Привет, красавица

Она пошла вместе с Уильямом на осмотр к хирургу. Осмотрев кружево швов на колене, врач сказал, что заживление идет прекрасно.

– Пора отбросить костыли, молодой человек, вам нужно больше ходить, – сказал он. – Без нагрузки мышцы не окрепнут. Вы же баскетболист, поэтому я рекомендую ежедневные длительные прогулки с ведением мяча.

– Я был баскетболистом, – пробурчал Уильям.

– Упражнение с мячом отвлечет вас от мыслей о травмированном колене и вернет чувство баланса, – продолжил врач. – Надеюсь, жена ваша за этим проследит.

– Я и сам могу проследить, – обиделся Уильям.

Врач обратился к Джулии:

– Заставьте его ходить. От неподвижности колено станет вечной проблемой. Не дайте ему обесценить мой труд.

В следующий понедельник Уильям отправился на работу в приемной комиссии, а Джулия – в магазин за провизией, что доставило ей немалое удовольствие. Она купила бананы, запах которых Роза не переносила и потому не допускала их в свой дом. Следом корзину пополнила банка арахисового масла, прежде бывшего под запретом из-за аллергии Эмелин на орехи. Затем – мясная нарезка, хлеб и дижонская горчица для сэндвичей, которые станут обедом Уильяма на работе. Туда-сюда катая тележку по проходам, Джулия пробыла в супермаркете гораздо дольше необходимого. Когда она вернулась домой, сердце ее радостно скакнуло, ибо у дверей квартиры ее поджидали сестры.

– Я по вам соскучилась, – сказала Джулия. – Но что вы здесь делаете? Вечером мы с Уильямом идем к вам на ужин.

– Хотим посмотреть твою квартиру, – ответила Сильвия.

Джулия попыталась нахмуриться, однако расплылась в неудержимой улыбке. Внимание сестер ей ужасно льстило, а те были довольны, что сумели ее порадовать.

– Я же говорила, придете на следующей неделе. Мне еще нужно добавить кое-какие штрихи, повесить картины, чтоб ваше первое впечатление было вправду хорошим.

– Свадебное путешествие получилось изумительно романтичным? – Эмелин привалилась к стене, будто у нее слегка закружилась голова.

– Так и будем стоять в коридоре? – сказала Цецилия. – Впускай нас.

Джулия передала сестрам пакеты с продуктами и отперла дверь квартиры.

Гостьи восторженно ахнули.

– Какая прелесть! – сказала Сильвия.

В лучах утреннего солнца квартира и впрямь смотрелась чудесно. Девушки понимали истинную ценность собственного пространства. Если с рождения обитаешь в тесном соседстве с кучей людей, ты мечтаешь поскорее вырасти и перебраться в иное жилье, которое будет принадлежать только тебе и больше никому.

Джулия провела короткую экскурсию по квартире, после чего все уселись в гостиной. Цецилия не расставалась с какой-то вещицей, которую держала под мышкой.

– Что там у тебя? – спросила Джулия.

– Моя «алая буква» от мамы. Велено повсюду носить с собой не меньше недели. Я обещала это исполнить. – Цецилия показала обрамленную иконку из собрания святых, висевших на стене столовой в их доме.

Джулия пыталась определить, что это за мученица, но все они помнились только в последовательном перечислении от первой до последней.

– Святая Клара Ассизская, – подсказала Цецилия.

Эмелин и Сильвия смотрели себе под ноги, словно увидели там нечто весьма интересное. Мать требовала, чтобы дочери заучили историю каждой святой, но никогда не снимала образки со стены и уж тем более никому не назначала их епитимьей.

Теперь Джулия вспомнила эту святую. В восемнадцать лет Клара отказалась выйти замуж и сбежала из дома. Она обрила голову и посвятила свою жизнь Господу, основав орден Бедных Дам. Мать и сестра тоже стали монахинями в ее монастыре. Клара первой в истории разработала монашеский устав, по которому существовал ее орден.

Джулия разглядывала младшую сестру. Цецилия появилась на свет через три минуты после Эмелин, поэтому иногда ее называли малышкой. Чарли убаюкивал дочку песней Фрэнка Синатры: «Да, сэр, ребенок мой, ей же ей, ручаюсь головой…»

– Что случилось? – спросила Джулия, чувствуя, как от страха холодеют пальцы.

– Я беременна на пятом месяце, – спокойно проговорила Цецилия. – Мама считает, что меня ждет нищенская жизнь. Но я решила оставить ребенка. Отец его ничего не знает, потому что… – она замялась, – хорошего от него ждать не приходится.

Джулия ошеломленно потрясла головой. Да нет, этого не может быть.

– Ты забеременела?

– Да.

– В семнадцать лет?

– Когда он родится, мне будет восемнадцать.

Чувствуя внутри внезапную тяжесть, Джулия поочередно оглядела сестер. Ну ясно, она узнаёт последней. Те уже проглотили новость и сумели с ней свыкнуться. Эмелин, беззаветно преданная своей близняшке, вообще обожает малышей. Сильвия расстроена, это видно по ее глазам, но она воспринимает жизнь как роман и потому впечатлена тем, что младшая сестра вдруг стала главной героиней в семейном сюжете.

– Предполагалось, что я первой заведу малыша, – сказала Джулия.

Эмелин и Сильвия, оторвав взгляды от пола, удивленно посмотрели на старшую сестру.

– Извини, но это просто нелепо, – продолжила Джулия. – Ребенка следует сдать в приют. Зачем из-за ошибки ломать себе жизнь?

Цецилия встала. Теперь, когда она выпрямилась, беременность ее стала заметной. В последнее время она сутулилась и тщательно подбирала одежду, пряча живот, который сейчас чуть приподнимал лиловую блузу навыпуск.

– Вы с Сильвией считаете нас малышками, – сказала Цецилия. – Мама вечно думает, что все мы на краю беды. Ничего подобного. Я не собираюсь поступать в училище. Рожу и стану художником-самоучкой. Это моя жизнь, мой выбор. Я никому не буду обузой. – Невысокого роста, она расправила плечи и последние слова почти прорычала.

– Миссис Чеккони говорит, что Цецилия может занять бывшую комнату Фрэнка, – вмешалась Эмелин. – В обмен на стряпню и уборку она готова помогать в уходе за ребенком. Осенью у меня начнутся занятия в колледже, но я не брошу работать. Нянчась с детьми, я скопила прилично денег, на которые мы купим все необходимое малышу.

– Ты намерена жить в двух шагах от родителей? – опешила Джулия.

– Мама ясно дала понять, что в ее доме мне оставаться нельзя, – сказала Цецилия. – Прости, я вроде как подсидела тебя. Я же знаю, как ты любишь во всем быть первой.

В тоне ее не было язвительности, и Джулия, ошеломленная всеми этими новостями, только кивнула в ответ. Растирая превратившиеся в ледышки ладони, она приказала себе встать и обнять сестру, но окоченевшее тело не желало повиноваться.

– Мама просила передать, чтобы сегодня вы не приходили, – кашлянув, проговорила Сильвия. – Она вас позовет по окончании траура.

– Пожалуй, я пойду, – сказала Цецилия. – Только очень хочется писать. Можно воспользоваться твоим туалетом?

Она вышла из комнаты, сестры обменялись взглядами. Лицо Сильвии излучало тревогу, у Эмелин меж бровей пролегла горестная складка.

– Что папа? – спросила Джулия.

– Ни с кем не разговаривает. Мама тоже грозилась онеметь, однако ни на минуту не умолкает. Папа возвращается позже обычного.

Последняя фраза означала «пьянее обычного».

– Они будто сразу постарели, – сказала Эмелин. – Мама говорит, никто не гонит Цецилию из дома, но иначе нельзя, если она оставляет ребенка и отказывается от учебы.

«Зачем? – думала Джулия, проводив сестер, гуськом покинувших квартиру. – Зачем все рушить? Зачем так поступать с нами?» Сама она всегда стремилась вести себя правильно, с тем и жила. Ей стало жарко, она распахнула окно. Перед глазами возник образ сестры в лиловой блузе, расположившейся посреди ее чудесной квартиры. Лучше бы ее огорошили новостью в каком-нибудь другом месте. Любом другом. Джулия сама не заметила, как вышла на улицу и зашагала по дорожке, окаймлявшей двор. Усевшись на скамью в его дальнем конце, она еще долго приходила в себя.

Вечером, когда с работы вернулся муж, Джулия сказала:

– Я считаю, нам надо завести ребенка.

Готовясь шагнуть, Уильям выставил вперед костыли, но теперь замер. Он походил на дерево с подпорками. Костылями он пользовался только дома, когда ныло за день натруженное колено.

– Сейчас? – Уильям шумно сглотнул. – Я думал, сперва встанем на ноги… Я ведь еще даже не начал учебу в аспирантуре.

– Но ты получил место ассистента кафедры. Все прекрасно.

В ответ на возникший кавардак Джулия уже строила планы, как все уладить и вернуть семью на правильные рельсы. Из небольшого жалованья Уильяма она будет откладывать сколько сможет и отдавать эти деньги сестре, чтобы та ни в чем не нуждалась. Независимость, нынче выказанная Цецилией, подобна флагу, воткнутому в песок. Все ее слова – блажь беременной, она вовсе не такая сильная, какой хочет выглядеть. Девчонка собралась жить под боком у родителей, но материнское цунами горя и осуждения швырнет ее на скалы. Так что деньги очень пригодятся. А сама Джулия поскорее забеременеет, ибо интересное положение новобрачной всеми и безусловно приветствуется. Она выставит свой живот рядом с животом Цецилии. Роза и Чарли с распростертыми объятьями примут комплект внуков. Все вернется на круги своя, в семье воцарится любовь. Внутренним взором Джулия уже видела солнечный день и двух малышей, сидящих на одеяльце, только не знала, какой из них ее дитятко.

– Ты даже не спросила, как прошел мой первый рабочий день, – сказал Уильям. – Что-то случилось? – Он подтянул к себе костыли и теперь стал похож на стройное дерево. – Ты чем-то взволнована?

Джулия улыбнулась, слыша недоумение в его голосе. Он полон вопросов, что так нравится ей, полной ответов. Джулия шагнула ближе и прижалась к нему. Расстегнула верхнюю пуговицу его белой рубашки, которую подарила ему на день рожденья, следом другую. Провела пальцами по мягкой белой майке.

– Ты голодный? – спросила она полушепотом.

Уильям помотал головой.

Джулия притянула его к себе, Уильям ее поцеловал. «Все получится», – промелькнуло у нее в голове, когда она, не прерывая поцелуя, медленно попятилась, увлекая его к кушетке.

На другой день Джулия села в автобус до Пльзеня. Ехать ей не хотелось, но после услышанного невозможно было не предстать перед матерью. Она не смогла бы объяснить, почему считала непременным вот так выразить свое уважение матери.

Роза ожесточенно трудилась на огороде. От земли исходили волны тепла, лето в Чикаго выдалось жарким. С детства Джулия усвоила, что в уходе за растениями потребны усердие и дотошность. Всякого огородного работника мать вооружала лупой и пинцетом, дабы разглядел и уничтожил тлю, а также своевременно пресек попытки зловредного вьюнка удушить посевы.

– Если ты к ней, то ее здесь нет, – сказала Роза.

– Я пришла повидаться с тобой.

Мать, похоже, удивилась и встала, подбоченившись, не покончив с клоком ползучего сорняка. Теперь Джулия смогла ее рассмотреть. Роза выглядела неважно, словно после автомобильной аварии, – лицо вроде бы все то же, но черты как-то слегка искажены.

– Пришлось подвести черту, – сказала она.

Не в силах видеть ее горестное лицо, Джулия перевела взгляд на тяжелое знойное небо; она подыскивала верные слова, от которых матери полегчает, но та ее опередила:

– Я просила вас только об одном.

– Чтобы мы получили образование.

– Нет! – вспыхнула Роза. – Я просила вас не вляпаться, не повторять мою ошибку. Неужто слишком большая просьба?

Джулия помотала головой, хотя не помнила, чтобы мать просила о чем-нибудь подобном. Роза постоянно твердила о необходимости образования, но ничего не говорила о том, что нельзя беременеть до замужества. Оказывается, этот невысказанный завет был самым главным.

– Я хотела, чтобы вы превзошли меня, во всем стали лучше. В этом… – голос Розы вдруг заскрипел, как песок под ее ногами, – был весь смысл моей жизни.

– Ох, мама… – пролепетала Джулия.

Ошеломленная известием, она не подумала о том, что Цецилия повторяет судьбу матери. Незамужняя Роза забеременела в девятнадцать лет, и ее мать перестала с ней общаться. С тех пор они больше не разговаривали. Девочки никогда не видели свою бабушку. Невелика потеря, говорил Чарли, бабуся ваша жуткая злыдня. Роза всегда уходила от этой темы, не сказав ни единого слова о матери. Но теперь сама отворачивалась от собственной дочери и внука-внучки. Она обрубала ветвь семейного древа, причиняя боль себе и ближнему.

– Я не справилась, – сказала Роза.

– Неправда, ты прекрасная мать.

– Не справилась, – тихо повторила Роза, и теперь голос ее был похож на нежный голосок Эмелин. Джулия никогда не слышала у нее такого тона и даже не представляла, что мать на него способна. Может, Роза обладала голосами всех своих дочек? И в ней жили искренность Эмелин, руководящая четкость Джулии, восторг Цецилии от цветовой палитры окружающего мира, романтическая мечтательность Сильвии? Наверное, она лишь прятала их под маской сердитости и огорчения, но все эти свойства обитали в глубинах ее души.

– Вот смотри, я замужем, получила диплом, – сказала Джулия. – И что такого, если ты забеременела до брака? Это совсем неважно.

Ее отнюдь не смущало то обстоятельство, что она была зачата неженатыми родителями. В их районе такое случалось сплошь и рядом, и Джулия гордилась тем, что стала причиной возникновения их семьи. Если бы не она, Чарли и Роза могли не пожениться, и тогда не было бы Сильвии, двойняшек, родного дома вообще. Она стала катализатором.

– Но Чарли хотя бы женился на мне, – сказала Роза. – А твоя сестра делает вид, будто отца ребенка не существует вовсе, мол, все это чепуха. Она не назвала его имя, и я не могу позвонить его родителям и исправить все. – В глазах ее вспыхнула надежда. – Ты не знаешь, кто это?

– Нет, не знаю.

– Расшивоха, – сообщила Роза грядкам.

Джулия считала, что скандалом ситуацию не исправишь, но только усугубишь, однако оставила свое мнение при себе.

– У Цецилии есть мы, наша семья, – сказала она. – Ребенок получит все, что ему нужно.

Роза еще больше помрачнела.

– Ребенок-то получит, а вот жизнь Цецилии кончена.

С таким же успехом она могла сказать: «Моя жизнь кончилась, когда я забеременела тобой», но Джулия не обиделась, понимая, что мать сейчас все видит в черном цвете. Смотрит на свой огород и замечает лишь прожорливую тлю, изъеденные листья, наметки гнили и вялые стебли.

– Как там Уильям? – тускло спросила Роза.

– Хорошо. Уже почти не пользуется костылями.

Роза кивнула, но было видно, что вся она в мыслях о своем крахе, уподобившем ее потрескавшемуся изваянию Девы Марии, что притулилось в углу огорода. Джулию подмывало сказать: «Не тревожься, мама, я забеременею, и все ветви нашего древа уцелеют», но говорить так было еще рано. План ее пока всего лишь план. Это не ответ, способный утишить горе матери. Джулия думала о ребенке Цецилии, о том, что если не исправить ситуацию, то ребенок этот появится на свет так же, как сама Джулия, – на волне презрения и возмущения. И породив разрыв матери и дочери. Вдруг возникло теплое чувство к ребенку Цецилии, ощущение родства с ним. На обратном пути навалилась такая усталость, словно Джулия вскопала весь огород. Глядя в окно, она старалась понять, в чем смысл ее жизни. Прежде подобных мыслей не возникало. В детстве отец называл ее «ракетой» («Жду не дождусь, когда ты взлетишь», – говорил Чарли), потом она всегда улаживала чьи-то неурядицы. Однако сейчас перед ней стояла небывало трудная задача: распутать целый клубок семейных проблем, касающихся всех, кто ей дорог, – сестер, родителей, Уильяма, еще не родившихся детей. Волной накатил страх неудачи, но Джулия его прогнала. Она всегда справлялась с тем, что задумала, так будет и сейчас. Без всяких вариантов.

В конце октября, когда Джулия была на четвертом месяце, у Цецилии начались схватки. Миссис Чеккони доставила ее в роддом, куда затем прибыли Эмелин, Джулия и Сильвия. К роженицам пропускали только одного человека, и облаченная в халат и маску медсестра, выйдя в приемное отделение, объявила, что молодая мамочка вызывает родственницу по имени Джулия.

Волнуясь, Джулия натянула белый халат и старательно затолкала волосы под выданную ей медицинскую шапочку. Потом вошла в палату и увидела, что Цецилия плачет.

– Я ужасно хочу к маме, а ты ее напоминаешь, – пролепетала сестра.

Джулия отвела пряди с ее заплаканного лица.

– Маленькая моя, – сказала она. Роза всегда так обращалась к дочерям, когда те болели или были чем-то расстроены.

– Я жутко по ней скучаю. – Цецилия затравленно смотрела на сестру. – Ты не поверишь, каждый божий день я еле сдерживалась, чтоб не вернуться домой. Как будто мой ребенок просился к бабушке. Все мое тело требовало быть рядом с ней.

– Хочешь, я ее позову? Она придет. – Джулия не была в том уверена, но, понимая, что сестра хочет это услышать, пыталась выдать желаемое за действительное.

Прогнувшись под одеялом, Цецилия закричала. Она схватила сестру за руку и так ее стиснула, что Джулия охнула. Ничего себе сила! В течение следующих двадцати минут Джулия переживала волны схваток вместе с Цецилией, проникаясь масштабом и значительностью происходящего – прибытия нового человека. Она промокала салфеткой взмокший лоб Цецилии и не пыталась высвободить руку. Нет, мать, конечно, не права в том, что отвернулась и от собственного ребенка, и от рождения первого внука. Джулия пообещала себе, что никогда не будет такой упертой.

– Кажется, я хочу по-большому, – громким шепотом призналась Цецилия.

– Это знак, что пора тужиться, – сказала скучавшая в углу акушерка, которую Джулия не заметила. – Я приведу врача.

Сестры облегченно выдохнули и расплакались, когда младенец, красный и морщинистый, зашелся криком.

– Вот и она, – промолвила Цецилия, приняв девочку на руки.

Новорожденная молотила кулачками и пыхтела, жадно втягивая воздух. Казалось, все силы крохотного существа направлены на то, чтобы жить.

– Только посмотрите на нее, – сказала Джулия.

Ей хотелось, чтобы все, кого она знает, находились сейчас в этой комнате и увидели это чудо. Нет, ей хотелось, чтобы здесь собрались тысячи людей – все человечество, – ведь это потрясающее зрелище.

– Изабелла Роза Падавано, – сказала Цецилия. – Мы будем звать тебя Иззи. Добро пожаловать в мир.

– Мама перед ней не устоит. – Джулия изумленно разглядывала девочку. Идеальные глаза, идеальный крошечный носик, идеальный розовый рот. – Она неотразима.

Вечером, уже после ухода сестер, в роддоме появился Чарли. Видимо, новость ему сообщила миссис Чеккони.

Он встал в дверях палаты, ни единым словом не обмолвившись о разгневанной Розе или о том, что за пять месяцев ни разу не сделал двадцать четыре шага до соседнего дома, чтобы проведать опальную дочь. Просто долго смотрел на Цецилию и малышку. Потом улыбнулся – так тепло, словно в нем взошло солнце, – и сказал:

– Привет, красавица.

Цецилия поняла, что прощена, и сама простила отца.

Чарли ее поцеловал, придвинул стул к кровати, сел и взял внучку на руки. Иззи уставилась на деда, взгляд ее ярких темных глаз был серьезен.

– Она еще толком не слышала никакого наречия, – сказал Чарли, глядя на девочку. – Не начать ли нам с волшебного заклинания?

– Сделай милость, – улыбнулась Цецилия.

Баюкая малышку, Чарли прошептал ей на ухо: «Ибо каждый атом, принадлежащий мне, принадлежит и вам» – и расцеловал ее в нежные щечки. Позже Цецилия сказала сестрам, что отец был совершенно трезв и полон любви к внучке. Он осторожно передал малышку Цецилии. Потом снова поцеловал дочь.

– Спасибо тебе, милая, – сказал он.

Чарли рухнул в вестибюле, немного не дойдя до входных дверей. Дежурная сестра на посту услыхала шум. Через полминуты она была рядом с Чарли, но сердце его уже не билось. И никакие аппараты, никакие специалисты не смогли вернуть его к жизни.

Сильвия

Октябрь 1982 – март 1983

Перед похоронным бюро выстроилась очередь из желающих сказать последнее «прости», их запускали внутрь тремя партиями. В ритуальном зале Сильвия, стоя рядом с матерью, Джулией и Эмелин, всякий раз говорила «Большое спасибо» в ответ на слова незнакомцев о том, каким прекрасным человеком был ее отец. Одна женщина сказала, что в жизни не встречала никого радушнее Чарли, с которым издавна обменивалась парой фраз на остановке «Лумис-стрит», пока они дожидались каждый своего автобуса. Мистер Луис, обеспечивший цветами свадьбу Джулии, а теперь вот и похороны ее отца, поведал, как Чарли помог ему, недавно перебравшемуся в Пльзень, недорого снять помещение под цветочную лавку: «Без него я бы не справился. Я в себе сомневался, а он почему-то в меня верил, хотя мы только-только познакомились».

Оказалось, у Чарли вошло в привычку помогать молодым матерям – две-три женщины сказали, что во времена их безденежья он покупал детское питание для их малышей. Заведующая библиотекой Элейн, вошедшая со второй партией, угрюмо известила Сильвию, что отец ее был истинным джентльменом, некогда оказавшим ей неоценимую услугу. Сильвия даже не предполагала, что начальница, которая была лет на пятнадцать старше ее родителей, вообще знакома с Чарли. Подруги Розы опасливо косились на затрапезно одетых мужчин – видимо, собутыльников покойного. Сослуживцы с бумажной фабрики пришли как один в белых рубашках и черных галстуках. «Невероятно, что его нет», – сказал паренек-рабочий.

Да, подумала Сильвия, невероятно.

Некоторые женщины рыдали, как будто оплакивая не только Чарли, но и собственные драмы: безвременную потерю любимого, выкидыш, вечную головную боль из-за нехватки денег. В данной обстановке слезы были уместны, и они использовали эту возможность. Прощание шло по четкому трафарету: сперва гости жались в очереди у входа, затем подходили к открытому гробу, потом выражали соболезнования родственницам почившего. Далее они покидали панихиду или присаживались на стулья, расставленные в центре зала. Никто из семьи Падавано не выступал с речами, но в каждой партии объявлялся человек из того или иного периода жизни Чарли и срывающимся голосом говорил о покойном.

Сильвия не приближалась к гробу. Войдя в зал, она лишь мазнула взглядом по мертвому Чарли, казавшемуся восковым и усохшим. Глядеть на опустевшую отцовскую оболочку не было ни малейшего желания. Сильвия будто приросла к своему месту, чувствуя себя узником в запертой камере. Она слышала свой голос, произносивший благодарность и прочие подобающие слова. Видела свою руку в чужих ладонях. Подставляла щеку старухам, тянувшимся с поцелуем. Заметила, как Уильям принес для беременной жены стул, который заняла Роза, перед тем наотрез отказывавшаяся присесть.

Туда-сюда сновала миссис Чеккони, не приближаясь к семье Падавано. С тех пор как у нее поселилась Цецилия, она избегала Розу, но сейчас боялась попасть в ад, если не выкажет почтения усопшему. Кузены и всякие родичи, которых Сильвия видела всего раз-другой, поскольку тот-то и тот-то не выносил того-то и того-то, приезжали и отбывали, утирая слезы или только сопя. «И эта здесь, надо же», – шипела Роза хотя бы раз при входе очередной партии, но Сильвия даже не ведала, о ком речь. Целый комплекс затаенных обид, характерных для обширных семейств Чарли и Розы, держал родственников в отдалении друг от друга. Для сестер Падавано их семьей были только те шесть человек, что обитали под одной крышей. Прочие тетушки, дядюшки, бабушки-дедушки и кузены воспринимались как враги или потенциальные недруги. Глядя на приливы и отливы театрально скорбящих, Сильвия остро чувствовала, кого здесь вправду недостает. Цецилии и малышки.

Сегодня их выписали из роддома. Первоначальный план, составленный Джулией, предусматривал, что они прямиком направятся к Розе, дабы новорожденная послужила искупительной жертвой для восстановления мира между матерью и младшей дочерью. Однако смерть Чарли все перечеркнула. К телефону в кухне подошла Сильвия и сперва даже не поняла, кто звонит, так жутко рыдала Цецилия. Розу новость сразила точно удар молнии. Она вытянулась в струнку, а затем, обмякнув, повалилась на пол. Сильвия кинулась к ней. Эмелин помчалась в роддом, чтоб быть рядом с Цецилией, в ушах ее несмолкаемо звучали страшные слова «папа умер». Джулия еще ничего не знала, она безмятежно сидела в автобусе, который вез ее домой.

Очнувшись, Роза произнесла каким-то странным, неузнаваемым голосом:

– Она видела его последней? Он был с ней?

Сильвия не тотчас сообразила, о ком речь.

– Ты говоришь о Цецилии?

– О ней, – тем же чудны́м голосом ответила Роза.

– Папа умер в вестибюле, – сказала Сильвия.

Ей стало ясно, что приоткрывшаяся дверца захлопнулась перед носом Цецилии и ее прекрасной малышки. Смерть, которой, в глазах Розы, сопутствовало предательство, уничтожила всякий шанс на воссоединение. Все еще на коленях возле матери, Сильвия чуть отстранилась. Чарли всегда урезонивал жену, просил ее быть мягче. Он, конечно, тоже надеялся, что младенец все уладит. Эх, если б они успели посвятить отца в свой план примирения. Может, тогда он не пошел бы к Цецилии. И ничего бы не случилось.