После конца времён

Запах жареного мяса защекотал желудки. На подходе к очагу Фроди и Бруни ускорили шаг. Нормак, несмотря на голод, отделился от друзей и направился к загону, ему хотелось побыть в одиночестве и как можно дольше не пересекаться с Рериком.

На окраине очага беоров, в загоне под старым дубом щипал траву однорог по имени Быстроногий. Его чёрная шерсть сливалась с ночным небом, а серебристая грива и хвост напоминали цветом лунную дорожку на реке. Жеребец приветливо фыркнул. Нормак перемахнул забор, погладил мягкий нос и одним прыжком взобрался однорогу на спину.

– Давай сбежим? Ускачем далеко-далеко, где нас никто не найдёт. – Нормак лёг, прижавшись щекой к жёсткой гриве. – А лучше вернёмся в Звенящие Холмы.

Быстроногий взмахнул хвостом, отгоняя мух и наклонился к траве. Много лет назад он вместе с белой кобылицей Молнией покинул родной табун и отправился с беорами искать место для нового очага. Но Быстроногий до сих пор помнил запах ветра Звенящих Холмов.

Нормак почесал жеребца за ухом. С малых лет он знал эту историю, но часто перед сном просил мать повторить её снова. И она рассказывала. Рассказывала про то, как её отец подарил на свадьбу двух однорогов: Теранису – Быстроногого, а ей белую кобылицу – Молнию. Затем Аста отправилась вместе с беорами в долгий и тяжёлый путь, пока они не нашли Долину Родников.

Внезапно Молния заболела. Солнечная Ольха пыталась помочь ей всеми силами, но кобылица умерла. Аста говорила, что это от тоски, умалчивая о том, как сама едва пережила дорогу и разлуку с родным племенем. Быстроногий тяжело переживал утрату подруги, сильно исхудал, однако Солнечная Ольха сумела его выходить. С тех пор прошло почти двадцать лет.

Нормак перевернулся на спину, положил руки под голову и беззаботно свесил правую ногу. Сейчас он чувствовал себя в полной безопасности, кроме него из всего племени только отец и мать без страха прикасались к Быстроногому, остальные держались подальше. Даже могучий Рерик после нескольких укусов оставил попытки подчинить себе жеребца.

– Ты помнишь дорогу в страну айхонов? Ты смог бы найти свой табун?

Быстроногий качнул головой, точно хотел сказать: «Да». Айхоны утверждали, что однороги самые умные существа после людей. И даже умнее. Во время брачных поединков победивший жеребец не убивал побеждённого, а сохранял ему жизнь, чтобы не ослаблять табун. У людей же драка обычно заканчивалась смертью. Не говоря уже о войнах.

– Я никогда не видел Звенящих Холмов, но иногда они снятся мне. Я точно знаю, что это они. Мама рассказывала про широкие луга с высокими травами, про голубые озёра, про вольных однорогов… Я всё это вижу в своих снах.

Быстроногий насторожился. Его ноздрей достиг едва уловимый запах саблезубого волка. Но однорог волновался скорее за маленького человека на своей спине, чем за себя. Вскоре жеребец успокоился. Хищник тоже почуял людей и поспешил убраться подальше от очага беоров.

Редкий зверь посмел бы напасть на Быстроногого. Ростом он был с каменного зубра, на две головы выше Нормака, а шириной груди уступал этим огромным быкам лишь немного. Разве что горбатый или косматый медведь рискнул бы схватиться с ним, но от таких противников жеребец мог легко убежать. А вот дерзкому волку Быстроногий без раздумий разбил бы голову гранитными копытами или пронзил насквозь длинным рогом.

– Сегодня я почти убил вепря. А вепрь почти убил меня. Если бы не копьё дяди, я бы лежал на кроде, а не на тебе. – Нормак вновь ощутил головокружение и закрыл глаза. Он слился в одно целое с этим могучим неутомимым зверем, чувствуя себя таким же сильным и бесстрашным. Но счастливое мгновение длилось недолго. Нормак услышал своё имя и очнулся.

– Номи.

Возле загона стояла мама. Только она во всём племени так ласково называла Нормака. Вечерний сумрак стёр очертания её лица, оставив лишь силуэт. Быстроногий радостно всхрапнул и направился к Асте.

Солнечная Ольха погладила любимца и протянула сладкие клубни земляной груши. Зубы жеребца могли легко откусить тонкие женские пальцы, но он взял угощение с такой осторожностью, что Аста почувствовала на ладонях лишь тёплое дыхание.

– Бруни с Фроди вернулись без тебя и едят кабана.

Чёрный Кот перевернулся на живот, продолжая лежать на Быстроногом.

– Я не голоден.

– Всё равно идём. Скоро Совет Копий.

– Зачем я там?

– Ты должен слушать и учиться. Смотри за старшими, наблюдай, запоминай.

– Всё равно вождём мне не стать. Отец отправит меня добывать железные камни.

Аста вздрогнула:

– С чего ты решил?

– Золотая Форель сказал мне об этом.

– Его следовало бы назвать Золотой Сорокой. Он трещит, о чем знает и не знает.

– Гисли – друг Рерика.

– Ты ещё мал для рудников. Я поговорю с Теранисом.

Нормак усмехнулся. Впервые он не обиделся на то, что его назвали маленьким. В копях Ярлога стучали топорами в основном те, кто пошёл против законов племени или впал в немилость вождя. А ещё рабы из враждебных горных кланов. Сегодня добывать железные камни отправили болотника, пойманного у реки. Либо это, либо смерть. Но все понимали, что хилый квакун протянет там недолго. В рудниках не водились медведи или полосатые рыси, однако люди гибли и калечились там чаще, чем в лесах.

Иногда в шахты ссылали молодых дерзких воинов. Остудить пыл да мозгов добавить. Ненадолго, всего на пару лун. Ерунда для тех, кто годами таскал на себе камни в недрах горы. Но иным хватало и этого, чтобы вернуться в очаг с «грудным барсуком». Они жаловались, что в холода кто-то словно роет норы в их лёгких, плевали кровью и часто кашляли. В охотники такие не годились. И жёны им доставались самые дурные да нескладные. Если вообще доставались.

Но если вождь велел идти в копи, приходилось повиноваться. Иначе изгнание. Тут не помогали ни прошлые заслуги, ни слава родового древа. Теранис и Ормар тоже прошли через это.

Однажды по молодости они сцепились как настоящие медведь и волк. Брат чуть не перегрыз горло брату. Тогда Ньорд Железный Ворон отправил сыновей в рудник на всю весну, приковав их друг к другу цепью. Бог-кузнец оказался милостивым. Теранис и Ормар вернулись худыми, но без увечий. Было это ещё в Серебряных горах, до того как пробудился вулкан и беоры покинули старый очаг.

Нормак согласился бы провести в руднике целый год, лишь бы заслужить уважение отца:

– Я не боюсь. Тот, кто пройдёт копи Ярлога, обретёт его силу.

– Или боль в груди на всю жизнь.

– Болью меня не испугать.

Глубокая складка печали прорезалась между бровей матери:

– В ковальне Теранис много раз бьёт молотом по наконечнику копья, чтобы сделать его острым. Железо раскаляют докрасна, а затем бросают в холодную воду, где оно шипит от боли. Зато после этого наконечник становится прочнее камня и пронзает любого врага. Так же и с тобой. Отец хочет сделать тебя сильнее.

Нормак угрюмо кивнул. Все отцы время от времени лупили сыновей, однако Нормаку казалось, что он самый тупой «наконечник копья» в племени, раз ему доставалось в три раза больше ударов, чем остальным.

Солнечная Ольха ощутила горький привкус лжи на языке. Она сама не верила в то, что говорила, но по-другому утешить сына не умела. Аста посмотрела на небо, где появилась тонкая растущая луна.

– Химина проснулась и приоткрывает око. Здесь луна кажется ближе, чем в Звенящих Холмах.

– Ты хотела бы вернуться к айхонам?

– Мой дом теперь здесь.

От Нормака не скрылось, как мечтательно засияли глаза матери. Аста перенеслась в пору юности, вспомнила семью, подруг, родной дом и землю.

Жеребец фыркнул и тихо заржал, ощутив тоску Солнечной Ольхи. Однороги обладали такой же памятью, как и люди. Быстроногому до сих пор снился табун с бесстрашными вожаками, красивыми кобылицами и беспечными жеребятами. Теперь же он скакал только наперегонки с одиночеством.

Нормак резко спрыгнул с Быстроного. От встряски всё вновь поплыло перед глазами, пришлось схватиться за изгородь, чтобы не упасть.

– У тебя кровь на ухе. – Аста протянула руку к Нормаку, но тот отстранился:

– Я поскользнулся на камне. Просто кожу содрал.

Солнечная Ольха подозрительно оглядела сына, однако промолчала. Проще было поймать форель голыми руками, чем вытянуть признание из Нормака.

Глава 7. Хаук Слепой Филин

Шаман Хаук Слепой Филин вытачивал ножом деревянную фигурку иглозуба. Так беоры прозвали диковинных зверей, которые стали проникать из южных лесов. Обликом иглозубы издалека походили на крупных бобров, с таким же плотным, жёстким мехом, только хвост был тонкий и гладкий, как у крысы.

Казалось бы, зверёк с виду неприметный да неопасный, но стоило твари открыть пасть, как шарахались самые закалённые охотники. У иглозуба не было верхней и нижней челюстей, рот его широко распахивался в стороны, точно ворота. Перепёлку, зайца, мелкого кабанчика он мог проглотить целиком, а когда попадалась добыча покрупнее, иглозуб вцеплялся в неё длинными зубами. Жертва быстро цепенела, яд сковывал мышцы, сердце останавливалось. Иглозуб не умел жевать мясо – он пронзал клыками шкуру, впрыскивал фермент, растворяющий плоть, и высасывал добычу, оставляя после себя лишь мешок с костями.

Бегал иглозуб не очень резво, зато своими короткими когтистыми лапками мог рыть глубокие ямы и норы, в которых устраивал засады. Мясо его отдавало тухлятиной, поэтому беоры специально не охотились на иглозубов, но при случайной встрече старались убить тварь. Уж больно омерзительной она казалась. Да и с появлением иглозубов в окрестных лесах заметно поубавилось зайцев, птиц и другой мелкой дичи.

Но Хаук считал, что каждое животное, даже самое отвратное, было угодно богам. Неугодных они истребляли. Шаман вырезал на деревяшке глаза, подобие пасти, набросал линию хвоста и лап. С каждой упавшей стружкой фигурка приобретала всё более схожие с иглозубом черты. Таких тотемов у беоров ещё не было, но две ночи назад шаману приснился иглозуб. Много иглозубов. Они шныряли по очагу, заглядывали в дома, пугали детей, однако никого не трогали. Шаман счёл это знаком: боги повелели ему создать новый оберег.

Слепой Филин закончил работу и сунул фигурку в мешок. Несмотря на прозвище, ослеп он лишь наполовину, паутина бельма затянула правый глаз, зато левый подмечал то, что другие не видели. Или не хотели видеть.

Шаман знал тайну Ормара. Чтобы открыть её, не требовался дар общения с богами, стоило лишь внимательнее смотреть на лица. И в души. Этот навык тренировался с годами, но не зря Хаук дожил до почтенных седин, старше его в племени был только Тормод.

Между горными Клыками поднимался молодой месяц. Острый как лезвие, он разрезал чёрную небесную шкуру. Сегодня предстояла Ночь имён. Каждый ребёнок, проживший двенадцать лун, получал свой тотем – фигурку животного или растения.

Но кроме обряда, сегодня беоров ждало и другое событие – Совет Копий. В последний раз его собирали перед битвой с горными кланами. Тогда Хаук выпил целый горшок горькой настойки из дурманных трав, съел горсть сушёных красных грибов, дабы узнать волю богов. И Брандорг ответил ему. Он явился в шкуре золотого медведя, с огненным топором, верхом на огромном серебряном однороге. Шаман растолковал это как грядущую победу. Тогда боги заняли их сторону, вняли их правде. Но в предстоящей войне никто не гарантировал их милость.

«Боги ревнивы. Боги капризны. Боги жестоки. Я просил Тераниса принести пленного квакуна им в жертву, но он отказался. Глупец. Если лесной народ переманит их на свою сторону… Если они принесут им больше…» – Хаук съёжился от этих мыслей.

Племена называли богов разными именами, но все молились одному и тому же: солнцу, небу, воде, земле, огню. Слепой Филин знал, что богам неважно, как их называют. Они ценят только то, насколько им усердно поклоняются.

Чтобы задобрить Брандорга, Теранис выделил шаману трёх коз и двух гусей. Хаук провёл ритуал, но опасался, что этого мало. Другое дело – кровь человека. Вот уж что любят боги, иначе зачем им так часто стравливать племена?

Слепой Филин взял мешочки с тотемами, выбрался из хижины и заковылял к огням на поляне. Ходил он медленно из-за врождённого увечья: левая нога была короче правой. Какой из такого охотник и воин? К тому же Хаук с первых лет жизни отличался слабым здоровьем. Дети, подобные ему, жили недолго, но мальчика взял под опеку старый шаман. Он поил его особыми травами, кормил редкими кореньями, постепенно передавая свои знания.

Так Слепой Филин пережил многих крепких воинов. Годы сгорбили, но не сломили его. Хаук не торопился в очаг Брандорга, его всё устраивало и в своём.

На большой зелёной поляне горело несколько костров, часть уже потухла, и над раскалёнными углями шкворчало мясо. Ночь имён была своего рода праздником, но сегодня лица беоров омрачала тревога. Никто не улыбался, женщины испуганно озирались по сторонам, прислушиваясь к шорохам ночи и прижимая к себе детей, а мужчины хмуро переговаривались. Близилась большая война. Молодые воины пытались бравировать, хвастаясь между собой, кто сколько прикончит врагов, а матёрые, закалённые в битвах беоры напряжённо смотрели на огонь, словно пытались разглядеть в нём своё будущее.

Но Хаук считал, что видеть будущее и знать волю богов даровано лишь избранным. Таким, как он. Шаман бросил в рот пригоршню сушёных красных грибов, разжевал и запил водой – таким был кратчайший путь к знанию потустороннего.

Слепой Филин сел на шкуру оленя, поставил рядом глубокую глиняную чашку, поместил в неё фигурки тотемов, закрыл глаза и принялся раскачиваться из стороны в сторону. Грибы подействовали. Вокруг тихо забили в барабаны. Шаман достал из мешочка порошок из дурманных трав и бросил в огонь. Пламя ответило снопом искр, от костра потянуло сладковатым дымком.

Хаук тихо запел. Его низкий хриплый голос стелился над полем точно осенний туман. Сердца молодых матерей застучали учащённо. Беоры верили, что тотем предопределяет судьбу ребёнка, поэтому с трепетом ждали воли богов.

Слепой Филин открыл глаза. Всем вокруг показалось, что бельмо шамана вспыхнуло и засветилось, точно Брандорг наполнил его тайным знанием.

– Подойди. – Хаук сделал знак Малой Лосихе. Женщина с годовалой девочкой на руках опустилась перед шаманом на колени.

Малышка спала. Слепой Филин положил ей на лобик шершавую морщинистую ладонь, посмотрел на небо и вновь зажмурился. Так он просидел с минуту. Затем тяжело вздохнул, точно узрел всю жизнь дитя, и, не разлепляя век, достал из чаши фигурку черепахи:

– Возьми.

Женщина поцеловала руку шамана, приняла тотем и удалилась с ребёнком на своё место. Она мельком улыбнулась мужу, тот удовлетворённо кивнул. Черепаха – это хорошо. Они водились ниже по течению Шуршавы – там, где круглый год стояло тепло, но беоры многое знали об этих зверях. Черепахи жили долго, имели крепкий панцирь, защищающий от врагов, и славились высокой плодовитостью. Славный тотем для дочки.

Затем настала очередь мальчика по имени Йон. Шаман повторил ритуал и вынул из чаши фигурку дятла. Мать почтительно поклонилась, так среди беоров появился новый Йон Дятел.

Эффект от грибов усиливался. Временами Хауку казалось, что небо опускалось так низко, что облака касались его плешивой макушки, а в следующую секунду воздух становился жидким, точно вода: стекал по коже, пропитывал накидку и тут же испарялся. Слепой Филин привык к этим причудам сознания и спокойно наблюдал со стороны за ощущениями. В маленьком грибе таилась большая страшная сила, так же как в одной искре скрывалась мощь лесного пожара и только обученные шаманы могли её контролировать.

Ночь имён спокойно шла своим чередом. Сегодня по воле богов Хаук вытянул ещё тотемы рыси, барсука, осоки, однорога, кислянки, седцелиста, коршуна, окуня, воробья, косматого медведя и крольня.

Ринда Тихая Зорянка с сыном подошла к шаману последней. От прикосновения Хаука ребёнок проснулся и заплакал. Но Слепой Филин не убрал руки. Его брови сдвинулись, лоб вспотел, пальцы задрожали. Ринда с беспокойством вглядывалась в напряжённое лицо шамана. Спустя несколько мгновений он передал ей тотем.

– Кто это? – удивилась Тихая Зорянка.

– Иглозуб.

Во взгляде женщины мелькнули страх и обида. Она растерянно оглянулась на мужа. Тот сердито таращился то на жену, то на шамана.

– Отродясь таких среди беоров не было, – прохрипел отец мальчика.

– Боги послали мне знак. Я исполнил их волю. Иглозуб хитёр, осторожен и беспощаден. Он отличный охотник. Его обходят стороной волки и полосатые рыси. Чем плох такой тотем?

Мать не нашла, что ответить, отец тоже промолчал. Не в их власти было спорить с богами. Взяв на руки первого иглозуба в племени, Ринда вернулась к мужу, прижалась к нему и тихонько заплакала.

Постепенно все родители с детьми разошлись по домам, а Слепой Филин продолжал сидеть и напевать свою песню. Грибы ещё действовали, спешить было некуда. Как знать, может, это последняя Ночь имён, что ему удалось провести. Надвигалась война. К следующей луне от беоров могла остаться лишь кучка золы в костровище да груда костей на поляне.

Глава 8. Совет Копий

Шаман с кряхтением опёрся на клюку, поднялся и заковылял к Теранису. Воинам хотелось начать Совет, но Серый Медведь терпеливо дожидался, когда закончится ритуал. Мешать древнему обычаю не смел даже вождь.

– Слепой Филин взывал к Брандоргу?

– Слепой Филин старался, но пока будущее покрыто туманом, – угрюмо ответил Хаук.

– Может, ты съел мало грибов? – усмехнулся Гисли Золотая Форель.

– Больше не значит лучше. Я знаю меру. – Шаман скользнул взглядом по лицу Рерика. Старший сын вождя сидел молча, затачивая шершавым камнем старый топор.

– Время Совета Копий! – Голос Тераниса прогремел над очагом, заглушив все разговоры. Воины обступили вождя, а шаман, напротив, отсел подальше, чтобы здоровый глаз меньше слезился от дыма.

Нормак наблюдал со стороны. Право голоса у него появится только спустя четырнадцать лун, если вообще появится. Но слушать Чёрному Коту никто не запрещал.

– На нас идёт вождь по имени Бату. Он ведёт болотников, землероев, логовичей, гнездунов, дубравников. С ним озеряне и поляне. Их больше. Но они не знают железа. Лесные племена делают наконечники стрел из костей и зубов, топоры из камня, а острия копий обжигают в огне, чтобы придать им крепость. Их тела защищают лишь шкуры.

– Мы сокрушим их!

– Пусть идут!

– Беоры потомки медведей! Нет зверя сильнее медведя!

– Смерть болотникам! Смерть гнездунам! Смерть землероям!

Воинственные крики раздавались со всех сторон. Мужчины рвались в бой, они уже предвкушали, как проломят черепа, вспорют животы и пронзят сердца противников. Но их пыл остудил голос Тормода:

– Хороший охотник может убить стрелой и с костяным наконечником. Деревянное копьё глубоко пронзает тело в ближнем бою. Каменный топор крушит головы так же, как и железный. А ещё лесные племена умеют добывать яд из лягушек и змей. Что мешает им обмазать ядом каждое остриё? Их преимущество в численности. Пять стрел против одной нашей.

Крики смолкли и перешли в ропот. Теранис с подозрением покосился на Седого Кедра: «Неспроста он открыл дряблый рот».

Тормод, опираясь на почерневшее от времени копьё, которым он давно не пользовался по назначению, приблизился к костру. Пламя дыхнуло жаром и осветило сухую фигуру старика. Седой Кедр обвёл взглядом знакомые лица: молодые – с первым пушком над губой и морщинистые – покрытие шрамами и бородами, суровые мужские и грустные женские, свирепые и напуганные.

– Что будет, если каждый беор убьёт двух врагов? Лесное племя потеряет половину воинов, а мы – всех. Что будет, если каждый беор убьёт по пять врагов? Наши племена исчезнут. Мудрый медведь не захочет драться со стаей саблезубых волков из-за тощего кролика. Даже если он разорвёт их всех, то сам ослабнет от ран. Тогда его добьёт другой медведь.

– К чему клонит Седой Кедр? – крикнул Хрут Кривой Кабан.

– Избежать битвы – значит выиграть битву.

Гисли ударил в костёр древком копья, отчего во все стороны полетели искры:

– Беоры не бегают от врагов! Беоры делают чаши из их черепов, а из костей мастерят погремушки для младенцев!

Остальные яростно зашумели, поддерживая Золотую Форель. Тормод с грустью наблюдал, как гордыня соплеменников берёт верх над разумом.

«Они хотят умереть героями в бою и отправиться пировать в золотой очаг Брандорга, но не думают, что станет с их жёнами и детьми. Каково им будет жить в рабстве, обгладывая скелеты протухших крыс?»

– Избежать боя не значит бегать от врагов!

Все обернулись на Ормара. Тот стоял по другую сторону от костра и Седого Кедра. На груди Бродячего Волка чернело богатое ожерелье из когтей и зубов побеждённых хищников.

– Страх останавливает полосатую рысь перед прыжком. Страх заставляет бизонов нестись прочь всем стадом. Страх сжимает сердце человека сильнее, чем кольца удава антилопу.

– Чем же мы напугаем лесные племена? Храпом Седого Кедра? Или толщиной задницы Уллы Хомячихи? – прошепелявил Трёхзубый Эгиль Крапива.

Беоры захохотали. Даже Теранис позволил себе улыбнуться на секунду. Но смех быстро затих, теперь воины с надеждой смотрели на Бродячего Волка.

– Лесные племена думают, что нас мало. Они должны увидеть, что нас много. Тогда одни дрогнут!

Крапива кашлянул и посмотрел по сторонам:

– Бабы не успеют нарожать целое племя к следующей луне.

– Это племя зовётся вендами. – Ормар посмотрел туда, где текли воды Шуршавы.

Беоры вновь загомонили. Одни соглашались заключить союз с соседями, другие считали их слишком слабыми и трусливыми. Но обе стороны понимали, что венды не согласятся рисковать жизнью просто так.

– У вождя речного племени младшая дочь скоро войдёт в пятнадцатую зиму, – продолжал Ормар, чувствуя взгляд брата. Этот взгляд казался тяжелее гранитного валуна. – Кровный союз склонит их на нашу сторону.

– Рерик не женится на Маленькой Рыбке. Он возьмёт невесту в своём очаге.

Тихий голос Серого Медведя заставил заткнуться даже самых горластых соплеменников. Рыжий Зубр, услышав своё имя, впервые за весь Совет поднял голову и перестал точить топор. Казалось, что ему и вовсе не было дела до предстоящей войны.

– Я говорю не про Рерика.

– А про кого? Второго? – Презрительная усмешка тронула губы вождя.

Нормак вздрогнул. Теперь всё племя уставилось на него. Одни ухмылялись так же, как Теранис, другие глядели с сомнением, третьи – с надеждой. Чёрный Кот не хотел жениться, тем более на девчонке с перепонками на ногах. Хотя браки между племенами уже случались, но обычно так поступали самые слабые из беоров. Тем, кому не доставалось пары в своём племени, брали жену в чужом и переходили в очаг вендов до конца дней.

Серый Медведь скрестил руки на груди, его мышцы напряглись. Ормар глубоко втянул носом воздух и затаил дыхание. Медведь и Волк стояли друг против друга точно перед схваткой.

– Маленькую Рыбку должен взять Теранис!

Вождь онемел. Он не знал, смеяться ему или браниться. Слова Ормара парализовали его точно яд гадюки. Но вместо Тераниса ответил шаман Хаук:

– Бродячий Волк потерял память в дальних странствиях? Жена Серого Медведя жива и здорова, хвала богам!

Аста сидела неподвижно, слушая шушуканье за спиной. Её сердце стучало быстро как у зайца, ладони вспотели, в животе онемело, точно она проглотила ледышку.

– В старые времена беоры могли брать по две жены. У Матса Длинного Угря было целых четыре. В моей пещере есть кувшин, где хранится запись о нём и других вождях, – вновь подал голос Тормод.

– Все помнят, чем закончились старые времена! Брандорг наказал беоров! Он велел Ярлогу разжечь пламя в горе! Его гнев был страшен! Огненный дождь и пепел уничтожили наш очаг!

– Я помню ту ночь так же, как и ты, Слепой Филин. Тогда меня звали ещё просто Кедром, а не седым, как сейчас. Но горы закипают не от количества жён. То лишь всполохи огромного костра, что горит под земной твердью. И нам неведомо, где и когда это случится.

– Ярлог разжигает горнила в разных землях. Я видел пять дымящихся гор. – Ормар поднял руку над головой и растопырил пальцы. – Видел, как они бурлили, точно железный горшок с водой над костром. Но те места были безлюдны, гнев богов никого не мог там покарать. Тогда зачем он?

– Тебе неведома воля богов! – крикнул Хаук. – У Брандорга лишь одна жена. Как смеет человек иметь больше, будь он даже вождь?!

– Так говорили старые шаманы, но разве шаманы не ошибаются? В прошлую весну ты гадал на козьих кишках и сказал, что лето будет сухим, а две луны лили дожди.

Слова Седого Кедра нашли отклик в сердцах беоров. Хаук кричал, брызгал слюной и стучал клюкой, призывая сохранить прежний порядок, но всё больше воинов принимали сторону Тормода и Ормара.

– Будь я Брандоргом, то чаще жмяхал бы свою жену, а не считал чужих, – прокряхтел Крапива, вызвав новый взрыв хохота.