Ледяные объятия

Дама, о которой он говорил, поражала с первого взгляда. Высокая и стройная, она, как мне казалось, обладала какой-то неземной внешностью. Ее в высшей степени примечательное лицо производило на незнакомцев довольно тягостное впечатление. То было лицо женщины, пережившей какой-то смертельный ужас. Болезненную бледность кожи подчеркивал лихорадочный блеск больших черных глаз, а одну щеку пересекал уродливый шрам – след глубокой раны, полученной много лет назад.

Мы с моим новым другом вышли из гостиницы, где остальные члены труппы были все еще заняты своей скромной трапезой. Перед нами расстилалась залитая солнцем пустошь, так и манившая отправиться на прогулку. Клоун в задумчивости набил трубку, а я достал из кармана еще одну сигару и спросил:

– Она что, упала с лошади?

– Упала с лошади? Мадам Делаванти? Нет, сэр, эту отметину на ее лице оставили когти тигра. Это довольно любопытная история, и я с готовностью ее вам расскажу, коли вы не прочь послушать. Только, ради бога, не упоминайте в ее присутствии, что я о ней говорил, если вдруг по возвращении в гостиницу вам удастся свести с ней знакомство.

– Ей так не нравится, когда о ней говорят?

– Полагаю, так оно и есть. Видите ли, у бедняжки не все в порядке с головой, но она превосходная наездница и не ведает, что такое страх. Вы не поверите, но, выходя вечером на сцену, она вновь превращается в настоящую красавицу. Ее лицо светится так же, как и десять лет назад, до того несчастного случая. Ах как же она была тогда хороша! Она не знала отбоя от поклонников, все джентльмены буквально сходили по ней с ума. Но она никогда не была дурной женщиной, никогда, говорю вам. Сумасбродной и своевольной – это да, но никогда подлой или безнравственной, готов поклясться жизнью. Я был с ней рядом и в горе, и в радости, когда ей требовалась поддержка друга, и всегда понимал ее лучше других.

Ей было всего двенадцать лет, когда она появилась в нашем цирке со своим отцом – известным укротителем. Время от времени он крепко выпивал и в такие моменты был с ней очень суров, но она всегда была не робкого десятка, и я ни разу не видел, чтобы она дрогнула перед ним или перед зверями. Она принимала участие во всех номерах отца, а когда он умер и зверей пришлось продать, наш хозяин оставил для нее одного тигра, чтобы она могла продолжать выступления. Это был самый умный тигр из всех, но с дурным характером, поэтому справиться с ним могла лишь такая сильная духом женщина, как Каролина Делаванти. Она не только выступала в номере с хищником, но и скакала верхом. В труппе ее очень ценили и платили хорошие деньги. Ей было восемнадцать лет, когда умер ее отец, а спустя год после его смерти она вышла замуж за Джозефа Уэйли, нашего художника-декоратора.

Этот брак несказанно меня удивил, поскольку я всегда полагал, что Каролина может подыскать партию получше. Тридцатипятилетний Джо, бледный малый с песочного цвета волосами, не шибко привлекательный и совсем не гений, безумно любил Каролину: ходил за ней по пятам, точно собачонка, с того самого дня, как она объявилась у нас в цирке, и мне подумалось, что она вышла за него скорее из жалости, нежели от большой любви. Однажды я так ей и сказал, но она возразила, рассмеявшись в ответ: «Он слишком хорош для меня, мистер Уотерс, это правда. И я вовсе не заслуживаю такой любви, какую мне дарит он».

Молодожены и впрямь казались очень счастливыми. Приятно было смотреть, как Джо стоял за кулисами и наблюдал за выступлением жены, готовый накинуть шаль на ее прекрасные белые плечи по окончании номера или броситься между ней и тигром, если тот вдруг взбунтуется. Она же обращалась с ним мило и снисходительно, словно это он был младше ее на двенадцать лет, а не наоборот. Не раз во время репетиций Каролина приподнималась на цыпочки и целовала мужа на глазах у всей труппы, к его вящему удовольствию. Он трудился как раб, совершенствуя свое искусство, в надежде занять более высокое положение, чтобы ни в чем не отказывать своей красивой молодой жене. У них было довольно удобное жилье в полумиле от фабричного городка, в котором мы обычно коротали зимние месяцы, и они жили так же непритязательно, как и положено жить простому люду.

Наш управляющий владел еще одним цирком в портовом городе в пятидесяти милях от того места, где мы обосновались на зиму. И когда там должны были начаться представления, бедняге Джозефу, к его огромному огорчению, приказали отправиться туда, чтобы подготовить декорации. Такая работа означала, что ему впервые придется жить вдали от жены целый месяц, а то и дольше, и он глубоко переживал расставание. Он оставил Каролину на попечении одной пожилой женщины, которая взяла у него деньги, но только делала вид, будто очень привязана к миссис Уэйли, или мадам Делаванти, как она именовала себя на афишах.

Не прошло и недели после отъезда Джозефа, как я начал замечать каждый вечер в первом ряду молодого офицера с явным восхищением наблюдавшего за выступлением Каролины, а в один из вечеров я и вовсе застал его за оживленной беседой с нашей кассиршей миссис Маглтон и был неприятно удивлен, услышав, как они несколько раз упомянули имя мадам Делаванти. На следующий вечер офицер попался мне на глаза у служебного входа. Он был очень красив, и я просто не мог его не заметить. Я навел справки и узнал, что его имя Джослин и что он капитан полка, дислоцировавшегося в ту пору в нашем городе. Мне так же удалось узнать, что он единственный сын зажиточного промышленника и сорит деньгами направо и налево.

Вскоре после этого, в один из вечеров закончив свое выступление раньше обычного, я дожидался приятеля у служебного входа, когда на темной улочке позади здания театра появился капитан Джослин. Он курил сигару и явно никуда не спешил. Спрятавшись в тени, я принялся наблюдать, уверенный, что он явился сюда ради Каролины. И оказался прав. Вскоре она вышла из театра, сразу направилась к нему, взяла под руку, словно это было самым обычным делом, и вместе они пошли прочь. Дабы убедиться, что она благополучно добралась до дома я последовал за ними на некотором расстоянии. Капитан задержал ее у дверей на несколько минут и был бы рад задержать дольше, если бы она не попрощалась с ним в своей привычной повелительной манере, с которой обращалась со всеми вокруг.

Будучи старым преданным другом Каролины, я не собирался молча терпеть такое поведение и прямо заявил ей об этом на следующий же день, сказав, что из этого знакомства с капитаном Джослином ничего хорошего не выйдет.

– Но и ничего дурного тоже, старый ты глупец, – возразила она. – Я уже давно привыкла к подобным знакам внимания, так что между нами нет ничего, кроме невинного, ни к чему не обязывающего флирта.

– А что бы подумал об этом невинном флирте Джо, Каролина? – спросил я.

– Джо придется научиться с этим мириться, – без тени смущения ответила она. – Пока я исправно исполняю свой долг перед ним, но не могу жить без душевного трепета и восхищения, и он должен это понимать.

– Я был уверен, что тигр и лошади пробуждают в тебе достаточно эмоций: ты каждый раз на сцене рискуешь жизнью.

– Да, но мне этого мало, – рассмеялась Каролина и достала из украшенного драгоценными камнями футляра небольшие часики, взглянула на них и перевела взгляд на меня, словно хотела похвастаться.

– Какие чудесные часы! – воскликнул я. – Подарок Джо?

– Можно подумать, ты не знаешь, что это не так! – усмехнулась она. – Провинциальные художники-декораторы не могут позволить себе одаривать своих жен часами с бриллиантами, мистер Уотерс.

Я попытался было ее вразумить, но она лишь рассмеялась в ответ, а на следующий вечер заметил блестевший на ее руке браслет – должно быть, еще один подарок капитана Джослина. А сам он сидел в ложе для почетных гостей, и когда она закончила свой номер с тигром, бросил на сцену изысканный букет цветов. Зрелище было поистине захватывающим, когда она дала понюхать букет грозному хищнику, а потом со смехом прижала цветы к груди, бросив кокетливый взгляд в сторону ложи, где ей громко аплодировал ее воздыхатель.

Так пролетело три недели, и капитан каждый вечер занимал место в первом ряду. Я внимательно приглядывал за этой парочкой, хотя и был уверен, что, несмотря на весь этот флирт, Каролина предана Джо и не причинит ему страданий. Она хоть и молода и очень своенравна, но я полагал, что вполне способен оказать на нее влияние в любой критической ситуации, поэтому не спускал глаз с нее и ее поклонника и каждый вечер, прежде чем отправиться ужинать, неизменно наблюдал, как капитан Джослин провожает миссис Уэйли до дома и уходит восвояси.

Возвращения Джо ожидали лишь через неделю, в то время как полк должен был покинуть город через пару дней. Об этом с явным удовольствием сообщила мне однажды утром Каролина, и я был очень рад узнать, что она не испытывает никаких нежных чувств к капитану Джослину.

– Он ни капельки мне не нравится, старый ты глупец! – сказала она. – Мне приятно его восхищение и его подарки, только вот я знаю, что никто в целом мире не сравнится с моим Джо. Я очень рада, что он вернется, когда полка уже не будет в городе. Вот уж я повеселюсь, когда расскажу ему обо всем. Раз капитан отправится на другой конец света, Джо не станет злиться, что я приняла подарки от постороннего мужчины, ведь это всего лишь дань уважения моему таланту, как утверждал капитан.

Я был совсем не уверен, что Джозеф Уэйли позволит супруге оставить эти подарки, и прямо ей об этом сказал.

– Какой вздор! – отмахнулась она. – Я могу вертеть Джо как пожелаю. Ни за что на свете я не смогла бы расстаться со своими чудесными маленькими часиками.

На следующий вечер в театре, я увидел, как капитан и Каролина беседуют у служебного входа. Он казался искренним и умолял ее сделать что-то, что, по ее словам, было невозможно. Видите ли, это была его последняя ночь в городе, и он наверняка упрашивал Каролину сбежать вместе с ним. Было ясно, что он по уши в нее влюблен, а она отвергла его в своей смешливо-кокетливой манере.

– Я не готов принять такой ответ, – очень серьезно произнес капитан. – И буду ждать вас на этом самом месте после представления. Вы же не захотите разбить мне сердце, Каролина, и должны ответить согласием.

Она поспешно отошла от него и сказала:

– Слышите? Оркестр заиграл увертюру, и через полчаса мне нужно быть на арене.

Я прошел мимо капитана в темном коридоре, а потом заметил еще какого-то человека, лица которого не разглядел, но чье тяжелое судорожное дыхание свидетельствовало о том, что он только что бежал. Мы задели друг друга в темноте, но незнакомец не обратил на меня никакого внимания.

Спустя полчаса я сидел на краю арены, пока Каролина отрабатывала свой номер с тигром. Капитан Джослин занимал свое привычное место с букетом в руках. Был канун Нового года, и в цирке не осталось свободных мест. Я некоторое время оглядывался по сторонам, и был немало удивлен, увидев в партере знакомое лицо, но пепельно-серое и неподвижное, как у мертвеца. Это было лицо Джозефа Уэйли, явно замыслившего недоброе.

Наверняка услышал что-то о своей жене, подумалось мне тогда. Нужно непременно его отыскать после представления и прояснить ситуацию. Наверняка какой-то проклятый сплетник отравил его разум наглой ложью о Каролине и капитане. Я знал, что в цирке об этой парочке давно ходили разговоры, хоть я и старался изо всех сил положить этому конец.

Капитан Джослин бросил на сцену букет, и Каролина подхватила его с кокетливой улыбкой, закатив от удовольствия ясные глаза. Я знал, что это всего лишь превосходная актерская игра, но оставалось только догадываться, как ее воспринимает ревнивый муж, сидевший в последнем ряду партера, устремив на Каролину исполненный гнева неподвижный взгляд. Я обернулся, чтобы еще раз посмотреть на него, но его уже не было: наверняка отправился за кулисы, чтобы поговорить с женой. Я поспешил туда же, чтобы подготовить Каролину к неприятной неожиданности и, если надо, встать между ними.

Я нашел ее за кулисами: она рассеянно теребила букет – и спросил:

– Ты уже видела Джо?

– Нет. Он ведь еще не вернулся, верно? Я ждала его только через неделю.

– Знаю, дорогая, но я только что видел его на представлении, бледного точно привидение. Боюсь, ему наговорили про тебя невесть что.

Услышав эти слова, она явно забеспокоилась.

– Но никто не может сказать про меня ничего плохого: нет повода. Странно, что Джо не пришел сразу ко мне.

Нас обоих ждали на арене. Предстоял номер с лошадьми, в котором я ассистировал Каролине. Я видел, что она сильно нервничает и тревожится из-за возвращения мужа. В тот вечер она больше не одаривала капитана улыбками, а меня попросила подойти к служебному входу за десять минут до конца выступления, объяснив это тем, что хочет ускользнуть от капитана Джослина.

– Полагаю, Джо придет ко мне раньше, чем я буду к этому готова.

Однако Джо так и не появился, и я проводил ее до дома. На обратном пути я встретил капитана, и он поинтересовался, проводил ли я миссис Уэйли. Я ответил, что проводил, и сообщил ему, что ее муж вернулся. Однако Джо дома не оказалось, и я отправился на его поиски. Дверь служебного входа была заперта, и я предположил, что он отправился домой другой дорогой или зашел куда-нибудь выпить. Той ночью я улегся спать с тяжелым сердцем, терзаясь мыслями о Каролине и ее муже.

На следующее утро была намечена ранняя репетиция нового номера, и Каролина пришла в театр на пять минут позже меня. Она выглядела больной и бледной. Ее муж так и не пришел домой.

– Должно быть, ты просто обознался, – сказала она мне, – и видел вчера в партере вовсе не Джо.

– Я видел его так же отчетливо, как вижу сейчас тебя, дорогая, – возразил я. – Ошибки быть не может. Джо вернулся в город вчера вечером и присутствовал на представлении.

На этот раз Каролина перепугалась не на шутку: внезапно схватилась за сердце и, задрожав, вскричала:

– Почему он не пришел сразу ко мне? И где он прятался всю ночь?

– Думаю, он просто решил напиться, дорогая.

– Джо не пьет, – возразила Каролина.

Пока она, бледная и перепуганная, смотрела на меня, к нам подбежал один из молодых артистов и коротко бросил:

– Тебя зовут, Уотерс.

– Куда?

– Наверх, в мастерскую.

– Это же мастерская Джо! – воскликнула Каролина. – Значит, он действительно вернулся. Я пойду с тобой.

Она пошла было за мной, но когда я пересек арену, артист, что позвал меня, попытался ее остановить:

– Вам лучше пока туда не заходить, миссис Уэйли. Наверх звали только Уотерса.

Каролина не собиралась останавливаться, и тогда он взял меня за руку и еле слышно прошептал:

– Не пускай ее в мастерскую.

Но все было без толку.

– Я знаю, что тебя зовет мой муж. Они что-то против меня замышляют, и ты не можешь запретить мне с ним увидеться.

К этому времени мы оказались у подножия узкой лестницы, что вела на второй этаж. Я не смог удержать Каролину, и, прежде чем мы смогли ее остановить, она оттолкнула нас в сторону и вбежала в мастерскую.

– Так ей и надо, – пробормотал стоявший рядом со мной парень. – Все случилось из-за нее.

Уже у самой двери я услышал душераздирающий крик. В мастерской собралась небольшая группа цирковых, а в центре на скамье неподвижно лежала фигура, на полу под которой виднелась жуткого вида лужа крови. Джозеф Уэйли перерезал себе горло.

– Должно быть, трагедия случилась прошлой ночью, – сказал управляющий. – Вон там, на столе, письмо, адресованное его жене. Это ведь вы, миссис Уэйли? Плохо дело. Бедный Джозеф.

Каролина опустилась на колени возле скамьи и стояла так, неподвижно, точно изваяние, пока из мастерской не вышли все, кроме меня.

– Они считают, что я это заслужила, Уотерс, – произнесла она, подняв бледное как мел лицо, которое прятала на плече своего мертвого мужа. – Но ведь я никому не желала причинять вреда. Дай мне письмо.

– Тебе лучше немного обождать, дорогая, – посоветовал я.

– Нет-нет. Пожалуйста, дай мне его поскорее.

Я передал ей письмо. Оно оказалось очень коротким. Вернувшись в театр, художник успел услышать обрывок разговора капитана Джослина с его женой. Очевидно, он поверил, что она виновна в предательстве гораздо больше, чем было на самом деле.

«Хочу, чтобы ты знала, как сильно я тебя любил, Каролина. Не вижу смысла жить, зная, что ты была мне неверна».

Конечно же, было проведено расследование. Мы дали такие показания, что присяжные вынесли вердикт: временное помутнение рассудка. Вскоре беднягу Джо с почестями похоронили на кладбище в окрестностях города. Каролина продала часы и браслет, подаренные ей капитаном Джослином, чтобы оплатить похороны мужа. Успокоилась она быстро, и уже спустя неделю как ни в чем не бывало выступала со своими номерами. Цирковые обходились с ней очень сурово, обвинив в смерти мужа, и она впала в немилость, но при этом выглядела так же ослепительно, как и прежде, и продолжала выступать в своей прежней дерзкой и смелой манере. Пожалуй, только я один нисколько не сомневался, что она искренне горевала по мужу и что у нее никогда не было намерения причинить ему боль.

Все следующее лето мы гастролировали по стране, а в конце ноября вернулись в Хомерсли. Вдали от дома Каролина выглядела чуточку счастливее, и сама призналась мне в этом, когда мы уже собирались возвращаться.

– Мне страшно вновь увидеть это место. Постоянно снится мастерская и бездыханное тело на скамье в то холодное январское утро. Эта ужасная картина не выходила у меня из головы с тех самых пор, как мы уехали из Хомерсли, и теперь я страшусь возвращаться, потому что мне кажется, что оно все еще там.

Отданное под мастерскую помещение было не слишком удобным и после смерти Джо использовалось в качестве кладовой. Заменивший его художник не собирался работать там все дни напролет. И в первое же утро после нашего возвращения Каролина поднялась наверх, чтобы взглянуть на покрывшуюся пылью груду вышедшей из употребления сценической мебели и прочей рухляди. Я столкнулся с ней, когда она спускалась по лестнице.

– О, мистер Уотерс! – воскликнула она с чувством. – Если бы только он подождал и позволил мне объясниться! Все вокруг считают, что я это заслужила, и, вероятно, так оно и есть. Да, я заслуживаю наказания за свое фривольное поведение, но Джо такой участи не заслужил. Я знаю, что виной всему грязные злобные сплетни.

После этого разговора мне стало казаться, что она подурнела и как-то слишком нервно правила лошадьми, как если бы у нее была лихорадка. О ее номерах с тигром я судить не мог, поскольку не находился в это время на арене, но хищник, казалось, подчинялся ей так же беспрекословно, как прежде. В последний день года Каролина попросила управляющего дать ей выходной, пояснив:

– Завтра годовщина смерти моего мужа.

– Не знал, что вы так сильно им дорожили, – презрительно усмехнулся управляющий. – Нет, миссис Уэйли, я не могу позволить себе отказаться от ваших услуг. Номер с тигром пользуется большим успехом, и в новогодний вечер в цирке ожидается аншлаг.

Каролина со слезами на глазах умоляла ее отпустить, но управляющий был непреклонен. Репетиции на следующее утро не было, поэтому она отправилась под ледяным дождем на маленькое кладбище за три мили, где нашел свое успокоение Джо. Вечером за кулисами меня немало обеспокоил лихорадочный блеск ее глаз и сотрясавшая тело дрожь.

– Должно быть, простудилась сегодня на кладбище, – пояснила Каролина, когда я высказал ей свои опасения. – Мне бы очень хотелось посвятить этот единственный вечер памяти мужа, ибо мысли о нем весь день не выходили у меня из головы.

Она пошла на сцену, а я остался за кулисами. Публика бурно аплодировала, но Каролина забыла о своем привычном поклоне и начала номер слишком вяло и апатично, что было на нее совсем не похоже. Зверь, должно быть, почувствовал перемену настроения, и примерно в середине номера начал упрямиться и обнажать клыки, что мне совершенно не понравилось. Упрямство тигра рассердило Каролину, и она пустила в ход хлыст.

Номер завершался прыжком тигра через венок из цветов, который Каролина держала в руках. Она опустилась на колени в центре сцены, подняв венок над головой и приготовившись к прыжку тигра, когда ее взгляд скользнул по зрительному залу, и она вдруг вскочила с пронзительным криком, раскинув руки в стороны. Не знаю, что там произошло: возможно, хищник решил, что Каролина собиралась его ударить, – но уже в следующее мгновение он с рычанием бросился на нее и повалил на пол, в то время как зрители завизжали от ужаса. Я и еще с полдюжины артистов бросились на арену и в мгновение ока скрутили зверя и надели на него намордник, только поздно: он успел порвать когтями щеку и плечо Каролины. Она была без сознания, когда мы уносили ее с арены, и потом три месяца не покидала постели, страдая помутнением рассудка. Когда же она вновь вернулась в строй, от ее былой красоты не осталось и следа, а на лице застыло выражение ужаса, какое вы уже могли лицезреть.

– Всему виной пережитый шок от нападения тигра, – заметил я. – Ничего удивительного.

– Вот тут вы ошибаетесь, – возразил старый клоун. – И это самая любопытная часть истории. Стычка с тигром была тут ни при чем, хотя и лишила ее красоты. А вот что действительно ее напугало, так это лицо мужа, сидевшего в партере, как и год назад, в вечер своей смерти. Конечно, вы скажете, что он ей просто привиделся, и я с вами совершенно согласен. Но Каролина утверждает, будто он действительно сидел среди остальных зрителей и при этом не был одним из них, ибо его выделяло из толпы какое-то странное призрачное свечение. Именно эта жуткая картина заставила ее выронить венок, вскрикнуть и взмахнуть руками, тем самым напугав тигра. Видите ли, она слишком долго тяготилась мыслями о смерти мужа, и без сомнения вызвала его образ перед своими глазами. После того временного помешательства она уже не стала прежней. Впрочем, у нее словно прибавилось храбрости, и нет на свете такого трюка, какого бы она не могла проделать со своим тигром, которого любит больше, чем любое человеческое существо, несмотря на оставленную им отметину на ее лице.

Ухаживание сэра Филиппа

– Ну-с, дружище, что удалось разузнать в доме, куда ты был мною послан? – осведомился сэр Филипп Стэнмор, баронет, у своего слуги, когда сей достойный молодой человек, раскрасневшийся и запыхавшийся, как после быстрой ходьбы, появился в кабинете своего господина. – Каков статус дамы, увиденной мною вчера в театре: она девица, жена или вдова?

– Жена, сэр Филипп; замужем за богатым джентльменом, мастером Хамфри Мардайком, – ответил слуга.

– Чтоб мне пропасть, если этот Мардайк не мой родич! – воскликнул баронет.

– Ваш родич, сэр?

– Вот именно, приятель! Родич, с которым я никогда не встречался лично, зато лет двадцать назад знавал его батюшку. Не много у меня причин любить Хамфри Мардайка, ведь он унаследовал великолепное старинное поместье в Уорвикшире, которое скорее всего досталось бы мне, не появись на свет Хамфри. Выходит, это прелестное дитя – жена моего родственника! Я смотрел на нее всего несколько минут: ей стало душно, и она сняла маску; но, клянусь, я влюблен, влюблен по уши! Никогда я не видел столь восхитительного лица. А ты обо всем расспросил, как тебе было велено?

– Да, сэр Филипп: я свел знакомство с тамошним слугой – а он сам деревенский. Дом не их – они его арендуют, сэр. У мастера Хамфри Мардайка денег куры не клюют. Гостей у них бывает – раз-два и обчелся, а поженились они всего полгода назад.

– Прекрасно! Нынче же нанесу визит своему родичу.

При дворе Карла Стюарта[18] процветала распущенность, однако мало кто из вельмож столь же глубоко погряз во грехе, как Филипп Стэнмор. Хватаясь за каждый шанс с такой истовостью, как если бы он был последним, Филипп Стэнмор разбазарил собственную суть среди знаменитейших развратников эпохи и теперь жил главным образом азартными играми, а также тем, что втирался в доверие к провинциальным юнцам, кои, в своем незнании нравов двора и столицы в целом, видели в баронете законодателя вкусов и мод. Изрядное состояние он давно промотал, однако сохранил репутацию богача. К тридцати семи годам он овладел искусством дурачить приятелей и кредиторов относительно истинного положения своих финансовых дел. Сэр Филипп никогда не был женат, но теперь чувствовал: пора, ох пора сделать удачный ход на ярмарке невест. Замечательно красивый мужчина, он умел при случае блеснуть эпиграммой и состряпать недурную любовную песню, взяв за образец Дорсетовы либо Рочестеровы[19] вирши, вследствие коих заслуг был обожаем придворными прелестницами и купался в славе остроумца и стихотворца. При таких талантах ему просто зазорно было бы потерпеть фиаско в обольщении богатой девицы или вдовы. Однако в ту жизненную пору сэр Филипп еще оставался столь привержен красоте, что мог с первого взгляда на хорошенькое личико воспылать страстью; вдобавок он крепко верил в собственные силы покорителя сердец и воображал, что ему достаточно заручиться свободным доступом в дом незнакомки, на чьих дивных чертах замер его дерзкий ищущий взгляд, выделив их из множества в зрительном зале, чтобы уже и гордиться благосклонностью чаровницы. Узнав имя прекрасной, сэр Филипп был весьма – и нельзя сказать, чтобы неприятно, – удивлен.