Метаморфозы смерти

Артемида с вызовом глянула на жреца, и хотя её лук в форме полумесяца был опущен в направлении земли, а стрелы в колчане за спиной смотрели остриём в небо, священнослужитель почувствовал себя под прицелом. Розовая гвоздика неспроста имела взъерошенный внешний вид, и мифы о ней излагались с противоречивыми деталями и кровавыми подробностями. Богиня охоты единственная из девушек оказалась облачена в тунику до колен на мужской манер, опоясанную на тонкой талии лентой, чтобы ткань не запутывалась вокруг ног и не мешала стремительной погони. Серебристо-серые глаза неофитки выдавали в ней богиню луны, но в изложении легенд освещать тёмную ночь полагалось её всклоченным волосам оттенка бурого золота.

– Выбирай выражения, пивомий! – угрожающе промолвила Артемида, и символ полумесяца на её лбу отбросил блик с очертаниями жертвенной метки на растерянное лицо жреца, наконец, показавшееся из тени капюшона.

Служитель алтаря не посмел возразить богине охоты, вооружённой луком со стрелами, помня о её задиристом характере. Не разрядил напряжённую обстановку неуместными речами и юноша с музыкальной сирингой в руках:

– Вот так начало первого дня мистерий! Не успели у всех растений в Нимфеях отрасти головы, руки, ноги, и у меня ещё в придачу копыта и хвост, а наш пророческий лавр уже предрекает, как вся эта божественная комедия может закончиться великой трагедией…

– Весельчак Пан, – отмахнулся от неудобного замечания иерофант. – Хвост, как, впрочем, и рога с копытами отлично подходят к твоей нынешней ипостаси хранителя дикой природы и покровителя скотоводства.

Естественно, верховный жрец не признался, что весёлый кандидат ему больше нравился в образе молчаливого куста сирени, нежели болтливого шута. Тогда как новообращённый выделялся среди остальных неофитов не только остроумием, но и необычной внешностью – помеси человека со зверем. Напоминая юношу лишь наполовину, беспрерывно суетящийся Пан имел также закрученные рога и длинный хвост. И если ветки сирени обильно усеивала листва, лицо воплощающего её существа покрывали пышные бакенбарды и борода, а нижние конечности – густая волосяная растительность.

– Осторожно! Ты чуть не отдавил мне ноги своими копытами, болван, – вдруг прикрикнула на рогатого участника неофитка с элегантной причёской в форме факела. – Чего разбрыкался?

– И почему отрада для моих глаз столь остра на язычок? – откинув назад волнистые волосы до плеч, заметил Пан, продолжая топтаться рядом с девушкой и косо поглядывать на её браслет с грифонами на предплечье.

– О-о-о, чудовище вздумало заигрывать с красавицей, – презрительно хмыкнул рыжеволосый юноша по соседству.

Притом высмеивая уродливую внешность Пана, участник предпочёл прикрыть ухмылку улыбающейся маской. Забавные вещицы он выменял у одного из неофитов на застольную глиняную чашу с двумя ручками, обнаруженную у своих ног после метаморфозного превращения. Узнав в них театральные атрибуты, герой быстро нашёл им применение. С его губ постоянно норовили сорваться всевозможные колкости, и маска комедии с отверстием в виде расплывшейся улыбки помогала выдать иронию за шутку, а трагичная пара с перекошенным ртом все критические замечания переводила в полезные советы. Правда, издёвка в сощуренных глазах всё равно разоблачала в сокрытой персоне язвительную натуру.

– Будь аккуратнее с огненной лантаной, Пан. Эрида не случайно представляет богиню смятения… – предупредил козлобородого кандидата иерофант. Затем перевёл взгляд на низкорослого пышнотелого юношу с веснушчатым лицом: – И ты, Мом, уже не просто оранжевый олеандр, а покровитель смеха, поэтому выбирай шутки поуместнее.

Рогатый Пан безразлично кивнул верховному жрецу, ведь от соцветий куста сирени, всегда отличавшихся устойчивостью к самым непредсказуемым погодным явлениям, ему передалась выносливость и сильный характер. А вот у наставницы, наоборот, слова первосвященника Элевсиса вызвали необычайное удивление: «Почему он преуменьшил роли последних неофитов, изменив их суть до неузнаваемости?»

Иерофант объявил Эриду покровительницей смятения, когда в легендах она именовалась богиней раздора и хаоса. Несмотря на то что внешность девушки с багряно-каштановыми волосами, прямым носом, утончённым профилем и совершенной фигурой отвечала нынешним канонам красоты, согласно мифам, она подобно крупным гроздьям лантаны оттенка адского пламени с живущими всего один день мелкими цветками, но увядающими и опадающими к ночи, и сама к тёмному времени суток сбрасывала свою безупречную личину, являя под ней довольно безобразную сущность, отражающую её истинное предназначение и внутренний мир. И как к утру на смену утраченных цветков каждый раз вырастали новые, возвращала себе потерянную привлекательность с восходом солнца и богиня.

Также огненная лантана умела самовоспламеняться в аномально жаркую погоду из-за выделяемой её стволом ароматной смолы, служащей своеобразным горючим средством, оставляя на земле горки чёрного пепла. Обожала вносить раздор между людьми сродни губительному пожару и Эрида, разжигая серьёзные конфликты, раздувая ссоры и упиваясь их драматическими последствиями.

– А не ты ли, Пан, вытоптал клумбу в парке с прекрасными нарциссами у статуи с богиней Персефоной? – запричитала нарушительница спокойствия.

– Да-да, я видел там следы копыт, – с готовностью подключился к травле Мом.

Поведение ехидного неофита лишь подтвердило опасения наставницы. В действительности Мом всегда считался низшим божком не смеха, а насмешек и злословия. Не только олеандр с ярко-оранжевыми лепестками относился к токсичным растениям, выделяющим ядовитый млечный сок, вредный характер показывал и новообращённый рыжеволосый юноша. Олицетворяя собой даймона порицания и презрения, герой без проблем находил разные поводы для придирок к окружающим, ловко жонглируя масками, точно искусный актёр античного театра.

– Хватит цепляться к нему, Мом, – вступилась за парнокопытного героя девушка с плёткой в руках, хотя Пан и сам отлично мог за себя постоять, одним взмахом рогов свалив обидчиков в воду.

– Ты на чьей стороне? – ощетинился задиристый даймон, недовольно зыркнув в направлении выступившей против него неофитки с золотыми серёжками в форме весов.

– Белая лилия теперь Немезида – богиня возмездия, воплощающая справедливость, – соизволил всё-таки пресечь скандал иерофант.

– Значит, есть кому вынести приговор виновному, – ухмыльнулся Мом.

– Я и вправду слегка срезал путь, – попытался оправдаться Пан. – Однако припоминаю, как споткнулся и упал носом в орхидеи, а не нарциссы. Да и разве вся растительность в священных Нимфеях не бессмертна?

– Давайте не забывать, зачем мы здесь все собрались, – выступил вперёд герой с невероятно выразительным взглядом. – Не знаю, как вы, а я планирую побыстрее выяснить о своей роли и выдвинуться уже в Афины. Нам предстоит принять участие в ритуалах таинственных Элевсинских мистерий. Не будем же терять зря время!

– Разумно, – разделил его мнение Аполлон – покровитель искусств.

– Согласна, – в результате промолвила и Немезида.

– Алый мак выступает в образе Гермеса – посланника богов, – продолжив знакомить героев, верховный жрец указал на кандидата с пронизывающим взором. – Вы можете смело использовать его в роли вашего вестника. Он справится с любым даже самым сложным поручением.

– Чудесно! Тогда перенеси меня в афинский Элевсинион на спине, посланник богов, – захохотал рогатый Пан.

В тот же момент мистагогша заметила, как дрогнули уголки губ иерофанта, словно он тоже с трудом сдерживал улыбку. Но лишь Гермес недовольно посмотрел в его сторону, священнослужитель поглубже натянул на лицо капюшон пурпурного плаща. Притом жрец и тут отошёл от истины, не соизволив упомянуть, что выступающий посланником Гермес – бог хитрости, счастливого случая и воровства. Девушка слышала много мифов об обаятельном и ловком мошеннике, изворотливости и красноречию которого мог позавидовать любой плут. Только вот она представляла себе героя совсем по-другому: болтливым, улыбчивым и легкомысленным небожителем с лукавым глазами. И хотя неофит искусно уклонился от поручения рогатого Пана, проворно подхватив вместо того на руки Немезиду, юноша совершенно не оправдал её надежд.

– А босоногую богиню разве не попросишь нести вперёд? – выкрутился Гермес, с лёгкостью держа ошарашенную девушку, точно травинку.

Если алый мак с длинным стеблем и яркими глянцевыми лепестками поражал своим эффектным мистическим внешним видом, одновременно создавая зловещее впечатление свежих капель крови на земле, то высокий, статный Гермес с невероятно бледной и едва ли не прозрачной кожей, контрастно выделяющимися на их фоне смоляными волосами до плеч и чёрными пронзительными глазами являл собой почти бескровного небожителя, наделённого мрачной таинственной красотой. Незаменимый посланник явно подтверждал правдивость легенд, верно, в жилах богов пантеона течёт особая бесцветная кровь, наделяющая их бессмертием. Но чаще всего его лицо было сосредоточенным, умный взгляд – серьёзным, а сам он – молчалив, будто авантюрист хотел войти в доверие к жертве, прежде чем совершить подлое предательство, обман, кражу, или же похищение наиболее ценного – сердца прекрасной дамы.

– Верни меня на место, – воскликнула новообращённая Немезида. – Я просто разулась, чтобы ощутить землю ногами.

Гермес поставил богиню возмездия на твёрдую почву, и та живо надела скинутые ранее сандалии из цветной мягкой кожи на плоской подошве, обернув их узкие ремешки крест-накрест выше щиколотки. Ещё недавно неофитка росла среди остальных цветов в парке Нимфей, и обувь представлялась ей непривычной роскошью. Зато никаких неудобств не испытала новообращённая Афродита, и после её искусной шнуровки обмотанные позолоченными ремешками икры продолжали смотреться обнажёнными. Мистагог же перевела взор на крепиды с бортиками на ногах вестника Гермеса. Похожие виднелись на всех присутствующих юношах, но его экземпляры украшали золочёные крылья, недвусмысленно намекающие на стремительность и скорость выполнения им поручения богов. И вместе с тем наставнице показалось, что посланник чувствовал себя в обуви некомфортно, словно она ему жала.

А бог хитрости и счастливого случая то и дело посматривал на Немезиду. От белоснежных лепестков лилии неофитке достался нежный лилейный тон лица и ангельская внешность: греческий профиль с тонким носом, пухлые губы, глаза с радужками цвета сочных ланцетных листьев и вьющие каштановые волосы с мягким медным отливом. Только вот мифы приоткрывали завесу тайны о тёмной стороне символизма цветка. Так прослеживалась связь лилии с правосудием, которое как нельзя лучше воплощала в себе богиня возмездия и негодования, часто именуемая эллинами дочерью ночи и справедливой мстительницей. Считалось, крылатое божество никому не по силам обмануть или перехитрить. Карая виновного, Немезида нередко проявляла излишнюю жестокость, поэтому преступники и плуты старались не попадаться ей на пути. Подальше стоило держаться и очаровательному мошеннику Гермесу.

Тем временем почти все новообращённые после перевоплощения получили в своё распоряжение личные атрибуты. Собственно по ним мистагогше и удалось до представления иерофанта угадать их имена. Впрочем, не все неофиты ещё успели привыкнуть к новому облику и призванию. Немезида с опаской отнеслась к острому ножу, заткнутому за пояс и плётке. Гермес подобрал с земли обвитый двумя змеями жезл, называемый кадуцеем, но через минуту облокотил его о камень и тут же забыл о нём. И наоборот, Арес – бог войны не успокоился, пока не отыскал в траве свой меч. Не расставались с луками близнецы Аполлон с Артемидой и юноша с безупречным профилем, а рогатый Пан с музыкальной флейтой.

Между тем наставница так ни разу и не застала покровительницу красоты – Афродиту за подглядыванием в отполированную поверхность золотого зеркала, хотя и видела, как она крутит в руке круглую маленькую коробочку с крышечкой. Зато венок из прекрасных роз всегда короновал её светлую голову, а рукотворный матерчатый цестус с драгоценностями опоясывал талию. По легенде магический пояс мог кого угодно преобразить в идеал, но для Афродиты он служил лишь символом. Заметила мистагогша и загадочную эгиду по форме воротника на плечах Афины – воинственной богини мудрости. Согласно мифам, короткая накидка из козьей шкуры обладала защитными свойствами и раньше принадлежала самому Зевсу. Однако почему-то его владелица растерялась, обнаружив изображение змей на блестящих чеканках, украшающих одеяние.

Затем верховный иерофант раскрыл в шпажнике-гладиолусе цвета чёрной ночи покровителя времени Эона, а в плакучей иве – богиню тоски Ойзис.

– Я и до вашего заявления отлично знала своё имя! – провозгласила представленная девушка, удивив остальных неофитов.

Опешила и мистагогша, ведь Ойзис в мифах значилась не покровительницей тоски, а даймоном тревоги, страданий, депрессий, горя и несчастья. И кандидатка с сумрачными кругами под глазами на самом деле смахивала на дерево с печально опущенными ветвями, символизирующее плач и скорбь.

– И я не желаю участвовать в Элевсинских мистериях! – продолжила шокировать священнослужителей Ойзис. А дальше она истошно вскрикнула, обращаясь напрямую к неофитам: – Святые ночи никому из вас не пережить! Откажитесь от участия в таинстве, пока ещё не поздно!

Тогда уже около взбунтовавшейся новообращённой объявился керик с дадухом. Жрецам пришлось применить изрядную настойчивость, чтобы под руки увести разнервничавшуюся богиню в сторонку. Там они принялись с ней переговариваться, и доносившиеся до участников обрывки фраз совсем не помогли разряжению накалённой атмосферы.

– … в загробный мир… владыка царства мёртвых… не выбраться назад…

– Кто забыл разбавить вино, прежде чем вручить его Ойзис? – задался вопросом юноша с венком из плюща на голове, подобрав с травы отброшенный девушкой серебряный кубок с узором нарциссов на ножке.

– О чём ты? – уточнил бог времени.

– Я видел, Ойзис осушила бокал до дна, прежде чем её настигло… озарение, – смекнул неофит, не только принюхавшись к сосуду, но и вылив оставшуюся каплю себе на язык. – М-м-м, не похоже на вино.

– Ещё вчера ты обвивался растением вокруг одной из колонн Нимфей, откуда тебе знать вкус вина? – возмутилась черноволосая новообращённая, жестом потребовав передать кубок ей.

– Вьющий плющ перевоплотился в Диониса – бога виноделия, веселья и развлеченья, – поспешил с пояснениями иерофант.

– Так вот почему вода в моей чаше всегда превращается в вино! – осенило Диониса.

– Не может этого быть… – засомневался козлобородый Пан, быстро выхватив из второй руки покровителя виноделия глиняный мастос.

Зачерпнув в чашу воды из фонтана, рогатый неофит смачно отхлебнул из неё, но тотчас же скривился, сплюнув всё содержимое на землю.

– И как такое пьют все уважающие себя эллины?

Дионис забрал у бога пастушества свой мастос, украшенный росписью виноградных лоз, вылил из него зеленоватую воду, и снова склонился с ним к фонтану. Курчавые янтарно-каштановые волосы юноши разметались по плащу, сродни скрученным в спирали побегам плюща, а сам он ловко схватился рукой за каменную кладку и так изогнулся, что стал напоминать лиану, всегда крепко цепляющуюся за опору корнями-присосками.

В то же время на чересчур женственном лице неофита с излишне мягкими чертами промелькнула озорная улыбка. И хотя синие глаза новообращённого обрамляли густые ресницы, а на теле, наоборот, почти не наблюдалось растительности, как и на стебле вечнозелёного корнелаза, благодаря мощному рельефному телосложению фигура Диониса имела достаточно мужественный вид.

В этот раз набранная героем жидкость мгновенно приобрела тёмный цвет, и припавший к ней повторно Пан почувствовал на губах вкус пряностей и мёда.

– Другое дело, – буркнул неофит. – Интересно, меня теперь тоже постигнет озарение?

– Я же сказал, в серебряной чаше вином и не пахло, – мягким голосом повторил Дионис и обернулся в поисках Ойзис, но она уже куда-то запропастилась. – Странно…

– А с чего ты взял, будто помутнение рассудка способно вызвать лишь неразбавленное вино? – ехидно спросила та же черноволосая девушка.

– Уж ни на яд ли ты намекаешь? – неспроста наигранно всплеснул руками Дионис, ведь кроме покровительства виноделию мифы раскрывали его причастность к рождению театра в Элладе, и как пятиконечный лист плюща имитировал по форме яркую звезду, так и человеческая ипостась всегда искала призвания и славы.

– Не советую тебе связываться с царицей ядов, – проблеял рогатый Пан, решивший отныне держаться поблизости от бога праздности и веселья.

– Вы придаёте слишком большое значение впечатлительности Ойзис, – уверенным тоном поторопился развеять сомнения кандидатов верховный жрец, едва разговор перешёл в опасное русло. Затем иерофант переключился на ещё не представленную кандидатку: – Между тем синий аконит явил нам Апату – богиню лукавства.

Услышав имя неофитки, наставница испытала сильное волнение. До последнего момента она не знала, кто скрывается в образе высокорослого стройного аконита. И хотя верховный жрец и бровью не повёл, приуменьшив влияние новообращённой, девушка отлично помнила, что Апата – богиня лжи и обмана.

От привлекательной неофитки с длинными чёрными волосами, закреплённых в причёске шпильками в форме мечеобразных ксифосов, сложно было оторвать зачарованный взгляд, как и от произрастающих ранее в Нимфеях красивых цветов, собранных в длинные пирамидальные кисти глубокого синего оттенка. Но восхитительное на вид творение являлось крайне ядовитым насаждением. Согласно мифам, смертоубийственный аконит возник из слюны трёхголового пса царства мёртвых, а синеглазую богиню эллины называли злым духов, вырвавшимся на свободу из кувшина Пандоры, чьи чары пугали даже самого Зевса. И не только листья и корни растения содержали одурманивающее ядовитое вещество, хитрая обманщица Апата также умела затуманивать рассудок людей и божеств.

– Отличная у нас подобралась компания, – воскликнул вдруг новообращённый с луком в руке из чистого золота. – Покровители красоты, войны, мудрости, искусства, охоты, дикой природы, смеха, смятения, возмездия, времени, тоски, виноделия и лукавства! Никого не забыл? Ах, ну и, конечно, божественный посланник!

– А ты сам-то, кем будешь? – полюбопытствовала Апата, теребя пальцами своё ожерелье из бусин с подвеской в виде миниатюрного пифоса, под крышечкой которого вполне могли храниться бедствия всего мира, способные уничтожить человечество.

– Стройный кипарис преподнёс нам Эрота – божество любви, – сообщил иерофант.

А вот мистагогша и так давно догадалась о роли светловолосого юноши, расположившегося от неё по соседству. Вечнозелёный кипарис со слегка блестящими чешуйчатыми листьями и конусообразной кроной всегда считался эллинами священным деревом, символизирующим вечную жизнь, грацию и магическую притягательность, но Амура в таинственном неофите выдал вовсе не божественный профиль или атлетическое сложение, а два вида снарядов в его колчане.

Сделанные из кипариса стрелы имели золотое остриё с голубиным оперением и медное с совиной окантовкой, и первыми – Купидон мог сражать сердца страстной и искренней любовью, побуждая пылкие чувства распуститься пышным цветом, подобно нежным бутонам в саду, а вторыми – был способен на месте страсти посеять безразличие, ненависть и враждебность, провоцируя увязание любой привязанности.

– Надо же! – на полном серьёзе провозгласил Эрот, понимая, как скоро ему предстоит заметно разнообразить жизнь собравшихся неофитов, в результате чего часть кандидатов – начнёт превозносить героя до небес, остальные – захотят немедленно прикончить, а он-то размечтался продержаться до конца таинственных мистерий.

В окружении обожествлённых участников мистагогша ощущала себя двояко. С одной стороны, у неё внутри всё трепетало от мысли, что вокруг неё собралось сразу столько внушительных фигур. Эллины давно уже определись со своим отношением к основным событиям окружающего мира, закрепив за каждым небожителем собственную сферу влияния. Теперь они точно знали, смена времён года и любые стихийные воплощения, будь то гроза, дождь, буря, извержение вулкана, наводнение, закат, или полнолуние, а также войны и болезни, совсем не следствие магического обряда людей, как ранее полагали предки. Ведь им не по силам было с помощью заклятья заставить солнце светить, осадки – извергаться, весну – прийти раньше, цветы и деревья – расти, и животных – размножаться.

За всеми жизненными процессами стояли деяния тех или иных богов. Именно их могущественная власть и возрастающая или убывающая мощь влияли на рост и увядание насаждений. Не обходилось без прямой воли небожителей при возникновении вооружённых конфликтов, как и не гнушались они вмешиваться в любовные дела. Да и все природные явления приписывались к заслугам богов и низших даймонов, которые на манер людей рождались, вступали в брак, заводили потомство, плели интриги, воевали, а последние ещё умирали и воскресали.

Однако эллины нашли иное применение своим мистическим ритуалам, и продолжили те проводить, помогая богам в их непростой задаче. Притом взявшись за инсценировку сложных природных процессов, имитацию годичных циклов и подражание сменяемости растительности, в расчёте на то, что по принципу закона магического подобия разыгранные в тайных церемониях действия произойдут в реальности, они на этом не остановились, занявшись воспроизведением хода жизни и смерти. Вместе с тем люди начали поклоняться олимпийским небожителям, устанавливать им статуи, строить храмы, и проводить праздники в честь их культа. По аналогии инициировались и Великие Элевсинские мистерии.

С другой стороны, наставница не испытывала потребности пасть ниц к ногам собравшихся божеств. Конечно, беззаботные представители великого пантеона считались бессмертными существами, в чьих жилах течёт особая бесцветная кровь, их подлинного облика никто не знал, и сами они обычно проживали во дворцах на горе Олимп, где время замерло на месте, а сезоны никогда не сменялись. Впрочем, боги всё-таки рождались на земле, говорили на языке смертных и объявлялись перед эллинами в человеческом обличье, или давали о себе знать, посылая вещие сновидения и таинственные знаки для толкования оракулами их божественной воли. Помимо внешности, не отличались небожители от людей и поведением: ощущали похожие эмоции и чувства, умели страстно любить и люто ненавидеть, испытывали отчаянье, гнев, страх или жалость, и тоже затевали яростные ссоры, прибегали к подлым обману и гнусным интригам.

И хотя рождённые для вечности божества превосходили эллинов по силе и способностям: умудрялись летать или становиться невидимыми, они не являлись всевластными и всесильными, могли страдать от боли и изнывать от полученных ран. Притом даже вмешиваясь в жизнь людей и навязывая им собственную волю, небожители никогда не стремились всецело управлять человечеством и часто позволяли себе возражать, а порой и выигрывать в спорах. В итоге олимпийцы заслужили должное уважение народа Эллады, и люди принялись поклоняться великому пантеону, взывая к милости и прося покровительства в разрешении тех или иных дел.

Между тем неслучайно среди эллинов закрепилось мнение, что не только сердить небожителей было опасно, но и встречаться с ними лицом к лицу рискованно, ибо в порыве гнева они без разбора карали как виновных, так и невиновных.

– И последний наш участник, – продолжил верховный жрец, завертев головой в поисках кандидата и найдя лишь его тень у каменной колонны в отдалении. – Царственно пурпурный корончатый анемон в обличье Адониса – бога юности.

Услышав своё имя, герой на мгновенье выступил из-за столба, но обнаружив устремлённые на себя взоры поспешно скрылся. Правда, новообращённые всё же успели разглядеть стеснительного молодого неофита. Подобно фантастически красивому и нежному анемону с хрупкими лепестками, волнительно трепещущего от мимолётного ветрового порыва и легко теряющего цветочную голову от более мощного дуновения стихии, нелюдимый Адонис показался остальным кандидатам скрытной и меланхоличной натурой. А ведь анемон символизировал потерянную любовь. И как восхитительно яркое создание с тонкими зубчатыми краями на рассечённых листьях всегда очаровательно смотрелось в лучах восходящего солнца, прикрывая соцветия багряного оттенка запёкшейся крови на огненном закате, так и скромный юноша с чувственным ртом, роскошной шевелюрой, печальной улыбкой и тревожным взглядом имел одновременно романтичный и грустный вид.

– Ну, раз я успел представить всех новообращённых, причин тянуть с отъездом нет больше. Мы немедленно покидаем Нимфеи и сам Элевсин, – заторопился верховный жрец, – и отправляемся по священной дороге в Афины.

– Вот так просто? – забеспокоилась Афродита. – Но мы не покидали богоугодные Нимфеи сотни лет!