На грани вымирания

– Ах… – сзади слышится испуганный вскрик, а следом – удар металлического таза об пол: вода кривыми лужами разливается, впитываясь в ветхие деревяшки, оставляя характерные тёмные пятна. – Простите, мне так стыдно: я не знала, что вы… вы… – выдав фразу на духу, не решаясь договорить, девушка судорожно отворачивается, присаживаясь, чтобы поднять упавший предмет. Ей теперь придется снова идти за водой.

Леон, до этого момента всё ещё находящийся во власти попыток вспомнить последние произошедшие с ним события, вздрагивает, слыша встревоженный голос и звонкий удар за спиной. Медленно повернувшись, устраиваясь удобнее на хлипкой койке, он теперь ощутимо чувствует бегущую по коже прохладу, который до этого не было. Погружённый в мысли, не понимая происходящего и почему вокруг всё так светло и солнечно, Кэрнил не чувствовал холода, скользящего лёгкими порывами по видимым мышцам. Сейчас, словно повторно очнувшись ото сна, вынырнув из-под большой толщи воды, вдыхая необходимый кислород, он опускает испуганные глаза, осознавая, что предстал перед дамой абсолютно нагим!

– Я… Нет… Подожди… – мысли собрать воедино сложно, перед глазами плывет, говорить тяжело. Леон, являя собой мастера лишнего словца или того, кто умеет подолгу болтать без дела, не может ничего сказать, чтобы постараться выйти из неловкой ситуации. Раньше ему в таких бывать не приходилось.

Густо покраснев, потупив взор, Кэрнил руками пытается прикрыться, сжимая ноги в коленях, чтобы девушке, всё ещё сидевшей к нему спиной, не было видно его достоинство, если она решит неожиданно развернуться. Он до сих пор смущён тем фактом, что его застали врасплох абсолютно голым, в особенности – что он не помнит, кто его раздел и почему он чист, и от него приятно пахнет.

– А… а ты кто? – единственное, что после долгого молчания срывается с пересохших уст.

Расправив узкие плечи, приподняв подбородок кверху, девушка со светлой копной волнистых локонов по пояс поднимается с корточек, придерживая в руках край металлического таза. Не поворачиваясь к незнакомцу, она раскрывает тонкие губы, отвечая:

– Элайза. Мне сказали проведать вас и обтереть. Я не знала, что вы в таком… таком… открытом виде, – она аккуратно, почти невесомо подбирает слова, крепче сжимая пальцами края чана.

Краснея, не смея посмотреть на парня, ей хочется как можно скорее скрыться из комнаты, чтобы перестать так сильно ощущать в груди стыд за увиденное.

– Всё нормально, не переживай, – он глупо усмехается, растягивая губы в непринуждённой улыбке, вставая с койки, наклоняясь, чтобы поднять упавшую на пол простынь. – Не подскажешь, где моя одежда? – притянув ткань к своему достоинству, прикрывая правой рукой, Леон делает пару шагов на встречу к хрупкой фигуре девушки, останавливаясь, ожидая от неё дальнейших действий – если развернётся, то ему станет легче, потому что сейчас вина тяжёлым грузом опала на его плечи, придавливая.

– Я сейчас принесу её вам… – ему кажется, что она хотела сказать что-то ещё, но не стала, мотнув головой, словно отрицая настигшие мысли.

– Я подожду тут, да, конечно. Здесь, прямо здесь, ага, – прикрыв глаза, Кэрнил ударяет кулаком по лбу, жмуря лицо, осознавая, насколько бесполезно и глупо звучит всё то, что льется изо рта. Единственное, что успокаивает душу, что Элайза не стала смеяться над ним, а просто молча вышла за пределы комнаты, скрываясь за дверью улицы. – Ой… – ощутив холод в районе бёдер, забыв второй рукой придержать простынь, он наклоняется, снова прикрывая всё то, что должно быть сейчас сокрыто. – Идиот… – обругав себя, Леон принимается расхаживать по помещению туда-сюда, чтобы как-то скоротать тяжесть ожидания.

Бродя словно безликий призрак по комнате, осматривая её скудные размеры и содержание, он подходит к окну, проглядывая улицу сквозь прикрытые ставни. Солнце залило собой абсолютно всё, оставляя тени лишь под обширными кронами деревьев, под которыми многие жаждут укрыться, чтобы ощутить еле уловимые ветреные порывы, слегка охлаждающие разгорячённый пыл. Все носятся куда-то, тащат вещи, гоняют детей, играют… Леон будто снова очутился дома, наказанный за то, что вылез ночью без разрешения и полез к соседской девушке, нагло проскальзывая руками под лёгкую юбку, касаясь нежных бёдер. Тогда она устроила такой крик на фоне того, что ей было слишком приятно, но её родителям эта выходка со стороны Кэрнила не понравилась: был крупный скандал, многие разругались, а он лишь самодовольно растягивал губы в полуулыбке, подмигивая краем глаза смущённой даме того мероприятия. Тогда он потом также сидел у окна и страдальчески вздыхал, отсчитывая время до окончания вынесенного приговора, смотрел на улицу и выпытывал от Деймона все прошедшие без него события.

Тепло улыбнувшись, наклонив голову, невольно вспомнив родителей, он смахивает подступившие слёзы, глубоко вдыхая воздух и шумно выдыхая. Его это успокаивает. Когда не грозит опасность, паника не охватывает тело в тиски, и просто хочется выплакаться – он успокаивается так, в одиночестве.

Счёт времени перестал иметь значение. Леон сидел, поглядывая на улицу, не веря в происходящие с ним события: до этого дня они бродили по мрачным лесным тропам, опасаясь любого шороха, надеясь выжить, а сейчас – спокойно находятся среди людей, как в старые добрые времена. Как в те, когда всё было хорошо, а жизнь текла размеренно, словно безмятежный ручей, впадающий в большое озеро.

– Я… Простите! – стыдливо прикусив губу, смущёно отводя взор зелёных глаз, Элайза поправляет выбившуюся прядь волнистых локонов, крепко прижимая к пышной груди вещи юноши. Юноши, вгоняющего её в краску.

Знал бы он правду о ней. Хотя… он определённо догадывался.

Пригладив неряшливо лежащие тёмно-русые волосы, отворачиваясь от окна, он поправляет простынь, забыв обвязать вокруг бёдер: она густо покраснела, увидев широкую спину с выпирающими мышцами, плавно и изящно перетекающую в накаченные ягодицы. Ей нельзя такое видеть!

– Это ты прости меня, я забылся… – глупо растягивая губы в улыбке, почёсывая свободной рукой затылок, он прикрывает голубые глаза, сильнее сжимая в руке ткань.

Отрицательно мотая головой, Элайза с усилием жмурится, хмуря брови, напряжённо поджимая свои пухлые уста, стараясь не смотреть на оголённый торс. Протянув аккуратно сложенные чистые вещи, она ждёт, когда он возьмет их, а ей будет дозволено просто уйти и сообщить настоятельнице о том, что незваный гость, к которому её послали, пришёл в порядок и чувствует себя прекрасно.

– Спа-си-бо! – растягивая по слогам, разговаривая, словно с ребёнком, он лучезарно улыбается, отпуская простынь и забирая свои принадлежности. Серая масса ткани быстро опадает к ногам, оголяя снова.

Отойдя к койке, кидая поверх вещи, Леон спешно одевается. Всё та же белая футболка, которую, скорее всего, одолжили ему из своего гардероба другие обитатели деревушки, потому что его личная была не в лучшем состоянии, и светло-коричневые штаны песочного оттенка. Затянув потуже кожаный ремень тёмно-коричневого цвета с большой позолоченной по краям бляшкой, Леон присаживается, доставая из-под койки обувь: берцы всегда трудно было шнуровать. Трудно и мучительно долго. Кэрнил бы предпочёл расшнуровывать платья девиц, а не заниматься обратным!

Поправив штаны, заправив в них края футболки, он разминает плечи, шею, проводя по ней ладонью, сминая. Полностью подготовившись, зевая, Кэрнил подходит к девушке, громко ступая по деревянному полу. Настолько громко, что слышится еле уловимое эхо его шагов.

– Скажи, где те, кто со мной был? – пусть Леон не всегда может держать язык за зубами и порой болтает много лишнего, сейчас он не собирается как-либо указывать на родство с Деймоном и подобие дружбы с Мерелин. Сейчас всё действительно выглядит мирно и спокойно, но никто из них не уверен в том, что человек напротив не сделает того, о чём потом каждый пожалеет.

– А… Они в паре домов отсюда. Нужно выйти, пройти прямо, повернуть направо – будет дверь туда, где находится парень, а девушка – в хижине напротив. Заплутать сложно, у нас тут всё как на ладони, – перестав отворачиваться или скрывать глаза под копной волос, Элайза быстро объясняет, куда следует пройти и завернуть, чтобы найти тех, с кем он сюда попал.

Сжимая пальцами подол серого лёгкого платья, она поджимает губы, размеренно дыша: её грудь красиво поднимается и опускается, а выбранный наряд отлично подчёркивает все изящные и тонкие изгибы девичьего тела. Ухмыльнувшись, невольно представив девушку в своей постели, мокрую, разгорячённую, Леон откашливается, прочищая горло и сгоняя подступившую к щекам краску вожделения:

– Ещё раз спасибо, милашка. – Кэрнил, не церемонясь, не спрашивая разрешения, берёт Элайзу за хрупкие плечи, наклоняясь. – Может, ещё увидимся! – почти невесомо, игриво, чмокает в пухлые губы, пристально следя за каждой эмоцией: те сменяются с поразительной скоростью, в конечном итоге – она не может вымолвить ни слова, забывая даже о том, как дышать и что нужно сказать что-то в ответ. – Пока-пока! – задорно рассмеявшись, махая рукой, он скрывается за пределами комнаты, выходя на улицу, полной грудью вдыхая свежий лесной воздух, наполненный запахом овощной похлёбки, жареного мяса и чеснока, перемешанного с потом и древесной смолой.

Всё так, как ему давно хотелось…

***

В воздухе витают лёгкие ароматы подвязанных под потолок трав, абсолютно разных, не похожих друг на друга, и древесины, пылающей под игривым огнём. Пламя медленно сжирало бревно за бревном, оставляя после лишь горстки пепла, которые знахарки используют в лечении… Знахарки, верящие в тёмное прошлое и мрачное будущее. Обычно этими делами занимаются старухи, скрюченные, сгорбленные, с поломанными голосами и искривлёнными лицами с пересекающими шрамами или морщинами, чаще – больные, одолённые недугом.

Ставни плотно закрыты, не позволяя солнечному свету проникнуть внутрь и огреть сорванные сухие ветви лечебных и ядовитых трав. Немного влажно и горячо. Дёрнув ногой, девушка морщит нос, вдыхая подступающие запахи, кривя лицо. Тёплое полотенце бережно снимают с мокрого лба, которое оставляет после себя лёгкую прохладу. Следом слышатся неосторожный всплеск и шипение: старую ткань кинули в чан, висящий над домашним очагом, прямо в воду, наполненную разными листьями и отростками.

Мешая деревянной длинной ложкой содержимое кастрюли, девушка, совсем ещё юная, едва переступившая порог второго десятка, наклоняется, вдыхая насыщенный запах отвара, помогая себе рукой, слегка махая ей в свою сторону. Удовлетворённо улыбнувшись, грубо вытерев со лба выступившие капли пота, поправляя прилипшие каштановые волосы, она сгибается повторно, чтобы почерпнуть край брошенного полотенца, доставая.

Удерживая предмет на весу, дуя, чтобы было не так горячо, юница берётся за край, неаккуратно размахивая: пронырливые капли попадают на зелёно-коричневое платье с белым фартуком, оставляя тёмные разводы с краями от целебных листьев. Неуклюже управляясь с полотенцем, боясь обжечься, девушка выскальзывает на улицу, с силой мотая им в разные стороны, обхватив два конца, чтобы немного остудить.

Получив укоризненный взгляд настоятельницы из дома напротив, наполненный властью и представляющий собой угрозу, она стыдливо наклоняет голову, пряча глаза, боясь сделать лишнее действие, чтобы сильнее не разгневать её. Не совсем ещё умела в том деле, в котором собралась найти себя.

Поглядывая исподтишка, юная знахарка следит за тем, чтобы наставница скрылась в помещении, где её ожидает свой, последний на сегодня, подопечный, требующий ухода и внимания. Кажется, ей слышалось от других деревенских жителей, что тот не особо разговорчив был, когда заявился посреди ночи весь запыханный и грязный. Она и сама после смогла убедиться в этом, поняв, что тот молвит слово только со старицей, позволяя находиться с собой рядом.

Многие говорили, когда он смотрел на них своими чёрными омутами, что видели будто собственную казнь и пляску чертей. Бредни, думалось девице, потому что такое невозможно: люди бывают плохими и хорошими – у них нет середины, в каждом есть и зло, и добро, просто в ком-то чего-то больше, а чего-то меньше. Он не показался ей настолько пугающим, когда она краем глаза посмела заглянуть, чтобы проверить все россказни, витающие прямо в воздухе вокруг его образа: чуть погодя, стали бы обрызгивать водой, молясь, а ещё больше – обложили бы соломой, сжигая.

Девушка уверена, что причиной стало то, что он дотащил на своём хребте двоих, спасшись от полчища заражённых, о которых ходили слухи: мол, те уже так близко к деревне, что нужно что-то придумать, а тут вышло, что он сам справился, ещё и держался до последнего. Вот многие и выдумали сказки, обличив его чуть ли не монстром. «Он просто волевой», – проносилось в голове юной знахарки, усмехающейся над искривлёнными умами одичалых от цивилизации деревенских жителей, поселившихся ещё несколько столетий назад в лесной глуши.

Пристально прожигая спину настоятельницы, пока та не исчезает во мраке коридора, она выжимает охладившееся полотенце, проскальзывая обратно к девушке, которой требуется свой осмотр. Пройдя вдоль полок с разными склянками, засушенными заячьими ушами, волчьими лапами и глиной, девушка наклоняется над телом, прикрытым белой простынёй. Осторожно стянув ткань, оголяя размеренно вздымающуюся красивую, аккуратную грудь с розовыми, маленькими бугорками, она скрывает всё под напитанной травами тряпкой, укрывая.

Увидев в тот злополучный вечер её тело, она пришла в шок от того количества ссадин, ушибов, которые покрывали собой почти каждый промежуток, едва ли оставляя чистого, неповреждённого участка. Сейчас многое затянулось, прошло, благодаря проведённым процедурам и до́лжному уходу: остались лишь небольшие зарубки да шрамы, с которыми ей придется делить всю свою жизнь.

Вздрогнув, вскрикивая, девушка испуганно распахивает каре-голубые очи, чувствуя, как сердце от страха собирается пробиться сквозь грудную клетку. Затаив дыхание, теряя дар речи, она, совсем не моргая, смотрит на запястье, которое резко и неожиданно окольцевала лежавшая. Мерелин, не до конца понимая происходящее, судорожно пытаясь разобраться в возникшей ситуации, проделала эти действия почти машинально, не задумываясь: странные прикосновения, чересчур интимные, пробудили, заставляя резко открыть глаза, до смерти испугав бедную девчушку, не желавшую зла.

– Кто ты? – грубо сжимая тонкое запястье, с хрипотой и стальными нотками в голосе, Колинс не церемонится, приподнимаясь следом за девушкой на скрипящей койке, не замечая сползшего на колени полотенца. – Кто ты? – видя страх на дне зрачков напротив, ощущая свою силу и власть, Мерелин спрашивает повторно, с нажимом, притягивая податливое, остолбеневшее тело ближе к себе, заставляя наклониться. – Кто… ты? – цедит уже сквозь зубы, поджимая губы, стискивая руку сильнее.

– Я… Я не хотела зла, честно! Только помочь, мне сказали помочь. Отпусти, прошу… – захлебываясь слезами, умоляя отпустить, она неосознанно кусает до крови тонкие губы, отворачиваясь.

– Я… Где я? – медленно расслабляя хватку, Мерелин ошалело опускает синие, почти тусклые, глаза, подхватываясь и быстро сминая руками тонкую простынь, прижимая к оголённой груди. – Что я тут делаю? Почему я в таком виде? Что происходит?! – осыпая дрожащую от испуга девушку вопросами, не собираясь останавливаться на достигнутом, Колинс обматывается покрывалом, подвязывая, чтобы то ненароком не спало в самый неудачный момент. – Отвечай! – повысив голос, почти сорвавшись на крик, она берет её за плечи, встряхивая, словно тряпичную куклу.

– Я-я-я… – юная знахарка начинает заикаться, ей тяжело сказать хоть слово, а что не скажет – не понятно, не настолько внятно, чтобы была возможность разобрать.

Комната наполняется тёмными, мрачными тенями, кажется, что стены начинают сужаться, создавая в небольшом помещении жуткое, невыносимое давление. Дышать становится тяжело, воздух будто спёрт, в ноздри бьёт отвратительный запах затхлости и переваренного отвара, который начинает смердеть почти как разлагающийся труп. Опустив глаза, наклоняя голову, напряжённо выдыхая, стараясь контролировать эмоции и не поддаваться внезапному порыву агрессии и любопытства понять, что произошло, Мерелин устало вдыхает, чуть морща лицо от неприятных запахов, ворвавшихся внутрь, продолжая более спокойным, почти дружелюбным, наполненным лаской и теплом тоном:

– Прости. Всё хорошо, слышишь? – чувствуя, как под ладонями мелко дрожат плечи, видя настоящий страх от её неожиданного пробуждения на лице ни в чём неповинной девушки, Колинс смягчается, чтобы постараться получить ответы на интересующие себя вопросы и не сделаться врагом в глазах напротив. Сейчас она неизвестно где, поэтому человек, который хорошо знает местность и способен помочь, нужен.

Стойко ожидая хоть какого-то сигнала со стороны неизвестной, Мерелин осторожно отпускает подрагивающие плечи, обнимая себя. Юная знахарка, проливавшая ручьями слёзы, противно и протяжно шмыгает носом, втягивая сопли. Передёрнувшись, Колинс не подает ни звука, пытаясь мысленно успокоиться, потому что ожидание на данный момент её лучший и просто необходимый друг, способный довести до конца, способный достичь желаемого.

Двигая челюсти, омерзительно скрипя зубами, Мерелин держится из последних сил: ей хочется как можно скорее узнать всё, а после найти остальных, ведь они должны быть где-то поблизости, совсем рядом. Они ведь не могла разделиться, правда?

– Моё имя… Моё имя… Имя Тейя… – услышав голос, улавливая в нём страх, Мерелин замирает, внимая каждому слову, слетавшему с дрожащих уст. Жаль, она начинает не с того, что действительно волнует Колинс, а с норм приличия, которые они обе уже давно нарушили; переступили все границы, потерявшись в этом обезображенном хаосе.

– Мерелин, – держась, стараясь не выдать своё напряжённое состояние и злость от длительного ожидания, цедит сквозь зубы, сильнее стискивая предплечья, оставляя на них красные пятна. – Рассказывай, прошу. Я хочу знать всё, что со мной произошло, – медленно выдыхая, устало прикрывая глаза, присаживаясь на край, слыша характерный скрип, Мерелин сжимает пальцами простынь, впиваясь ногтями сквозь неё в худосочные колени.

Слабо угукнув, шмыгнув носом ещё пару раз, Тейя, расправив белый фартучек, разглаживает края платья, отходя назад, к уже давно выкипевшему отвару, жмуря лицо от неприятного запаха, с силой врывающегося в узкие ноздри. Взяв две небольших тряпки, сложив их в два слоя, она осторожно берётся за железный прут кастрюли, снимая. Она проделывает это действие ещё не совсем умело или аккуратно.

Вскрикнув от громкого звука удара металла о деревянную поверхность потёртого, старого стола, Тейя измученно, почти обессилено, вздыхает. Подняв каре-голубые глаза к потолку, встречаясь с различными свисающими травами взглядом, жмурясь, когда маленькая пыльца опадает прямо в глазницу, она протирает их руками, убирая мешающий предмет.

– Он принёс вас сюда один, тащил на своём горбу, словно вол: силы и воли ему не занимать. Удивительный человек, – говорит слегка странно, поверхностно, перескакивая с темы на тему. Обойдя табурет, Тейя придвигает его ближе к расположившейся на койке Мерелин, присаживаясь. – От такой картины у всех дух захватило, все начали считать его монстром, тоже побывавшим в лапах злых людей. Плохих людей. Ужасных. Все знают, откуда появилась нежить. Все! Ничто не ускользнёт от феноменального слуха лесного жителя.

Голос твёрдый, шипящий, местами слышится восхищение или злость – зависит от того, что она говорит. Если на разговоре про Деймона Тейя смотрела на лицо Мерелин с искрящимися глазами, то при упоминании тех, кто изобрёл вирус, она заметно нахмурила брови, сжала челюсти, взирая уже горящими от гнева. Колинс понимала, что оказалась в этой хижине не просто так. Слегка покраснев, опуская голову, осознавая, что он не оставил её, а сделал всё, что было в его силах, в груди медленно начинает разгораться тёплое, почти горячее, пламя, согревающее, успокаивающее. Поджав губы, сдерживая подступившие слёзы, Мерелин машет рукой, делая тонкий намёк на то, что можно продолжать рассказ.

– Он действительно поразителен. Сначала он оттащил юношу, совсем бледного, потерявшего свой живой лик, в хижину в середине деревни, в паре домов отсюда, – произнося каждое слово, Тейя искусно, словно войдя в желаемую среду обитания, жестикулирует, разбавляя рассказ также и странной, местами забавной, мимикой. – Потом он притащил тебя сюда, в хибару, потому что ты… Ох, на тебя было так больно смотреть, но мы всё сделали, что могли: излечили, подлатали, исправили.

Внимательно слушая, в душе ликуя тому, что Леон жив, и события той ночи останутся только в качестве не самого лучшего воспоминания, Мерелин перестаёт впиваться в колени ногтями, прижимая ткань сильнее к груди. Каждое слово, каждый жест, которым одаривает её Тейя, слишком важны. Любая информация, возможность понять, что тут происходит, кто эти люди и чем грозят – бесценны!

Колинс не хочется спугнуть странную девчушку, поэтому она стоически переносит тяготы ожидания, осевшие ей тяжёлой ношей на плечи. Иногда пожёвывая губу или покусывая внутреннюю часть щеки, Мерелин мысленно проклинает всё на белом свете, потому что если бы она не потеряла тогда сознание, слишком поддавшись внутреннему желанию спасти несчастного, возможно, ситуация обернулась бы иначе. В ином случае, она бы точно помогла Деймону дотащить лишённого чувств Леона, узнав сразу и о месте, в котором им пришлось по благоприятному стечению обстоятельств очутиться.

– Ме-ре-лин, – удивлённо окинув Тейю взглядом, не понимавшим, по какой причине та, словно смакуя имя на вкус, произносит его так медленно и по слогам, Мерелин на мгновение замирает. Мотнув слегка головой, она отгоняет своё ошеломлённое состояние на задний план. – Я принесу тебе одежду, негоже в таком виде расхаживать по нашему селению. Ещё и столь очаровательной, нежной, но отнюдь не хрупкой, – сверкнув странным огнём в глазах, Тейя осторожно приподнимается с табурета, поправляя смятую ткань платья на ягодицах.

Подойдя к выходу из хижины, юная знахарка на миг поворачивается, растягивая губы в лучезарной улыбке, позволяя теперь увидеть до того еле заметные ямочки на щеках. Мерелин, не став выказывать неуважение или вызывать со своей стороны какие-то подозрения, кивает в ответ, после чего Тейя растворяется в уличной суматохе, быстро выскользнув за пределы дома.

Сидя на месте, борясь с желанием выглянуть хоть краем глаза на жизнь за деревянными стенами и чувством того, что надо дождаться обитательницы этой хибары, полностью пропахшей травами и трупным смрадом от переваренного отвара, Мерелин устало потирает переносицу, зевая. Ей неизвестно, сколько она пролежала на койке, просыпалась ли до этого и что было, но сейчас в голове так много вопросов и ещё меньше ответов на них.

Утомлённая ожиданием, Колинс не знает, куда себя деть: рассматривать стоявшую напротив полку со склянками с подозрительным содержимым ей уже изрядно наскучило. Кто спросит – она ответит тому, где стояла какая, какого была цвета и размера. Тейя слишком запропастилась. Конечно, может быть их деревушка действительно велика, в ней много извилистых проулков, скрытых троп, но даже если бы Мерелин пошла сама, при этом не ведая, куда идти, вернулась бы гораздо раньше.

Почесав левую руку, Колинс слегка поворачивает голову туда, где раньше крепилась сережка, до́лжная стать заменяющей вместо нитки: сейчас там был маленький, не самый приятный глазу, шрам – ещё видный, пульсирующий, но почти заживший. Они действительно подлатали её, что было весьма кстати. Мерелин уверена, что даже в столь на вид безопасном месте им не стоит задерживаться слишком долго: как только она отыщет остальных, то сразу же начнёт вести разговор о… Нет, сначала нужно будет поблагодарить Деймона, порадоваться за спасение Леона, а уже после, словно юркая стрела, перейти к яблоку на голове противника.

Вцепившись в край койки, собираясь вскочить и выйти на улицу в таком абсурдном виде, Мерелин резко присаживается обратно, когда слышит подкрадывающиеся шаги за стеной. Как и тогда, с сараем посреди леса, слух не подвёл: теперь, напряжённая с головы до пят, Колинс пристально смотрит на вход. Ничто от неё не ускользнёт.

– Я принесла! Прости, встретила свою дорогую подругу, та немного уболтала меня. Надеюсь, тебе было не так одиноко без меня, – ни один мускул не дрогнул на лице Колинс, когда Тейя резко выпрыгнула из-за прохода, закрывая обзор на снующих по улице людей.

– Спасибо, – не став ничего говорить более, Мерелин лишь продолжает ожидать, когда ей подадут её одежду, и она сможет покинуть эти надоевшие стены.

– Твоя одежда… – шествуя, словно игривая, ласковая кошка, Тейя пальцем правой руки накручивает выбившуюся прядь, прикусывая губу.