Запоздавшее

*

По выходным я собираюсь с силами и хожу за сухофруктами на рынок. Продукты я беру всегда у одного и того же торговца, его лавка стоит прямо в начале рынка. За ним расположена точно такая же лавка с точно таким же овощами и фруктами, но я почему-то всегда закупаюсь только у крайнего. Недавно я задумался «а почему?», может из-за того, что он стоит ближе к входу, но тогда это не справедливо. И в этот раз я решил закупиться у того – другого продавца, дать так сказать ему шанс переманить меня, чтобы ему не было обидно, и так сказать восстановить невидимую справедливость. Как только я подошел к нему, он сразу взглянул на меня как-то не доброжелательно, будто я пришел с жалобой или пытался у него что-то украсть. И вспомнил, что он так всегда не только на меня, но и на всех смотрит, и именно поэтому я не люблю у него закупаться. Вроде ассортимент тот же, но отдавать деньги ему не хочется, от этого и вкус овощей может быть неприятен. Нет, не потому что они другого сорта, а от личного восприятия. Ведь когда мы покупаем товар, то мы почему-то оцениваем прежде всего самого продавца, и зачем-то представляем как он перебирает своими руками эти продукты, что приговаривает при этом. И одного этого было достаточно, чтобы отказаться от покупки. Вскоре его лавка закрылась, а улыбчивый сосед выкупил его помещение, расширив свой ассортимент, и продолжал процветать, несмотря даже на более высокую цену. Правильно говорят: будь проще и к тебе люди потянутся. Понятно, что у каждого из нас не так много поводов для радости и улыбки, но вид обиженного то же никому не нравится. Мне кажется, доброго продавца не тяготили расходы и возможные убытки, или по крайне мере он их старался не показывать. Как бы мы не хотели, но передаем друг другу какую-то невидимую энергию. Мне ли это не знать, бродя целыми днями по улицам. Каждый взгляд прохожего может дать, а может отнять что-то. По мне так каждый человек – это существо всегда рациональное и прагматическое, а если он и ведет себя как иррациональное, то это уже его личный выбор – оставаться беспечным. Человек всегда знает, чего хочет. Нет смысла его расспрашивать об этом, ведь он всегда делает в первую очередь то, чего хочет больше всего. Если не встретил, не приехал, не улыбнулся – значит, просто не захотел этого. Любой желающий всегда находит время. Зато те, кто находят на нас время, стремятся его обналичить и найти свою выгоду. Всю жизнь пытаюсь убедить себя не верить тем, кто болтает во все зубы и обещает то, что я сам хочу услышать. Но не могу, постоянно, раз за разом, все равно верю каждому слову. Поэтому постоянно верю, боюсь и прошу. Никогда сам не обещаю того, чего не смогу или особенно не захочу исполнять. Нет ничего хуже, чем узнать в глазах обиженного свое наглое лицо. Не можешь – не обещай, сможешь – сделай или умри. Или не обещай вовсе. Самый ужасный обман – это пообещать, что со всем согласен, а потом не выполнить не одно свое обещание. Лично я всегда боялся остаться в глазах других обманщиком, готовым только бросаться красивыми фразами. В то же время другие готовы умирать за деньги, как дикие звери ради еды. Люди становятся жалкими, когда подчиняются законам денег, когда они ставят их выше других людей и даже себя. Самое страшное, когда деньги начинают очеловечивать, давая им имена и черты характера, как живым. Когда деньги для беспечной жизни становятся важнее самой беспечной жизни, то и сама жизнь становится обесцененным товаром. Цель не только оправдывает средства, как уверяют нас все неудачники, сбитые на взлете, но и подменяет собой их вечно. Изначально деньги придумали, чтобы обменивать их на товары, но люди стали предпочитать иметь больше денег, а не товаров. Их всех тешит мысль, что они могут себе позволить всё, просто пока этого не хотят. Получается они накапливают возможности, а не результаты. И как многие другие – не имеют столько фантазий, а лишь крадут их у прохожих. Но единственное, чего они никогда не купят – это любовь и радость. Это уже их несбыточные фантазии. Проходя сегодня по рынку, увидел нечто такое, чего никогда уже не надеялся увидеть – это доброту в глазах. Бабушка торговала цветами к вербному воскресенью и глаза ее буквально светились, она была рада видеть каждого прохожего. И видно, что она была не богата деньгами. Да, это еще то, наше, старое поколение, которое горячо верило и верит до сих пор в святость каждого человека. Но острые взгляды остальных уже давно потухли, они будто бы с болью их открывали, глядя на прохожих. Нет, ну скажите мне, а какой вообще смысл жить и видеть в каждом злодея и подлеца, нам то самим от этого не легче. Пусть злодеи и подлецы думают какие они плохие, а нам то это зачем, – это только портит нам настроение. Мне кажется, в нашей голове не должно быть лишних мыслей, вроде – «что же думают другие?». О чем бы они не думали, хорошо о нас или плохо, и то и другое мы воспринимаем одинаково некомфортно. С добротой всегда живется легче, с добротой открываются все двери, но только не те, которые все видят и хотят потрогать, а те что внутри. Доброта – это не просто глухой звук, а валюта всего невидимого, того, что другие называют счастьем и радостью. Именно поэтому все богатые так часто плачут, и всегда смеются через силу. Когда я начинал измерять счастье в деньгах, то у меня сразу все начинало рушиться: от внутренней гармонии до внешних обстоятельств. Ведь деньги по своей сути чужды человеческой и любой другой природе. Да, у каждого из нас есть потребности, но мы не принимаем никаких посредников между собой и желаемым. Мне кажется, человеку платить за счастье так же нелепо, как платить за воздух, и то и другое ему дано бесплатно. Я всегда спокоен, если свободен от своих потребностей в виде еды, алкоголя и красивых девушек. Любая зависимость порождает слабость, которой я не могу противостоять, и которая начинает мной управлять. Ну ладно, не буду больше о грустном, все – гашу свет, и начинаю наблюдать, как неподвижно висят звезды на небе. Пока мое тело передергивает импульсом, но я точно знаю, что через несколько минут я все равно однозначно выключусь, потеряв сознание. И уже в предвкушении этого сладкого и безмятежного сна, прижимаю плечи ближе к шее, представляя мягкую подушку и потоки бессознательного.

*

Сегодня в очередной раз проснулся с мутным мышлением, и задумался, а живем ли мы вообще, и как часто мы живем с ясным сознанием. То вирусы различные атакуют нас, то бактерии, то магнитные бури, то просто боль от старости костей и мышц. Если бы я стал считать, сколько бы у меня, интересно, было бы прожитых ясных дней? И не таких, когда ходишь весь день, не понимая куда и зачем, и не помнишь в чем заключался прошедший день. Все так часто оказывается в тумане, а когда оно рассеивается, уже просто забываешь, что искал недавно. Мы каждый раз хотим постучаться в то состояние, когда мы были идеальными, но с каждым новым годом это состояние становится все более недостижимым, словно мы пытаемся вцепиться в твердую горную породу ногтями и удержаться, но под тяжестью собственного веса постоянно скатываемся, кувыркаясь и получая все больше и больше ушибов. И каждый новый день повторяем это восхождение снова. Познание – это такое же восхождение, такое же тщетное и безуспешное. Чтобы бы мы не пытались постичь, отношения или курс акций на биржи, все это кажется банальным, но в последний момент постоянно ускользает из наших рук. Все с чем мы сталкиваемся в течении жизни, да и сама жизнь – больше похожа на снег, тающий в луже. Старость – это когда постоянно кажется, что я вот-вот высплюсь, вот-вот подлечусь, и все пройдет. И чем больше лечусь, тем больше болячек прибавляется. Старость – это попытка поймать некий туман. Каждый раз попытки восстановить прежнее самочувствие, для меня оборачиваются только новым недомоганием, которое неизвестно откуда берется. Старость – это когда ломота в костях сыпется на нас со всех сторон одновременно. Старость – это когда все уже потеряно, но мы думаем, что есть еще шанс вернуть все обратно. Молодость же – это когда кажется, что все можно заполучить, а старость – это когда кажется, что все еще можно вернуть. Но в обоих случаях это будут просто бесплодные надежды на то, что уже давно не существует или невозможно. Например, когда я думаю о деньгах, то переношусь в мир вещей, тяжелых и колючих. И в этом мире мне всегда так тяжело расслабиться и найти что-то, что бы принесло мне равновесие, – все всегда перевешивает и валится. А все потому, что телесное и вещественное выводит наше восприятие на поле результативности, где мы чаще думаем «зачем?», и совсем не заморачиваемся о том «как?». Ницще в свое время сказал, что каждый кто знает «зачем?» может вывести любое «как», но у него видимо это не получилось, и он сошел с ума в итоге. Нет, я заметил, что самое комфортное состояния для меня – это находиться внутри любого процесса, внутри потока, течения, которое мы сами создаем своими движениями, мыслями, желаниями, а не пытаться всплыть. Увлеченность, как я понимаю, всегда противопоставляется внутри нас последующему потреблению, и является не бесконечным бодрствованием, а непрерывным и нескончаемым пробуждением от напряжения. В молодости я был увлечен всегда чем-то целиком с головой полностью, и в этой увлеченности моя самость растворялась. Когда то, что мне было интересно, представлялось чем-то большим, чем я сам. Счастье – это когда Меня, как Я еще нет. Теперь мне кажется, что счастье – это позволять себе быть спонтанным, а это могут себе позволить только дети и старики. Вот в чем самая большая загвоздка, ведь на остальных в этой маске будут смотреть уже как на ненормальных. Мы так часто планируем дела и уже боимся снова стать спонтанными. Раньше каждый день у меня был как песня, которая играла всеми фибрами души и тела. Я просыпался в детстве, и из меня буквально лились различные мелодии. Даже когда я молчал, из меня исходила какая-то песня, которая нравилась моим родителям и близким. А сейчас у меня все скрипит внутри, и это уже никому не нравится. Это только кажется, что жизнь длинная, ведь некоторые успевают даже в ней заскучать. Но живем мы не так уж много: начиная где-то с 15 лет, когда начинаем осознавать, что живем, и где-то до 35 лет, когда резко падает обмен веществ, и ускоряются все недомогания. То есть всего около 20 лет, и все, – а потом просто доживаем остаток. И если мы не успеем что-то значимое сделать в этот период, то считайте, что жизнь прожита зря. Так что те кто, бесконечно откладывают жизнь и думают, что все еще успеют в будущем, я бы посоветовал все важное сделать прямо сейчас, как бы себя не чувствовали, иначе вы рискуете не сделать этого уже никогда. Раньше я думал, что риск – это уход от стабильности, но позже понял, что риск – это уход от еще большего риска: в молодости – это оставаться на месте, а в старости – продолжать движение. Мои ноги и руки уже не так крепки, как раньше, поэтому унести много уже, или убежать далеко, я не смогу. Поэтому и приходиться вести себя скромно. Хожу по краям обочин и пытаюсь найти ответ как снова ускорить обмен веществ. До этого я пил крепкий чай, но он перестал меня бодрить, потом переключился на кофе, от него у меня началась аритмия и бессонница. Я пришел к неожиданному выводу: прежде чем самому уснуть, нужно сначала усыпить свое лицо, которое первое все воспринимает, ну то есть берет весь удар сожалений и разочарований о мире на себя. Именно лицо, а не тело, которое нас защищает от правды. Те, кто чаще улыбаются, чаще и ругаются, злятся и обижаются. Те, кто претворяются, навешивая на себя какую-то маску, они с большим удовольствием ее с себя и сбрасывают. Пока не уснет наше притворство,– наше каменное лицо безразличия, до этого и мы сами не сможем выспаться. Теперь же я даже не знаю, чем и как себе поднять настроение. Стал представлять, как жую красный перец, вроде помогает, если правдоподобно представлять, как у меня внутри все жжет. Страдание изнутри – это единственное что я только последние годы чувствую, и что означает – что я еще жив. Какое-то время я занимался гимнастикой, но от этого еще сильнее болели суставы. Я уже упустил время, когда мог долго заниматься физическими упражнениями без ущерба для здоровья. Страсть же моя к удовольствиям, которые приятно расслабляли тело, приблизила мою старость за счет того, что организм привык работать на медленных скоростях. Внутренний динамизм – вот что мы все теряем. Живым надо быть внутри, а не снаружи, чтобы не засохли корни, а не листья, что опадают каждую осень, и воскресают снова каждую весну. Питаться нужно тем, что невидимо, чтобы то, что видимо было цветущим. Последнее время я часто вспоминаю, что я ощущал внутри до того, как ветер стал раскачивать мои ветви. Каким пухом была набита моя грудь, какие крылья были у меня за спиной, какой огонь горел в моих глазах. Но как только я отвлекаюсь, мои воспоминания оседают на прежние места, исчезает и весь запал, который оживал во мне недавно. Теперь вся моя сила заключена только в силе избитого телом духа, и для этого я стал практиковать мысленные установки. Я повторяю своему организму «успокойся» миллион раз, и на миллион первый он меня слушается. Медитация для меня – это некая основа или первая мысль, от которой должны отталкиваться все остальные. И таких благоприятных фундаментов я подыскал себе всего два: мысль о бесстрашии перед будущим и мысль о бессмертии души. Теперь все, что я говорю, или чувствую, или делаю или даже представляю в своем воображении, то всё это начинается с этих понятий. И надо сказать, от этого фильтра, состояние мое немного стало улучшаться, главное, чтобы это не оказалось простым самовнушением.

*

Ах, за что нам, людям, все эти страдания возраста, чему они должны нас научить – не понятно. Хотя, наверное – это относится ко всему спокойно, или как к чему-то временному. Помню, как в-первые осознал, что я умру, ощущение, словно нож воткнули под ребра, резкая и пронизывающая боль, и чей-то голос зашептал на ухо: «ты здесь временно, так что не привыкай; и всё то, что ты распихал по карманам и зажал под мышками, придется оставить». Меня трясло. Честно говоря, всегда до дрожжи боялся смерти и был уверен, что никогда с ней не смирюсь. И это понятно, я тогда был молод, мог различать тысячи вкусов и запахов, что окружали меня со всех сторон. И мне казалось, что у меня все еще впереди, и все двери передо мной открыты. И вот тогда меня очень пугала мысль, что это все может когда-то в один прекрасный момент внезапно прерваться. Да уж, тогда мне было что терять, хотя бы бесплодные надежды, и было о чем беспокоиться, а не то, что сейчас, хожу прихрамывая на обе ноги, и просыпаюсь посреди ночи от болей в спине. Это приключение уже не кажется таким увлекательным, и если оно оборвется, я ни секунды не буду жалеть. Конечно, уходить самостоятельно я не стану, это во-первых грешно, а во-вторых, мне все-таки любопытно, чем закончатся все эти истории, которые мне довелось узнать. Старость дает нам понимание себя настоящего, она показывает насколько наши надежды и мысли бесплодны. Как я уже говорил, я не мечтаю о вечной жизни, но я мечтаю о вечной молодости, я не буду это скрывать, ведь она прошла у меня как-то слишком быстро и незаметно. Как будто кто-то против моей воли перевернул страницу, даже не спросив у меня, успели ли я дочитать или нет. А сказал только: «теперь читай здесь», и все. А «здесь» читать мне не интересно. Но страницы все переворачиваются и переворачиваются. Говорите что хотите, но старость – это потеря чувственности. И чем старше становится человек, тем в нем меньше остается чувств внутри, которые бы его смягчали, а не кололи как иглы-эмоции, которых с годами становится почему-то только больше. И никто никогда не смог соблюсти этот баланс. Все всегда отдавали или сдавались эмоциям. Время отбирает у нас одно и раздает другое. Мы с любовью вспоминаем о детстве, потому что тогда в нас было гораздо больше любви, а не потому что тогда было лучше. Однажды я сказал одному мальчишке, что лучшие мультфильмы, которые я смотрел были в моем детстве, а он мне в ответ сказал, что это только потому что я тогда был сам молодой. И я сразу понял, что в каждом человеке живут свои любимые мультфильмы, когда мы были переполнены любовью, и ей мы наделяли все вокруг, а с возрастом ее растратили, и потому все стало резко унылым. Хотя для других, еще молодых, она осталась по-прежнему целой вселенной. Ах, не слишком ли я здесь много развел соплей, и слез о былом. В общем: я снова учусь любить всех и вся, чтобы пробудить свою одеревеневшую душу. Ну, по крайне мере стараюсь любить, хотя по старой привычке это не всегда удается. Как только мы теряем любовь, мы вместе с ней теряем и здоровье, и смысл жить дальше. Ведь мы не стареем по факту, а просто теряем способность воспроизводить внутреннюю энергию, то есть проявлять свои чувства. Вот в чем проблема: умирает не тело, а наша чувствительность. Вопрос не в том: смогу ли я полюбить еще, ведь мне самому будет казаться что я люблю, а в том: смогу ли я полюбить так же как в детстве – всем своим сердцем. Проблема в том, что с возрастом чувства перестали проникать так глубоко внутрь, а болтаются как поплавок где-тона поверхности. Смогу ли я вообще когда-либо войти в прежнее состояние своего детства, когда была жива еще моя душа, и плавала как рыба по просторам огромного океана, а не билась от жажды на берегу необитаемого острова, под названием старость. Уходят не года, а способность чувствовать изнутри. Потому что там внутри, уже давно место радости заняло беспокойство. Раньше я думал, что старики испытывают боль от немощности, а теперь сам на себе понял, что наоборот от перенапряжения. Бывают моменты, когда напряжение в теле растет само по себе, и в такие периоды, я стараюсь гнать от себя всякие мысли, предполагая, что в них причина моих волнений. Или пытаться расслабить мышцы в этом участке напряженного тела, от чего оно почему-то начинает возрастать еще сильнее. Я долго мучился со своим организмом, пока не пришел к выводу, что нужно пробуждать в себе те, забытые и благородные чувства, при которых эти напряженные мышцы чувствовали бы себя комфортно. И все после этого расслабляется. Как же быстро мы перестаем любить, и теряем всякий смысл напрягаться для чего-то еще. Жизнь без любви похожа на ночь без звезд. При этом, чем сильнее и больше мы в кого-то влюблены, тем как ни странно больше на небе загорается светил, а их блеск становится ярче. Любовь – это единственный ветер, который способен сдуть пыль у нас изнутри. Сами мы так никогда не сможем сделать, сколько бы не прыгали, и не бегали до изнеможения. Когда влюбляешься, то сразу все запахи вокруг становятся ощутимыми: пыльца, земля, вода, костер и даже старые ключи в кармане. И непонятно, что это – ощущение нового, или ощущение возврата чего-то старого, некий зов предков. Влюбленность – это главный стимулятор жизни, который не считается ни с какими потерями. А привычка – это самое ужасное и самое мертвое, от чего нужно по быстрее избавиться. Теперь я ищу вокруг себя что-то новое и необыкновенное, то, что способно меня удивить и влюбить в себя. Я хочу снова почувствовать, что я живу. Что во мне внутри что-то живет. Вот только один вопрос остается для меня загадкой: кого можно так полюбить вечно, и при этом не разочаровываться потом во всем подобном этому. Понятно, что тот, кто найдет такую любовь, будет вознагражден со сторицей до краев. Проблема в том, что любить некого. Вокруг меня одни пустые и уже выжженные кем-то сердца. Они сами признаются, что их души спят или уже мертвы. Да и мои чувства тоже никому не интересны, ни старания, ни переживания, – всем подавай только удобства и развлечения, а все остальное их не занимает вообще. Их сердца ничего не чувствуют, ни любви, ни дружбы. Нас так часто касаются внешне, и так редко затрагивают за душу, что даже воображаемые воробьи внутри, клюющие из нашей кормушки, приводят в неописуемый восторг и трепет. Мы все умираем духовно быстрее. Но как только у меня стали болеть колени при ходьбе, я сразу стал допытываться у своего организма: «а почему?». И пришел к странному выводу, что я просто перестал отталкиваться от носков, а стал переставлять ноги, как несгибаемые палки. Затем удивился, а почему я вдруг перестал делать так же, как я это делал раньше в детстве, когда словно прыгал при ходьбе. Тогда я во все верил и бежал с радостью к приключениям, а теперь мне ничего не интересно. Теперь я никому и ни во что не верю, и никуда не бегу, и ничто меня больше не привлекает, и потому плетусь, не сгибая ступней. Казалось бы, причина должна быть в старости, а оказалась в отсутствии интереса к жизни. Но самое печальное то, что даже понимая эту банальную причину, я не могу снова разжечь в себе огонь прежнего любопытства. Ну вот просто не могу, и все. Я все познал, что хотел, а что не познал – мне просто уже не интересно. Выходит, что жизнь измеряется не износом органов, а обычным интересом к ней. Мы живем пока верим, что мир волшебный, и существуют чудеса, и что все люди вокруг добрые. И умираем постепенно, по мере того как разочаровываемся во всем этом нехотя и перепроверяя. А зачем жить душе в мире без чудес? Да мы пьем воду и жуем хлеб, но внутри уже не бьется кровь как прежде.

*

Обвиняйте меня в чем угодно, но всю свою жизнь мне нравилось вскрывать тайны бытия: как устроены люди и почему в мире так часто существуют горести, и как же это все-таки можно преодолеть, и стать счастливым или просто осведомленным во всем. Странно, кстати, почему для меня счастье и осведомлённость являются синонимами. Тайна, тайна, – вот что завораживало меня бесконечно долгое время. Всю жизнь я пытался найти какой-то философский камень. И мне даже без разницы – существовал он или нет. Главное само стремление и поиск. И иногда мне казалось, что я к нему немного прикасаюсь, но как только пытался разглядеть, это снова оказывалось обычным булыжником. И так всю жизнь: воля – надежда – разочарование – и снова воля – и снова надежда. Так и жил годами, и мне кажется, не я один. Все люди вокруг хотят, чтобы их понимали другие люди, но каждый раз натыкаются на непонимание, но не отчаиваются, а пытаются объяснить свою позицию снова. Одно могу сказать точно: ни дня в своей жизни мне не приходилось скучать. Я никогда не мог понять тех, кто жаловался на скуку, когда в мире было столько всего интересного и неизведанного. У меня всегда был длинный список, что я должен был сделать в первую очередь, а что в третью, и он всегда пополнялся. Те же кто постоянно скучали, были всегда очень высокого мнения о себе, они предполагали, что другие их должны развлекать постоянно, так же как актеры или ведущие в телевизоре. Они все ждали каких-то клоунов и волшебников, которые их развеселят и исполнят все их желания. И они до сих пор сидят и ждут чего-то уже стариками. И не могут понять, что это глупо и что они ошиблись, и что не на то поставили в жизни. Но все равно ждут. И по-прежнему скучают. Им тяжело искать радости самостоятельно, или развлекать себя самим. Ведь у всех королей всегда были шуты и маги для этого. Они предполагают, что остальные люди созданы исключительно для них, а не для самих себя. Они проживают целую жизнь, но не понимают, что никому не нужны. На мой взгляд, скучно – это стоять в очереди или чего-то долго ждать. Веселее же самому все сделать. С другой стороны, можно прожить жизнь и не понять как и почему, а можно не выходя из комнаты, сделать такие выводы, которые посредством длинных последовательных цепочек, объяснят от чего люди такие злые. И вот это последнее гораздо важнее, чем все остальное. Многие не понимают ни причины своих успехов, ни причины своих неудач. И подтверждают это бестолковые автобиографии всех, кто добился какой-то славы. Никто их них не смог объяснить секреты успеха своим детям, но в то же время каждый год появляются люди, из ниоткуда без рода и без племени, и переворачивают этот мир, как никто не мог до них. Выходит случайно?

*

Жизнь так быстро пронеслась, вот еще недавно было, помню, как сейчас: сплю я у бабушки в деревне, сверчки за окном поют, сова гудит в лесу, кровать у меня такая маленькая, а сны такие сладкие. И вот не так давно мне сказали, что этот дом снесли, и мне теперь в него никогда не вернуться. А здесь сейчас мне всегда неудобно и жестко. Однажды, еще лет тридцать-сорок назад, точно не помню когда, помню только, что была зима, – и у меня появилась внезапно какая-то пустота внутри, вроде тумана, что поднимается над океаном каждый раз перед грозой, а потом на несколько дней возник невыносимый жар во всем теле с ломотой костей, их будто стало выкручивать каким-то металлическим кривым ломом. Я бредил, меня окутывало то в одно позорное воспоминание, то в другое постыдное, и мне казалось, что меня постоянно топят чьи-то невидимые, но очень крепкие и сильные руки. Я захлебывался и отплевался. И там, в этой лихорадке, корчась и подползая к берегу, я исцарапал все руки и колени, я молил о прощении кого-то невидимого, весь мокрый и озябший, и мне почему-то от этого становилось теплее, но потом все равно всё повторялось снова и снова. Несколько раз мне казалось, что я покидаю этот солнечный мир, но каждый раз сознание ко мне возвращалось. Вновь и вновь. Понять бы только зачем? Иногда пытаюсь представить, что от меня останется, кроме разложившегося трупа, который будет глодать неделями моя кошка, так как живу я совсем один, и кормить ее будет некому. Вот ее жалко. Очень давно я боялся засыпать, потому что боялся не проснуться. Настолько мое состояние было мне непривычно и противно. Никогда ничего подобного я не испытывал. Я даже приготовился уже к собственной смерти. Затем в один из дней мне внезапно стало легче, да так резко, что слабость, которая меня одолела, просто свалила с ног. И такой обессиленный и неподвижный, я вдруг осознал, что это для меня было неким наказание, за мое недостойное поведение, за мою заносчивость и за те редкие прошлые издевательства над другими. Ведь я тогда еще сам не знал, какого это быть взрослым, а уже спешил всех критиковать и осуждать. Поняв жизнь, я стал исправляться. С тех пор я решил измениться, решил посвятить себя другим, ну то есть я и раньше интересовался другими, но теперь я своей целью поставил заставить каждого взрослого хоть раз при мне улыбнуться. Раньше помню: помогу перейти дорогу незнакомой бабушке, и она мне скажет: «спасибо!», и я не забуду до сих пор, как мне от этого становилось теплее внутри, чем было прежде. И тогда еще ребенком я никак не мог понять, почему сделав что-то хорошее не себе, а другому человеку, то есть потратив свои силы и время на кого-то, мне самому становилось от этого так хорошо, будто бы я сам себе помог. Будто светильник внутри зажегся. Странное чувство: будто я всем раздавал деньги, а сам становился при этом только богаче.