Военкомат

Во дворе стоял гараж из нескольких боксов, в которых парковался наш служебный транспорт. Вместе с двухметровыми бетонными плитами гараж образовывал закрытую территорию…

Полдня я знакомился с окружающей обстановкой, людьми. Какое-то неясное чувство мне подсказывало, что здесь я надолго…

Сдав предписание начальнику 3-го отделения подполковнику Семенову и заполнив пару анкет и карточек, я вернулся в свое отделение. Прошел мимо улыбчивого призывника, видимо, планирующегося к завтрашней отправке, поскольку я услышал перечень принадлежностей, которые ему необходимо иметь с собой. Одежда по сезону и погоде, кружка, ложка, зубная щетка и так далее…

День, понятно, был суматошным, как бывает первый день, где бы то ни было. Я наслаждался этими часами и минутами. На службе так редко бывает. Наказывать меня еще было не за что, хвалить…, на похвалу в армии рассчитывать наивно. Кроме того, не наказание в армии – это уже поощрение. Шучу…

Так что жизнь прекрасна, на улице май, и карьера почти с чистого листа! Я был в приподнятом настроении. Оно не испортилось даже после того, как мой начальник, подполковник Конев, под конец рабочего дня вызвал меня к себе и объявил, что завтра мне придется доставить призывника на сборный пункт. Да и чего ему портиться, служба есть служба. Доставка призывников – ее часть.

– Понимаешь, больше некому, – сказал Конев, – я завтра в наряд, а у Никоненко отчет горит.

К этому дню я уже знал, что начальники отделений доставляли призывников на сборный пункт облвоенкомата только по крупным праздникам, не чаще одного-двух раз в период призыва, и то брали с собой помощников, а некоторые начальники, из числа крупных полководцев, вообще не возили. Так что ничего странного в словах подполковника Конева я не нашел. Но все равно приятно, что начальник поясняет подчиненному мотивы своих распоряжений. В дивизии никто ничего не пояснял. Выполнить, об исполнении доложить – вот и все пояснение.

– Доставим, – бодро ответил я. – Почему не доставить… Сборный пункт – дело знакомое.

– Он один у тебя будет, а ты там всех знаешь, – бодро продолжал Конев, – Палицына задействуешь и к обеду вернешься, – он засмеялся.

Вроде, все так, подумал я и тоже засмеялся…

Так он прошел, мой первый день на новом месте службы, в военном комиссариате. За две недели, проведенные в качестве стажировки в облвоенкомате, я, как мне казалось, уже прилично ориентировался в вопросах призывной работы, во-всяком случае, довольно уверенно выговаривал слово «призыв». Всего один день, проведенный в родном военкомате, показал мне, что о работе призывного отделения я не знаю ничего. А тот опыт, что я приобрел, формируя с майором Палицыным команды, зачем он мне?

…Поезд отправлялся в 7:10. На часах было 7:05. Я стоял на перроне и выглядывал своего подопечного, призывника Михалева. Призывника не было. Я пришел на вокзал за полчаса до отправления поезда, взял по воинскому перевозочному требованию билет на призывника (военнослужащие тогда ездили без билетов, предъявляя удостоверение личности) и занял позицию на перроне, напротив входа в вокзал. Призывник, как мне сказали, это знает. Да и в военной форме я тут один.

С бойцами мне приходилось ездить на всех видах транспорта, а вот с призывниками нет. У солдата менталитет другой. На нем военная форма, он знает, что обязан подчиняться офицеру. Едет, куда прикажут, идет, куда прикажут. А призывники – народ, присягой не обремененный. И, хотя Конев мне вчера рассказывал об ответственности призывников за неявку на сборный пункт, я что-то сомневался…

И время в стране наступило такое, что законы как-то перестали бояться не исполнять. С экранов телевизоров и газет на призывников хлынул вал негатива об армии. Побои, издевательства, убийства, глумление – всё это ждет новобранца в части! Армия – это огромная зона с уголовными нравами, с паханами под видом командиров и их подручных из числа старослужащих. Немудрено, что ребята, насмотревшись таких ужастиков, старались всеми правдами и неправдами избежать призыва на военную службу. А те, кто не избежал, в воинской части поначалу тряслись от страха. В обиходе у военных появилось слово «пацифист» – сначала для смеха, потом как ругательство.

Посмотрим, что собой представляет этот Михалев. Это его я вчера видел на инструктаже, но видел-то мельком, не приглядывался, не знал же, что везти придется. Вроде, парень как парень, но поди знай, что у него на душе. Краем уха слыхал, что призывник у сотрудников 2-го отделения «крови попил», но в чем это выражалось, я не знал.

Теперь за пять минут до отправления поезда я стоял на перроне напротив входа в вокзал и высматривал Михалева, восстанавливая в памяти его облик по вчера брошенному вскользь взгляду. Я не профессиональный контрразведчик, поэтому просто смотрел на молодых ребят. Еще на наличие у них сумок, чемоданов, рюкзаков. И горластой родни из числа провожающих. Осложняло мои изыскания то, что на перроне было полно людей, треть из них – молодые ребята. Многие были с сумками, но вот провожающей родни с песнями, водкой и дрессированным медведем не было…

Подошел поезд, народ повалил в вагоны. Я стоял на месте, пока перрон не опустел. Повертел головой. Никого, только я и старая собака, лежавшая в метре от меня и смотревшая на меня с надеждой на бутерброд.

– Если не подойдет к тебе на вокзале, – говорил вчера Конев, – все равно езжай… может, не нашел тебя, сам сел, может, родня сопровождает с песнями и плясками, им не до тебя…

– А может, специально, из сволочизма, – глухо добавил он, – чтобы ты понервничал, побегал по перрону… этот Михалев может…

Бегать по перрону было уже поздно, да я и не собирался.

– Поеду, – сказал я собаке, – извини, Джек, бутерброда нет, я же к обеду вернуться собирался…

Вскочив в момент отправления поезда на подножку, я прошел мимо недовольно глянувшей проводницы в вагон. Поезд идет около часа. Успею обойти все вагоны. И пошел.

Михалева я нашел в последнем вагоне. Он сидел между мужчиной и женщиной, годившимися ему в родители и ими же и оказавшимися. Я прошел было мимо него, но тут же вернулся. Михалев с довольным видом смотрел на меня. Как я его узнал, сам не пойму. Скорее всего, по его хитрому взгляду и ощутимой неприязни, исходившей от его родителей. Ну и одежда. Они всегда в армию одевают все то, что давно хотели выбросить, да руки не доходили. Места рядом были, и я уселся напротив семейства, поставив портфель с документами сбоку. Руку с портфеля не убирал, вспомнив прапорщика из Кинешемского военкомата, забывшего в поезде командные документы.

– А мы вас искали, – доверительно сообщил Михалев, улыбаясь.

– Вот я и нашелся, – ответил я.

– А где остальные призывники? – спросил отец будущего солдата.

Я объяснил, что сегодня команда от нашего военкомата направляется в составе одного человека. Призывника Михалева.

Почему-то известие о том, что их сын направляется на сборный пункт от целого города один, вызвало у его родителей особую тревогу. Они видели в этом какую-то скрытую жуть. Им стало ясно, что все остальные призывники попрятались и только их сын, как лох, идет за всех отдуваться! Помолчав, я сказал, что из нашего города он один, но ребят из области в команде будет много. Родители Михалева понимающе переглянулись. Чем больше я пояснял особенности отправки призывников на военную службу, тем больше подозрений у них вызывал. Мои пояснения воспринимались ими как жалкие попытки отвести их глаза от чего-то страшного, куда собираются «засунуть» их сына.

Я понял бессмысленность своих речей и замолчал. Призывник улыбался и в разговор не вступал. Основным мозговым центром у них явно была мать, а спикером отец. Мамаша, хоть и молчала больше, но даже редкие ее реплики мгновенно мотивировали отца семейства на продолжение диспута. Он лихо разоблачал непорядки в армии, приводя в качестве доказательств родное телевидение и газету «Совершенно секретно». К концу разоблачений я уже лично фигурировал в качестве основного виновника этого бардака. Мои доводы, как лица заинтересованного, обличителями не запрашивались. Потом он выдохся и затих. Я уже стал надеяться, что волна негодования вот-вот спадет. Ну, повозмущались на безобразия в армии, пар стравили и давайте жить дальше. Я тоже был возмущен тем ужасом, что описывали газеты. Правда, еще две недели назад, когда сам служил в войсках, персонажи этих кошмаров мне не встречались. И солдаты наши, может, и не так, чтобы очень уж счастливые ходили, но выглядели вполне прилично. Босым никто не ходил, в драных лохмотьях тоже. Таких оборванцев, что рисовали наши СМИ, я там не встречал. Да и старшина бы не позволил. И черви в макаронах по-флотски не попадались… Специально стал высматривать: ну нет червей!

Когда все уже успокоились, в дело вступила проводница. Она долго прислушивалась к нашему разговору, с особым вниманием слушала декламацию газетных цитат Михалевым-старшим, который, то прятал листок «Совершенно секретно», то доставал его обратно. В то, что там напечатано, он свято верил.

Наконец проводница не выдержала долгого неучастия в разговоре, который ей, как выяснилось, был «близок и понятен», и примкнула к антивоенной коалиции.

Она решительно уселась рядом со мной и поведала миру, что у ее двоюродной сестры есть знакомая, троюродный брат которой знает одного мужика, который «отпустил» сына в армию, а там его почти до смерти убили.

– Лежит в госпитале, – зловеще сказала она, – год уже…

Когда поезд приковылял к областному вокзалу, мой статус был между Чикатило и Дракулой. Еще немного, и вагон бы отправил меня в Гаагский трибунал для военных преступников…

Вышли из вагона.

– Иди за мной, – сказал я Михалеву-младшему. Старшие Михалевы угрюмо молчали. Я не обратил на это внимание, а зря.

Михалев, закинув рюкзачок на плечо, пошел за мной. Пару раз я обернулся и в потоке людей видел своего призывника. Потом, уже в здании вокзала обернулся и его не увидел…

Остановился. Покрутился на месте. Нет призывника.

Мимо прошел прапорщик одного из районных военкоматов с тремя призывниками. Узнал меня, подошел, поздоровался, ушел. Я, как истукан, стоял на месте, недалеко от входа с перрона в здание вокзала, ну или на выходе из вокзала на перрон – кому как нравится. Потоки людей огибали меня, как скалу. Люди смотрели по-разному. Кто по привычке с уважением к военной форме, кто с неприязнью. В основном безразлично.

Я же смотрел на людей с бешенством. Это не давало мне сосредоточиться. Я впервые оказался в такой ситуации и не знал, что делать. Представить не мог, что это возможно, чтобы призывник взял и удрал. Тут бы успокоиться и подумать. Жгучая ненависть к зловредному семейству мешала.

Вдруг метрах в двадцати, у киоска «Союзпечать» («Роспечать» появится только через год) мне показалось, что я вижу Михалева-старшего. Не сводя с него глаз, боясь, что, если моргну, он растает, как привидение, я двинулся к нему. Отец призывника делал вид, что рассматривает сувениры в киоске, сам же поглядывал в мою сторону.

Разведчик, ссскотина!!!

Когда он в очередной раз глянул на меня, я стоял рядом, с трудом подавив в себе жгучее желание отреставрировать его ухмыляющуюся рожу.

– Где призывник? – хриплым от злости голосом спросил я.

Оказывается, на семейном военном совете, оперативно проведенном по пути из вагона в вокзал, было решено Михалеву-младшему воздержаться от прохождения военной службы до лучших времен. Вот наведете порядок в армии, тогда, мол, обращайтесь…

– Так что сын уже едет домой, – подвел черту Михалев-старший.

– А тебя что ж домой не взяли? – процедил я сквозь зубы, подойдя ближе. Михалев-старший на такое же расстояние отступил.

Ровным голосом, стараясь не показывать клокотавшую во мне ярость, я предупредил о правовых последствиях поступка его сына и их с женой самих как подстрекателей. Про подстрекателей Конев, правда, ничего не говорил, это я уже от себя прибавил.

Закончив с официальной частью, я перешел к неформальной. Прихватив его локоть, я прошипел:

– Слушай, мужик, ты меня достал…

Остальные выражения были не вполне парламентского содержания, поэтому я их опущу. А то вдруг внуки читают…

Мужик подергал руку из моего захвата, но я держал крепко.

– Сам-то в армии служил? – спросил я его. – Или родители не пустили?

Тут он выгнул колесом свою чахлую грудь.

– Служил… Отпусти руку! – крикнул он. – У нас порядок был!

Так мы беседовали минут десять. Я немного успокоился. Михалев-старший тоже слегка обмяк. Появилась надежда на мирное урегулирование конфликта. Но не дремала мать семейства. К месту нашей с Михалевым-старшим беседы она привела двух милиционеров. Видимо, наблюдала со стороны за развитием сюжета и, когда я дружески прижал к себе главу семьи, решила, что пора действовать. Менты были сержантами, один моего возраста, другой постарше.

Тот, что постарше, попросил меня отпустить руку собеседника. Я отпустил. Почувствовав свободу, Михалев-старший рванул к выходу из вокзала, как Усэйн Болт. Жена засеменила за ним. Я посмотрел семейству Михалевых вслед и вздохнул. Гоняться по вокзалу за родителями призывника в мои планы не входило. В планы милиции тем более.

– Молодцы, ребята, – сказал я ментам, – из-за вас отечество не получит защитника в свои ряды.

– Это он защитник? – скептически спросил один из сержантов.

– Отец защитника… Сам защитник где-то здесь прячется, – пояснил я. – Найти поможете?

Менты отказались. Тот, что постарше сказал:

– Порядка у вас сейчас нет, они и бегут. Что это за армия, если от офицера призывники прячутся? Вот когда я служил…

– У моего знакомого брат есть, так вот его племянника забрали в армию, – продолжил тему второй сержант.

– Знаю, – перебил я его, – а его там почти до смерти убили, да?

– Нет, – хладнокровно ответил сержант, – служит… прапорщик уже.

Менты ушли. Уходя, один из них обернулся:

– Капитан, посмотри в туалетах, обычно они там прячутся до поезда…

В туалетах моего призывника не было. Какого-то призывника я правда, спугнул, судя по его реакции на мое появление, но это был не Михалев.

Потом я вернулся на свой пост у входа или выхода и, как Илья Муромец на границе, стал смотреть по сторонам.

Задумался. Хорошенькое начало карьеры в военкомате, ничего не скажешь. Поручили целому капитану сопроводить одного единственного призывника, а он и того ухитрился потерять. Просто гений призывной работы! Обидно не то, что призывник сбежал, а именно неудачное начало служебной деятельности. Призывник-то найдется, никуда не денется, а мой дебют людям запомнится.

«Разве это косяк? Помнишь, как наш капитан начинал? У него вообще призывник удрал, у растяпы». «Это было месяца через три, как у капитана призывник удрал, аха-ха-ха!».

Я совершенно ясно слышал эти реплики, даже обернулся, посмотреть, кто это говорит. Говорил мой внутренний голос.

А еще он сказал, чтобы я перестал тут топтаться и ехал домой. Как раз к обеду успею.

Внутренний голос я отключил и пошел в облвоенкомат. Кроме беглого призывника, у меня еще были документы, которые необходимо было сдать в делопроизводство и что-то там получить.

– Так что вперед, гроза призывников, – сказал я себе и пошел знакомым путем.

Через двадцать минут, когда часы показывали 8:50, я положил руку на дверную скобу массивных облвоенкоматовских дверей, собираясь потянуть ее на себя. Взгляд упал на одиноко стоявшего рядом с дверью паренька в знакомом наряде призывника. Михалев. Несколько секунд мы смотрели друг на друга. Я без улыбки. Он, как всегда, с улыбкой. Ну что сделаешь, улыбчивый парень.

Я огляделся. Клана Михалевых видно не было.

– Как же ты сам дошел сюда, брат Михалев? – спросил я. – Не падал без папы и мамы? Где они, кстати?

– Я от них убежал, – ухмыльнулся Михалев. – Задрали уже… Я служить хочу, как все ребята, – продолжал призывник. —А мать с батей насмотрятся телик и стонут, что в армии бардак, в армии жесть.

– Ну, раз так, заходи, – я распахнул дверь.

И мы пошли.

Дальше все было обычным. Запустив Михалева на медицину, я пошел по призывному отделу, здороваясь с сотрудниками. Меня они еще помнили, всего три дня прошло, как я от них убыл, не должны были забыть…

Майор Палицын по моей просьбе Михалева в команду зачислил первым и в 11:00 я уже был, в общем, свободен. Но нет. По просьбе Палицына я уселся на знакомый стул и еще час мы с ним привычным тандемом комплектовали команду, которая в этот день была одна.

Да… А вы говорите, что тот опыт больше не пригодится. Никакой опыт лишним не бывает…

Перед уходом я подошел к своему Михалеву. Он общался с будущим однополчанином в лице офицера, прибывшим из войск за молодым пополнением. Парень общительный, не пропадет, подумал я, увидев эту картину. Михалеву было явно не до меня, я у него был уже в прошлом. Поэтому я просто кивнул ему и пошел.

Михалев зашел к нам в отделение через год, когда приехал в отпуск. Собирался поступать в военное училище…

…К обеду я вернулся, чем сильно удивил подполковника Конева.

Как он мне потом рассказал, этот демарш родителей призывника был ожидаем. Конев даже просил у военкома служебный уазик для доставки строптивого призывника на сборный пункт, но полковник Киселев ответил, что, когда призывник станет генералом, тогда уазик даст. А пока нет. Пока посмотрит, как с этой ситуацией справится новый офицер.

Родители Михалева были в ярости. На следующий день мать призывника пришла к военкому с жалобой на меня, хитростью заманившего их сына в армию. В ответ полковник Киселев прочитал ей нудную, а это он умел, лекцию о требованиях законодательства по вопросам призыва граждан на военную службу. Когда она продолжила настаивать на злодеяниях нашего военкомата, как составной части беспредела в армии, Киселев ее просто выгнал. Она продолжала еще некоторое время жаловаться в различные инстанции, но потом как-то успокоилась.

Михалев – старший в тот раз с женой не пришел, но мы с ним иногда встречались по утрам, когда я шел на службу, а он, видимо, на работу. Вначале Михалев неприязненно косился, но потом, месяца через три, подошел ко мне и удивленно сообщил, что сыну в армии нравится. Его нормально приняли в учебном подразделении, он даже прислал фотографию. Руки-ноги были на штатном месте, синяков не видно.

Можно было бы, наверное, сказать ему что-нибудь с укором, вроде: «Ну вот, видите!», или «Я же вам говорил», но я просто пожал ему руку и пошел…

22.02.2019 г.

Саратов – 1994

– В феврале поедешь в Саратов, – сказал мне военком полковник Киселев на утреннем совещании в понедельник. Дело было в начале декабря 1993-го года. И, хотя до февраля было еще далеко, я не обрадовался. Я вообще мало радуюсь, когда узнаю, что мне надо куда-то ехать.

– В Саратов? – переспросил я. – Опять командировка?

В июле меня отправили в командировку в Тверь. Сопровождал школьников в Тверское суворовское училище для сдачи вступительных экзаменов. Тогда эта обязанность возлагалась на военкоматы.

Школьников было девять. Кроме меня, каждого из них эскортировала родня, от двух до пяти человек. Все с чемоданами и баулами. У меня было ощущение, что я сопровождаю переселенцев-беженцев, особенно когда в Москве этот табор перемещался с вокзала на вокзал. Потом еще неделю там (в училище) жил, пока ребята сдавали экзамены. Было два экзамена, плюс физо. Конкурс был очень большой, и из наших девяти ребят поступил только один. Не поступивших разобрали родители и, очень недовольные, уехали. Потом уехал и я. В общем, командировка была не особенно сложная, но соскучиться по ним я все равно не успел. Хотя в Тверь – это рядом совсем, можно и съездить. А Саратов почти на другой планете, в Приволжском военном округе…

– На учебу, – пояснил военком, – там учебный центр находится. Будешь призывной работе учиться. Выучишься, приедешь оттуда и будешь нас учить передовым методам. А то сам знаешь, мы до всего тут доходим… Эмпирическим путем.

– На сколько? – хмуро спросил я.

Учеба – это не школьников везти, за неделю не обернешься. Хорошо, если месяц…

– Это ты у своего друга Грачева спроси, – ответил военком.

С непонятной для меня иронией военком называл полковника Грачева, начальника 3-го отдела облвоенкомата, моим другом. Как мне удалось попасть в его друзья, не знаю. После стажировки не видел его ни разу. Да и в период стажировки не сказать, чтобы часто об него спотыкался. Может, в каком-то их разговоре Грачев обо мне хорошо отозвался. А может, наоборот, не очень хорошо…

Прошло всего полгода, как я стал офицером военного комиссариата. Не так уж много, но и не мало. Во всяком случае, достаточно, чтобы понять, что хорошо только там, где нас нет. Эйфория первых дней от пребывания в военкомате прошла. Еще на стажировке в облвоенкомате в мае у меня начали закрадываться сомнения в том, что военкоматы (как думалось в полку) – это филиалы армейского рая на земле. К декабрю я уже подумывал насчет армейского ада. Конечно, многое в военном комиссариате было по-другому. Строем здесь никто не ходил, и старшие начальники по два раза в день прическу у подчиненных не проверяли, зато работы было в избытке. Работы было как у гортоповского мерина в отопительный сезон. Я смутно себе представляю гортоповских меринов, но мой командир группы майор Хлынин так называл период высших запарок по службе в полку, а уж в образной градации степеней нагрузок на полковую душу ему не было равных. Работа – ладно, у нас все работают. Ведь что такое работа? Это деятельность, состоящая из физических и (или) умственных усилий. Разница только в интенсивности этих усилий. Так вот, интенсивность работы одного военкоматовского работяги в единицу времени была, на мой взгляд, выше полкового.

Много было не только бумажно-канцелярской работы с документами. Живой работы с людьми, которые с утра до вечера шли в военкомат по своим надобностям, тоже хватало. Ну, на то и военкомат…

…Ближе к обеду мой друг полковник Грачев позвонил мне сам. В наше отделение.

– Вас, – громко сказала мне Нина Михайловна, зайдя в наш с Никоненко кабинет, и шепотом добавила: – полковник Грачев из области.

Я поднял трубку и назвал себя.

– Слушай, Владимир Алексеевич, пора тебе поучиться военному делу, – со смешком сказал Грачев, – не как у нас, чему-нибудь и как-нибудь, а настоящим образом!

Я молча слушал. Не дождавшись от меня комментариев, Грачев продолжал:

– Поедешь в Саратов учиться призывным наукам. Будешь представлять нашу область. Бывал там?

– Нет.

– А я бывал. Красивый город. Волга. Весной каштаны цветут… – бархатно говорил Грачев.

Я слушал рекламный ролик в его исполнении и думал, с чего это товарищ полковник мне красоты Саратова описывает. Он же начальник отдела облвоенкомата, а не турагентство. Может, еще не все решено у них по персоналиям? Может, еще можно спрыгнуть?

– Понятно, – сказал я, – а нельзя ли…

– Ты едешь точно, – с ходу пресек мою попытку отползти в сторону Грачев. – Комиссар списки утвердил, так что брыкаться не надо!

Он немного помолчал и подытожил:

– В общем, готовься. Ближе к февралю обсудим подробней.

– Область я один буду представлять?

– Нет, вас трое будет.

Я не брыкался, и в начале февраля 1994 года мы с двумя офицерами из облвоенкомата прибыли на четырехмесячные курсы в Саратов. И вот ведь какая штука. Мне ехать очень не хотелось, тяжеловат я на подъем. А капитаны Олег Лысяков и Валера Осипов, наоборот, ехали как в отпуск, с удовольствием. Но по закону подлости я устроился там на четыре месяца, а Олег и Валера на два. Я бы охотно поменялся с ними сроками, но жизнь устроена так, что все в ней идет противоположно нашим желаниям.

В Саратове находился учебный центр, назывался он 8-е ЦОК. А если точно, то 8-е центральные офицерские ордена Красной Звезды курсы усовершенствования офицеров мобилизационных органов Вооружённых Сил СССР. К моему прибытию СССР уже заменили Россией, в остальном все так и осталось.

Готовили там войсковых и военкоматовских мобилизационных специалистов, а также учили призывной работе. Мобилизаторы, как я уже заметил, учились два месяца, призывники – четыре. Были другие дисциплины, но нас они не касались. В то время Саратовские курсы были единственным местом в стране, где учили призыву и всему, что относилось к этой работе.

Саратов встретил нас холодной погодой. И не только встретил. Почти весь февраль там было холодно и ветрено. Меня это раздражало. Приехал с северного города на юг (ладно, пусть юго-восток) отогреться, а тут холоднее, чем у нас. Особенно доставал постоянный ветер. Не знаю, всегда ли он там дует в феврале или просто нам повезло так, но из-за этого ветра мы старались как можно реже высовывать на улицу нос. В марте ветер устал и немного утихомирился. Во всяком случае, стало теплее.

Разместили нас в двух офицерских общежитиях. Старом и новом. Призывникам досталось новое. По тем временам это было суперсовременное общежитие. Как тогда говорили, гостиничного типа. Длинный коридор, двери в отсеки с двумя комнатами, на два и три человека. В каждом отсеке душ и туалет, причем душ отдельно. Те, кто знал старое общежитие, утверждали, что нам сильно повезло. Когда я навестил своих земляков, а они угодили в старое, убедился в этом сам. Хотя комнаты там тоже оказались на трех курсантов, и даже раза в полтора больше наших, но оборудованы были без баловства. Суровая, спартанская обстановка. Шкаф, стол, три кровати, три стула. Но это бы еще ничего, не на курорт приехали. Хуже, что у них умывальник, совмещенный с туалетными кабинками, был один на этаж, в конце коридора. Это уже отдавало казармой. Хорошо хоть душ был отдельно. Но тоже один (или два – не помню уже) на этаж. Первое время Олег с Валерой ходили в душ ко мне, потом как-то приноровились и ходить перестали.