Побег

– Вы… вы как тут очутились?

– Как и все нормальные люди, через входной люк. Запираться надо, если вы не хотите видеть у себя непрошеных гостей.

– Хороший совет, непременно в следующий раз им воспользуюсь. Но давайте к делу. Если вы тот, о ком я думаю, то вы никак не могли оказаться на станции по чистой случайности, вы здесь давно, и вас не нужно вводить в курс дела, потому спрошу прямо и, прошу вас, отвечайте максимально чётко и коротко, я устал от исторических справок.

Рыжий мужичок понимающе улыбнулся, но возражать не стал, напротив, присел на край гостевого кресла и молча сделал в сторону Кабесиньи-третьего приглашающий жест, мол, задавайте свои вопросы, молодой человек.

– Что такое этот «жёлоб»?

Мужичок-с-ноготок в ответ удивлённо поднял брови.

– О, а вы уже неплохо осведомлены о наших бедах, оператор третьего ранга. Что ж, в таком случае мне и правда не придётся заходить слишком издалека. Проблема этой реальности не в том, что мы, Хранители, ослепли, а в том, что сорвавшись в эту ветвь, временная линия с одной стороны оставалась с тех пор крайне нестабильной, но она же, подобно неудержимой весенней лавине, срывающейся с вершины горы, несётся с самого момента наступления точки бифуркации, без разбора снося на своём пути любые преграды, которые все мы пытаемся перед ней выставить.

Кабесинье-третьему не понравилась эта аналогия. От неё веяло какой-то дурной обречённостью.

– Это мы и называем «жёлобом». Неудачный термин, согласен, но какая разница, хоть горшком назови, – развёл руками Хранитель.

– То есть вы, с одной стороны, не понимаете, куда именно эта лавина несётся, а с другой – не рискуете на её пути вставать, потому что соваться туда – себе дороже?

– Ну почему же. Некоторые пробовали. И потерпели при этом страшное фиаско.

– Вы говорите о Симахе Нуари, нашем незадачливом спасителе, – не фыркнуть в ответ стоило определённых усилий, но Кабесинье-третьему всё-таки удалось сдержаться.

– И о нём тоже, – твёрдо, без малейшей шутливости в голове кивнул гость. – И о многих других, большинство из которых мне искренне жаль, тогда как иных – не жаль вовсе. Каждый попавший в жёлоб поступает так, как подсказывает его жизненный опыт, его принципы, в конце концов. И соорн-инфарх – не самый бесполезный игрок на этой доске.

– Вы воспринимаете это как игру.

Бывший оператор произнёс это с утвердительно-повелительной интонацией, скорее настаивая на своих словах, нежели просто констатируя факт.

– Может и так. Но с годами учишься принимать свою выученную беспомощность за банальное правило кем-то навязанной тебе игры. Так, если хотите, проще.

– Ну допустим. А о какой, в таком случае, «стабилизации» идёт речь? То, что творится сейчас за Воротами Танно, ничуть не похоже ни на какую стабилизацию. Человечество на предельном ускорении несётся к самому опасному кризису в своей истории с тех пор, как покинуло Старую Терру.

– В том то и дело, – покачал головой Хранитель. – Человечество обречено было пережить подобный кризис ещё там, до Века Вне, пройти через бутылочное горлышко и выйти по ту сторону обновлённым. Вот только ничего этого не случилось. Симах Нуари перехватил рейдеры Железной армады куда раньше, навеки сделавшись вашим непрошеным спасителем. С тех пор всё так и тянется. Он изо всех сил пытается вернуть вас обратно на путь истинный, вы этого по понятным причинам не желаете, в то время как весь этот Сектор Галактики несётся вслепую навстречу новому кризису. Мирофаит, Битва-у-Барьера – так в других реальностях называется та битва, начало которой положила триангуляция фокуса.

– У нас также, и если она в любом случае должна была произойти… – перебил собеседника Кабесинья-третий.

– Не совсем так, – тотчас вскинулся Хранитель. – Точнее, совсем не так. Поймите, в этой реальности любые совпадения случайны, а любые аналогии ложны. Там Симах Нуари спасает вас от гибели, и тут Симах Нуари спасает вас от гибели. Но там человечество никогда бы и не подумало язвить, обзывая летящих «спасителями». Там вы были искренними союзниками от первого контакта до самой Вечности, здесь же вы если не прямые антагонисты, то по крайней мере едва друг друга терпите.

«Вы». Он так говорит, будто искренне предпочитает не считать себя неотъемлемой частью человечества.

– Ну допустим. Но так ли это всё не исправимо?

– А вот на этот вопрос у меня нет пока ответа. Но вскоре ответ будет дан.

Тут Кабесинью-третьего осенило.

– Так вот о какой стабилизации идёт речь! Значит, вскоре трёпаные призраки от меня всё-таки отстанут!

Хранитель в ответ тепло и даже как-то милосердно улыбнулся. Так улыбаются только безнадёжно больным.

– Тот факт, что вы видите этих самых «призраков», – уже само по себе знамение. Стабилизация всё ближе, и кризис, который её вызовет – тоже. Но я бы на вашем месте не особо-то радовался этим знамениям. Самая твёрдая на свете предопределённость знаете где располагается?

Оператор-расстрига хмуро кивнул.

– Догадываюсь. В станционном морге.

– Это ещё в не самом незавидном случае. Жёлоб он на то и жёлоб, что несётся по нему наша реальность только лишь оттого, что отвесно падает при этом на самое дно своей потенциальной ямы, в самую трясину энтропийного болота, поближе к горизонту событий, откуда уже нет пути назад.

– Так что же, выходит, мы обречены расшибиться об этот самый кризис, и по ту сторону останутся одни лишь ирны и летящие, оплакивать нашу тяжкую долю? Ну или приводить нас в качестве дурного примера в назидание потомкам.

– Ну почему же. Мы, Хранители, конечно, ещё ничуть не прозрели, чтобы быть в этом так уж уверенными, но даже те немногие обрывки, что достаются нам с вами, уж поверьте мне, они покуда несут пусть скромную, но надежду.

И снова улыбнулся, на этот раз ободряюще. Так улыбаются тому, кого выпал жребий отправляться в горячую зону реактора. Иди себе потихоньку, спасай человечество. И вернись живым, если сумеешь.

Как только его угораздило в это всё вляпаться. Это всё предшественничек, Кабесинья-второй, спасибо ему на добром слове. Помянем, не чокаясь. Вот уж удружил так удружил.

Хотя погодите, что-то он не о том совсем думает. Смутило его в словах Хранителя вовсе иное. «Нам с вами», он сказал «нам с вами».

Как будто под собирательным местоимением «мы» в его словах имелись в виду не столько они двое, сколько разом все Хранители этой треклятой Галактики.

– Вы хотите сказать, что даже если мы благополучно пройдём этот кризис, призраки эти вовсе не планируют меня отныне покидать, так?

На этот раз собеседник ответил не сразу, даже банальный кивок головы последовал лишь после длительной, какой-то даже на посторонний взгляд напряжённой мыслительной работы. Что-то Хранитель сейчас, прямо сейчас, такое в нём, Кабесинье-третьем, увидел, и это что-то заставило его крепко призадуматься.

И подобная задумчивость немедленно пробудила в операторе ту звенящую тишину, от которой он уже изрядно поотвык. Только теперь он заметил, что всё мелькание призраков вокруг него словно бы на миг растворилось в небытие, оставив только здесь и сейчас, оставив их наедине с Хранителем.

– Слушайте меня внимательно, Кабесинья-третий, – нежданный гость произнес полное имя с особым нажимом, – на выходе из жёлоба, чем бы этот кризис не завершился, нам всем ещё долго предстоит разгребать его последствия, стабилизируя эту несчастную вселенную. И под «нами» я вне всякого сомнения имею в виду и вас тоже. Мне пока неясно, как это случилось, что привело вас в состояние вневременной декогеренции, но отныне и навсегда вы – один из нас. Вы – первый известный мне Хранитель Времени, не обладающий искрой. А это значит – что будут другие, и это пугает меня куда сильнее, чем любой грядущий кризис.

С тех пор, как они верни вернулись, их «Лебедь», по меткому выражению Тайрена, метался по всему Сектору Сайриз испуганной крачкой, нигде надолго не задерживаясь, почти не выходя в субсвет и уж точно ни на мгновение не покидая собственной тени, неслышимый и невидимый для любого постороннего наблюдателя, будь то человек, ирн или летящий.

Со временем это больше стало напоминать бесконечное бегство, вот только бы ещё понять, кто же за ними гнался. Но в ответ на прямые вопросы Дайса Превиос предпочитала помалкивать, пока советник-ирн в своей излюбленной манере лишь вымученно отшучивалась, через раз обзываясь «душечкой».

Все подобные задушевные беседы при этом ничего не меняли в их бытовом распорядке дня. Большую часть времени между прыжками они проводили за пределами Барьера, одинокая точка в пустоте пространства. Они просыпались, чистили зубы, переодевались в чистое, спокойно завтракали, затем по команде Эй-Джи бесшумно ныряли в дип, каждый раз вызывая при этом приступ профессиональной зависти у троицы дайверов – слишком уж обидно эта кажущаяся лёгкость и простота контрастировала с привычным им прожигом на прыжок – и точно так же, без единого всплеска суперсимметричных каналов распада, проецировались обратно, где пассивно пребывали некоторое время, словно к чему-то прислушиваясь, но при малейшем движении на горизонте они тут же ныряли обратно, давая полный назад.

Дайс не жаловался, слишком уж памятна ему была загонная охота на них со стороны смертничков майора Томлина, он бы и сам предпочёл теперь поостеречься, прежде чем представать перед собственным начальством с официальным докладом, однако привычка обеих носительниц искры темнить делала их команду менее эффективной, и однажды это вполне могло выйти им боком. Вот что стоило им с самого начала ещё на борту «Эпиметея» раскрыть все карты, глядишь, не случилось бы и того досадного инцидента с безумной атакой на Превиос, и вообще, обошлись бы без затяжных переговоров через балбеса-Ковальского.

Впрочем, былого уже не вернёшь, и что там себе думали друг о друге случайно спевшиеся собратья по несчастью, выглядело теперь не столь интересным. Важно было не то, как они встретились, важно было то, как они здесь очутились.

Злополучная триангуляция фокуса, ради которой Тайрен готов был пожертвовать экипажами разведсабов «Джайн Ава» и «Махавира», на поверку оказалась не вожделенным финалом их миссии, но только лишь самым её началом, где было всё – расставленные на них ловушки, смертельно опасные кротовые норы, таинственные чужие браны, вовсе чудесное для их утлой скорлупки триумфальное с них возвращение и самое главное – гранд-финал всей этой кутерьмы, когда они умудрились каким-то непостижимым образом угодить в самый эпицентр огневого контакта между флотом спасителей и рейдерами Железной армады.

На фоне того, что с ними случилось на борту прожаренного насквозь ржавого корыта, вся эта последовавшая затяжная игра в прятки с собственной тенью казалась Дайсу чем-то настолько бессмысленным и нелепым, что он поневоле начинал тосковать по старым временам, когда под его командованием оставался обыкновенный гуттаперчевый террианский разведсаб, а сам он был вдвое глупее и в сотню раз прекраснодушнее относительно собственной роли в космических судьбах человечества. В те дни он просто исполнял приказы, и делал это максимально, насколько позволяла техника и вверенные ему люди, эффективно. Вот и все дела.

А теперь?

Кто отдаст ему приказ? Где тот таинственный адмирал, что в состоянии постичь, через какое горнило им всем пришлось пройти, чтобы оказаться в итоге на этом треклятом дарёном «Лебеде»?

Впрочем, ирн и эффектор тоже там были и, судя по рассказам Эй-Джи, они-то уж точно куда больше понимали в тех мутных делах, в какие их всех занесла нелёгкая вляпаться. Но как раз приказов обе не особо спешили отдавать, а напротив, в основном помалкивали.

Приходилось, преодолевая многолетнюю привычку, думать своей башкой.

Надуманное в итоге ничуть Дайсу не нравилось. Как по этому поводу удачно в своеобычной манере прокаркал однажды Тайрен, «подобный курс нас до добра не доведёт».

И действительно, если попытаться проанализировать хотя бы случившееся там, у фокуса, то по всему выходило, что экипажи «Джайн Авы» и «Махавиры» тратили ресурс эмиттеров и рисковали собой совершенно зря. Никаких шансов удержать фокус там, где он благополучно всё это время пребывал, у них не было. Да что там удержать – если бы не те неурочные пузыри сверхновых, подсветившие своими нейтринными осцилляциями всё проективное пространство Скопления Плеяд, они бы и триангуляцию-то не совершили бы ни за десять, ни даже за сотню прожигов. Это было попросту невозможно, слишком не специфический от фокуса шёл сигнал.

И вот теперь та отчаянная вылазка в дип словно повторялась снова. Они круг за кругом нарезали виражи вокруг Сектора Сайриз, не желая прежде времени быть обнаружены, но одновременно словно пребывая в некотором состоянии незавершённого поиска.

Дайс сразу подумал, что ищут они новое местоположение фокуса, чтоб ему пусто было, он бы и сам, будь на то его воля, занимался теперь исключительно этим, слишком уж ловко нечто, скрывавшееся под этим невесть что обозначающим наименованием, от них в тот раз ускользнуло. До обидного ловко. В отличие от троицы погорелых дайверов, фокус перемещался между бранами так же уверенно, как астрогатор Ковальский нырял в короны спокойных жёлтых карликов. Ну, если те, конечно, не вознамеривались вдруг рвануть неурочной килоновой.

И если фокус этот решил перепрятать свой физический носитель в кутерьме внутренних трасс Барьера или же среди воплощённого бардака периферийных миров Фронтира, то наверняка их главной задачей теперь был вопрос если не скорейшей поимки, то по крайней мере выдворения опасного чужака за пределы подконтрольного террианским крафтам космического пространства. Да хотя бы и при помощи взятия того на испуг. В прошлый раз сбежал, и теперь сбежит, но уж чур – на этот раз куда подальше.

Так Дайс, поговорив прежде с Тайреном, решил начать вести собственные наблюдения. Как только они прибывали в очередную точку, он тут же по локоть запускал руки в местный аналог гемисферы, принимаясь слушать все доступные каналы в гравиволновом и нейтринных спектрах, благо «Лебедь» был поистине универсальной машиной для шпионажа. Невидимый и неслышимый для остальных, кажется, он был способен легко проникнуть в любые зашифрованные сети, что было тем более удивительно, что их «Лебедь» был построен летящими больше полутысячи террианских стандартолет назад, то есть задолго до того, как современные технологии и протоколы связи вообще были разработаны и введены в строй.

Возможно, дело было в том, что основой для них, по всей видимости, выступали инженерные стандарты Тсауни, однако скорее всего проблема состояла в том, что даже очень старой, буквально древней постройки «Лебедь» уже тогда был куда совершеннее в своей ку-тронной начинке, чем всё то, что создало с тех пор гордое собой человечество.

Это было довольно горько признавать, но Дайсу с некоторых пор стало плевать на чувства своих соплеменников, как и свои собственные. Ему в руки дали могучий инструмент, и он им поспешил должным образом воспользоваться.

Чтобы быстро выяснить, что отнюдь не они одни ищут пропащий фокус.

Судя по перехваченным переговорам, некие контроллеры бакенов Цепи по имени Ли Хон Ки и Чо Ин Сон сумели с помощью объединённой мощи Барьера научиться вычислять статистические аномалии тех масштабов, что неминуемо порождал фокус, с достаточной точностью, чтобы как таковая триангуляция уже была по сути не нужна. Плюс-минус пара десятков тиков точности измерения – это не те масштабы, к которым привыкла троица дайверов, так было даже не интересно. Соответственно, белохалатники Квантума быстро воспользовались предложенной механикой и тотчас выявили две очень подозрительных аномалии – одну, как и предполагал Дайс, внутри Барьера, и ещё одну – в подозрительном отдалении, куда дальше Скопления Плеяд, но в том же квадранте – по направлению в сторону локального войда.

Как интересно, подумал Дайс, что им там, мёдом намазано? И тут же, взяв за шиворот скучающего Эй-Джи да прихватив по дороге слоняющегося без дела Тайрена, потащил обоих в рубку на разговор к эффектору с ирном.

Разговор, однако, сразу не задался.

Те самые тётки, которые на борту «Эпиметея» буквально рвались к фокусу, сметая всё на своём пути, теперь отчего-то потеряли к нему всякий интерес.