Вам известно, что владение такими инструментами противозаконно? – сурово осведомился де Грааф.

Я вернул отмычки в карман.

– Какие такие инструменты?

– Мимолетная галлюцинация, – согласился полковник.

– Мне интересно, почему на стальной двери, ведущей в конторское помещение, висит замок с часовым механизмом. Мне интересно, почему на этом складе хранится большой запас Библий. – Я умолчал о запахе конопли и о человеке, прятавшемся за куклами. – Но больше всего меня интересует список поставщиков.

– Ордер на обыск мы можем оформить под любым предлогом, – сказал де Грааф. – Я буду вас сопровождать. Уверен, утром вы более подробно объясните ваш интерес. Теперь о машине. Ван Гельдер предложил отличный вариант: через две минуты сюда подъедет специальный полицейский автомобиль, оснащенный всем необходимым, от приемопередатчика до наручников, но выглядящий как такси. Как вы понимаете, вождение такси сопряжено с определенными проблемами.

– Постараюсь не жадничать, зарабатывая извозом. У вас есть еще что-нибудь для меня?

– Будет, и тоже через две минуты. Эта машина доставит кое-какую информацию из архива.

Прошло две минуты, и на стол де Граафа легла папка. Он пробежал глазами по нескольким листам.

– Астрид Лемэй. Как ни странно, это ее настоящее имя. Отец голландец, мать гречанка. Он был вице-консулом в Афинах, скончался. Местонахождение матери неизвестно. Астрид двадцать четыре года. У нас ничего нет на нее, – впрочем, мы вообще о ней мало знаем. Пожалуй, ее прошлое – сплошное белое пятно. Работает официанткой в ночном клубе «Балинова», живет в квартирке неподалеку. Имеет родственника, о котором нам известно, – двадцатилетнего брата. Ага! Вот это может вас заинтересовать: братец Джордж провел полгода на содержании у ее величества.