Этюды о кулюторных людях и нелюдях

– Сэр! – гневно прервал его Клеменс. – Я хочу предостеречь вас от подобных расистских заявлений! К тому же речь у нас с вами пойдёт не об этом, а вот об этом. – Он указал на волшебный мешок Санты. – Это принадлежит вам, сэр?

Санта молча и покорно кивнул, охваченный нехорошим предчувствием, которое его не обмануло.

– Прошу вас открыть мешок и предъявить содержимое, – потребовал стоявший рядом Перкинс.

Санта развязал мешок и Клеменс тут же в него зарылся.

– Игрушки… снова игрушки… ещё игрушки… Сэр, откуда у вас столько игрушек?

– Я – Санта, – устало повторил Санта неизвестно в который раз. – Следуя духу Рождества, я дарю детям праздничные подарки…

– То есть занимаетесь распространением несертифицированной продукции, – заключил Клеменс. – Где все эти игрушки произведены? Кем? Когда? Имеется у вас сертификат качества, соответствующий принятым стандартам?

– Какой ещё сертификат! – завопил доведённый до отчаяния Санта. – Какая безопасность! Я – Санта! Я сам по себе сертификат и гарантия! Откуда мне взять ваши глупые бумажки? Кто мне их в Лапландии выдаст – ледяная тундра, полярная сова, ягель, белые медведи?

Клеменс снова поморщился.

– Оставьте эту клоунаду, сэр, эти театральные жесты. Поверьте, это в ваших же интересах. Хотите вы того или нет, а сертификат на любые товары должен быть оформлен по закону…

– Какие товары? Я – Санта, я ничего не продаю! У меня нет товаров! Я дарю детям подарки!

– Тем более, сэр. – Несмотря на беснование Санты, Клеменс сохранял ледяное спокойствие. – Где гарантия, что ваши «подарки» не изготовлены из токсичных материалов? Вы хотите, чтобы у детей развились онкологические заболевания? Это ведь не шутка, сэр. Вы имеете дело с несовершеннолетними лицами, чей организм только формируется, поэтому любое, даже крохотное, негативное воздействие оставит свой отпечаток на всю дальнейшую жизнь. Вам стоило бы хоть изредка об этом задумываться.

– Да что же это такое! – взвыл Санта. – Я словно разговариваю со стенами, с непробиваемыми каменными стенами. Меня никто не слышит и не хочет слушать…

– Не утрируйте, сэр, – сказал Клеменс. – Вас превосходно слышно и, поверьте, мы внимаем каждому вашему слову. К сожалению, сэр, распространение какой-либо продукции, пусть даже в виде «подарков», регламентируется не пресловутым «духом Рождества», а вполне конкретными законодательными актами, которые никто не в праве игнорировать.

– Я буду на вас жаловаться!

– Это ваше законное право, сэр, и я его уважаю. Не думайте, что вам одному сейчас нелегко. Я вот тоже, вместо того, чтобы проводить праздник в кругу семьи, вынужден тратить на вас время.

– Так не тратьте, – взмолился Санта. – Возвращайтесь к семье и позвольте мне выполнять обязанности Санты.

– А вот этого я никак не могу, сэр, – с огорчением признался Клеменс. – И прошу вас впредь не подбивать меня на должностные нарушения. Что же касается вашего мешка, его придётся конфисковать…

Санта побледнел, чего из-за смолы никто не заметил.

– Послушайте, ну к чему такие строгости, а? Хотите я при вас съем любую игрушку, чтобы вы убедились, что в ней нет никаких токсичных материалов? Над изготовлением этих игрушек целый год трудились сказочные эльфы. От них не бывает никаких онкологических заболеваний, наоборот…

– Что вы сказали, сэр? – насторожился Клеменс. – На вас кто-то трудится? Уж не используете ли вы, часом, рабский труд или труд нелегалов?

– Есть у ваших сказочных эльфов рабочая виза? – уточнил офицер Перкинс.

Санта с криком бросился на них, целя пальцами в горло, однако, Перкинс оставался начеку и мгновенно применил перцовый баллончик, после чего приковал Санту наручниками к патрульной машине.

– Побудьте здесь и успокойтесь, сэр, – сказал он. – И впредь постарайтесь не нападать на представителей закона, иначе это будет использовано против вас в суде. Пока что просто предупреждаю, сэр – в честь Рождества.

Санта не слушал его, всхлипывая и подвывая от жгучей боли. Свободной рукой он зачерпывал снег и тёр горящие огнём глаза.

Через какое-то время он вновь обрёл способность видеть и обнаружил, что ни Клеменса, ни мешка с подарками уже нет. Это была окончательная катастрофа, окончательный крах Рождества. Даже без саней Санта смог бы чудесным образом переноситься от дома к дому, но что ему делать без подарков?

Он вспомнил, как однажды злобный карлик Гринч попытался украсть Рождество и старался навредить Санте разными способами. Создавалось впечатление, что где-то завёлся новый Гринч, который, на сей раз, действовал не сам, а через посредников, используя разных людей. Причём эти люди словно не понимали, что, препятствуя Санте, они в итоге сами же остаются без Рождества! Из-за них миллионы детей не получат заслуженных подарков и разуверятся в волшебстве, а что ещё хуже – разуверятся и разочаруются в добре, честности, хороших помыслах и пристойном поведении. Кем они в итоге вырастут? В кого превратятся?

Вытерев глаза и страдая так, как не страдал ещё никогда, Санта заметил ещё одного государственного чиновника, на сей раз женщину. Та о чём-то говорила с Перкинсом. Выслушав её, Перкинс уселся за руль и куда-то повёз Санту. Куда, нетрудно было догадаться – в полицейский участок.

Санта попытался призвать себе на помощь волшебство и у него снова ничего не вышло. В патрульной машине волшебство тоже не работало.

– Теперь-то почему нет волшебства? – удивлённо воскликнул он.

– О чём вы, сэр? – спросил Перкинс. – Ни в федеральном законодательстве, ни в законодательстве штата, ни в полицейском уставе ничего не говорится про волшебство…

– Послушайте, офицер… – Санта прижал распухшее и украшенное перьями лицо к решётке, разделявшей салон надвое. – Хочу добавить насчёт сказочных эльфов. Никакие они не нелегалы и не рабы. Вот взять хотя бы Хамфри…

– Боюсь, это меньшая из ваших проблем, сэр, – перебил его Перкинс. – Похоже, вы всё-таки арестованы. Видит бог, мне этого не хочется, но я должен зачитать вам ваши права. Вы имеете право хранить молчание. Всё, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде. Если у вас нет адвоката…

Но Санта не мог молчать.

– Арестован? – изумлённо охнул он. – За что? На каком основании? Я же Санта! Как можно арестовать Санту?

– Вам ясны ваши права, сэр? – повысил голос Перкинс.

– Арестовать Санту – всё равно, что арестовать Иисуса! – с упрёком бросил ему Санта.

Эти слова задели Перкинса за живое.

– По-вашему, сэр, соблюдение законов – это глупая выдумка правительства? Вы пытаетесь меня пристыдить, а ведь это вам должно быть стыдно. Никто не вправе пренебрегать законом, даже Санта. Вы вроде взрослый человек, а не понимаете очевидных вещей. Моя дочь связалась с одним таким типом и это дорого ей стоило. Вот вы всё повторяете – волшебство, волшебство… А может ваше хвалёное волшебство отмотать время вспять и спасти мою малышку?

– Мне очень жаль вашу девочку, офицер Перкинс, но…

– Довольно, сэр! – прикрикнул Перкинс. – Ещё слово и я опять окачу вас из перцового баллончика. Извольте не пререкаться с представителем закона.

Санта обиженно замолк и молчал до самого участка, где Перкинс оформил его задержание, проводил в допросную, снял наручники и оставил одного.

Тяжело переживая случившееся, Санта сидел, опустив голову, и ждал своей участи. Впервые за всю его карьеру рождественский праздник пошёл прахом. Добряк Санта никак не мог понять, какие колёсики в механизме мироздания вдруг завертелись и почему именно сегодня. Будучи идеалистом, да вдобавок святым, Санта воспринимал мир сквозь розовые очки – видел только хорошее и в упор не замечал плохого. И вот теперь столь долго игнорируемое плохое подобралось вплотную и огрело прямо по лбу, как негр бейсбольной битой. Всю жизнь Санта почти ничего не предпринимал против зла, сконцентрировавшись на рождественском празднике и полагая, что этого достаточно. Очевидно он ошибался и теперь ему предстояло расплачиваться за ошибку…

В допросную вошла та самая чиновница, которую Санта мельком видел из патрульной машины. Она оказалась женщиной средних лет с лошадиным лицом, давно разучившимся улыбаться. На ней был строгий брючный костюм, в руках она держала электронный планшет.

– Меня зовут Родкинс, – представилась она.

– Послушайте, – взволнованно затараторил Санта в последней попытке как-то исправить ситуацию. – Произошло чудовищное недоразумение. Я – Санта. Я дарю детям Рождество и праздничные подарки, исполняю желания послушных мальчиков и девочек. Меня избили, подвергли унижениям и оскорблениям, но я всё готов стерпеть, лишь бы мне вернули мой мешок и мою упряжку. Пожалуйста, не могли бы вы разыскать тех несчастных, заблудших юнцов, которые увели моих оленей? Вы должны мне помочь, должны что-нибудь сделать!

– Не волнуйтесь, – холодно сказала Родкинс, выслушав его жалобы. – Прежде, чем что-то предпринять, нужно прояснить ситуацию. Для начала, могу я взглянуть на ваши документы?

Санта всплеснул руками.

– Документы, документы, все прямо помешались на документах! Я же Санта! Какие вам ещё нужны документы? Меня и так все знают. Я – Санта!

– Это всё замечательно, сэр, вот только налоговому управлению не всё ясно…

– О боже, и вы туда же!

– Дослушайте меня, сэр. Вы утверждаете, что просто так дарите подарки, раздаёте их направо и налево. Ни у кого нет претензий к благотворительности, это важное и нужное занятие, хотя вы и впрямь почему-то игнорируете трущобы с преимущественно цветным населением… Но речь не об этом. Перед тем, как подарить кому-то некую вещь, её сперва нужно приобрести или произвести, то есть затратить некие средства и рабочую силу. Средства на производство и на оплату рабочей силы должны быть как-то получены. Насколько я поняла, игрушки не были пожертвованы вам третьими лицами, безвозмездно? Или были? Государство имеет право поинтересоваться происхождением средств, на которые были приобретены материалы для массового изготовления игрушек.

– Всё совсем не так, – возразил Санта. – Я никакими «средствами» не располагаю. Действительно, у меня есть мастерская на северном полюсе…

– В нейтральных водах? Умно! Значит вы всё производите сами? У вас кустарный промысел?

– Нет. В мастерской работают сказочные эльфы…

– Ну а материалы-то они где берут? Воруют?

– Минуточку! – Санта подскочил на стуле. – Попрошу без оскорблений! Мне и так сегодня изрядно досталось. Всё же я – Санта. Вы что-нибудь слышали о волшебстве? То, как в моей мастерской производят игрушки, это и есть волшебство. Какие ко мне могут быть вопросы и претензии?

Слова Санты не убедили Родкинс.

– Сэр, ваши показания смахивают на душевное и умственное расстройство. Если дойдёт до суда, от вас потребуют пройти медицинское освидетельствование.

– Это какое-то безумие!

– Совершенно верно, сэр, смахивает на невменяемость или бред умалишённого… Однако я здесь по другому поводу. Вообще-то я из Госдепа. Полиция пробила по базе вашу личность и, представьте, ничегошеньки не нашла. Совсем-совсем ничего. Вы либо святой, либо очень-очень ловкий злоумышленник…

– Я не злоумышленник, – заверил даму Санта. – Я действительно святой.

– Скажите, сэр, вы американец?

– Ну конечно же нет! Сколько раз вам повторять, что я – Санта, я из Лапландии.

Родкинс сразу напряглась.

– Значит у вас нет американского гражданства?

– С чего бы ему взяться, да и зачем оно мне? – равнодушно пожал плечами Санта. – Мне и в Лапландии хорошо. Чистота, красота, природа, свежий воздух, олени…

– Похоже, сэр, вы серьёзно влипли. Назовите своё полное имя.

– У меня много имён, – сказал Санта. – Санта-Клаус, святой Николай, Николай-угодник, Никола-чудотворец…

– Где вам выдали паспорт и визу?

– Нигде. Знать не знаю никаких паспортов и виз, они мне без надобности.

Родкинс иумлённо вытаращилась на Санту.

– Сэр, вы въехали в страну без паспорта и визы?

– Не въехал, а влетел – на оленьей упряжке.

Родкинс повернула к нему планшет и вывела на экран карту мира.

– Сэр, на земном шаре сто девяносто пять государств и ни одно из них не называется Лапландией…

– Верно, – кивнул Санта. – Потому что Лапландия – это не государство, это волшебная страна на далёком севере…

– Как вы пересекли границу?

– Я ведь вам уже сказал – по воздуху, в санях, которые у меня незаконно конфисковал офицер Перкинс.

Санта отвечал на вопросы равнодушно и слегка отстранённо. Скоро будет светать, дети проснутся и не обнаружат подарков. Это печалило Санту, он чувствовал себя старым и усталым.

– Итак, сэр, – резюмировала Родкинс, – вы нелегально пересекли границу Соединённых Штатов на незаконно используемом транспортном средстве, с полным мешком несертифицированных вещей, не имея при себе никаких документов, удостоверяющих ваше гражданство и личность. При этом вы странно себя ведёте и произносите странные вещи… – Родкинс задумчиво потёрла лоб. – Плохо, сэр, всё очень плохо. Теперь вами займётся иммиграционная служба. Пока что вы проходите по категории нелегальных иммигрантов и вас депортируют сразу же, как только выяснят, куда именно вас надлежит депортировать. Сразу хочу предупредить, что в ходе расследования неминуемо будет поднят вопрос, не являетесь ли вы участником экстремистских или террористических формирований…

Санта громко застонал.

– Какие ещё формирования? Я – Санта. Неужели вам так сложно это понять и поверить?

– Мы тут не в церкви, сэр, – осадила его Родкинс. – Здесь никому нет дела до чьей-то веры. Когда вы прибыли в страну?

– Сегодня ночью.

– Со стороны Мексики или Канады?

– Скорее, со стороны Атлантики.

– И что? Никаких инцидентов с пограничной службой, с ПВО и ВМФ?

– Я их вообще не заметил, как и они меня.

На лбу у Родкинс выступили капельки пота.

– Сэр, вы хотите сказать, что владеете транспортным средством, способным пересекать границу незаметно для пограничной службы, ПВО и ВМФ?

– Получается, что так. Я о такой ерунде даже не думаю, лечу себе и лечу. Мне главное успеть к детям…

– Тогда, сэр, у вас просто колоссальные неприятности, – заявила Родкинс. – Вы определённо будете квалифицированы как террорист и переданы в соответствующие инстанции.

– Но я не террорист!

– А вот это уже не вам решать, сэр.

– Ах так, тогда я требую адвоката!

Родкинс выключила планшет и взглянула прямо в глаза Санте.

– Согласно акту о патриотизме, сэр, принятому после одиннадцатого сентября, у вас нет права на адвоката.

– Что? – Санта не верил своим ушам. – С каких пор?

– Я же говорю – после 9/11.

Терпение Санты лопнуло. Он нечеловеческим усилием воли призвал доступные крохи волшебства и непостижимым образом перенёсся на другой конец страны. Чтобы вернуться в родную Лапландию, волшебства не хватило. Ночные злоключения и первое за всю карьеру запоротое Рождество высосали из Санты все силы, подобно некоей чёрной дыре. Такой слабости и беспомощности он никогда прежде не чувствовал.

Было раннее утро. Из-за праздника небольшие магазинчики стояли закрытыми. Народу на улицах почти не было – все отсыпались в выходной.

Опечаленный Санта побрёл наугад, куда глаза глядят. Ему с трудом верилось в реальность обрушившейся на него катастрофы. Впечатление было такое, словно люди, ради которых он всю жизнь старался, сговорились против него. Не представляя, как можно решиться на такое зло, Санта очень страдал и переживал, его слегка мутило и подташнивало.

Он надеялся, что все его злоключения позади, но заблуждался. В одном из переулков его подкараулила и прижала к стенке компания неонацистов-скинхэдов.

– Твои белые волосы и борода нас не обманут, – заявили они. – Ты выглядишь как истинный ариец, но мы-то знаем, что это не так. Ты родился в Ликии, а это Ближний Восток, то есть ты – черножопый чурка. Затем ты поселился в Лапландии – это вроде бы Европа, но её населяют косоглазые тундровые чучмеки. Получается, что ты – худший из худших, ты помесь черножопого чурки с косоглазым чучмеком, а твои белые волосы – это насмешка над нордической расой. Зачем ты приехал в нашу страну, цветной? Отнимать у нас рабочие места? Растлевать наших детей? Насиловать наших женщин? Грязная жидо-христианская свинья!

Санта не успел указать неонацистам на логические ошибки в их рассуждениях; скины набросились на него всем скопом и жестоко замесили, хуже чёрной братвы, после чего отрезали ему слипшиеся от смолы бороду и волосы. Но этим дело не ограничилось. Найдя в мусорном баке выброшенные кем-то лохмотья, нацики нарядили в них Санту, а смолисто-перьевое бельё сорвали и сожгли.

Думая, что глумятся над расово неполноценным эмиграшкой, нацики, сами того не подозревая, помогли Санте обмануть федеральный розыск, потому что теперь он ничем не напоминал собственное фото, запущенное Родкинс в систему.

Активисты BLM наваляли ему за то, что Санта ни разу не осудил полицейский беспредел в отношении цветных. Активисты «Me Too» – за то, что он ни разу не выступил с осуждением сексуальных домогательств и токсичной маскулинности. Воинственные феминистки навешали Санте люлей только за то, что он гетеросексуальный мужик, самозванно узурпировавший право олицетворять дух Рождества и тем самым унизивший всех женщин. Ведь что мы празднуем в Рождество? Рождение младенца Иисуса. А рожают, как известно, женщины, значит, логичнее было бы сделать символом Рождества женщину, а не старого, жирного и заросшего волосами мужика. К тому же, обращаясь к детям, Санта всегда говорит «мальчики и девочки», вместо «девочки и мальчики», демонстрируя патриархальный шовинизм и супремасизм. Бродячий христианский проповедник набросился на Санту с тумаками, обвиняя его в том, что тот извратил образ христианского святого и превратил его в клоуна, балаганного скомороха. Борцы с педофилией отмутузили Санту за его якобы нездоровую тягу к детям, интерпретируя рождественскую раздачу подарков и обязательное сидение на коленях у Санты как особо изощрённую прелюдию к скрытому сексуальному домогательству.

Ежедневно Санта от кого-то огребал – от прохожих, у которых неумело выпрашивал подаяние, от обдолбаных подростков, которым было по приколу врезать бомжу, от других бомжей… Он хорошо умел ладить только с детьми, сказочными эльфами и оленями, и совершенно не знал, как выстраиваются, зачастую инстинктивно, жёсткие иерархические отношения среди взрослых в жуткой и безжалостной среде городского дна.

То, чего ни с одним святым не мог сделать сам дьявол, с успехом проделали люди. Бесконечная череда мытарств, лишений и побоев сломила дух Санты и повредила его рассудок. Уже к Пасхе никто бы не узнал в грязном, вонючем и явно помешанном бомже бывший символ Рождества – розовощёкого пухлого добряка на оленьей упряжке. Волшебство окончательно покинуло Санту, он в полной мере ощутил груз прожитых лет и всю тяжесть человеческого безразличия и отчуждённости.

Бродя по свалкам на городских окраинах, он еле-еле передвигал ноги. Избитое старое тело нестерпимо болело. Дали о себе знать ревматизм и радикулит. Постоянно видя во сне, как ему поджаривают мошонку, Санта регулярно обделывался по ночам.

Жил он преимущественно на помойках и в подворотнях, питался объедками и заливал горе дешёвым вискарём, если за день удавалось наклянчить денег на бутылку.

Несмотря на то, что по ТВ целыми днями крутили его фото, называя опасным террористом и прочими нехорошими словами, ни один коп не обратил внимания на опустившегося бродягу. Сбритые скинхэдами борода и волосы так и не отросли, наоборот, все волосы у Санты выпали. Вслед за волосами стремительно расшатались и выпали зубы. Некогда пухлые щёки ввалились и покрылись глубокими морщинами. На бомжовой диете Санта стремительно исхудал и вместо бодрого толстяка стал напоминать узника Бухенвальда.

Все чувства и эмоции, прежде наполнявшие Санту, улетучились без остатка. Им на смену пришли апатия, тупое равнодушие и безысходность. Без оленей, саней и подарков Санта не представлял себе жизни, она потеряла для него смысл. Ведя бессмысленное существование, Санта заполнял его саморазрушением, пристрастившись к дешёвому вискарю.

Так прошёл год и наступило следующее Рождество, встреченное западным обществом уже без Санты. Однако мир настолько погряз в грехах, пороках и лицемерии, в повседневной суете, в реальных и надуманных проблемах, что совсем ничего не заметил. Есть ли Санта, нет ли Санты – всем было плевать. Дети сидели, уткнувшись в видеоигры, нарядные рождественские ёлки одиноко пылились в углу, а где-то ёлок вообще уже не стало.

За весь год Санта ни от кого не слышал доброго слова. Потрясение, вызванное постоянным насилием, и разочарование в человеческих добродетелях заставили Санту морально и физически опуститься. Рождественский святой превратился в невменяемого старикашку, каких немало можно встретить на улицах любого города (увы, такова изнанка современной цивилизации).

Имей он возможность вернуться в Лапландию, в привычную среду, ему бы удалось залечить телесные и душевные раны, изготовить новые сани и завести новых оленей. Хамфри и остальные эльфы ему бы с удовольствием помогли. Вот только волшебство к Санте так и не вернулось, а без паспорта и визы, разыскиваемый всеми спецслужбами Америки, он не мог покинуть страну легально, как обычный человек. В сложившейся ситуации ему только и оставалось, что бомжевать и спиваться…

В Сочельник за Сантой, съёжившимся в картонной коробке, наблюдали с крыши соседней многоэтажки Дед Мороз со Снегурочкой.

– Вот так-то, внученька, нужно супостатам вредить, да заодно от конкурентов избавляться, – поучал старик молоденькую помощницу. – Пока они там в своих пентагонах ракетами бряцают да санкции накладывают, мы к ним с другой стороны зайдём да оттедова вдарим! Пущай теперя без сваво духа Рождества покукуют. Всего и делов-то было: влезть в сознание лапландского хрыча, выкрасть список детишек, которым он подарки собрался дарить, и сделать пару звоночков, куды следует… И глянь – Санта больше не у дел, супостаты остались без рождественского волшебства, а их молодёжь не пойми кем растёт – то глиномесами, то силиконовыми куклами… Ну, а у тебя, внученька, как успехи?

– А я, дедушка, занималась зубной феей, – отвечала Снегурочка тоненьким голоском Алёнушки из известной киносказки. – Когда у здешнего ребёночка выпадает молочный зубик, он кладёт его под подушку и засыпает. Ночью является зубная фея, забирает зубик и оставляет вместо него доллар…

– Так-так, и что?

– Вот я, дедуль, и нашептала фее, чтоб та являлась ребёночку во сне и доллар оставляла тоже во сне. Понимаешь? Зубик-то фея берёт по-настоящему, в реале (уж не знаю, на что ей столько зубов), а доллар кладёт понарошку, во сне. Ребёночек просыпается – ни зуба, ни доллара. Зато у феи – и зуб, и доллар!

– Неужто она на такое пошла? – удивился Дед Мороз.

– А ты как думал, дедушка! Пиндосская алчность чего хочешь победит, любую добродетель. Выгода-то какая! Здесь правят балом рынок, капитализм, погоня за наживой. Если есть возможность не тратить доллары, то кто же станет их тратить? В тутошнем царстве стяжательства что люди, что феи ради деньжищь хоть ребёнка, хоть мать родную облапошат. Куркули несчастные! Как они сами говорят, «easy money»!

Рассмеялся Дед Мороз, ласково прижал к себе Снегурочку и поправил под шубой погоны генерала ФСБ.

– Молодец, внученька! Чем здеся волшебства меньше останется, тем лучше. Поглядим тады, как супостаты без волшебства запоют! На первом-то этапе мы, пожалуй, справились. Надобно дальше иттить, не топтаться на месте. Давай, покумекаем, милая, как нам быть с другими ихними сказочными созданиями, как их всех известь и тутошний рынок сбыта прибрать к рукам. Когда мы тутова развернёмся, тады и супостатам крышка. Бери их голыми руками и верёвки из них вей…

– Лучше, наверно, дедуль, наших сюда тайком внедрить, – подсказала Снегурочка. – Сразу всех – водяных, леших, русалок, кикимор, домовых… И перетянуть на свою сторону маниту коренных американцев – посулить реванш за многовековое угнетение, массовое истребление индейских племён и захват исконных земель. Они сообща таких дел наворотят!..

Засмеялся Дед Мороз, махнул рукавом и исчез со Снегуркой в мерцающей снежной круговерти…

Вот так и пропал без вести Санта, сгинул где-то на просторах Америки, затерялся в грязных трущобах, утратив всем знакомый облик. То, что родители говорят детям, это правда, но это не та и не вся правда. Санта реально был и есть, но увы, никаких подарков он никому больше не дарит…

Стройбат против хищника

Посвящается Сергею Козлову.

На раннем этапе творческого пути, будучи безвестным, но не лишённым амбиций начинающим литератором, мне часто доводилось встречать похожих представителей богемы. Всякий раз мы сталкивались случайно и после недолгого знакомства замечали в себе нечто общее – поиск себя, своего пути, своего собственного способа и формы самовыражения, своего уникального стиля…