Побег

И они в этом преуспели.

Титанические полевые конструкты диаметром в сотни килопарсек вовсе не уснули. Они даже и не собирались засыпать. Поглотившие мириады своих предшественников, впитавшие весь их наблюдательный опыт, они неминуемо возжелали повторить тот опыт, что некогда породил наши искры.

За одним лишь исключением. Если наши искры мужали вместе с людьми, учились вместе с ними, обретали сознание вместе с ними. То чудовища Войда ещё даже не поняли, с чем им придется иметь дело. Не с источниками энергии, а с источниками негативной энтропии, той самой, что противна самой природе Войда.

И они уже здесь, с нами. Первобытные. Могучие. Беспощадные. Не понимающие ни черта космачьего в том, что здесь происходит, способные только поглощать и разрушать.

Человечество, как и Тсауни, давно задумывалось о загадочном молчании Вселенной.

Почему мы никого не слышим? Но только лишь нам, избранным наших рас, достало сил и возможностей наших искр задуматься над тем, насколько безжалостна космическая ночь и насколько мёртвая в ней царит тишина.

Мы с вами – лишь искорка в звёздном водопаде Ланиакеи, бесконечно падающей на Великий Аттрактор и бесконечно же от него отдаляющейся. Но сотня тысяч галактик не может молчать. Это попросту статистически невозможно. Барьеры, которыми не без помощи летящих окружили себя ирны и люди, полыхают в самоподобном квантовом вареве дипа подобно древним квазарам. Но где подобные им сигналы извне?

Вы, должно быть, решили, что остальная наблюдаемая нами Вселенная ещё попросту не доросла до космической экспансии. Или им не нужны Барьеры. Или же они попросту слишком опасаются чудищ из недр Войда, которых мы так неосторожно привлекли к себе своими прыжками и ужимками.

Но я думаю всё куда проще. Там попросту ничего нет. Но не потому что «ещё нет», а потому что «уже нет».

Пока не доказано обратное, предлагаю считать всю остальную окрестность Войда поглощённой чудовищами из его глубин.

А теперь вспомните, что послужило отправной точкой нашему путешествию, тем более что вы вполне осведомлены об этом от ваших служенаблюдателей.

Рейес через силу отпустил локоть Цуката. Бедный собакен, его и правда было жаль, на вид Воин в тот миг выглядел побитой дворнягой, тем более несчастной, что совершенно не понимала, за что, за какие грехи, ей досталась подобная незавидная участь.

Потрепав парня ободряюще по плечу, ну же, ты сильный, ты справишься, Рейес отошёл в сторонку сделать глоток воды.

Ответом ему было молчание.

Невидимый собеседник, кто бы он ни был, предпочёл не рваться в бой с пламенными опровержениями. Что ж, значит, и правда был неглуп. Тем более что по хитрому прищуру Рейеса только слепой бы не догадался, что на этом его аргументы отнюдь не исчерпаны, и в рукаве у космического шулера ещё завалялась пара тузов. Рейес был уверен, что за ним сейчас пристально наблюдают, но даже не скрывал кривой ухмылки. Более того, он самым нахальным образом рассчитывал на то, что летящие видят не только то, что происходит теперь в рубке «Лебедя», не только этот камерный спектакль, что только что был ими двоими разыгран.

Им наверняка было доступно для ознакомления всё то, что здесь происходило с самого его отлёта на Пероснежие из Большого гнезда более двух тысяч сезонов назад, когда Рейес ещё не был Рейесом, более того, когда он ещё не был Ромулом.

Итак, ну же. Летящий свет, ваш ход.

И тогда голос раздался вновь.

На этот раз порождаемые ими образы были чёткими и конкретными. Придерживайтесь текущей орбиты, разблокируйте шлюз, к вам приближается посланник летящего света Тсауни.

С этого надо было начинать.

Рейес понимал, зачем пернатым понадобилась Песня Глубин.

Они с самого начала неверно оценили ту цель, с которой непрошенные гости пересекли бездонную пропасть между галактиками. Пребывая в плену былых иллюзий, им всё ещё грезился тот далёкий, безнадёжно сорванный первый контакт, цель которого – установление первого шаткого мостика взаимопонимания между двумя далёкими расами.

Но формальная биологическая кладистика от мезомицетозоев к билатериям не разделяет нас настолько, и лежащая между нами космическая пропасть не так уж на поверку непреодолима, в отличие от того банального факта, что мы исходно, базово не равны. Не получится равный диалог между спасённым и спасителем, между рождённым летать и вынужденным ползать.

Тут никакими песнями не поможешь.

Однако Рейес пришёл с посланием, которое сделает их равными.

Хотят этого летящие или нет.

И они поняли его, разом прекратив весь этот затянувшийся фарс. На этот раз они не будут нравоучать, спасать, увещевать и воспитывать. Они будут говорить, как говорят друг с другом не искры, а обычные живые существа, едва способные вырваться из привычной им атмосферы тёплых живых миров.

В рубке «Лебедя» раздался переливчатый сигнал, это бортовой квол приглашал их на шлюзовую палубу. Смешно, Рейесу вдруг вспомнилось, как чертыхающийся через слово Цзинь Цзиюнь рассказывал однажды, в каком плачевном виде провёл первые сутки на борту у Илиа Фейи. Да уж, как ни подмывало Рейеса повторить этот глупый акт показного превосходства хозяина над гостем, на этот раз постараемся без этого обойтись. Под перезвон контрольных колец в тамбур-лифте началась экстренная санобработка, а по стенам переходной галереи полились пенящиеся струи дезинфектанта. Повысим уровень кислорода до ста процентов и немного понизим давление. Вот так. Всё готово к торжественному приёму.

«Лебедь» едва заметно качнулся, выравнивая остаточный импульс. Рейес и Воин парой каменных изваяний застыли перед переходной мембраной, готовые ко всему.

И всё-таки они были не готовы.

Протиснувшееся к ним существо ничуть не походило на тех летящих, которых они видели в живую или на старых эрвэграфиях.

Покрытые залысинами и тяжами, вечно укутанные в перьевые хламиды, те выглядели изломанными, будто скрученными артритом стариками, лишёнными крылий, только вечно краснеющий рострум выделялся из этого биококона, намертво прикрученного к своей механической бипедальной опоре. И роста они все были если и высокого, то лишь на земной взгляд – ну, метра два с половиной в холке, общая масса всей тушки максимум килограмм пятьдесят живого веса.

К ним же из переходника сунулось подпирающее трёхметровый потолок чудо на длинных ходулях, волоча при этом длинные маховые пинны по ребристому металлическому полу. Выпрямиться их гость здесь бы ни в коем случае не смог, ему приходилось изо всех сил пригибаться, лишь бы не шаркать пучком затылочного гребня по покуда ещё мокрому от санобработки потолку.

А ещё перед ними был совсем птенец.

Это было заметно по едва прорезавшемуся оперению тонкой шеи, по заметным прорехам неплотной покуда ещё гребёнке хвостовых пинн, то нелепо торчащей как попало младенческой опушке, по неловко прячущимся тонким, ещё недостаточно кератизированным дактилям. Даже фирменный рострум летящих выглядел у их гостя сущим недоразумением – тонкий, весь пульсирующий тонкими прожилками артерий и вен.

Они прислали к ним слётка, едва покинувшего гнездо.

– Прошу прощения за столь запоздалый визит. Моё тело и разум были сформированы в жуткой спешке, однако эта спешка, как я вижу, была совершенно оправдана. Давайте знакомиться, меня зовут Отоне Синту, я счастлива, буду вашим гидом на Сиерике. Добро пожаловать в Большое Гнездо, комфортен ли был ваш путь от Пероснежия?

Рейес минуту хлопал глазами, пытаясь сообразить, что происходит.

– Зовите меня Рейес, я панбиолог, заранее прошу прощения за столь странны вопрос, но почему вы…

– Настолько свободно говорю на вашем линия́, «языке матерей»? Это было частью моей евгенической программы, мы, летящие, способны достаточно глубоко менять свой митоз на стадии овуса, чтобы в значительной степени подготовиться к необходимым для нашего полноценного общений вокальным упражнениям. Как, впрочем, и освоить на стадии созревания самые популярные у вас языки. Поверьте мне, это меня ничуть не затруднило.

Всё это какое-то чудовищное недоразумение, с тоской в глазах обернулся на Цуката Рейес, ища у того хоть какой-нибудь поддержки. Но дурак лишь смотрел на него со своей обычной собачьей преданностью и всё ждал команды. Скажут – вцепится трёпаной Тутте Карлсон в глотку, только пинны полетят, скажут – будет дружить с ней до гроба, даже взлететь попробует за компанию.

Отвратительно. Невообразимо. Бессмыслица какая-то.

Они спешили сюда обустраивать звёздные войны, но на выходе получился «Рыжий, честный, влюблённый», древняя детская сказка о романтической дружбе между лисом и курицей.

Рассказать кому – не поверят. Осталось понять, кто из них троих лис.

Рейес уже набрал было в грудь воздуха, чтобы ляпнуть какую-то возмутительную артманскую чушь, за которую ему потом будет стыдно, но так на полдороге и застыл с открытым ртом.

Голос, тот самый голос, с которым они вдвоём наперебой пели свою Песню Глубин, он на самом деле никуда не уходил, он всё так же был здесь, с ними, на этом самом корабле.

Рейес буквально вцепился глазами в Отоне Синту, кем бы она там ни была, продуктом евгеники летящих или попросту големом во плоти, но уж точно она не была неуклюжим голенастым слётком, у которого ещё первые пинны не обсохли. Это тело было лишь носителем, или, скорее всего, эффектором той искры, чей голос звучал на этом корабле, а также простирался на мегаметры вокруг их «Лебедя».

– Я вижу, у вас ко мне накопилась масса вопросов, Рейес, – вновь зажурчал мелодичный птичий щебет, невероятно ловко складывающийся при этом в грубые артманские слова, – и у нас для этого, поверьте, будет ещё масса времени. Однако я поспешу ответить на главный из них, имеет ли моя личность какое-то отношение к отправке в Пероснежие экспедиции Симаха Нуари, соорн-инфарха Сиерика, на орбите которого мы сейчас находимся. Постараюсь быть краткой – и да, и нет. С одной стороны моя искра, как вы успели заметить, наверняка была свидетелем этих уже достаточно отдалённых от текущего момента событий, но с другой стороны – и это самое главное – она, разумеется, в точности помнит все обстоятельства формирования той экспедиции, все те споры, которые ей предшествовали, и те проклятия, которые неслись ей вослед.

Рейес немного неуверенно кивнул. К чему она клонит?

– Однако поскольку в текущей инкарнации я являюсь полноправным Хранителем Вечности народа Тсауни, то уполномочена заявить, что консенсусным мнением среди летящих и в особенности Совета Хранителей является полное согласие с тем фактом, что экспедиция Симаха Нуари была неизбежна, без этого мы бы тоже в итоге оказались слепы, но последствия такого решения неминуемо привели бы в итоге к гибели обеих наших рас.

Вот и славно.

– Что ж, в таком случае я вас несомненно обрадую. Вскоре вы снова прозреете. И вы, Хранители, и весь летящий свет.

Звёздчатым многогранникам не было числа. Они шли и шли, пассивные, немые, непроглядно-чёрные. Чем-то они до боли напоминали боевые террианские корабли, могучие первторанги, такие же ребристые, бескомпромиссно-утилитарные, разве что утилитарность эта лишь издали могла казаться плодом общей задачи, успешной коэволюции, параллельной работы инженерной мысли, единства универсальных геометрических законов этой вселенной.

Так не более чем казалось.

Если тяжеловесная грация террианских ПЛК была плодом неуклюжей попытки террианских инженеров минимизировать статистический всплеск при обратном проецировании в субсвет, когда каждый крафт, проходящий файервол между дипом и физикой, пытался по возможности оттянуть неизбежный огненный барраж со стороны мстительного горизонта событий, то эти твари никогда и не собирались покидать субсвет, совершая разве что пассивные прыжки Сасскинда, ограниченные сверху логарифмом произведения массы на расстояние и неминуемо погружавшие тебя на выходе в глубокую заморозку, а значит обрекая на обращение в лёгкую добычу перехватчиков противника.

Так людьми была одержана победа в Бойне Тысячелетия. Активные прыжки Виттена позволяли им перехватывать рейдеры врага на той стороне межзвёздного моста в момент максимальной уязвимости обездвиженного противника, однако та победа на поверку оказалась лишь призраком, умело наведённым миражом, заставившим человечество расслабиться, занимаясь строительством, а не войной, регулярной экспансией вместо безудержного размножения в пределах Семи Миров, которые было бы так удобно оборонять в случае непредвиденной атаки.

Человечество не учло одной простой возможности. Прямым ходом через тягучий медлительный субсвет в непроглядной черноте космической ночи незаметно подойти вплотную к самым границам Барьера, после чего единственным прыжком оказаться на пороге сотен и сотен беспомощных внутренних миров.

Звёздчатые многогранники выглядели так не ради успешного штурма шестимерного самоподобного топологического пространства, они были созданы таковыми исключительно с целью как можно дольше оставаться незаметными, пока они на полной скорости и на холостом ходу рвутся навстречу своей цели.

Выглядели они при этом со стороны сплошным, безжизненным, навсегда покинутым своими создателями конвейером смерти. Последнее утверждение было верным и неверным одновременно. Их неведомые создатели в действительности если и сохранились в каком-то уголке этой беспощадной галактики, то человечеству они с тех пор так и оставались неизвестны, однако что-то от них ещё жило в недрах ку-тронных мозгов Железной Армады. Непреодолимая, беспощадная и бессмысленная ненависть к разумной жизни как таковой. Детали и причины этой высшей инструкции были сокрыты от людей, поскольку никому ещё из террианских белохалатников ещё не удалось перемолвиться с врагом даже словечком, ни единого осмысленного сигнала машины за всё время этой молчаливой войны так в сторону террианских крафтов и не отправили. Любые попытки контакта – добровольного или принудительного – игнорировались, обездвиженные или загнанные в ловушку машины целеустремлённо и деловито самоуничтожались, снова и снова напоминая обречённому человечеству о заветах Ромула, раз и навсегда заповедавшего людям никогда не строить разумные машины, ограничиваясь впредь лишь глупыми механическими уродцами кволов.

Война же, война с тех пор так и шла – с тех самых времён как люди ещё не покинули Старую Терру, минуя катастрофу Бомбардировки, сквозь ужас Века Вне, и вот теперь, пять сотен стандартолет после возведения Цепи, всё так же и продолжается, без перерыва на сон, еду, страх и ненависть.

Машинам же эти человеческие эмоции и вовсе не были знакомы. Они покорно текли чёрной рекой через весь Сектор Сайриз навстречу ничего не подозревающему противнику, чтобы покарать того за беспечность.

Впрочем, не на тех напали.

В эту игру можно играть вдвоём.

Точка рандеву, вот уже почти семь субъективных лет назад походя превращённая рейдерами врага в рэк, и с тех пор всё так же заваленная миллионами тонн беспомощно разлетающихся по окрестностям осколков армопласта, оказалась прекрасным полигоном для тактических игр, всё как учили в Академии. Симулируй активность и создавай помехи в другом секторе, отвлекая внимание противника от своего настоящего положения, мимикрируй под неактивный обломок, чтобы обмануть сенсоры врага, ловко скрывайся в хаосе дебриса, внедряйся в строй чужих сторожевых рейдеров, используй их собственные активные действия как щит, чтобы не выделяться в поле зрения машин. Ну, а когда терпение Армады лопнет (что бы это состояние ни означало для её ку-тронной начинки) и та начнёт, разочаровавшись в собственной способности отследить юркую цель, вести тактический заградительный огонь по площадям, тут уже и тебе настанет пора действовать активно.

Не открывать встречный огонь, спасбот на подобное был не приспособлен, но постепенно, короткими рывками смещаться в сторону от основного строя, чтобы однажды тихо ускользнуть из космаческого капкана. А заодно подобрать по дороге кое-кого знакомого.

Любопытно, что за прошедшие годы они больше так ни разу и не слышали друг друга. Две одиноких души в черноте пространства. Единственный короткий обмен репликами в трещавшем помехами аналоговом аварийном канале связи, а затем молчок. Его тогда походя обозвали придурком и велели заткнуться. Поделом. С тех пор они ни разу не имели возможности даже коротко поговорить. Им и так приходилось каждый раз ходить по грани, скользя из тени в тень очередного обломка. Не до жиру, лишний раз рискуя засветиться на радарах врага, мечтать о вольнотрёпе. Однако он по-прежнему был там, белая точка, едва заметный транспарант на гемисфере, тщательно отслеживаемый с каждым маневром, с каждым рывком, каждую секунду тихого выжидательного вальса среди трупов твоих боевых товарищей.

Для него сразу стало очевидно, что в одиночку он уходить не станет. Сварливый голос на том конце канала по всей видимости был обездвижен внутри биокапсулы, намертво вмороженной в бесполезный кусок гетеростали погибшего крафта. Судя по показаниям гемисферы спасбота, кусок достаточно небольшой, чтобы его можно было спокойно утащить с собой. Только бы к нему суметь подобраться. Путь этот занял в итоге почти субъективный год без перерыва на сон, но в итоге внешние захваты намертво вцепились в безвольно колыхавшиеся в микрограве пучки измочаленных коммуникаций. К сожалению, ни один из бережно перебираемых световодов всё так же не отвечал на сигналы. Наладить прямую связь в обход аварийного радиоканала не удалось, насупленное молчание продолжалось.

Но он был там, он всё ещё был там. Ждал своего часа, чтобы снова обругать последними космаческими словами. Ну и хорошо, значит, ещё подождёт. Сам дурак.

Дальше им двоим предстоял долгий и напряжённый совместный путь от самого ядра обломков к периферии рэка, постоянно рискуя вновь привлечь к себе ненужное внимание. А они уж неоднократно воочию наблюдали, чем подобное внимание сторожевиков быстро заканчивается.

Рой обломков вздрагивал ударной волной детонации, вновь и вновь разлетаясь дробящейся шрапнелью, брызгами раскалённого армопласта, кромсающими рэк диагональными дисками Маха. Здесь не было атмосферы, если какие-то летучие вещества и выделялись поначалу из разорванных коммуникаций, то они давно унеслись прочь отдельными молекулами или же осели изморозью на рваных ранах того, что осталось от уничтоженного здесь первторанга, даже название которого в истории, увы, не сохранилось. Однако детонация случайного кинетического снаряда была вполне способна вдохнуть новую жизнь в космическую могилу рэка. Всё как обычно в их деле. Опасность и возможность в одном. Каждый раз после подобной встряски они прорывались к периферии ещё на пару мегаметров, неузнанные и неуязвимые. Ещё несколько шагов на пути к заветной свободе.

Что-то одно должно было закончиться первым.

Запасы систем жизнеобеспечения чудом выжившего спасбота, везение его погорелого экипажа, упорство и терпение без устали сканирующего рэк врага или же попросту сам враг, не мог же его поток тянуться и тянуться бесконечно.

Эта размеренная поступь плывущих и плывущих мимо них на холостом ходу чёрных звёздчатых многогранников пугала не своей смертельно опасной огневой мощью – на холостом ходу рейдеры вряд ли могли произвести на кого-нибудь достаточное впечатление, пока тебя не атакуют, когда по тебе не ведут огонь, человек склонен скорее подспудно преуменьшать опасность, за годы же столь тесного контакта с врагом и вовсе немудрено привыкнуть к нему, полагая скорее деталью пейзажа, частью дикой космаческой природы, безумным элементом естественного ландшафта их многострадальной Галактики. Однако стоило лишь подумать, что возможно это и правда – лишь лента конвейера, и на том, дальнем её конце попросту стоит обыкновенный завод по производству чёрной смерти, и всё то, что они тут наблюдают проплывающим мимо строем, это лишь обыденный выход производства единственного завода. На вход подаём поток тральщиков, волочащих за собой астероиды спектрального класса M, на выходе получаем готовые к бою рейдеры.

И вот эта мысль пугала куда больше всяких рассуждений о суммарной огневой мощи увиденного за все эти годы. Она означала, что конца этому потоку нет и не будет. Пока продолжает поступать материал для сборки, конвейер смерти будет работать, враг будет идти, никогда не останавливаясь, нигде не заканчиваясь. А значит тем более – каждая секунда на счету, отсидеться в тени не удастся, надо двигаться, надо выбираться.

Как будто он и сам не в курсе.

С каждым тянущимся мимо субъективным стандартогодом ползли вниз красные ленточки индикаторов, драматически приближались к нулю цифры обратных отсчётов по прогнозам, заставляя с каждым разом всё сильнее рисковать, не думая уже о собственном или чужом спасении, а прикидывая лишь вероятность всё-таки успешно забросить последний оставшийся на борту спасбота аварийный буй в вожделенные недра такого близкого и такого недоступного дипа. Не спастись самим, но всё-таки предупредить людей там, в пределах Барьера. Лишь бы получилось. Зря что ли столько мучились.

Последний рывок за пределы рэка прошёл почти по плану – финальный импульс навеки заглохших теперь маневровых, и очередной как попало кувыркающийся мёртвый обломок рэка, срекошетивший при случайном импакте дебриса, безвольно отлетел куда-то в сторону, навсегда прощаясь с уютной мешаниной чужой брони.

Скользившая мимо них Армада не обратила на них ни малейшего внимания, рэк постоянно терял обломки в хаосе бессистемных столкновений, за каждым камешком гоняться – только зря выдавать своё положение будущему противнику.

Вот и спасибо, вот и хорошо.

Теряющая последние энергоресурсы бронированная песчинка спасбота хладнокровно вела отсчёт расстояния. Один тик. Два тика. Три тика.

Лишь когда конвейер смерти окончательно скрылся с тактической гемисферы – далёкая абстракция, глупая космачья байка перебравшего дайвера, трёпаная галлюцинация сбрендившего квола – только тут ему удалось впервые спокойно выдохнуть.

Надо же, ушли, как есть ушли.

А ты молодец, справился. Зря я тебя в тот раз придурком обозвал.

Да что уж теперь-то вспоминать. Впредь будет сто раз думать и башкой по сторонам вертеть, прежде чем орать дурниной на весь рэк.

Но как же приятно вновь услышать позабытый уже человеческий голос. Пожалуй, расстояние стало теперь достаточно велико, чтобы можно было открыто общаться на аварийной частоте.

Впрочем, побеседовать они ещё вволю успеют. Пока не погасли окончательно полудохлые накопители. Хорошо, что буй обладает собственным неприкосновенным энергозапасом. Вот этим сейчас и займёмся.

Слить в резервную память все накопленные с годами сведениями о силах врага. И сказать ещё пару слов напоследок.

Здесь старпом разведсаба «Джайн Ава» флот-лейтенант Кормакур, сообщаю статус личного состава. На борту спасбота шесть, поправка, семь биокапсул с выжившим экипажем. В прямой видимости наблюдаем походный ордер врага. Вероятность успешной экстракции минимальна. Ни в коем случае не приближаться. Конец сообщения.

С глухим звуком по команде сработала послушная катапульта, отбрасывая прочь крошечную искру буя. Тому ещё предстояло по программе отлететь на ещё пару десятков тиков в сторону, прежде чем начать проецирование.

Вот теперь, впервые за семь стандартолет, поговорим.

Кто бы знал, насколько ему осточертело это космачье одиночество в мертвенно ворочающемся по заведённому кругу хаосе рэка.

Ну, привет, незнакомец.

Тело оборвало свой безответный зов.

Довольно напрасных усилий, рано или поздно ему пришлось бы признать неизбежное, и пускай на осознание глубины той ловушки, в которой оно оказалось, ушло какое-то время, теперь осталось лишь смириться и начать подсчитывать те невеликие ресурсы, что остались в его распоряжении.

Итак, вокруг, куда ни взгляни, перемалывает пространство гипердодекаэдр Барьера. Путает мысли, стесняет волю, ограничивает в действиях и самое главное – не позволяет возобновить прерванную связь с далёким прародителем.

Оно попалось, измотанное погружением на чужую брану и обратно, сбитое с толку, паникующее от внезапно постигшего его одиночества, и самое главное – в результате запоздалого обнаружения соперника, такого же космического одиночки, заглянувшего на огонёк новорожденного крика юной космической цивилизации, вот только интерес тот ничуть не ограничивался у чужака лишь праздным интересом исследователя, нет, этот подспудный наблюдатель выглядел охотником, голодным хищником из мрачных глубин Войда, откуда прародитель тела бежал сотни миллионов лет назад, бежал, чтобы никогда не возвращаться к тем голодным призрачным ртам, к тем всепоглощающим утробам.

И вот теперь они его застигли здесь, не готового, уязвимого, скованного в своих действиях.

В любой другой ситуации тело бы уже на полном ходу бежало в огненные недра дипа, на долгожданном пути домой тело было невозможно догнать, как невозможно и отследить.