
Полная версия
Побег
Иллюзия, судя по словам Риохи-пятого, была полнейшая – факельный след, реакция внешней силовой оболочки ближайших щупалец станционной актинии, множественные алармы по всей тактической гемисфере, такое невозможно подделать, да и на перетрудившегося на боевом посту оператор второго ранга Риоха-пятый не был похож ни разу. Он был до смешного зол, но совершенно вменяем, это даже бортовой квол сразу подтвердил. Мол, оператор в сознании, наблюдаю ту же аномалию, готовность нулевая.
На резонный вопрос собравшихся, куда же сия аномалия в итоге подевалась, оба в один голос снова начинали чертыхаться страшными космаческими ругательствами, которых ни от собственно Риохи, ни тем более от квола никогда ранее и не слыхивали.
А главное в чём подвох – буквально каких-то пару часов спустя тот же самый квол об инциденте благополучно забыл, будто того никогда и не случалось, но самое важное – никто кроме Риохи-пятого и удобно забывчивого квола «трёх шестёрок» в тот день не видел вовсе, хотя бы в виде призрака, и тем более наяву.
Ни «тинки», ни естественники, ни даже вынужденно продолжающий влачить донельзя чуждое ему биологическое существование Кабесинья-третий. Все, кто обозревал во время инцидента ту самую гемисферу, не наблюдал на ней при этом вовсе никаких аномалий.
Вот такой анекдот. Ну пошумели и забыли, впервой что ли на мятежной станции всякие странности наблюдать, просто ещё один камешек в копилочку общих несчастий. Но для Кабесиньи-третьего это всё анекдотом не выглядело вовсе, поскольку уж больно складно ложилось уже в его персональные суровые будни, к которым он бы и вовсе не хотел привыкать, но со временем поневоле смиришься с любой ерундой, хоть с космаческими призраками, хоть с чёртом в ступе.
И главное если бы те призраки просто мелькали и пропадали, как это с ним бывало поначалу, то с подобным неудобством ещё можно было бы смириться. Да, беспокойство имеется, ну и что, вон, те же ирны, пусть он их с самого начала даже знать не желал вовсе, и не общался в итоге ни разу, представлялись, в отличие от любых потусторонних сущностей, вполне себе вещественными, а значит – могли доставить Кабесинье-третьему реальных, ничуть не воображаемых хлопот, так что улетели в итоге – и хорошо, одной головной болью меньше.
Впрочем, от настоящих призраков так легко было не отделаться, но ты банально не обращай на них внимания и будет порядок.
Если бы всё так просто. Кабесинья-третий с некоторых пор начал замечать, будто трёпаные осколки других реальностей принимались водить вокруг него натуральные хороводы, заглядывая при этом в глаза и норовя чуть ли не хватать за рукав кабинсьюта.
Образы их при этом с каждый раз становились всё мрачнее и всё знакомее.
То вдруг портретный двойник генерала Даффи окровавленными пальцами начинал выводить на белоснежном станционном армопласте некие загадочные каббалистические знаки, смысла которых Кабесинья-третий ничуть не мог расшифровать как самостоятельно, так и при помощи станционного квола, а то вдруг чудились ему на полу мёртвые тела тех самых ирнов, отрешённых и бледных, как восковые куклы из старых дорам.
И с каждым трёпаным заходом призраки эти делались всё ярче, всё вещественнее, всё реалистичнее.
Пока однажды натурально с ним не заговорили.
Тяжело передать драматический эффект подобного события. Представьте себе, направляетесь вы себе к транспортному колодцу, никого не трогаете, только время от времени мановением руки встречных призраков разгоняете, чтобы путь не застили, потому что так и оступиться недолго, и тут к вам, настойчиво глядя в глаза, обращаются.
– Вы меня слышите, молодой человек?
На этом месте случайный пассажир мог бы с непривычки и в лазарет отъехать с приступом панической атаки, но Кабесинья-третий с некоторых пор стал довольно строг с собой и подобных вольностей себе, разумеется, не позволял.
Только моргнул пару раз удивлённо, пока призрак, как ему и положено, окончательно не растаял в застойном станционном воздухе. Надо же, почудится такое. Беда.
И главное видок у призрака какой-то удивительно серый, будто истёртый, замыленный. Так выглядят плохие записи с камер-тепловизоров. Ни тебе цвета, ни глубины, халтура одна, а не призрак.
Однако халтура или не халтура, а приведение Кабесинье-третьему на этот раз попалось настойчивое, хоть совершенно и незнакомое. Что на самом деле, если подумать, было довольно удивительно. Обычно осколки альтернативных реальностей хоть и мелькали разрозненно и хаотично, но всегда так или иначе обыгрывали возможную судьбу либо самой «Тсурифы-6», либо людей, чужинцев или кораблей, непосредственно с нею связанных, а значит, наверняка Кабесинье-третьему знакомых. Вроде того же присной памяти экипажа «трёх шестёрок» во главе с мичманами Златовичами. Тут же призрак не только выглядел странно – кто в наше время носит потёртую федору и длинный раритетный плащ-болонья – но и ни малейшими воспоминаниями в мыслях бывшего оператора третьего ранга не отдавался вовсе.
Никого с подобной внешностью Кабесинья-третий не знать и знать не мог. Тем более удивительно, что призрак этот со своими появлениями преизрядно с тех пор зачастил.
Там мелькнёт, тут сунется. Со временем Кабесинья-третий как будто даже повадился с ним здороваться кивком головы, мол, привет и пока. Такая вот дурная театральщина.
И тянулась бы она себе и тянулась, направляя пострадавшего прямиком в лазарет на лечебную эвтаназию – что ещё поделаешь с подобным пациентом – частный случай бытовой психиатрии, однако по прошествии некоторого времени призрак обратился к Кабесинье-третьему вновь, будто бы ничуть их разговор не прерывался:
– Да, молодой человек, я к вам обращаюсь, вы меня слышите?
Что оставалось с этим поделать, пришлось честно кивнуть.
– Тогда постарайтесь в ближайшие дни побыть где-нибудь одному, нам, кажется, есть, о чём поговорить.
И тут же вновь дежурным образом испарился.
Отвратительная манера у этих призраков.
Ну, всё, пробормотал тогда про себя Кабесинья-третий, это уже совсем дело швах. Раз дошло до такого, значит, пора идти сдаваться в руки медицинского правосудия. Те в лучшем случае сошлют тебя на захудалую планетёнку с глаз подальше, потому что на борту мятежной космической крепости такому пациенту, разумеется, ничуть не место. А могут и попросту живительный укольчик прописать. Потому что доступы Кабесиньи-третьего вполне позволяли устроить в этом квадранте Сектора Сайриз самый натуральный армагеддон, так что разумным выходом было поберечься и не рисковать попусту персоналом станции.
Впрочем, это всегда успеется. Что-то в костюмированном облике разговорчивого призрака наводило Кабесинью-третьего на мысль о том, что возможно, быть может, не исключено, этот мужик дело говорит, и стоит ему в этом довериться и сделать так, как тот просит.
Странное, конечно, ощущение, идти на поводу у призрака, но в конце концов, чем мы рискуем?
Бросаем всё, запираемся у себя в каюте, сидим, медитируем, на осколки иных реальностей внимания не обращаем. Засекаем время.
Сутки корабельные прошли, двое, тишина. Не является никак призрак. Ерунда какая-то, подумал в тот раз Кабесинья-третий и засобирался было наружу по делам, как видит, да вот же он, в гостевом кресле устроился, федору в руках вертит, ничуть не более материальный, чем в прошлый раз. И вид при этом такой довольный.
– Вот теперь я вас тоже вижу ясно и чётко. Можете не отвечать, просто послушайте. Если это всё мне не чудится, то значит действительно близка стабилизация.
Кабесинья-третий, как и просили, промолчал, решил не влезать пока с дурацкими вопросами про неведомую «стабилизацию».
– А значит, если я прав – подчёркиваю, если – то в ближайшее время вы услышите не только меня. Не торопитесь, дайте себе время успокоиться и прочувствовать всё то, что с вами будет происходить в ближайшее время, и подчёркиваю снова – не пытайтесь самостоятельно коммуницировать ни с кем из нас. Эта реальность ещё слишком нестабильна, и вывести её из жёлоба раньше времени может любое неосторожное действие любой из сторон. Вы меня поняли?
Стабилизация. Жёлоб. Ясно. Оставалось лишь согласно кивнуть, хотя ни черта космачьего он покуда не понял.
Призрак же снова с видимым облегчением растворился в воздухе.
Всё это порождало в душе у Кабесиньи-третьего нехорошее тянущее чувство в груди, но как-то вербализовать его не получалось, разве что вполне осознаваемое им ощущение какого-то малопонятного иммерсивного театрализованного балагана было вполне понятным и даже логичным, а вот всё прочее – в голове бывшего оператора укладываться никак не желало. Впрочем, было то совпадением или же вполне укладывалось, если подумать, в единую канву, сосредоточиться над тяжкими размышлениями по поводу говорящих призраков в старинных шляпах из дурацких нуарных дорам про непьющих детективов Кабесинье-третьему всё равно не дали, потому что на станции разразился новый кризис со всеми обыкновенно сопутствующими ему атрибутами.
И неизменным глашатаем в лице Немезиды.
Кабесинье-третьему временами начинало казаться, что та его ненавидит персонально, с такой настойчивостью она старалась изводить не действительных операторов станции вроде надёжно спрятанного в собственном саркофаге Риохи-пятого, но куда более доступного её природному шарму Кабесинью.
Проделывала она это всё с неизменным блеском, а именно – сперва молча появлялась у него на пороге, после чего залпом выливала ему на голову ушат своих зловещих пророчеств, после чего требовала полного содействия и предоставления любых ресурсов, иначе она за себя не отвечает.
Бывший оператор, вздыхая, кивал, не особо даже стараясь вникнуть, что именно там на этот раз стряслось. С этой дамочкой лучше не спорить, себе дороже, это все на станции давно усвоили, хотя никто толком даже не понимал, на каких, собственно, основаниях она здесь командует. И вообще, кто она такая.
«Немезидой» её прозвали за глаза, надо же её как-то называть, сама же она никак не представлялась, возникая и пропадая так же молча, как те самый призраки.
Только была она, увы, более чем материальна.
В ответ же на резонные вопросы по её поводу, задаваемые попеременно всем без исключения мимо проходящим представителям Конклава, политикума или журидикатуры, обыкновенно раздавались лишь глубокомысленные покашливания. Толку с них! Советы же «воздержаться от контактов» в данном случае были совершенно малопродуктивны. Немезида не особо-то и спрашивала ни у кого разрешения. Появлялась, где хотела, и творила там всё, что считала нужным.
Вот и в тот раз, вволю наорав на ничего не понимающего Кабесинью-третьего и, видимо, в очередной раз в нём страшно разочаровавшись, Немезида унеслась эмоционировать дальше, в результате чего «Тсурифа-6» вновь, как в старые времена, незамедлительно превратилась в разворошённый муравейник. За чем на этот раз дело стало, выяснилось куда позже, когда улёгся дым пожарищ и были убраны с переборок последние пятна крови, однако в процессе шума было столько, что Кабесинье-третьему в целом стало как-то не до призраков.
Когда станция с каждым часом всё глубже погрязает в паранойе и доносительстве, когда все подозревают всех, а охота на космаческих ведьм и прочая шпиономания встают на поток, тут уже не до разговоров по душам с нематериальными сущностями.
Однако как только всё подуспокоилось и бывший оператор к немалому удивлению вновь обнаружил себя спокойно лежащим в каюте на уютной кушетке, тут же нарисовался новый призрак.
На этот раз это был полноватый щекастый мужичок-с-ноготок, роста он был Кабесинье-третьему едва ли не по пояс, с лохматой рыжей шевелюрой и хитрыми глазами. Призраком от этих небанальных примет он выглядеть не переставал, но впечатление чего-то потустороннего не производил вовсе. Во всяком случае драматических поз он не принимал, рук не заламывал, в голосину не подвывал, драму из себя не давил. К тому же – сразу перешёл к делу.
– Вы когда-нибудь слышали о Хранителях, молодой человек?
Что у них всех за дурацкая манера «молодым человеком» обзываться? Сказать по правде, для него, едва народившегося собственного бэкапа, эти слова звучали особенно обидно. Впрочем, с текущим их уровнем коммуникации было не до мелочных обид.
– Не отвечайте, просто кивните.
Ну, кивнул. Кто из жителей Сектора Сайриз со времён Века Вне не слышал террианские легенды об ослепших Хранителях. Впрочем, легенды те так и оставались с тех пор легендами – артефактами скорее литературного наследия и изустного творчества, нежели фактологическими документами эпохи. Сказывают, были такие, говорят, предвидели будущее, но в какой-то момент, ещё до отлёта со Старой Терры, таковую способность напрочь потеряли и тех пор о них ничего не было слышно. Как, впрочем, и обо всех остальных свидетелях той поры, хоть бы и сто раз вечных. Ромул, Соратники, Хранители, все они словно разом куда-то сгинули, оставив разгребать накопившийся бардак Конклаву Воинов. С чем, очевидно, те и не справились.
Во всяком случае, именно об этом любила скрежетать зубами Немезида. Кабесинья-третий всё не решался её никак расспросить, не одна ли она из тех самых Избранных террианских времён до Века Вне, но всё не хватало силы воли, и немудрено – Немезида была скора на вспышки гнева и лишний раз злить чёртову ведьму ему ничуть не хотелось.
И вот, нате, космаческие призраки сами завели этот разговор.
Из разговора выходило, что всё так, Хранители эти и правда кое-что знали о возможных вариантах будущего, но знание это их было весьма ограничено, поскольку ни черта космачьего они будущее на деле не предсказывали, а как бы представлялись существами, живущими будто не в привычной нам последовательности событий, когда наблюдатель и его сознание как бы скользит вдоль стрелы времени и по мере такого движения наблюдает случившееся с ним и заодно со всей этой вселенной. Они же… в прошлой своей жизни Кабесинье-третьему и в голову бы не пришло подобному верить:
– Мы живём не столько в текущей реальности, сколько видим сразу множество возможных исходов во всей их полноте, именно в этом смысле мы и являемся Хранителями. Являлись, пока не ослепли.
Дальше Кабесинья-третий уже терялся в косноязычных попытках объяснить случившееся, но он, пожалуй, был единственным, кроме, может, забывчивого квола, кто и без того был достаточно близок к описываемой картине, чтобы прочувствовать тот хаос, в котором оказались ослепшие Хранители.
Каково это – родиться и всю жизнь прожить в детерминированной Вселенной, где любые возможные исходы раз и навсегда предопределены, роли распределены, прошлое однозначно, а виновные в будущих злодеяниях заранее известны? Одним из таких виновных, по словам очередного призрака, был непосредственно контр-адмирал Молл Финнеан, чей мятеж, кажется, оставался чуть ли не единственной предопределённостью в мире, однажды сошедшем с ума и потому двинувшимся своим собственным, донельзя хаотичным и совершенно непредсказуемым путём.
Случившийся хаос Хранители и признавали главной причиной собственной слепоты.
Кабесинья-третий согласно кивал в ответ янгуанским болванчиком.
Наконец-то нашёлся хоть кто-то, способный внятно подтвердить тот факт, что творившееся последнее время на станции – не плод больного воображения одного спятившего бывшего оператора, более того, оно как будто начинало с каждой новой терапевтической сессией в тишине личной каюты обретать самый что ни на есть вещественный смысл. Выстраиваться в некую стройную логику.
Так выходило, что случившаяся без малого семь субъективных стандартолет назад безвременная кончина оператора третьего ранга Рауля Кабесиньи-второго (а кто-то может сказать – и осознанный акт саботажа со стороны последнего) как будто против воли поместила его бэкап в смешанное состояние на перекрёстке множества возможных временных линий и тот теперь никак не мог ни выбрать одну из них, ни как-то иначе отделаться от затянувшегося наваждения с окружающими его призраками альтернативных событий.
С одной стороны, это вызывало некоторое чувство временного облегчения, всё-таки приятно разобраться в себе и по крайней мере перестать хотя бы сомневаться в собственной вменяемости, с другой – толку от этого знания было чуть.
Потому что всё новые и новые говорившие с ним призраки вскоре начали прямо противоречить друг другу:
– Вы когда-нибудь слышали о Хранителях, молодой человек?
Кабесинья-третий дёрнулся как от удара током.
До сих пор с ним не пытались разговаривать, как с умалишённым или новорожденным бэкапом. Что это за обучение с закреплением пройденного? Но призрак вещал как ни в чём ни бывало, как будто был не в курсе, что произносимый им монолог Кабесинье-третьему слышать было отнюдь не впервой.
И тогда бывшему оператору пришло в голову начать прислушиваться не к тому, что произносилось вновь, а к тому, что произносилось иначе.
А поскольку доверять собственным воспоминаниям, по итогам печальной памяти попыткам выудить забытое из инфохрана забывчивого станционного квола, ему не приходилось, то Кабесинья-третий тут же схватил с полки стило, распахнул виртпанель, и принялся крупными мазками фиксировать базовую фактологию вновь излагаемого.
Сомнительный, если подумать, метод, но не переходить же и правда на старинную клинопись.
И уже буквально второй записанный таким немудрящим манером рассказ поверг Кабесинью-третьего в уныние.
Не то чтобы он ничего подобного от призраков не ожидал, на правдоподобность показаний подобных сущностей вообще не приходилось рассчитывать, однако он уже и правда успел поверить, что действительно говорит с теми самыми Хранителями, и уж они-то знают нечто такое, что ему, простому бывшему станционному оператору, недоступно.
Недоступность эта, увы, быстро оказалась совсем иной природы.
Призраки складно врали, но они же явно и забыли между собой договориться о единой легенде.Где-то у них причиной слепоты случилась гибель Матери (событие, которое среди космачей почиталось за чисто вымышленное, скорее легенда, недели нечто, имевшее место в действительности), тогда как другие напротив, твердили, что нет, ровно так и было предсказано Большим Циклом, а вот проблемным стал, напротив, неприлёт рейдеров Железной армады на Старую Терру. И прочая ерунда в подобном духе.
Кабесинье-третьему разом сделалось скучно.
Он чувствовал, что исполняет какую-то совершенно механическую функцию в затянувшемся спектакле. Не зритель, но отвлечённый наблюдатель, которого перестал трогать весь творимый перед ним абстракционизм. Призрачная голография его больше не касалась, поскольку пусть и разговаривала с ним человеческим голосом, но по сути своей была ничуть не более осмысленной и внятной, чем все прочие призраки хоть в федорах, хоть без.
Ему нужны были не абстракции, а факты. Причём факты, касающиеся конкретно его, данной ему в ощущениях реальности, а никакие не тайны далёких миров и чужих вселенных.
И тогда Кабесинья-третий собрал волю в кулак и пошёл жаловаться лично Немезиде.
Не самый лёгкий на свете квест, где она вообще на станции обитала – даже это ему, хоть бывшему, но всё-таки оператору станции, было совершенно неведомо. Однако за годы сосуществования бок о бок с взбалмошной дамочкой он назубок выучил простую народную примету – если где-то начинается кипеш, значит, там вскоре жди появления Немезиды.
Дело стало за малым – дождаться у неё очередного приступа паранойи с ловлей на живца, тут-то непременно и случиться долгожданному рандеву.
Вот уж Кабесинье-третьему никогда не пришло бы в голову, что он не просто по доброй воле захочет пойти на контакт с этой патлатой станционной банши, но ещё и самолично будет предпринимать немалые усилия по поимке космаческой ведьмы.
Ну такой уж она была неприятный человек. Только и слышишь от неё, как очередные чёрные пророчества под непрерывный поток обвинений в сторону легендарных, но напрочь отсутствующих на борту «Тсурифы-6» личностей вроде Ромула, Улисса и прочих персонажей террианских легенд. Сбить её с этого речитатива было решительно невозможно, не стоило и пытаться. Буквально каждый раз, когда Кабесинье-третьему случалось столкнуться с Немезидой в узких станционных переходах, как тут не начиналась лекция о том, откуда есть пошли корпорации Большой Дюжины и как был разрушен Хрустальный Шпиль. Со временем оператор-расстрига даже начинал привыкать к этому навязшему на зубах конферансу, понемногу вовлекаясь в цепочку имён и обстоятельств, а также начиная подозревать, что собеседник не столько обвиняет и жалуется, сколько подгадывает момент, чтобы выставить самого себя в наилучшем свете перед нечаянным слушателем.
Этой слабостью стоило воспользоваться, так что когда во внутренних каналах «Тсурифы-6» вновь началась какая-то нездоровая суета с не мотивированным закрытием переборок и внезапной изоляцией секторов, Кабесинья-третий тут же был на месте, заняв стратегическую позицию и настороженно выжидая.
С некоторых пор Кабесинья-третий сделался большим специалистом по практической слежке – где стоит резко шумнуть, где напротив, затаиться. Неожиданный навык для бывшего оператора, но уж такие теперь вот настали времена. Вот и сейчас, стоило ему полчаса подождать в засаде, как Немезида уже была тут как тут. Волна цвета воронова крыла растрёпанных волос, стремительная походка, яростный взгляд. Вся как есть космаческая ведьма.
– Задержитесь на минуту, разговор есть.
Главное произносить это строго, как команду. Удивительно, но факт, Немезида могла быть сколь угодно занудой, но если чувствовала за собеседником правоту, это на неё действовало совершенно гипнотическим образом.
– Что вы знаете о том, где сейчас скрываются Хранители?
Немезида некоторое время сверлила его напряжённым взглядом, словно выуживая из оператора некие сокровенные тайны, и лишь потом ответила:
– Вам зачем это всё надо, Кабесинья?
На этот раз он не стал её поправлять, сейчас было не до аматорских ошибок:
– Со мной на контакт с некоторых пор начали выходить некоторые, хм, сущности, и мне по их поводу остро необходима консультация из первых рук.
Весь её вид говорил теперь – какие ещё «сущности»? Но напрашивавшийся сам собой вопрос так и не был в тот раз произнесён.
– Не сейчас. Я вас найду.
И рванула по своим важным делам.
Кабесинье-третьему же в ответ лишь оставалось последовать её совету – взмахом руки расшугать надоедливых призраков и двинуть в обратный путь к себе в каюту.
Ждать.
Ожидание, впрочем, затягивалось. Призраки иномировых Хранителей приходили и уходили, их рассказы неизменно повторялись, как повторялись и образы самозваных лекторов, постепенно складываясь в голове у Кабесиньи-третьего в некое подобие стройной картины. Картина эта как с самого начала и строилась вокруг двух понятий – «стабилизация» и «жёлоб» – так в общем от них далеко и не уходила.
Если не размениваться на малозначительные детали конкретных отличий того, что Кабесинья-третий, как и все вокруг него, полагали за объективную действительность, то со слов велеречивых наблюдателей за творившимся в их горемычной реальности выходило, что осколки мутных баек, обыкновенно называемых призраками Большим Циклом, в конце концов укладывались в стройное утверждение, что однажды их причинностная линия сумела неведомым доселе образом покинуть предначертанный ей макросюжет, точнее, весь набор известных Хранителям макросюжетов, тем самым лишив не только их, но и самого Ромула возможности прогнозировать свои действия в масштабе судеб всего Сектора Сайриз или даже больше – Местного Скопления галактик.
Кабесинье-третьему от этих печалей было не холодно и не жалко, но он начинал улавливать суть проблематики. Даже столь малым уголком пространства как «Тсурифа-6» нелегко управлять без работающих прогнозных моделей. Тут же речь шла о планах развития сотен миров на тысячелетия. Поневоле засомневаешься в собственных возможностях, будь ты сто раз Избранный, и уйдёшь на покой, от греха подальше, грядки поливать на периферийных мирах, вроде того же Имайна.
Вот только причём тут тот самый «жёлоб» и о какой «стабилизации» при этом шла речь, вот тут внятного ответа от призраков дождаться никак не удавалось. Стоило им заговорить в этих двух терминах, как речи их, обыкновенно вполне связные, тут же становились полны тумана и досужей велеречивости.
Кабесинья-третий понемногу снова начинал злиться. Не то на себя, не то, понемногу, уже и на самих призраков.
– А вы не злитесь, молодой человек.
Опять они в свою дуду. Обернувшись на голос, задумавшийся о своём бывший оператор ожидал встретить взглядом привычную чёрно-белую истёртую картинку. Скорее иллюстрацию, грубый набросок, нежели живого человека. Дурацкий космачий комикс. Галлюцинацию спятившего квола. Говорливую фата-моргану призрака.
Но увидел перед собой лишь живого человека.
Он узнал его с первого взгляда. Это был рыжий коротышка. Один из преследовавших его иномировых Хранителей. На этот раз – вполне во плоти.



