На грани

– Милая Надя! Вы еще просто очень молоды, это во-первых. А во-вторых, в вас говорит, скорее всего, ревность и нежелание смириться с тем, что у взрослого мужчины может быть иногда желание побыть вне семьи, вне женского коллектива. Не надо раздражаться по такому поводу, надо научиться прощать мужу желание иногда побыть в кругу своих коллег или друзей. Обычный кризис среднего возраста. Его надо пережить. Я уверена, что все у вас будет хорошо, и никто вас не предаст. Вы – симпатичная и умная женщина… А сейчас извините меня… Пойду полежу, устала стоять, все болит… Сейчас завтрак привезут. Есть хочу. Катя легла и сразу же задремала.

А в палату на место Галины Васильевны привели уже знакомую Наде по коридору афрорусскую женщину из другой палаты, которая представилась:

– Меня зовут Розой Абрамовной, фамилия Фурлендер. Я из двенадцатой палаты. Я не могу там находиться, упросила врача перевести меня к вам в палату, мне еще здесь надо один день продержаться. И видите, мои дорогие, какая же хрупкая наша жизнь! Еще недавно, гуляя по коридору до и после операции, я с некоторой доброй завистью смотрела, как оживленно и с большим интересом беседуют две дамы из вашей палаты и просилась включить меня в их чат, а сегодня я согласилась занять койку одной из них. Я не верю ни в какие приметы, все это ерунда. Сколько смертельно больных женщин лежало ранее на ваших койках… кто знает. Но я все равно решила побыть эти сутки с вами. Как говорится, «прошу любить и жаловать»…

Надя с удивлением у нее спросила:

– В чем же причина вашей передислокации? Роза Абрамовна села на кровать и ответила: – Вы будете смеяться, дорогие дамы, но там, в двенадцатой палате, тоже больные женщины, но кроме онкологии они больны еще на все свои головы. Меня, пожилого страдающего человека, они все время обзывали. Сначала «черной негритоской», а потом, когда узнали, что я еврейка, стали называть «черной жидовочкой». Что за народ у нас? Где интернационализм? Казалось бы, в больнице, где лечится большинство пожилых, седых бабулек, включая меня, идет бесконечное продолжение какого-то ужасного антисемитского «сериала». Оказывается, что лично я со всем своим народом виновна во всем: и в том, что Христа мы, евреи, распяли, виновна конкретно в их болезнях, в ковиде и вообще во всем. Ну мне в конце концов, надоело слушать этот бред, и я их послала куда подальше… А у вас в палате чего больше: расизма или антисемитизма? Я сутки-то с вами продержусь? Катя, проснувшись, села на кровати.

А в углу, где почти без движения лежала старенькая татарская женщина Лиля Хакимовна, раздался слабый голос:

– Ага! Значит не только мне, моим детям и внукам из всех углов доносится «понаехали». Не бойтесь, Роза, я вас в обиду не дам. Роза Абрамовна сразу оживилась:

– Слава богу, есть защита! Все женщины грустно засмеялись и присели на своих кроватях, чтобы позавтракать. Все, кроме бабушки Лили Хакимовны, которая готовилась к операции во второй половине дня. В палату вошел лечащий врач с медсестрой.

Первым делом он подошел к старенькой бабушке:

– Лиля Хакимовна! Медсестра возьмет у вас анализы, померит вам давление прямо в палате. И, увы, побреет вам голову перед операцией. Волосы будут мешать хирургу. Потом с грустью тихо объявил оставшимся:

– У вашей соседки Галины Васильевны случился обширный инфаркт после новости о смерти мужа. Она и так была ослаблена после операции, спасти ее нам не удалось. Вот такие грустные новости. Но, дорогие дамы, ваша жизнь продолжается, и у каждой из вас она своя. Таким образом Роза Абрамовна, Екатерина и Надежда после завтрака идут на перевязки и готовятся к выписке на завтра. Жду вас в перевязочной. Сами, надеюсь, дойдёте и расскажете мне при встрече о своем самочувствии. Вижу, что Екатерина уже готова на новые подвиги, на новые километры, так?

Катя тихо ему ответила:

– Буду стараться, доктор.

– Значит, договорились, жду вас в том же порядке: Роза Абрамовна, Екатерина и Надежда. Врач с медсестрой покинули палату. Женщины засобирались на перевязки.

Роза Абрамовна, Екатерина и Надя после перевязок, получив все рекомендации от лечащего врача, разбирали у дежурной тарелки с обедом. Они были голодны, просили добавки супа из сайды. Сидели и поглощали обед с большим аппетитом. Дежурная, которая разносила еду, спросила у них, кому дать добавки второго. Все согласились и потянулись за добавкой.

В этот раз она улыбнулась, как всегда, и по-доброму спросила:

– А помните, девоньки, как вы в первый день свои носы воротили, еще и проветривали палату? Ну что, сейчас тушеная капуста с рыбной котлетой помещается в вашем желудке? Ну, не серчайте, так теперь ведут себя все больные, слишком избалованный народ стал. Однако на пятый день у всех, кто не обречен, просыпается аппетит. Жизнь есть жизнь! А ваша бывшая сумасшедшая соседка на шпильках лежит сейчас под капельницей, без косметики, без дешевых понтов, вот ей, умирающей бедолаге, не до еды, она передавала всем вам привет. Сказала, что как только вашу Тамару после операции привезут, соберется с силами и зайдет к вам. Приятного вам аппетита, девоньки! Ради бога, живите долго!

Надя, чтобы чуть-чуть воодушевить соседок по палате, обратилась к Розе Абрамовне:

– Роза Абрамовна! Бог даст, вас завтра выпишут, как и нас с Екатериной. Я очень надеюсь, что у нас всё будет хорошо. Посмотрите в окно. Какая красивая золотая осень! Ни ветра, ни дождя. Мы все сможем с близкими пойти гулять, можно в парк, можно поехать на дачу. Постепенно, я надеюсь, все наши операции и страхи забудутся. Вот и настал теперь ваш черед рассказать нам про ваше путешествие в США.

Роза Абрамовна немедленно отреагировала:

– Девочки, дорогие! Увы, в настоящий момент у меня в жизни очень печальный период. Мой муж недавно умер: больные сердце и сосуды, плюс ковид, который спровоцировал его уход. Завтра я вернусь домой. Живу я сейчас одна, позову своих верных подружек в гости, тех, конечно, кто не болен ковидом, и мы все вместе пойдем гулять в Парк Горького, в самую его лучшую часть, в Нескучный сад. Там сейчас такая красота, золотая осень! Но ещё до прогулки я закажу доставку на дом продуктов, а если у меня еще хватит сил, то с превеликим удовольствием приготовлю сама что-нибудь вкусненькое, испеку яблочный пирог, например, открою наливочку, которую мне соседка подарила. Все мы будем после прогулки праздновать мое настоящее выживание. Мы с «девочками» дружим в течение всей жизни, еще со школы. Знаете, как трудно мне было выживать, будучи при этом абсолютно здоровой! Но я все-таки выжила.

А вот моей маме, красавице, было еще трудней выживать. После смерти Сталина, его «Дела врачей», моя мама, еврейка по национальности, мечтала уехать куда угодно из СССР. Но это было абсолютно нереально. И вдруг в 1957 году на Всемирном фестивале молодежи и студентов мама познакомилась с очень интеллигентным парнем, студентом из США, выходцем из Анголы, умником и красавцем. Два дня сумасшедшей любви. И у мамы, и у парня был прекрасный английский язык. Но самого главного в своих отношениях они не поняли до конца. Представляете, маме показалось или послышалось, что этот студент обещал ей, что обязательно прилетит и женится на ней. Бедная моя мамочка даже на секунду не сомневалась в этом. Она ему искренне поверила. К тому же это был счастливый шанс выехать из СССР. Высокая рыжеволосая девушка восемнадцати лет от роду с белейшей кожей, красавица, студентка-химик с верой в коммунизм и интернационализм полюбила чернокожего студента из США, сына какого-то вождя племени из Анголы!!! После всемирного праздника молодежи она обнаружила, что беременна. А у чернокожего студента, как потом выяснилось, было двойное гражданство – Анголы и США. Жить в СССР он совсем не собирался. Аборты тогда уже как год разрешили делать, но мама, типичная еврейская женщина, после такой страшной войны и холокоста даже не раздумывала: она должна была только рожать детей, а не убивать их в зародыше. Роза Абрамовна сделала паузу, казалось, что она смахнула с глаз слезы. Женщины в палате молча слушали Розу Абрамовну. То, о чем она им начала рассказывать, сначала не было им интересно, но с каждым новым предложением они проникались историей.

Надя прервала размышления рассказчицы:

– Ничего себе любовь!

– Вот так я и родилась в 1958 году. И я, конечно, очень этому рада, а студент из Анголы написал маме письмо под Новый год, которое мы в распечатанном виде получили по почте только в марте. Там были слова «поздравляю, привет советским комсомольцам», что-то про чудесные воспоминания о СССР, с которыми он будет жить на новой родине в США, и все… Ясно, что никто ему не ответил. Ну что поделаешь, мама меня воспитала, страна помогла получить образование. Я по специальности тоже химик, как и мама. Замуж мамочка так и не вышла, полностью посвятила себя мне. Понятия «афрорусской» тогда не существовало. Кому тогда нужны были дополнительные проблемы в виде чернокожей дочери? Зато сколько кривотолков было в мамин адрес: «черножопая шлюха продажная, шлюха подворотная, прижившая от негра дитё, шпионка еврейская или жидовская морда». Моя мамочка все это вытерпела. Поверить трудно, какие у нас были ужасные времена. А я выросла, вышла замуж и родила двух мальчиков. Оба стали учеными, тоже химиками. Семейная традиция! Сыновья с 2000-х живут в Израиле, оба женаты. Там они счастливы со своими женами и детьми, и никто их не обзывает ни «неграми», ни «жидовскими мордами».

А я с ними не полетела. Здесь могилы мамы и мужа. Я очень люблю мою Москву – родную и так хорошо мне понятную, свою родную улицу, свою обжитую квартиру с вещами, доставшимися мне от мамы и от бабушки, напоминающие мне о моем детстве. Да и поздно куда-то улетать и начинать новую жизнь. У меня здесь есть верные друзья, которые мне ближе, чем некоторые родные, они мне всегда протянут руку помощи. Я без них не смогла бы вообще выжить. А жизнь сама по себе – это ведь счастье! А еще большее счастье – иметь настоящих друзей, жить ради любви к ним.

Надя спросила эту счастливую женщину:

– Роза Абрамовна, а как вы попали в США? Вы нам еще не рассказали.

– Как я попала? Это моя мама перед самой своей смертью, уже в нулевых годах, разыскала моего биологического отца через своих дальних родственников, живущих в Бостоне. Мой отец стал профессором в Гарварде. Мама с ним сначала списалась, потом они переговорили по телефону. Я как сейчас помню, что мама долго извинялась перед ним за возможно неимоверную стоимость этого долгого разговора. Профессор был, естественно, в шоке. У него сразу дочь нашлась и два внука… Дочь говорит на английском языке, сможет его понять и, возможно, простить. Он, мой отец по имени Майк, прислал мне приглашение, прямо на адрес директора моего НИИ. Пришлось руководству разрешить мне выехать за границу. Весь институт, где я работала, провожал меня. Еще бы! Роза летит в Бостон, в Гарвард. В общем, знай наших и мою еврейскую маму! Я тогда была на тридцать килограммов моложе, яркая афроеврейская женщина. Мой ангольский папа Майк устроил в Бостоне настоящий праздник, встречал меня как самую настоящую родную дочь, по которой явно сильно соскучился, организовал мне в Гарварде пару просветительских лекций по блату. Я с ним побывала в Нью-Йорке, в Филадельфии. Его жена ирландских кровей тоже работала в Гарварде, она тоже очень тепло меня встретила. Своих детей у них не было. А через полгода, как сговорившись, и моя мама и мой новоявленный отец ушли из жизни.

Из угла раздался слабый голос Лили Хакимовны:

– Роза! Ты, главное, держись! Мы своих не обидим! Девочки! Сейчас Тамару привезут, вы уж все за ней, пожалуйста, поухаживайте, она всем нам чаи и тарелки подносила. А потом и меня увезут. После операции в палату привезли Тамару и забрали на каталке Лилю Хакимовну. Тамара спала под наркозом.

После обеда все женщины тихо лежали: кто читал, кто слушал музыку в наушниках, кто-то дремал.

Очень скоро им был предложен дежурной полдник, состоящий из булочки с чаем. Рядом с Тамарой сидела гостья – Роксана. Она держала руку Тамары у себя в ладонях. Тамара, очнувшись, удивилась и очень обрадовалась. Рокси выглядела иначе, чем в свой первый визит, она казалась старше на несколько лет, измученная болями и очень грустная. Она была без косметики, в обычном белом банном халате и тапочках, с маленьким хвостиком на затылке, перевязанным обычной резинкой. Тамара была еще слаба. Как только она окончательно пришла в себя, она попросила взять ей булочку и принести кружку с чаем. Через пару минут женщина сразу же начала звонить своему другу, интересоваться, как поживают без нее дети. Глаза ее светились надеждой и счастьем. Соседки прислушивались к ее довольно громкому разговору.

– А доктор мне и говорит, что все у меня относительно нормально, все что смогли они вырезали, и что он ждет моих анализов. А я, считай, сегодня заново родилась. Будем, Костик, жить, будем играть с ребятами в пинг-понг. Еще на их свадьбах погуляем. Ой! Лишь бы анализы были хорошими… Да, да, иди, конечно, и помолись за меня. Результаты анализов через десять дней будут, я еще побуду здесь до пятницы. Ты уж там сам как-то справляйся с ребятами. Они все тебе будут помогать. Ждите меня, я как оклемаюсь, сразу же пойду на работу. Деньги у нас будут, не волнуйтесь. Целую.

Надя повернулась к Тамаре и Роксане.

– Девочки! Чем вас подбодрить, кроме чая и булочек? Меня завтра выписывают, а у меня еще осталась шоколадка, конфеты, берите, они ваши. Вам силы нужны.

Тамара улыбнулась:

– Давайте, Надя. Спасибо вам, мы с удовольствием всё съедим.

Рокси грустно смотрела на слабую после операции Тамару. Гладила ее руку. Тамара явно хотела спать.

Потом Роксана ее обняла, поцеловала и тихо вышла в коридор. Надя ее догнала:

– Рокси! Как вы себя чувствуете? Вы так грустно смотрели на Тамару? Что-то знаете? Я все равно завтра выписываюсь, может быть, ей возможно как-нибудь помочь?

Рокси сначала махнула Наде рукой, но потом остановилась и дождалась, когда та подойдет поближе:

– Я теперь могу говорить только шепотом, лично у меня все плохо, но я, как могу, сражаюсь. Вот удивительное дело, я относительно молодая обеспеченная женщина, мать и бабушка. Мой муж занимает высокий пост, денег у нас полно, мне бы жить и жить, но меня бог решил прибрать, да так быстро, что я не успела даже насладиться толком своей жизнью. Все время обслуживала мужа, сопровождала его везде. Дети были под контролем воспитателей, только помню «здравствуйте» и «до свидания». Отдых – всегда с женами партнеров мужа, клубы – с его партнерами. Пустота, одни дешевые понты, машины, шмотки, море зимой… А я ведь была отличницей в школе и в институте… Меня элементарно купили, а я элементарно продалась… Вся моя жизнь оказалась подготовкой к какому-то главному экзамену. Вот и всё, выпускная «сессия» уже скоро.

А Тамаре надо обязательно помочь, и лучше деньгами. Её, бедную, на самом деле толком даже не оперировали, почистили кое-что, кое-где, у нее агрессивная меланома с метастазами. Она обречена. Врач ее задержит на пару дней, скажет ей правду, потом, наверное, ее будут облучать. Я всех подробностей не знаю, да и не хочу. Если есть у вас возможность, то переведите ей деньги. Возьмите у медсестры её номер телефона, он привязан к сбербанковскому счету. Она ведь мать-одиночка четырех детей. Я еще попробую что-то сделать и помочь ей через своего мужа, если успею. Не надо никому ничего говорить. Здесь все несчастные, и каждый по-своему. Всё, Надя, я пошла к себе в палату на койку, у меня все ломит, сил никаких нет, пойду приму лекарства и отрублюсь.

– Спасибо вам, Рокси! Знаете, иногда внешность очень обманчивая, а поведение – странное. Вы – прекрасный человек, боритесь, как сможете, и держитесь! Деньги я переведу Тамаре. Можно я вас поцелую?

Надя обняла и поцеловала Рокси, потом пошла в палату. А туда привезли Лилю Хакимовну. Ее голова была перевязана бинтами, она производила впечатление раненого бойца. Ее маленькие карие глазки как два уголька выделялись на бледном лице. Она тихо приземлилась на постели и сразу же уснула.

6. Среда

В палате три женщины готовились к выписке из больницы. Розе Абрамовне, Екатерине и Надежде сделали перевязки. Женщины собрали свои вещи и ожидали получения на руки выписных документов. Оставалось не больше получаса до того, как они должны были покинуть отделение больницы. Тамара продолжала проверять домашние задания близнецов, давала по телефону указания своему другу Костику по приготовлению обеда.

Вдруг со стороны, где лежала Лиля Хакимовна, раздался громкий крик «Ой!». Все женщины повернулись в ее сторону. Женщина продолжала кричать «Ой! Ой! Ой!». Катя, Надя и Роза подбежали к Лиле Хакимовне. Она продолжала кричать в полный голос.

Роза первая нашлась:

– Лиля Хакимовна, дорогая! Вам плохо? Позвать доктора?

Бедная женщина кивнула. Она продолжала без перерыва выкрикивать «Ой!». Женщины побежали звать лечащего врача и медсестру. Лиля Хакимовна продолжала кричать, при этом ее глаза-искорки внимательно следили за всем происходящим. Наконец в палату буквально ворвался доктор и две медсестры. Как только все собрались, Лиля Хакимовна громко запела:

– Ой! Ой, цветет калина в поле у ручья.

Парня молодого, полюбила я…

Лилия Хакимовна продолжала из последних сил петь. Все присутствующие замерли, а через минуту раздался громкий смех. Они просто умирали от смеха… Этот концерт бабушка устроила всем напоследок… Лечащий врач, держась за голову, закатывался от смеха, без конца повторял:

– Сумасшедший дом!!! Жизнь – вот эта болезнь – неизлечимая!!! И самое главное вам всем, выписывающимся и пока остающимся, – ЖИВИТЕ!!! БОРИТЕСЬ ДО ПОСЛЕДНЕГО!!!

7. Приемное отделение

Илья встречал Надю прямо в холле приемного отделения. Роза, Катя и Надя помахали руками Тамаре, которая провожала их, стоя у лифта, потом помахали друг другу и разошлись. Муж спросил у Нади:

– Ну всё? Всё в порядке? Ты со всеми попрощалась? Тогда, моя дорогая, добро пожаловать в мир счастливых здоровых людей! Как же я скучал по тебе, как мне тебя не хватало! Глупенькая ты моя, наивная, ревнивая женушка! Дай я тебя крепко обниму и поцелую. Все болезни оставим здесь и забудем про них навсегда! Будем радоваться жизни!

Надя, смахнув слезы, ему ответила:

– Знаешь, Илюша! Я никому не желаю попасть в больницу, тем более такого профиля. Не знаю, даже близко себе не представляю, что будет со всеми этими женщинами дальше. Все они очень хотят жить… просто жить и все… и я тоже просто очень хочу жить! Но иногда надо побывать в подобном месте, чтобы еще больше научиться ценить саму нашу жизнь, какая бы она у тебя ни была, и своих родных, и друзей, и всех, всех, и еще крепче любить и доверять им.

Илья легко приобнял Надю и поцеловал:

– Моя дорогая! У меня тоже есть только одна жизнь, которая меня вполне устраивает. Это жизнь с тобой и Дашей. Поехали быстрей домой, Дашенька в первый раз в своей жизни самостоятельно приготовила для тебя праздничный обед.

⠀Сентябрь 2020 года

«Взятие» Казани

1. «Взятие» Казани раз, 1982 год

Учеба Нины в аспирантуре была возможна только благодаря ее родителям и родителям первого мужа, отца ее сына. Обе семьи взяли на себя ответственность за маленького трехлетнего внука и честно ее делили между собой.

Нина старалась учиться изо всех сил, чтобы быстрее защититься.

Один из ее деловых визитов был в Казань. Там был тот НИИ, в котором ей могли предоставить необходимую информацию по региону. В отделе экономики работала маленькая хрупкая женщина Луиза, аспирантка ее мамы, которая должна была встретить Нину и по мере возможности помочь.

Мама, как всегда, сопроводила Нину инструкциями о том, как надо быть внимательной и осторожной в чужом городе, что Казань – это не Москва.

– Кроме того, надо обязательно купить Луизе московских конфет, сыра и два батона копченой колбасы. В Казани ничего нет, все продукты достаются по блату и с большим трудом или привозятся из Москвы. В семье есть маленькие детки. Тем не менее, тебе необходимо найти удобное время, чтобы успеть посетить в конце рабочего дня или вечером главные достопримечательности города вместе с местным молодым человеком, которого тебе порекомендует Луиза. Обязательно передай ей большой привет от меня, наши подарки и мое письмо.

По плану в Казани Нина должна была провести три дня. Это было всем удобно, достаточно и ей, и Луизе.

2.

Пассажирский поезд в Казань из Москвы уходил под вечер, а прибывал рано утром. В купе постоянно менялись пассажиры, кто-то входил и пил чай, кто-то выходил. Один мужчина с момента отправления спал на верхней полке. Наконец, уже ближе к полуночи, проводник сказала, что, скорее всего, больше никто не сядет и не выйдет вплоть до самой Казани. В купе осталось двое. Нина никогда не могла нормально спать в компании чужих людей в купе, читала с большим удовольствием рассказы Чехова, но все-таки наступила пора устраиваться спать. Как раз в это время с верхней полки спустился весьма симпатичный мужчина лет сорока. К тому времени уже абсолютно выспавшись, он предложил ей выпить с ним чаю. Он ненадолго вышел, умылся, привел себя после сна в порядок, потревожил проводницу и заказал крепкий чай с лимоном. Из портфеля он достал коробку шоколадных конфет и маленькую бутылку коньяка. Мужчина был очень внимательным, обходительным и симпатичным. Настоящий татарский мужчина с небольшой хитринкой в глазах, брюнет с открытой белозубой улыбкой, желающий скоротать время с молодой девушкой. Он представился Рустамом.

– Какая цель вашего визита в Казань?

Нина рассказала Рустаму об учебе в аспирантуре, о маленьком сыне, о пожилых родителях. Ей хотелось выглядеть очень взрослой серьезной деловой женщиной.

– А вы кем и где работаете?

– Я работаю судьей в Казани, разбираю самые сложные преступления и выношу виновным приговоры. Работа у меня нервная и очень ответственная. В Казани у нас всегда неспокойно. Да и в стране в целом так же. Много экономических преступлений, нелегальных цеховиков, фарцовщиков, спекулянтов, но есть и страшные уголовные дела. Я специализируюсь как раз на уголовных.

– Это интересно! Вам, Рустам, можно только позавидовать.

– Ну не скажите. А что вы чай не пьете? Смотрите, какие у нас есть конфеты. А коньяка не хотите выпить немного? Может быть, вы спать хотите? Если нет, то угощайтесь, а я тогда расскажу вам пару случаев из моей практики. Вот потом вы сами и решите, насколько эта работа интересна или нет.

– Я не высыпаюсь в поезде, посплю уже в Казани. Спиртное я не пью, а чай выпью и с удовольствием послушаю ваши рассказы.

Рустам вскинул голову, закрыл глаза на короткое время и начал рассказывать Нине одно преступление за другим. Он расписывал их в малейших деталях, смакуя самые жестокие сцены, подробно описывал жертв и убийц. Через час Нина была полностью погружена в мир криминала, в следственные действия, в вынесения приговоров и прочее. Его красноречивый беспрерывный доклад о кровавых разборках в Казани приводил ее в ужас. Рустам маленькими глотками прикончил бутылку коньяка и с хитрющей улыбочкой следил за реакцией Нины. В какой-то момент, после очередного детализированного разбора убийства и изнасилования жены подпольного цеховика в знак его устрашения со стороны конкурентов, у девушки закралось подозрение, что, возможно, Рустам никакой не судья, а настоящий хладнокровный участник всех этих преступлений.

К трем часам ночи Нине казалось, что конец ее близок. Сейчас этот симпатичный Рустам закроет купе, а она станет его очередной жертвой. Увидев в ее глазах полную растерянность, Рустам попросил прощения и вышел покурить в тамбур. Нина постепенно приходила в себя. О сне не могло быть и речи. Ей надо было продержаться еще два с половиной часа. Она открыла книгу. Как раз попался рассказ «Пересолил», прочитав несколько страниц, вспомнив его экранизацию, Нина рассмеялась. Удивительное совпадение.

Рустам вернулся, увидел ее спокойное выражение лица, по-иезуитски спросил Нину:

– Ну как вам теперь кажется, интересная у меня работа? Мне-то она очень нравится, а вам не жутковато ли ночью слушать эти, как у нас говорят теперь, триллеры?

– Ну, скажем так, для здоровой психики рассказ днем – это более-менее нормально для избранных любопытствующих, но ночью – страшновато. Впрочем, я уже передохнула, и, если у вас есть еще несколько запутанных острых сюжетов, то я готова их выслушать, а подробности про потоки крови, кишки, вываливающиеся из тел жертв, мозги, вытекающие из голов, вы, в принципе, можете опустить.

– Это вы меня лишаете тогда образности, ну да ладно.

Рустам продолжил свои рассказы, в них были абсолютно все существующие преступления на свете. Их поезд, как нарочно, опаздывал на пару часов. Местные следователи успешно раскрывали все варварские убийства, а Рустам выносил справедливые приговоры злодеям. Так, за рассказами об ужасах непростой татарской жизни они добрались до Казани.