Кукла на цепочке

Девушки переглянулись, затем холодно уставились на меня.

– Мэгги, завтра прогуляйся по парку Вондела. Посмотри, не будет ли там Труди – ты ее знаешь. Она тебя тоже знает в лицо, так что не попадись ей на глаза. Мне интересно, чем она занимается, не встречается ли с кем-нибудь, не разговаривает ли. Парк обширный, но ты найдешь Труди легко – ее будет сопровождать очаровательная старушка этак пяти футов в поперечнике. Белинда, тебе на завтрашний вечер достается общежитие. Если увидишь девушку, которая была в церкви, проследи за ней. – Я напялил мокрющую куртку. – Спокойной ночи.

– И это все? Вы уходите? – Мэгги выглядела слегка удивленной.

– И куда же вы так торопитесь? – спросила Белинда.

– Завтра вечером, – пообещал я, – уложу вас в постельку и расскажу про Златовласку и трех медведей. А сегодня у меня еще есть дела.

Глава 7

Я припарковал полицейскую машину под знаком «Стоянка запрещена», нарисованным на дорожном полотне, и прошел оставшиеся сто ярдов до отеля. Шарманка успела отправиться туда, где ночуют шарманки, и фойе пустовало, если не считать дремавшего в кресле за стойкой человека. Я тихо снял с крючка ключ и поднялся на два лестничных марша, прежде чем вызвал лифт. Не хотелось нарушать крепкий и, несомненно, заслуженный сон помощника управляющего.

Я снял мокрую одежду – то есть разделся догола, – принял душ, облачился в сухое, спустился на лифте и громыхнул ключом от номера по стойке. Проморгавшись, администратор воззрился на меня, на свои часы и на ключ. Именно в таком порядке.

– Мистер Шерман? Я не слышал, как вы вошли.

– Несколько часов назад. Вы спали. Это свойство детской невинности…

Он меня не слушал. Снова мутными глазами уставился на часы.

– Мистер Шерман, что вы делаете?

– Хожу во сне.

– Но сейчас полтретьего ночи!

– Не днем же мне ходить во сне, – резонно возразил я, а затем повернулся и осмотрел фойе. – Что?! Ни швейцара, ни носильщика, ни таксиста, ни шарманщика, ни хвоста, ни тени. Возмутительная халатность! Вас накажут за пренебрежение обязанностями.

– Прошу прощения?

– Постоянная бдительность – вот истинная цена адмиральства[7].

– Не понимаю…

– Я и сам-то не уверен, что понимаю. Есть ли поблизости парикмахерская, работающая в это время суток?

– Что-что? Парикмахерская?

– Ладно, не берите в голову. Где-нибудь да найдется.

Я вышел из отеля, прошагал ярдов двадцать и свернул в случайный дверной проем, предвкушая, как врежу тому, кто вздумал за мной увязаться. Но через две-три минуты стало ясно, что хвоста нет. Я сел в машину, поехал в портовый район и высадился в двух кварталах от Первой реформатской церкви Американского общества гугенотов.

Вода в канале, вдоль которого росли обязательные вязы и липы, была неподвижной, темно-коричневой и не отражала никакого света от тусклых фонарей с узких улочек, его окаймлявших. Ни в одном здании по берегам канала не сияли окна. Церковь в этом сумраке выглядела еще более ветхой и небезопасной, и от нее веяло неестественной отчужденностью и настороженностью, свойственными, как мне кажется, многим храмам в ночную пору. Огромный кран с массивной стрелой грозно вырисовывался на фоне темного неба.

Мертвая тишина и вообще полное отсутствие признаков жизни. Не хватает только кладбища рядом.

Я пересек улицу, поднялся по ступенькам и взялся за дверную ручку. Оказалось не заперто. Да и с чего бы двери быть на замке? Все же меня кольнула тревога. Петли, похоже, были тщательно смазаны – дверь отворилась и затворилась беззвучно.

Я включил фонарик и быстро провел им по кругу. Ни души, можно приступать к методичному осмотру. Помещение невелико, даже меньше, чем можно предположить, глядя на здание снаружи. Мебель почернела от старости, и эта старость такова, что на дубовых скамьях видны следы работы плотницкого тесла. Я провел лучом поверху: хоров с балюстрадами нет, только с полдесятка витражных окон, таких маленьких и пыльных, что даже в солнечный день пропускают лишь самый минимум света. Передняя дверь – единственный вход в помещение с улицы. Еще одна дверь виднеется в углу наверху, аккурат между кафедрой и старинным, с мехами для ручного нагнетания воздуха, органом.

Я приблизился к этой двери, взялся за ручку и выключил фонарик. Дверь скрипнула, но негромко. Я шагнул вперед со всей осторожностью – и правильно сделал: то, на что я наступил, оказалось не полом, а первой ступенькой спиральной лестницы, ведущей вниз. Я спустился по всем восемнадцати ступенькам, описав полный круг, и двинулся дальше, вытянув перед собой руку, чтобы нащупать дверь, которая, как мне представлялось, должна была находиться впереди. Не обнаружив ее, я включил фонарик.

Место, в котором я оказался, было примерно в два раза меньше главного помещения. Я и здесь повел лучом по сторонам. Окон не увидел, только две голые лампы наверху. Я нашел выключатель, нажал. Здесь обстановка еще темнее. Грубый дощатый пол – в накопившейся за несчетные годы грязи. Посреди комнаты несколько столов и стульев, а вдоль боковых стен полукабинки, очень узкие и высокие. Это что, средневековое кафе?

Ноздри мои непроизвольно дрогнули от столь же памятного, сколь и нелюбимого запаха. Он мог исходить откуда угодно, но казалось, что веет от ряда кабинок справа. Я убрал фонарик, достал пистолет из плечевой кобуры, покопался в кармане и навинтил на ствол глушитель. Кошачьей поступью двинулся через комнату, и нос подсказывал, что я иду в верном направлении.

Первая кабинка оказалась пуста, вторая тоже. Затем я услышал чье-то дыхание. Я укоротил шаг до сантиметрового, и вот мой левый глаз, а вместе с ним и ствол пистолета заглянули в третью кабинку.

Осторожничал я напрасно – опасность меня не подстерегала. На узком столике лежала пепельница с сигаретным окурком, а еще руки и голова человека, который крепко спал. Лицо было обращено в противоположную от меня сторону, но не требовалось его разглядеть, чтобы узнать обладателя. Хватило хилой фигуры и ветхой одежды.

Когда я видел Джорджа в последний раз, мог бы поклясться, что ему не встать с кровати еще как минимум сутки. То есть я бы мог в этом поклясться, будь он нормальным человеком. Но наркоманы в состоянии ломки способны на поразительные, хотя и очень кратковременные, подвиги.

Я не стал беспокоить Джорджа – в данный момент он не представлял собой проблемы.

В конце комнаты между двумя рядами кабинок обнаружилась дверь. Ни на йоту не утрачивая бдительности, я отворил ее, вошел и щелкнул обнаруженным на стене выключателем.

Комната была длинной, во всю протяженность здания, но очень узкой, от силы десять футов в поперечнике. Вдоль стен – заполненные Библиями стеллажи. Для меня не стало сюрпризом, что книги в точности такие же, как и хранящиеся на складе Моргенштерна и Маггенталера, как и розданные щедрой Первой реформатской церковью амстердамским гостиницам. Решив, что проверять эти экземпляры бесполезно, я засунул пистолет за брючной ремень и все же занялся проверкой. Взял несколько экземпляров наугад из первого ряда и полистал. Они оказались безвредны, насколько вообще безвредны Библии, то есть безвреднее некуда.

Я приступил ко второму ряду, и беглый осмотр дал тот же результат. Я отодвинул в сторону часть книг в этом ряду и взял Библию из третьего. Этот экземпляр кто-нибудь неискушенный мог бы счесть безвредным абсолютно, поскольку Библией книга уже не была. Ниша, аккуратно вырезанная в блоке, имела размер и форму крупного плода инжира. Я осмотрел еще несколько Библий из этого ряда: у каждой такая же полость, явно машинного изготовления.

Прихватив один изувеченный экземпляр, я вернул остальные на место и направился к двери, противоположной той, через которую вошел в узкую комнату. Переступив порог, нашел выключатель.

Не иначе Первая реформатская церковь чутко внимает прогрессивным священнослужителям, призывающим религию идти ноздря в ноздрю с нашим высокотехнологичным веком. Возможно, эти священнослужители не рассчитывали, что их увещевания будут восприняты столь буквально, но лишенные конкретики поучения зачастую воплощаются в жизнь самым неожиданным образом. Что и произошло в данном случае. Эта комната, занимавшая едва ли не половину церковного подвала, на самом деле была отменно оборудованной мастерской.

На мой неискушенный взгляд, она содержала в себе завидную коллекцию устройств: токарные и фрезерные станки, прессы, тигли, печь, большую штамповочную машину и несколько привинченных к верстакам малых приспособлений, чье назначение осталось для меня загадкой. Пол на краю помещения был усыпан стружкой – похоже, латунной и медной, преимущественно в виде тугих завитков. Мусорный бак в углу был завален мятыми кусками свинцовых труб вперемешку с несколькими рулонами побывавшего в употреблении кровельного свинца. В общем, сугубо функциональная обстановка, явно предназначенная для производства… чего? Насчет конечной продукции я мог лишь догадываться, поскольку никаких образцов в пределах видимости не наблюдалось.

Медленно ступая, я уже достиг середины помещения, как вдруг уловил слабейший звук. Он донесся со стороны двери, через которую я только что прошел, и в затылке возник знакомый неприятный зуд. Кто-то смотрел на меня с расстояния в считаные ярды и при этом не имел дружеских намерений.

Я невозмутимо пошел дальше, а это непростая задача, когда велика вероятность на следующем шаге получить в основание черепа пулю тридцать восьмого калибра или что-нибудь другое, не менее летальное. Обернуться же, будучи вооруженным лишь полой Библией (пистолет не в счет, он за поясом), разве не верный способ ускорить нажатие чужого пальца на спусковой крючок?

Где была моя голова! Любого подчиненного взгрел бы за такую бестолковость, а тут позорно облажался сам.

Незапертая входная дверь и свободный доступ в подвал любому любителю поразнюхивать могут означать только одно: присутствие вооруженного тихушника, чья работа – препятствовать не проникновению в подвальную мастерскую, а уходу из нее. Где же он прятался? За кафедрой? Или возле лестницы, за какой-нибудь дверью, которую я по неосторожности проглядел?

Дойдя до конца помещения, я посмотрел налево, удивленно хмыкнул, зашел за токарный станок и опустился на корточки. В таком положении провел не более двух секунд, поскольку не было смысла откладывать неизбежное. Когда я быстро поднял голову над станком, ствол пистолета с глушителем уже находился на одной линии с моим правым глазом.

Он был не далее чем в пятнадцати футах от меня; обутый в резиновые галоши, ступал бесшумно. Старый, тощий, с лицом, похожим на мордочку грызуна. Кожа – точно белая бумага, поблескивающие угольки глаз. Штуковина, направленная в сторону моего укрытия, была гораздо опаснее пистолета любой системы. Обрез двустволки двенадцатого калибра – что может быть смертоноснее в ближнем бою?

Увидев обрез, я мгновенно нажал на спуск. Ведь если бы я этого не сделал, следующего мгновения у меня бы уже не было.

У старика посреди лба расцвела красная роза. Он сделал шаг назад – рефлекторный шаг человека, который уже мертв, – и рухнул на пол почти так же тихо, как и шел ко мне.

С покойника, не выпустившего из рук обрез, я перевел взгляд на дверь; но даже если там и находился сообщник, он благоразумно скрывал факт своего присутствия.

Я встал и быстро пересек помещение, направляясь к тому месту, где хранились Библии. Но не обнаружил там противника, как и в соседней комнате, где в кабинке по-прежнему сидел, навалившись на стол, бесчувственный Джордж. Я без лишних церемоний поднял его со стула, перевалил через плечо, отнес наверх и сбросил за кафедрой, чтобы он не попался на глаза тем, кто случайно заглянет в церковь через притвор, – хотя кому, спрашивается, придет в голову наведаться сюда в такое время суток?

Я открыл входную дверь и выглянул наружу, нисколько не удивившись тому, что прилегающая к каналу улица безлюдна в обоих направлениях.

Спустя три минуты я подогнал такси к церкви, вернулся в нее за Джорджем, вынес его наружу и усадил на заднее сиденье. Он тотчас свалился на пол, но, поскольку так для него было безопаснее, я не стал ничего менять. Быстро убедился, что никто не выказывает интереса к моим манипуляциям, и снова спустился в церковный подвал.

Карманы покойника оказались пусты, если не считать нескольких самокрученных сигарет, что вполне вязалось с моим первым впечатлением: кравшийся за мной тип с обрезом был под кумаром. Я взял дробовик в левую руку, а правой ухватился за воротник куртки. Любой другой способ транспортировки привел бы к тому, что я перепачкался бы в крови, – а ведь костюм, что на мне, единственный, сохранившийся в приличном состоянии. Я поволок труп наверх, по пути закрывая двери и гася свет.

Снова осторожная разведка из притвора, снова пустынная улица. Я перетащил через нее мертвеца и, воспользовавшись малым укрытием, что давало такси, спустил его в канал так же беззвучно, как он наверняка спустил бы меня, если бы половчее обращался с обрезом, который отправился следом за ним.

Возвратясь к такси, я уже взялся за ручку водительской двери, как вдруг распахнулась дверь дома по соседству с храмом и на пороге возник мужчина. Он недоуменно огляделся, а затем двинулся в мою сторону.

Рослый и грузный, он был облачен в нечто вроде просторной ночной рубашки, поверх которой накинул банное полотенце. Внушительного вида голова с пышной седой шевелюрой, седыми усами и здоровым румянцем щек носила в тот момент печать доброжелательности вкупе с некоторой растерянностью.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – Произнесено это было глубоким, резонирующим, интонированным голосом человека, привычного к тому, что его слушают с замиранием сердца. – Что-нибудь случилось?

– А что тут могло случиться?

– Я вроде слышал шум в церкви.

– В церкви? – Пришла моя очередь изображать недоумение.

– Да, в моем храме. Вон там. – Он указал на случай, если я не способен отличить церковное здание от других. – Я пастор Гудбоди. Доктор Таддеус Гудбоди. Опасаюсь, что туда мог проникнуть злоумышленник.

– Нет, святой отец, это не про меня. Я уже и забыл, сколько лет не был в церкви.

Он кивнул с таким видом, будто ничуть не удивился:

– Не в безбожной ли эпохе мы живем? И не странный ли час для поездок в чужой стране выбрали вы, молодой человек?

– Для таксиста в ночную смену – ничего странного.

Он недоверчиво всмотрелся в мое лицо, а затем заглянул в салон машины.

– Господь милосердный! У вас там труп!

– Какой еще труп? Это пьяный матрос, я сейчас отвезу его на судно. Минуту назад он свалился на дороге, вот я и остановился помочь. – И елейным тоном я добавил: – Это же будет христианское деяние, верно? С трупом я не стал бы возиться.

Апелляция к профессии не сработала. Тоном, поставленным, должно быть, специально для паршивых овец в его стаде, преподобный изрек:

– Я должен убедиться в том, что вы сказали правду.

И решительно подался вперед. А я не менее решительно его оттолкнул.

– Пожалуйста, не надо. Вы же не хотите, чтобы я лишился патента?

– Я так и знал! Сразу понял: здесь что-то нечисто. Раз вы боитесь лишиться патента…

– Боюсь. Если сброшу вас в канал, такси мне больше не водить. Конечно, – добавил я задумчиво, – это при условии, что вам удастся вылезти.

– Что?! В канал?! Меня, служителя Божьего? Сэр, вы смеете угрожать мне насилием?

– Почему нет?

Доктор Гудбоди поспешил отступить на несколько шагов:

– Сэр, я запомнил номер вашего автомобиля и заявлю на вас в полицию!

Ночь выдалась длинная, и мне хотелось вздремнуть до утра, поэтому я сел в машину и уехал. Преподобный потрясал мне вслед кулаками, что свидетельствовало не в пользу его любви к ближнему, сопровождая свои действия гневной обличительной речью, но я не разобрал ни слова. Вероятность того, что он обратится в полицию, казалась мизерной.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Notes

1

Кстати (фр.).

2

Роберт Геррик. Совет девушкам. Перевод А. Сендыка.

3

Автором допущен анахронизм. Второе бюро (фр. Deuxième Bureau) – Второе (разведывательное) управление Генштаба сухопутных войск Франции – существовало с 1871 по 1940 год.

4

Отсылка к роману Рэймонда Чандлера «Прощай, красавица».

5

Галахад – рыцарь Круглого стола короля Артура. Славился своим целомудрием и благородством.

6

«Если нас уколоть – разве у нас не идет кровь?» У. Шекспир. Венецианский купец. Перевод Т. Щепкиной-Куперник.

7

Измененный афоризм британского политика Леонарда Генри Кортни «Постоянная бдительность – цена мира». Авторство впоследствии приписывалось разным лицам, в том числе Томасу Джефферсону, третьему президенту США, в одном из своих выступлений сказавшему: «Постоянная бдительность – вот истинная цена свободы».