Сделка

Но я, к счастью, оказалась слабоумной. Так что все эти «нельзя» просто не уживались в моем бедном разуме!

И что-то подсказывает, что пришлый учитель тоже не слишком отягощён всеми этими моральными устоями. Вон как рванул ко мне… А ведь едва не поймал! А если бы поймал?

Я поежилась и выплюнула пережеванную травинку. Енот наконец выловил со дна вожделенную добычу и убежал. Я помотала головой, пытаясь выкинуть из нее образ злого мужика. Эти его плечи, руки, живот… Шрам на ноге. И глаза – темно-зеленые. И капли воды на теле!

Бр-р-р. Просто кошмар!

От воспоминаний снова стало не по себе, кожа покрылась мурашками.

А главное – что делать дальше?

– Убирайтесь из моего леса, господин учитель! – пробормотала я, вгоняя нож в землю. – Убирайтесь! Иначе…

Что иначе – я говорить не стала. Хотя рядом никого, некоторые вещи ни стоит произносить вслух.

Лишь еще раз с силой проткнула мягкий влажноватый дерн.

Глава 6

Мое желание остаться на озере до ночи сбылось – к моей же досаде. Но я так и не придумал, как пробраться в свою комнату при свете дня. Я плохо знал местность и пансионат, и от мысли, что придется в таком виде прогуляться по его коридору и как-то объясниться с княгиней, которая по закону подлости обязательно повстречается на пути, хотелось найти синеглазую воровку и все-таки всыпать розог. Но как она верно заметила – сначала поймайте, господин учитель!

Надеясь, что юная воспитанница женского пансионата не может оказаться настолько аморальной, я облазил в поисках одежды все ближайшие кусты. И ничего не нашел. Хоть бы проклятую мантию оставила, зараза!

Девица, сумевшая обвести меня вокруг пальца, а потом сбежать, вызывала такую злость, что я едва не клацал зубами. Правда, к злости примешивалось что-то вроде… восхищения? Такая дерзость заслуживает как минимум уважения. А грациозность, с которой девчонка скакала по веткам? Удивительная ловкость!

К слову, о зубах. Довольно быстро мне захотелось есть. Да и пить тоже, глотать озерную водицу я не решился.

Но приходилось сидеть на берегу и ждать хотя бы сумерек. И это не добавляло ситуации веселья. Интересно, как я буду объясняться с настоятельницей? Даже если удастся под покровом ночи вернуться и одеться? Печорская наверняка заметит исчезновение нового преподавателя. Вот же…

Ситуация казалась абсурдной. И нерешаемой. Я бы плюнул да вернулся в пансионат даже в таком виде, но в данных обстоятельствах это совершенно невозможно. Учитель истории Дмитрий Волковский не может явиться голым! Потому что если меня кто-то увидит, я тут же поеду прочь от «Золотого Луга». А этого я себе позволить не могу. При всем моем желании.

Вот же гадина синеглазая! Чтоб ей провалиться!

Через пару часов и еще один заплыв в холодной воде я не выдержал и решил пройтись по лесу. Сидеть на берегу озера – пусть и живописного – мне порядком надоело. Поэтому я двинулся обратно к пансионату. Не по тропинке, а рядом, чутко прислушиваясь к звукам леса. Но голосов слышно не было, лишь птичьи трели да шуршание мелких зверьков в траве. Так что до конюшни я дошел без приключений. Возле денника с дремлющими лошадками возился конюх. А на крючке висели грязные полотняные штаны и такая же замусоленная рубаха.

Я прищурился, глядя на них. Надевать задубевшую от чужого пота и навоза одежду совершенно не хотелось. Но выбора у меня не было.

Когда конюх, насвистывая, скрылся за дверью конюшни, я рванул к ее стене и торопливо натянул грязные штаны. В нос ударил отвратительный запах. Пытаясь не дышать, накинул рубашку.

– Прибью, когда найду эту мерзавку, – пробормотал я.

– А что это вы делаете?

От женского голоса за спиной я едва не озверел. Ну почему все так не вовремя?

Возле ограды стояла красивая молодая женщина в зеленом платье, медовые кудри прикрывала изящная соломенная шляпка, тень которой слегка прятала лицо, но не могла скрыть его привлекательности. В светло-карих глазах блестело любопытство и что-то еще. Насмешка?

– Вот уж не думала, возвращаясь с прогулки, застать столь занятное зрелище. – И правда, насмехается. – Что-то на деда Кузьму вы не похожи. Хотя и облачились в его одежду.

Я от досады едва не брякнул что-то неприличное. Надо как-то завязывать с дурной привычкой, хотя как тут завяжешь! И почему бы этой любознательной красотке просто не пройти мимо, сделав вид, что ничего не заметила? Кажется, благовоспитанные женщины поступают именно так.

– Прошу простить за отвратительное зрелище, которому, возможно, вы стали свидетельницей, – постарался я улыбнуться как можно доброжелательнее. – Вовсе не желал стать причиной вашего волнения. Увы, попал в затруднительную ситуацию, мою одежду украли, когда я решил окунуться в озеро.

– Какое ужасное преступление! – в ее голосе не было ни капли сожаления, только веселье.

– Увы. Мне пришлось позаимствовать одежду конюха. Временно.

– И кто же вы, жертва нашего провинциального разбоя?

Я изобразил поклон.

– Дмитрий Александрович Волковский. Новый учитель истории. К вашим услугам.

Изо рта молодой женщины вырвался странный звук, то ли смешок, то ли испуганный возглас. Некоторое время она молчала, потом опомнилась.

– Елена Анатольевна Мещерская. Я преподаю домоводство.

Я пробормотал что-то о радости знакомства и замолчал. По всем правилам приличия Елене самое время извиниться и уйти, чтобы не делать ситуацию еще более неловкой. Но молодая учительница, кажется, об этом забыла. Она так и стояла у изгороди, пожирая меня глазами. Весьма… нескромно.

Где-то в денниках заржали лошади и раздался голос конюха.

Мещерская скривилась недовольно и словно опомнилась.

– Что ж… поздравляю с приездом. Похоже, в нашей глуши теперь станет хоть немного интереснее! Еще увидимся, Дмитрий… Александрович.

От меня не укралась пауза, которую она сделала перед отчеством. И очередная насмешка в голосе.

Занятная сударыня.

Взметнув зеленую юбку, Елена развернулась и быстро пошла прочь. Я проводил ее хмурым взглядом, гадая, как быстро учительница разболтает обо мне на всю округу?

Из нутра конюшни по-прежнему доносилось бодрое насвистывание, и я решил убраться отсюда, пока конюх не вернулся. Или пока не пожаловали новые гости. Не тайная тропа, а проходной двор какой-то!

Шел быстро. Пару раз мимо пробегал кто-то из прислуги, но, наткнувшись на мой взгляд, молча и быстро уходили, так что в свою комнату я попал без новых приключений. На ходу сорвал с себя воняющие тряпки, достал чистую одежду и отправился отмываться. Что-то с водными процедурами у меня сегодня явный перебор!

Избавившись от запаха навоза и одевшись, я завернул в зеленую гостиную, которая исполняла и роль столовой для преподавателей. На небольшом диване умостились пожилые супруги. Их я опознал сразу – Давыдовы, обучающие арифметике и мироведению. Модест Генрихович – мужчина крупный и крепкий, седые бакенбарды и вислые усы делали его похожим на бульдога, нацепившего широкую полотняную рубаху, такие же штаны и шляпу-канотье. Его супруга Глафира Ивановна рядом с могучим мужем казалась сухой и маленькой птичкой, комкающей в тонких лапках батистовый платочек. Возле окна застыла молодая женщина, в которой я с досадой опознал Мещерскую. Интересно, она уже успела рассказать о конфузе нового учителя?

Я обвел взглядом преподавателей, но не увидел на лицах сдерживаемого смеха. А потом Елена обернулась и подмигнула, пока остальные не видели. Словно бы говоря: я знаю ваш секрет, но никому не скажу!

После положенного представления и обмена любезностями я присел к столу. Прислужница Марфа с улыбкой поставила передо мной огромную тарелку холодного щавелевого супа, положила золотистый ломоть свежего хлеба.

– Ах, ешьте, господин Волковский, не смотрите на нас, – махнула рукой Глафира, прикладывая к глазам платочек. – Мы так расстроились из-за нашего дорогого Гектора, что совершенно потеряли аппетит. Совершенно!

– А что случилось?

– Гектор у нас служит лекарем, – пробасил Модест Генрихович. – Занемог, бедняга. С утра нездоровится. И что это за лекарь такой, который даже себя вылечить не может?

Глафира возмущенно замахала руками, но ее супруг лишь осуждающе поджал губы. Мещерская от высказываний воздержалась и присела в бархатное кресло. Она лениво обмахивалась веером и казалась безучастной.

Некоторое время Давыдовы вяло обсуждали произошедшее с Гектором Францем и поглядывали на меня. Очевидно, скучная тема нездоровья лекаря им давно надоела и больше всего хотелось расспросить нового преподавателя, но правила приличия не позволяли отвлекать обедающего человека. Так что я ел и слушал. Кухарка в «Золотом Лугу» оказалась отменной – попробовав пироги с капустой и грибами, я даже на миг понял несчастного обжору Еропкина.

– А что вы, господин Волковский? Надолго к нам? Я слышал, из самого Петербурга? – наконец не сдержался Модест.

Я пожал плечами.

– Ну конечно, ненадолго, – как-то слишком резко вдруг оборвала Мещерская. – Вы же понимаете, что столичным преподавателям тут не место. Отбываете наказание, господин Волковский? Вы чем-то не угодили высокому обществу? Признайтесь?

Она широко улыбнулась. Логика в словах учительницы была. Обычно в такую глухомань ссылали опальных господ, ведь подобное назначение вряд ли могло хоть кого-то обрадовать.

Что ж, пусть так и думают, мне же лучше.

– Вы чрезвычайно догадливы, Елена Анатольевна.

– Елена. Мы здесь общаемся по-простому, по-свойски даже. Все свои. Имена, они знаете ли… сближают. – Мещерская проказливо улыбнулась, и в ее словах мне почудился двойной смысл.

Однако Глафира лишь закивала, подтверждая.

– Да-да, Дмитрий, мы здесь все свои. Даже наша дражайшая Лизавета просит звать ее по имени. А она ведь княгиня, вы знали? Древний род, титул дарован еще царем Михаилом Бесоборцем. И то, и то…

– Ах, дорогая, ну о чем ты говоришь! – поморщился ее супруг. – Неужто столичного гостя удивят титулы. Я слышал, Дмитрий Александрович и своим может похвастаться. Но полно. – Модест добродушно усмехнулся и завернул кончик уса, рассматривая меня. – Я слышал, у вас, Дмитрий, случилась неприятность на первом же уроке? С Катериной.

Я сделал глоток кисловатого морса. Однако быстро здесь разносятся слухи!

– Меня не предупредили об особенностях этой ученицы. Признаться, ситуация вышла неловкая.

И это они еще не знают о ее продолжении…

Супруги Давыдовы многозначительно переглянулись.

– Досадное упущение. Лепницкая всегда была сложной ученицей. С детства. Вам лучше держаться от нее подальше.

Я поднял брови на это предупреждение. Преподаватели снова переглянулись.

– Учителю держаться подальше от ученицы? – переспросил я с деланным недоумением. – Знаете, я как-то иначе представлял процесс обучения.

– Не поймите нас превратно… – Глафира снова приложила платочек к глазам. Хотя кого она пыталась обмануть? Батист был совершенно сухой. – Мы все желаем девочке добра. Мы пытались учить Катюшу. Прививали ей хорошие манеры, делали все, что в наших силах. Но…

– Ах, дорогая, скажи прямо! – не выдержал ее супруг. – Катерина не только дурная ученица. Она бывает по-настоящему несносной! Опасной! Мы все это знаем. Лишь Хизер могла повлиять на эту девочку, да и то… А наша драгоценная Лизавета Андреевна считает дни до того момента, как Катерина покинет пансионат! Она так мне и сказала: «Когда же это закончится, и Катя наконец освободится»! Так и сказала!

– Освободится? – уточнил я, и учитель арифметики заморгал, вторя супруге.

– Освободит нас! Да-да. Так она и сказала, драгоценная Елизавета! Когда Катерина освободит нас! От своего удручающего присутствия, разумеется.

– Разумеется, – задумчиво повторил я.

Нет, мне совершенно не нравится вся эта история. Зачем я здесь? Соблазнить никому не нужную сироту? Что за абсурд? Условия сделки снова вызвали дурные предчувствия и порцию злости пополам с недоумением. Я без конца задавался вопросами о том, кому и почему понадобилось это странное дельце, но ответов так и не находил. А чем больше думал, тем более дикой казалась вся ситуация.

– Вы сказали, что девушка опасна.

– К сожалению. Наш дорогой Виктор… Виктор Морозов, ах… Он мертв. И его смерть…

– У вас нет доказательств, господа! – быстро проговорила Мещерская.

– Ах, бросьте! Мы же все знаем, кто виноват, – поджала губы Глафира.

– В чем?

Разговор становился все более занятным. А быстрые взгляды наставников все более многозначительными.

– Во всем, – протянула Глафира, терзая свой несчастный платочек. – У нас тут случается. Разное.

Хлопнула створка – и в комнату зимним вихрем влетела княгиня. И тут же все куда-то засобирались, вспомнив, что их ждут невероятно важные дела. У меня дел не было, и я остался допивать морс.

– Господин Волковский! – Хозяйка пансионата недовольно нахмурилась. – Где вы были? Я послала за вами Антипа, но он не нашел вас в комнате!

– Извините, я не знал, что обязан оставаться в ней, – вежливо проговорил я.

Елизавета нисколько не смутилась.

– Не обязаны, но… Хм. Сообщайте Антипке о том, куда направляетесь. Или Добраве. У нас тут места глухие, не хотелось бы вас потом… спасать.

– Спасать?

– В лесу полно диких зверей, – с достоинством произнесла настоятельница, демонстративно повернулась ко мне спиной и заговорила с Еленой.

Я допил морс, размышляя. В отличие от других учителей, княгиня не спросила меня о Катерине.

И почему же настоятельница не предупредила нового историка о странной ученице? И о том, что она не ладит с книгами?

Да уж. Чем дальше, тем занятнее становится этот пансионат и все его обитатели. А еще ведь надо незаметно вернуть конюху его ароматную одежду. И придумать, что делать дальше.

Проигрыш в бою не означает проигрыш в войне.

Глава 7

По правде, идти утром на урок было слегка страшновато. Конечно, новый учитель уже нажаловался настоятельнице. Все так делали. Первым делом бежали к Елизавете и требовали моей казни, желательно, мучительной!

К чести настоятельницы, в пансионате запрещены физические наказания – за редким исключением. Но по мне, так лучше подставить спину под ивовый прут, чем месяц сидеть взаперти, пытаясь вышить дурацкий узор, а именно такую повинность я обычно отбываю за свои проделки! И от одной мысли о ненавистных пяльцах и скользких, вечно путающихся шелковых нитках я уже готова завыть. О чем, несомненно, прекрасно знает старшая настоятельница. Худшего наказания для меня и придумать сложно.

Но выбора у меня все равно не было. Дмитрий Волковский должен уехать. Надеюсь, он уже на пути в столицу!

И вот интересно, как учитель добрался до своей комнаты? Вчера, возвращаясь в пансионат, я ожидала застать громыхающий скандал, но к моему удивлению, в здании царил полный покой. Наверное, Елизавета решила отправить учителя домой по-тихому, без огласки. Что ж, так даже лучше.

А в том, что непременно отправит, я даже не сомневалась. Добрава собственными ушами слышала слова княгини. Мол, дает пришлому испытательный срок, и если он что-то сделает не так… А прогулка голышом под окнами пансионата – это самое что ни на есть «не так»!

Меня за содеянное, конечно, посадят под замок и накажут, но зато учитель уедет!

Я тихонько вздохнула.

Эх, то-то трепку мне зададут… На радость этой противной Лидии и ее подпевале Пелагее! Эти двое спят и видят, как меня поджаривают на костре, словно средневековую ведьму. Вот бы они обрадовались! Небось, самолично сложили бы хворост, чтобы горел ярче и жарче!

Жабы болотные! Подумаешь, обрезала им как-то космы, так поделом. Не надо было обзывать меня ведьминым подкидышем. Не подкидыш я, у меня ведь есть Хизер! Ну то есть была…

И я не единственная сирота в этом пансионате, есть же еще Евдокия и Настя. Их тоже обучают под патронажем государя. Из «милости» – как говорят злые языки. Вот только Настя и Евдокия – скромные и незаметные, а еще примерные и почтительные ученицы. Не то что я…

А вот остальные девушки имеют семью и родственников. Из всех учениц самые зажиточные и родовитые у нас Лидия и Пелагея, их отцы – бывшие купцы, получили титулы баронов. Жерябкины владеют землями и торговыми лавками в ближайшем городке Йеск, продают крашеные ткани и плетеные ковры. Семье ее закадычной подружки Пелагеи принадлежат ремесленные мастерские. Некоторые девушки обучаются в пансионате за счет заемов, другим родители сумели собрать денег на оплату наших скромных знаний. Неудивительно, что тех, кто был взят «из милости», не слишком-то любят. Многие даже считают это несправедливым, как это так – они платят, а нас просто так кормят!

Вот только гадости делают только мне, остальные ученицы успешно избежали подобного счастья. Они умели быть незаметными, а я – нет.

Я снова тихонько вздохнула, зорко следя за врагами. Лидия, проходя мимо, презрительно фыркнула, Пелагея покрутила пальцем у виска. Я сделала вид, что ничего этого не заметила. Сегодня меня не волновали их глупые насмешки.

– Кого я вижу! Девочки, вы только посмотрите! Дикарка почтила нас своим присутствием! В твоем любимом лесу закончились грязные норы?

Жерябкина растянула губы в насмешливой улыбке. Мне захотелось хорошенько двинуть ей в нос, чтобы прекратила корчить из себя царицу! По правде, действительно родовитых и благородных девиц в нашем пансионате почти и не было, даром что это слово выбито на табличке у ворот. Но кто из благородных захочет обучаться у демонов на рогах? Вот и учили здесь обычных девчонок, дочерей купцов, мещан и ремесленников.

«Учитесь хорошо, и перед вами откроется дверь в прекрасный мир. А лучшие ученицы смогут увидеть высший свет нашей империи! Сливки общества!» – вещали наставники. Я на это лишь зевала, сдались мне эти сливки!

Задрав нос повыше, я прошла к своему месту и села.

Кто-то противно захихикал, кажется, Лидия.

Но я решила не обращать внимания на насмешки.

Заняв свое место у окна, я сделала вид, что временно лишилась слуха. За годы в пансионате я отлично освоила этот трюк. А что делать, если за потасовку и драку виноватой снова окажусь именно я? Хотя после моей выходки с украденной одеждой, меня все равно накажут и запрут. Так, может, двинуть Лидии в нос, раз уж мне все равно светят пяльцы и вышивка?

Правда, сегодня даже заклятые врагини насмешничали без огонька, было видно, что их мысли заняты чем-то иным. Хотя точнее – кем-то.

Конечно же, новым преподавателем! Будь он неладен!

Со вчерашнего дня наш пансионат напоминает потревоженный пчелиный улей. Ученицы гудят и жужжат, все разговоры только о новом учителе. Какой он невероятный. Да меня уже тошнит от одного имени – Дмитрий Александрович Волковский! Даже на урок девчонки явились загодя, даром что он первый! Раньше в этот час девушки зевали и терли сонные глаза, а сейчас?

Я с отвращением осмотрела ученическую. Наглаженные платья, красиво уложенные косы и румянец на щеках. Щипали они себя, что ли?

Фыркнув, я отвернулась к окну. Там шумел лес. И я с удовольствием променяла бы всю эту глупую науку на прогулку под соснами. Ну в самом деле, кому интересны прошлые века и правление давно почивших царей? Где мы, а где те цари? Да от нашей глуши до столицы много дней пути, никто из нас никогда ее не увидит. Так зачем тратить время на то, чтобы запомнить годы ее основания? Кому это вообще интересно?

Думаю, помимо Ани, которая всегда была повернутой на учении, никому. В этой комнате знаний всех интересовала не история, а лишь ее преподаватель! Девчонки всю ночь шептались, я и сейчас слышу это дурацкое: «Какой он краси-и-ивый!» И что там красивого, спрашивается? Лицо бледное, глаза как мхи, нос… ровный. «Греческий профиль. Порода!» – с придыханием постановила ночью Софья.

Фу!

Вот будет для девчонок сюрприз, когда учитель не явится.

В углу ученической уже расположилась Добрава. Сегодня смотрительница решила не терять время даром и, вытащив спицы с мотком пряжи, принялась вывязывать длинный полосатый носок.

Я оглянулась на закрытую дверь и поежилась. С минуты на минуту в нее влетит разъярённая настоятельница и прикажет пройти в ее кабинет. Надеюсь, ради моей словесной порки не станут собирать всех учителей, обойдется одной Елизаветой. Хотя это вряд ли. Кто ж упустит случай припомнить худшей ученице все обиды?

Я повздыхала. Да уж, влетит мне… вот бы сбежать в лес. Выпрыгнуть из окна, пронестись вихрем, на ходу скидывая тесные башмаки, расплетая тугие косы и расстёгивая пуговицы душащего платья. Промчаться босиком, перепрыгивая через мхи и коряги, тронуть мимолетно кору векового дуба, скатиться по влажной траве в овраг и упасть прямо в кучерявый белый клевер… А там уже – фьююю и в самую чащу леса – ищи меня потом! Всего-то и надо – распахнуть пыльную створку и сбежать.

Увы, поздно.

Дверь хлопнула, и я подпрыгнула. Но к моему изумлению, в классе появилась не разъярённая настоятельница, а тот самый учитель, который, по моим прикидкам, уже должен быть на полдороге к столице! Да как же так?

Коротко поздоровавшись, Дмитрий Волковский обернулся к нам. Мрачный взгляд на миг задержался на моем лице, и против воли я ощутила желание спрятаться под партой. Но лишь встала ровнее, напустив на себя самый безразличный вид.

– Садитесь. – Учитель положил на стол учебник, но раскрывать его не стал. Оперся бедром о край стола, обвел взглядом женские лица. И снова остановился на мне.

Я скрипнула зубами. Все ясно. Значит, ругать меня будут при всех ученицах. То-то Лидия обрадуется!

Сжала кулаки, не позволяя себе опускать взгляд. И чего тянет? Темные глаза учителя, кажется, решили прожечь во мне две дыры!

– Для начала я хочу извиниться, – в повисшей тишине негромкий голос господина Волковского казался бархатным. – Извиниться за обиду, нечаянно нанесенную одной из учениц. Конечно, я говорю о Катерине Лепницкой.

Я моргнула. Может, с утра перебрала ягодного морса и мне мерещится? Так вроде не пила я сегодня морс…

Тогда это шутка?

Что здесь вообще происходит?

Но учитель выглядел совершенно серьезным. Словно он действительно извинялся! Передо мной! После всего!

– Катерина, мне очень жаль, что наше знакомство началось с досадного недоразумения. Меня не предупредили о твоих особенностях. И о твоем необычном и… столь живом характере. Боюсь, я повел себя неправильно и нанес тебе нечаянное оскорбление. Прошу меня простить.

Я снова моргнула. И с трудом удержалась от желания тщательно протереть глаза. И уши заодно. Столичный преподаватель действительно просит у меня прощения? А ведь он-то точно из благородных, говорят, даже какую-то академию закончил. И просит прощения у меня, безродной девчонки из дремучей тайги?

Не веря своим ушам, я обвела взглядом замершую ученическую. Аня таращила глаза, Лидия в изумлении открыла рот. Пелагея скривилась, и именно это почему-то убедило меня в правдивости происходящего.

Господь милосердный! Это правда!

Пока я приходила в себя, господин Волковский приблизился. Теперь нас разделяло не больше шага, и я могла рассмотреть тонкий шрам на его левой щеке. И родинку на правой. Темно-зеленые глаза смотрели проникновенно, но в их глубине мне чудилась насмешка. Или это из-за легкой улыбки, таящейся на губах мужчины?

– Ты меня простишь? Обещаю, что постараюсь загладить свою вину. Ты позволишь?

Он протянул мне руку. Я уставилась на нее, как на ядовитую змею.

Но бесов учитель лишь чарующе улыбнулся и с места не двинулся!

И мне ничего не оставалось, кроме как вложить свою руку в его ладонь. Наши руки выглядели так странно. Его – аристократично-бледная, с длинными, сильными пальцами и синими жилками у запястья. Моя – непозволительно загорелая, такая узкая по сравнению…

Какое… несоответствие.

Я дернулась, желая выдернуть руку, но учитель не позволил. Сжал ладонь.

– Я вас прощаю! – рявкнула я.

Чтоб вам провалиться вместе с моим прощением!

– Благодарю.

И тут я снова едва не рухнула, потому что господин Волковский приложил мою ладонь к своим губам. Словно я великая княжна!

Теплое и сухое прикосновение губ к коже. Мужских губ к моей коже.

Кто-то из девчонок восторженно охнул. Добрава приложила к глазам платочек, а потом в него же шумно высморкалась.

Я выдернула ладонь, спрятала ее за спину и разозлилась на свою глупую реакцию. Но учитель уже шел обратно к своему столу. Я же упала на стул и принялась ожесточенно тереть ладонь о платье, пытаясь избавиться от ощущения чужого прикосновения. Хотя сам господин Волковский, казалось, уже потерял ко мне интерес и даже не смотрел в мою сторону.

– Сегодня у нас будет необычный урок. Мы не станем изучать правителей или обсуждать их завоевания. Сегодня мы поговорим о той местности, в которой находимся. О тайге.

Ученицы переглянулись.

– Но здесь нет ничего интересного, господин учитель, – робко проговорила Аня. – На многие версты здесь лишь лес, топи и озера. Крупные города остались западнее, в Тобольске вот и мануфактуры есть, и железная дорога… а у нас только бесконечные деревья!