У горизонта событий. Том II

На северо-западе – дремучие леса, озера и болота. Тьма всякого зверья, волки и медведи особые водятся – раза в полтора крупнее наших, зимой белые, а к лету линяют и становятся серо-бурыми.

В общем, туда мы и отправились – к Священному Древу.

– Тому, к которому верниги приколачивают магов? – уточнила Ллайна.

– К нему самому, в общем и целом. В тех местах проживает род, который называет себя Стражами Древа. Они стерегут к Древу дорогу, охраняют от чужаков. Старейшины их одеваются в содранные с животных цельные шкуры и головы себе той же шкурой покрывают – с глазами и зубами. Из светящихся поганок, что плотью Древа зовут, варят галлюциногенные отвары, травки и ягоды всякие пользуют, типа красавки или чего похуже.

Хеймир даже продекламировал кусок из вернигских сказаний – в лиорентийском переводе. Там некие прибывшие издалека путники обращались к старейшине с просьбой:

Укажи же путь тем, кто себя потерял!

Проведи сквозь леса, вкруг замерзших болот,

Вдоль журчавших ручьев, что сбегали со скал,

Но застыли теперь, обращенные в лед,

Укажи верный путь тем, кто правду искал,

До Хрустального Древа, что тайно растет.

– По легенде, – продолжил он затем, – было два брата. Их звали Вилмар и Биргер. После Катастрофы они вырастили Священное Древо и приняли решение его охранять, отдав ему свою кровь вместе с жизнью. Стали «стражами мироздания», как их называют верниги. А заодно прародителями всех вернигов. От кого они их прародили, правда, нигде конкретно не упоминается. Может, от Хранительницы. В некоторых сказаниях она называется еще Хранительницей Меча или Защитницей Древа. Тут не очень понятно, да и сейчас речь не об этом.

На самом деле, верниги Дереву не только магов в жертву приносят, но не брезгуют и обычными пленниками, которых островные племена захватывают во время набегов. Так сказать, для массовости и масштабности подношений. Чтобы Древо знало – им для него ничего не жалко! Магам Стражи кожу со спины сдирают, затылочную кость спиливают и к стволу прибивают, чтобы Дерево могло говорить устами приколоченных, а остальных просто к ветвям вниз головой подвешивают и перерезают горло – кровь жертв, стекая по стволу, должна питать корни. Без этого Древо, по вернигским верованиям, непременно усохнет. Еще они захоранивают у корней прах своих племенных вождей, правителей и военных предводителей – удобряют золой почву, чтобы подкормить Дерево.

Верниги считают, что Отмеченные, отправившиеся к Древу, сделавшиеся его частью – не страдальцы, а герои, что они жертвуют собой не только ради блага своего народа, но и всего мира. Детей с магическими способностями привозят заблаговременно, за несколько лет до того, как им суждено соединиться с Древом, и передают в обучение Стражам. Накануне… обряда их торжественно представляют всем собравшимся и богато одаривают их семьи. Очень мило и щедро. Какую-нибудь девушку непременно наряжают Хранительницей. При нас тоже так было. Эта девушка была одета совсем не по-зимнему и даже не по-вернигски: в летнее платье без рукавов и сандалии. У всех их вождей и правителей в близких родственниках значатся Отмеченные, которых приняло в себя Священное Древо.

Дерево можно увидеть только четырежды в год – на зимнее и летнее солнцестояние, весеннее и осеннее равноденствие. Точнее, каждый раз оно появляется на пять дней, а потом исчезает. И только те, в ком есть вернигская кровь, могут приблизиться к нему и, так сказать, вплотную пообщаться. Когда к Дереву открывается проход, в деревне Стражей – по-местному она называется Вайгдорпир, – собираются толпы вернигов из разных мест. По полмесяца пируют, потребляют отвары и настойки из наркотических трав и галлюциногенных грибов, приносят в жертву Древу подростков с магическими способностями и проводят обряды инициации. У них две инициации. Первая – в пять-семь лет, вторая – в подростковом возрасте, как в Лиоренции. Во время первой инициации детей опаивают настойкой забудь-травы, до потери памяти. Считается, что дети вступают в новую жизнь, сознательную, и прежнюю должны забыть. В общем-то, это давало намек, почему у нас четверых не было воспоминаний о раннем детстве – над нами провели подобный ритуал… Кто и зачем – Бездна знает.

Мы плыли до Сёгрунда, а оттуда ехали в санях, вглубь материка, в ту самую деревню…

И, конечно же, пока Хеймир все это рассказывал, на него накатило. Кто бы сомневался!

Тридцать девять лет назад. Деревня Стражей, Священное Древо

Хеймир

Его схватили за ворот тулупа и волокли по заснеженному берегу и обледеневшим мосткам. К проруби – бездонно черной на фоне отблескивавшего замерзшего озера.

Потом пинками спихнули в воду, сопровождая свои действия пьяной руганью на вернигском и издевательским напутствием:

– А ты, недомерок, отправляйся за своим дружком в гости к Деве Озера! Да примет она вас обоих в свои объятия!

Черная вода окружала его. Но если посмотреть вверх, то понятно, что вода – не черная, а прозрачная, и сквозь нее просвечивают половинка луны и звезды. Ледяной холод крючьями вонзался в тело. Внутри все сжалось, схлопнулось. Он осознал, что смотрит только одним глазом – левым. Правый не хотел открываться. Тьма. Серебристые пузырьки один за другим поднимались вверх – из его рта. А сам он опускался. Намокший тяжелый тулуп и кристаллический жилет тянули вниз. Потом он понял, что достиг дна и теперь лежит на спине на твердом песке. Вверху, недостижимо далеко, висела, дрожа, половинка луны, подернутая рябью и окруженная танцующими лучистыми звездами. Он сообразил, что здесь неглубоко, но, наверное, выше его роста.

Он лежал на дне, смотрел в небо, и чувствовал словно бы чье-то успокаивающее присутствие рядом. И голос – грустно нежный и смутно знакомый – звучал в его голове, произнося нараспев слова на языке, который он тогда не понимал.

Мой милый друг! Заветный друг

Бесценных давних дней.

Поверь, не стоит мир вокруг

Страданий и страстей.

Мой милый друг! Заветный друг!

Услышь же голос мой!

В озерном северном краю

Я обрела покой.

Моя постель так глубока,

Воды прозрачен кров.

Идут года, идут века

Под шепот вещих снов.

Мой милый друг! Засни со мной!

Воды холодной гнёт,

Ты не почувствуешь. И боль

Внутри не обожжёт.

Закрой глаза, чтобы забыть.

И память не найдёт

Того, кем был и можешь быть,

А горе обойдёт.

Непослушными пальцами Хеймир отцепил от пояса нож и обрезал застежки на овечьем тулупе. Извернувшись, вытащил руки из рукавов, затем умудрился снять с себя надетый на рубаху кристаллический жилет. Сознание почти не вмешивалось, наблюдая со стороны за действиями тела. Паника, коченеющие конечности, ломота, тиски, сдавливавшие голову, съежившиеся внутренности – все казалось далеким. Потом он вспомнил, что не может так просто всплыть.

Он нащупал рядом с собой еще одного человека. Кенлар был без сознания. Несколько воздушных пузырьков сорвались с его губ, посеребренных призрачным светом, и устремились вверх, к луне.

Ворочать в воде тело было неудобно. Когда Хеймир пытался стащить с Кенлара полушубок и дернул за руку, с губ того сорвался стон, и пузырьков стало больше. Хеймир испуганно закрыл Кенлару рот ладонью. Он бесконечно долго провозился, освобождая Кенлара от верхней одежды. Легкие уже целую вечность разрывались от нехватки воздуха. Ему несколько раз хотелось отчаяться и сдаться. Лечь рядом. Но затем он принимался убеждать себя, что справится, что он не на пределе, и воздуха хватит, и вода не такая уж холодная, потому что на дне озера бьют какие-то горячие источники – так утверждали Стражи.

Наконец, он обхватил Кенлара за пояс и оттолкнулся от дна, всплывая на поверхность. Это была прорубь, откуда Стражи Древа зимой брали воду. Она уже начала подмерзать по краям. Тонкий лед обламывался. Хеймир порезал руки, пытаясь добраться до прочной кромки. Неизвестно, сумел бы он выбраться сам, имея Кенлара в качестве довеска, но их заметили.

Это были… другие. Не те, что раньше. Стражи Древа. Хеймир их, вроде бы, уже видел. Один из них – клеившийся к дочери знахарки высокорослый парень с мягкой русой бородкой и свирепым лицом. Сейчас он лег животом на плотный снег, покрывавший замерзшее озеро, и протянул ему лом с длинной рукояткой, которым пробивали лед в проруби. Рядом с прорубью, порываясь прыгнуть в воду, стоял и нервно лаял мохнатый пес. Хердер – так его звали.

Хеймир удерживался на плаву вместе с Кенларом и безуспешно молил его ухватиться за палку. Тот не слышал и не приходил в себя. Хеймир постарался вытолкнуть Кенлара на лед – уж насколько хватило сил, а сам с головой погрузился в воду. Вынырнув, он увидел, что парень, бросив лом, вместе с собакой, ухватившей Кенлара за одежду, и другим Стражем тянет его за плечи и подмышки. А с берега, где стояли еще несколько человек, навстречу неуклюже бегут две знакомые, даже в толстых полушубках, фигуры. Без шапок, с разметавшимися поверх воротников волосами. Илинора и Асгерда. Хеймир напряг последние силы и подтолкнул Кенлара за ноги, пытаясь облегчить задачу спасителям. И снова ушел под воду.

Потом его тоже вытащили. Половинка луны по-прежнему висела над головой. Зеленые сполохи северного сияния озаряли восточную часть небосвода, засвечивая звезды. Он понял, что в воде было гораздо теплее. На ночном морозе он окоченел, губы мелко дрожали. От него валил пар, рубашка задубела, волосы смерзлись сосульками.

Потом кто-то накинул на него сухой полушубок, а на голову напялил меховую шапку с опущенными ушами. Хеймир не мог говорить, не мог идти – лишь стоять и бездумно трястись.

Только обсохнув и отогревшись у растопленной печки – не в общинном доме, а в избушке знахарки, стоявшей на отшибе на опушке леса, он вспомнил, что, собственно, произошло.

Он сжимал в ладонях горячую чашу с каким-то душистым варевом, что приготовила для него хозяйка избушки, Уннен. В голове было абсолютно пусто и мутно, боль отступила куда-то далеко, он, разомлев, клевал носом. И тут вдруг вспомнил. Он встрепенулся, едва не подавился испуганным криком и вскочил на ноги, которые тут же подломились в коленях.

– Сиди спокойно, Хеймир, – строго велела Уннен, насильно усаживая его обратно на скамью.

– К-Кенлар, – попытался он выдавить, раздвигая непослушные губы. – И… а…

– С ним все будет в порядке, – уверила Уннен. – Я напоила его целебным настоем и сделала накладки из лубка. Илинора и Асгерда присматривают за ним.

– И… а… с ними? – произнес он, силясь связать звуки хотя бы в слоги.

Он припомнил, что видел их на озере. И, вроде бы, они помогали вытаскивать Кенлара из воды.

– Всё в порядке, я же сказала, – недовольно повторила Уннен, щупая его лоб и щеки. – Ты, вроде, уже отогрелся. Так что ложись спать. Завтра – последний день, когда открыт путь к Древу. Вы должны предстать перед ним. Оно так захотело, и это нельзя отменить.

«Мне нужно увидеть их всех», – хотел сказать Хеймир, но не смог выговорить такую длинную фразу.

– Отдыхай и набирайся сил! Завтра важный день для тебя, Хеймир, и для остальных. Древо поведает вам вашу историю. Вы рождены для великих свершений, я уверена!

Она подошла к нему и ласково обняла за плечи.

«У меня никогда не было матери, – вдруг подумал он. – Никогда». Ее жест словно что-то ему напомнил.

Он издал горький смешок. Какие великие свершения? Жалкий побитый юнец с заплывшим глазом. Не способный постоять ни за себя, ни за друзей, тщедушный и хлипкий. Да что он – даже Кенлар, сильный и умный, который все на свете знал, оказался беспомощен против четверых напившихся отморозков. Хеймир в отчаянии обхватил голову руками и застонал. Уннен подсела к нему и крепко обняла, утешая.

– Ты не сумел защитить свою невесту, – с упреком сказала ему русоволосая Ирис, дочка Уннен. – Да и твой друг оплошал и оказался не столь уж умелым и сильным воином, раз позволил себя избить до бесчувствия и утопить в проруби. – А в конце она презрительно добавила: – Ну, от тебя, конечно, ничего путного и ожидать не стоило.

– Она не моя невеста, – едва слышно выдохнул Хеймир.

Илинора… была недосягаема. Слишком прекрасна и совершенна для него.

– Даже слепой, небось, видит, как ты на нее пялишься, – фыркнула Ирис. – Но и, правда, что с тебя взять? Зачем бы ты ей сдался?

– Они же изнеженные лиорентийцы, – пренебрежительно бросил Хрюр, жених Ирис. – Бреющие бороду. И для лиорентийцев вовсе не так плохи. По крайней мере, не трусы. И друга своего Хеймир не бросил.

Хрюр был, наверное, всего на пару лет старше, но выглядел очень свирепо. Именно он и его родственник вытянули Кенлара из проруби и надавливали ему скрещенными ладонями под ребра, чтобы из легких вылилась вода. Они же, собственно, вместе с другими Стражами, разобрались с еще остававшимися на ногах отмороженными дебилами.

Дебилы были из руянов, одного из островных племен, живших морским разбоем. Вообще Стражи Древа заставляли своих воинственных гостей все оружие сдавать в специальное хранилище – не считая поясных ножей, которые верниги использовали, чтобы резать мясо. Но руяны обошлись и без ножей.

Четверо против них двоих. Кенлар был быстрым, расчетливым и сильным, но в рукопашную никогда прежде не бился. После того как первым же удачным и неожиданным ударом он завалил одного из нападавших, трое руянов оттеснили его и Хеймира на улицу, вынудив отступить к самому берегу озера и отделив тем самым от Асгерды и Илиноры, которых окружили еще трое разбойников. Кенлар пытался отмахиваться своим ножом и даже кого-то ранил. Потом здоровый руян с заплетенной косичкой бородой выбил у Кенлара нож и вывернул руку в локтевом суставе.

Что произошло дальше, Хеймир уже не видел. Он понимал, что от него самого толку в драке, по сути, никакого. Единственное, что он реально мог – это отвлечь на себя внимание. Не то чтобы руянам удалось так уж легко с ним сладить – все же он был ловким и увертливым. Он решился было бежать за помощью, паникуя от одной мысли о том, что бросит Кенлара одного, но сомнения его разрешились сами собой, и не сказать, что благополучно: единственного хорошего удара ему хватило, чтобы отключиться и очнуться уже, когда его волокли по снегу, словно дохлую тушу.

В общем-то, он вовремя очнулся.

Как потом выяснилось, Кенлара отделали куда крепче: били в голову, сломали левую руку и вывихнули в локте правую, однако толстый тулуп и пододетый под низ кристаллический жилет хотя бы спасли его от повреждений ребер и внутренних органов.

В конце концов, их обоих решили просто утопить в проруби. Спрятать концы в воду, как говорится.

А началось все с застолья в общинном доме. В большом зале было так сильно натоплено, что не продохнешь от дыма. За длинным столом – куча народу. Здоровые, волосатые. Многие, не потрудившись раздеться, сидели в тулупах нараспашку. В воздухе смешалась вонь от кислого пива, квашеной рыбы, мокрых шкур, пота и немытых тел. Только дым от печи и спасал, худо-бедно перебивая ужасный запах. И, казалось бы, бани – вон прямо у озера стоят. Мойся не хочу!

Вдоль стола ходил парень, возраста Хеймира или около того, с длинными волосами и светлым пушком на подбородке и над верхней губой. Один из Отмеченных – завтра его должны были принести в жертву Дереву. Ему то и дело подливали пиво, и он хлестал кружку за кружкой, пытаясь заглушить свой страх. Но во всеуслышание заявлял всем, как гордится своей судьбой. Похвалялся, что станет Стражем мироздания, и вещал, какая это великая честь. И к тому же он избавится от посмертного проклятия, от Адской Бездны, которая ожидает всех магов Магических земель. Сплошные плюсы!

Хеймира тошнило от его речей. Он нутром чувствовал в них что-то в самой своей основе, в самом корне неправильное. Да и какой разумный человек станет радоваться собственному мучительному убийству?

В стороне, за отдельным столом сидели женщины. Они проговаривали нараспев, сменяя друг друга:

Древо Священное -

Сколь высокое, столь красивое.

Корни его – глубоко в темной земле.

Вершина – высоко в синем небе.

Ветви его и листья – в нашем бренном мире.

В нем есть всё. Из него всё исходит. Оно собирает в себе весь высший свет.

Корнями удерживает оно землю на месте, а ветвями подпирает небосвод. Источаемый им сок – драгоценен и целебен, и придает силы и бодрость тем, кто его отведает. В виде цветов и плодов растут на ветвях его души людей. Падая вниз, в утробу матери, они становятся причиной рождения ребенка.

У Древа четыре корня. Между корней – котел с кипящей водой, что согревает его и наполняет наше озеро. И медвяный источник, из которого Древо пьет, поддерживая свою вечную молодость. И бездонная яма, из которой Древо черпает знания. Бездна, где прошлое, настоящее и будущее сливаются в один миг.

Хеймира по-прежнему тошнило, и голова кружилась – от спертой духоты, от гама, царившего в общинном доме. Они вчетвером собрались выйти, чтобы прогуляться и освежиться. На улице было холодно и темно. Звезд на небе – неисчислимо, а над замерзшим, занесенным снегом озером разгорались сполохи полярного сияния. Они захотели спуститься к озеру и даже думали, что, может, стоит растопить баню и помыться. Никому из четверых и в голову не пришло, что кто-то из вернигов осмелится на них напасть. В священном месте.

Как выяснилось, они ошиблись. Семеро руянов, пьяных ровно настолько, чтобы с одной стороны, еще держаться на ногах, а с другой – чтобы уже не утруждать себя следованием правилам поведения в гостях, направились за ними, ввалившись следом в баню. Потом оказалось, что Илинору и Асгерду они давно заприметили. Ничего удивительного.

– Ну-ка мотайте отсюда подобру-поздорову, ребятки, пока я добрый, – по-дружески предложил их вожак Хеймиру и Кенлару. – А ваших девок оставьте нам. Они у вас – то, что надо!

– Славная пожива! – согласился другой.

– Эта брюхатая, я сам видел, – заметил третий, указывая на Асгерду. – Её нельзя!

Асгерда, действительно, была беременна, и за время путешествия живот ее успел несколько округлиться. Кенлар поначалу брать ее с собой решительно не хотел. Но Асгерда настояла.

– Древо точно не простит! – согласился четвертый, сплевывая на дощатый пол. – Хотя она, твою ж мать, чистая и красивая, и глаза яркие, как весеннее небо!

– Давайте лучше отымеем только вторую, чернявую. Среди наших таких и не сыщешь.

– И браслета обручального у нее на руке нет, – сказал еще один. – А, значит, она наверняка девственница, потому как у них в Лиоренции с этим строго. Их Пророк не одобряет.

Потом Кенлар саданул ближайшего к нему руяна в висок.

Илинора и Асгерда о дальнейшем рассказывали без всякой охоты и деталей.

Выходило так, что, пока руяны пытались подступиться к Илиноре, Асгерда выбежала на улицу, схватила топор для колки дров, который раньше заметила под навесом, вернулась в баню и проломила одному череп топором, а второго застрелила в затылок из пистолета, который не стала сдавать Стражам.

Илинора брыкалась и вырывалась, как могла – в детстве она всегда была не прочь подраться. Но сначала она осталась одна против троих, и руяны ее быстренько скрутили, съездив пару раз по лицу. Она пыталась дотянуться до своего ножа, но ей вывернули руку. Тем не менее, тому из насильников, кто полез к ней первым, она выдавила пальцами глаз.

Потом Илинора с Асгердой вдвоем выбрались на улицу, вооруженные топором и вновь заряженным пистолетом, и встретили там Стражей, которые как раз пошли с собакой их четверых разыскивать.

Уже много позже Илинора рассказала Хеймиру о том, что тогда случилось, более подробно.

– Я ничего не соображала, Хем. Меня тошнило от отвращения и исходящей от них рыбной и пивной вони. Я рычала, выла, бешено брыкалась, кусалась и старалась вырвать руки. В голове не осталось ни одной разумной мысли. Я сумела высвободить руку и наугад ткнула пальцами, попала одному из них в глазницу и рефлекторно впилась ногтями. Пальцы вымазались в чем-то мерзком, липком и теплом, и на меня брызнула кровь. Потом меня ударили несколько раз по лицу – скорее, это было просто сильные затрещины, и чуть не переломали кисти и локти. А дальше повалили на скамью, задрали платье и заткнули подолом рот, как кляпом. Я пнула одного из них коленом. Меня снова ударили, заломили руки и перевернули на живот. А потом пришла Герра и зарубила одного топором, а второму разнесла полголовы. И я тогда… почти все забыла, Хем! А сейчас снова вспомнила…Что бы со мной сталось, если бы не Герра?

Про руянов Хрюр сказал:

– У них были неправильные понятия о том, как допустимо вести себя, когда они у нас в гостях. Древо подобного не прощает. Завтра те из них, что остались в живых, напитают его корни своей кровью.

Когда Хрюр произносил последнюю фразу, его свирепый взгляд стал едва ли не мечтательным. Он хотел, истово хотел самолично перерезать провинившимся глотки.

На следующий день Хрюр вернул Хеймиру и Кенлару их кристаллические жилеты, которые вместе со своим родственником выудил со дна проруби, подцепив баграми.

Начало того дня Хеймир помнил очень плохо, урывками. Их опоили каким-то зельем – это точно. Восприятие было притупленным и искаженным. Вдобавок, он наверняка получил сотрясение мозга, пусть и не очень сильное. Подбитый правый глаз по-прежнему не желал открываться, а перед левым все плыло и дрожало. Кенлар же находился в столь плачевном состоянии, что непонятно, как вообще держался на ногах, и взгляд у него был совершенно мутный.

Пронзительно воющий ветер взмётывал позёмку и гнал по ледяному полю, в которое превратилась поверхность озера. Из крыши общинного дома валил густой дым и стлался над заснеженным холмом.

Огненно-красное зарево на юге вместо так и не успевшего взойти солнца, половинка луны, разгоравшаяся все ярче и ярче, стремительно наползавшие сумерки и темнеющее небо. И снова переливчатый полог северного сияния, на этой раз раскинувшийся от зенита до горизонта…

Их привели к Священному Древу – или это Древо само возникло перед ними? Хеймиру казалось, что он шагал то по пустоте, окруженный стремительно проносящимися над ним сияющими звездами, то по сгустившимся облакам, зависшим посередине неба, то по изогнутой внутренней поверхности сферы – пространство вокруг него заворачивалось, многократно отражая заснеженные леса, скалы, болота с торчащими, как столбы, мертвыми, лишенными веток, стволами, петляющую реку и белую гладь озера.

Он увидел блестящую поверхность, на которой росло огромное ветвистое Древо с необъятным стволом, белесым и облезлым, будто линяющим. Четыре корня, переплетшихся и сросшихся друг с другом, исходили от основания ствола. Кристаллические четырехпалые листья, подрагивая, мелодично звенели и переливались разными цветами – розоватым, серебристым, фиолетовым. С одной стороны был свет, с другой – тьма. И на границе они смешивались причудливым образом, порождая миллионы разных цветов. Сияющий ореол вокруг кроны, звезды – и там, и там. Сон. Фантасмагория.

«Моя судьба», – подумал Хеймир, глядя на Дерево завороженными расширившимися глазами. Будто светящийся пух разлетался от его ветвей, парил в пространстве. Хеймир представил, как навстречу ему из темноты поднимается снежная пурга. Да, похоже на подхваченные ветром снежинки в метель. А еще – на рой гигантских светлячков. И на радужные мерцающие пушинки тоже.

А потом – провал в памяти, вырванный эпизод, который он списывал на случившийся после взрыв мозга.

И дальше – четыре нагих тела перед глазами. Подвешенные за ноги вниз головой, они мерно раскачивались на сучьях. Все с перерезанным горлом – от уха до уха. Мертвое бескровное лицо совсем рядом. Глаза закатились, и видны только белки в красных прожилках от лопнувших сосудов. Волосы, заплетенные в косички, свешиваются вниз и шевелятся, как змеи. Один из вчерашних руянов. Вроде тот, который был у них главным.

Хеймир задирает голову и смотрит наверх. Он видит над собой тела, частично переваренные Древом. Из ствола выступают лица, словно вырезанные из древесины барельефы. Тот парень, Отмеченный – еще позавчера Хеймир разговаривал с ним. А затем парню содрали со спины кожу, отпилили затылок, вскрыли мозговые оболочки и приколотили к стволу – в том месте, где не было коры. Чтобы Дерево напиталось кровью, чтобы у него был непосредственный контакт с мозгом. Сейчас Отмеченный взирал немигающими глазами и механически открывал рот, явно не по своей воле.

Хеймира пробрала жуть. Все это казалось вопиюще, вопиюще неправильным! Он встал на колени, как ему сказали, и обхватил руками толстый шершавый корень. Он был голый по пояс, из разрезанного лба струйками стекала кровь, заливая глаза. Он прислонился окровавленным лбом к липкому, сочащемуся соком стволу.

«Извини, – прошептал голос в его голове. – Извини, что так получилось, Хем!»

Его лицо словно бы засосало в ствол. Он моргал одним глазом – правый по-прежнему не открывался, и видел перед собой переплетение белесых жгутов. Что-то копошилось в его голове, ползало, исследуя каждую мысль. Что-то иное хотело разодрать его на части или хотя бы отщепить от него маленький кусочек. И еще что-то нескончаемо лилось в него, наполняя и переполняя его мозг. Он задыхался и тонул – как вчера.