Привет, красавица

Теперь Сильвия разозлилась. Она-то проявляла чрезвычайную осмотрительность и лишь целовалась с парнями, позволяя себе минутное безопасное удовольствие. Джулия с младших классов планировала свою жизнь, с армейской четкостью исполняя задуманное. Обе не оставляли места для неожиданностей. Они полагали, что одного их примера вполне достаточно, чтобы младшие сестры тем же путем шагали во взрослость, соблюдая осторожность. Однако Сильвия проявила халатность. Она ведь знала об иных путях. И пусть они с Джулией шли одной и той же дорогой, существовала немалая вероятность того, что Эмелин и Цецилия углядят другую тропу. Цецилия, изящная и кудрявая, просто прелесть. Парни роились вокруг нее, но старшие сестры не рассказали ей, как и зачем отшивать таких ухажеров. По выражению Чарли, история старая как мир.

Сильвии казалось, будто ее намертво приварили к тротуару. Вместе с сестрами она вернулась домой, безропотно позволила матери облачить ее в розовое платье подружки невесты, попыталась справиться с непокорными волосами, но ее не покидало ощущение, что она по-прежнему сидит на тротуаре, глядя на проносящуюся мимо жизнь. Вот библиотека, вот Цецилия, ставшая бомбой замедленного действия, вот Джулия, буквально искрящаяся счастьем, вот Уильям на пороге своей новой семьи, вот Роза и Чарли, не ведающие, что на подходе новое поколение. Солнце достигло зенита, Сильвия с наклеенной улыбкой стояла у алтаря, но мысленно оставалась на том тротуаре, прикидывая, не поздно ли еще все повернуть вспять.

Уильям

Март 1982 – июнь 1982

Весь прием, от уклона до собственно прыжка, был хорошо знаком, и Уильям, взлетев на блок, сказал себе «поберегись». Он даже не успел договорить это слово, когда в него врезался здоровенный центровой в дредлоках и очках-консервах. Уже мощнее, чем был прежде, Уильям поставил корпус, но от столкновения и сам опрокинулся. В падении он сшибся с другим игроком и, перевернувшись на бок, грузно впечатался правым коленом в пол.

Кент подал ему руку, чтобы помочь подняться.

– Ты как?

Уильям его почти не слышал. Колено вопило. Уильям ощутил всю анатомию своего сустава, который вдруг уподобился замку из песка, раскуроченному коварной волной. Судья дал свисток, появились носилки, Уильям не сводил взгляда с колена. Он хорошо читал игру, а теперь вот прочел сопутствующие ей боль и туман перед глазами.

Для восстановления сустава потребовались две операции. Всякий раз, как в палату входили хирург и лечащий врач, Уильям напрягался, пытаясь понять, что они говорят. Воспринималась лишь информация о колене, все прочее как будто витало в немыслимом далёко. Он улавливал отдельные слова, обрывки фраз, но не их смысл.

Ему повезло – в палате он был один. Обычно в двухнедельный перерыв между операциями пациентов отправляли домой, но Уильяма оставили в больнице, поскольку искалеченной ноге требовалась фиксация в приподнятом положении, а его комната в общежитии была в трех лестничных маршах от парадного входа. Медсестры сказали, что в любой момент к нему могут кого-нибудь подселить, но никто так и не появился. Кент навещал его при первой возможности, однако, загруженный учебой, тренировками и работой в прачечной, не особо располагал временем. Джулия приходила ежедневно, порою дважды в день. Уже в дверях она исполняла балетные пируэты либо изображала строгую медсестру, а однажды вошла со стопкой книг на голове, которая рассыпалась на полпути к кровати. Уильям смеялся, хоть считал эти представления излишними, он был рад ей и без них.

Джулия принесла ему учебники, чтобы он не отстал в занятиях, поскольку до выпускных экзаменов осталось меньше двух месяцев. «Июнь 82-го мы запомним как самый яркий месяц в нашей жизни – окончание университета и свадьба», – говорила Джулия, смакуя важность двух вех. Уильяму нравились слова невесты, он восхищался ее способностью воспринимать жизнь как сплетение автомагистралей, в котором следует хорошо ориентироваться, и был счастлив оказаться в ее машине.

После ухода Джулии он подолгу пребывал в одиночестве и, не открывая учебники, скакал по каналам висевшего в углу телевизора. В беззвучном режиме смотрел игры «Быков». В свой последний визит Кент принес ему почту, и на одном конверте Уильям узнал тонкий, как паутина, почерк отца. Когда он взял письмо, его прошиб холодный пот. Уильям думал, что умертвил в себе всякую надежду касательно отношений с родителями, но весть от них вновь пробудила это нежеланное чувство. Он сунул письмо под подушку и попытался шугнуть надежду, как птицу, ненароком залетевшую в окно. Уильям уже давно смирился с тем, что он лишний в жизни своих родителей. Он почти не волновался, по телефону извещая мать о свадьбе, поскольку знал, чем кончится этот разговор, и переживал лишь из-за того, что огорчилась Джулия. После того телефонного звонка у родителей было время подумать, и вот они решили написать письмо. Они не в курсе, что Уильям в больнице, откуда им знать? Лечение оплачивал университет, и на предложение врача сообщить семье Уильям сказал, что это совсем не обязательно. Возможно, родители написали, потому что чуть-чуть устыдились. Теперь, когда Уильям стал взрослым и намерен жениться, они, вероятно, осознали, сколько всего пропустили в его жизни. Может быть, хоть сейчас они пожелали вернуться в нее. Вновь возникшая надежда, что в пространном письме родители просят прощенья за столь долгое безразличие, опять дала о себе знать холодной испариной. Помимо извинений, они, наверное, изъявляют готовность приехать на свадьбу.

Уильям выключил телевизор и вскрыл конверт. Он сразу понял, что никакого письма нет. Только чек. В строке сообщения коротко: «Поздравляем с бракосочетанием/выпуском». Чек на десять тысяч долларов. Глядя на ноли, Уильям подумал: «Вот теперь и впрямь все кончено». Он решил, что не обналичит чек, не прикоснется к этим деньгам. Сердцебиение стихло до невнятного шороха, Уильям по-детски запыхтел, чтоб не заплакать. Удивительно, до чего он расстроился. Как будто в нем что-то сломалось.

Тренер и команда навестили Уильяма в паузе меж операциями. Игроки пришли в спортивных костюмах, кое-кто из них, входя, пригнулся, чтобы не шандарахнуться о притолоку. Уильям посмотрел на ребят, сгрудившихся возле кровати, и внутри все оборвалось. Мир сужался, точно грифель заточенного карандаша, утратив краски и контуры.

Лица посетителей сияли бодрыми улыбками.

– Ты мо-лод-цом! – Кент стоял ближе прочих и в такт словам похлопал друга по плечу.

«Да нет, непохоже», – подумал Уильям.

– Сынок, что ни делается, все к лучшему, – откашлявшись, сказал тренер. – Ты хорошо поиграл, набрался опыта и вообще очень помог нам в турнире. Говорят, ты скоро женишься?

– Да, сэр.

– Славно! Вот это дело поистине важное. Говорю же, все к лучшему.

«Вранье, – подумал Уильям. – Ты знаешь, что я уже не смогу играть. Мне конец».

Разыгрывающий Гас вручил ему открытку с пожеланием скорейшего выздоровления, подписанную всеми игроками, парни отпустили пару шуток о больничной кормежке и потом, слава богу, дружно покинули палату.

Задержался только массажист Араш, низенький крепыш с мощными руками, он подошел к кровати и, нахмурившись, спросил:

– Что за история с твоим коленом?

Вопрос Уильяму понравился: у колена и впрямь была своя история. Заточенный карандаш сгинул, дав возможность вдохнуть полной грудью.

– Я повредил его еще школьником. В очень похожей ситуации.

– Что ж, я так и думал. Сустав разлетелся, поскольку был ослаблен прежней травмой.

Араш посмотрел рентгеновский снимок колена. Белая чашка, испещренная трещинами, в соседстве целых костей выглядела неважно.

– Прям мозаика, – сказал массажист.

– Угробившая мою спортивную карьеру, – добавил Уильям.

– Видимо, так. Да, ты любишь баскетбол, я это подметил, как и твое бракованное колено. Но можно остаться в спорте в роли тренера, методиста или кого другого. Выбирай, что тебе глянется из техперсонала. Баскетбол – огромная машина со множеством деталей.

Уильям приподнялся на кровати.

– Как это вы подметили мое бракованное колено?

– Ты его оберегал. Опорной и толчковой тебе служила другая нога. Так бывает после травмы в юном возрасте. Колено работает не само по себе, но в связке с бедром и голеностопом, которые тоже ведут себя иначе, если нарушен баланс нагрузки. Суставы взаимосвязаны, а тебе никто не сказал, что прежнюю физическую форму следует набирать исподволь. Могу спорить, только сняли гипс, ты сразу ринулся на площадку, верно?

Уильям кивнул.

– Ну вот, как я и предполагал.

Вскоре после ухода массажиста пришла Джулия. Она с порога отметила опрокинутое лицо жениха.

– Что-то случилось?

– Да колено мое, чтоб ему пусто!

– Бедный. Постарайся думать о чем-нибудь другом. Думай о нашей свадьбе. Ведь это чудесное событие, которого ты с нетерпением ожидаешь, правда?

– Вот и тренер так говорит.

Джулия просияла:

– Как мило с его стороны!

Она передала Уильяму планшетку с листками под зажимом: список гостей, фото вариантов цветочных украшений, поминутный хронометраж торжества, по дням расписанный график необходимых дел с таблицей ответственных за их исполнение, где почти в каждой клетке стояло имя Джулии или Розы.

Уильям пролистал страницы. Свадьба через девять недель. Конкретность, которую надо принять наряду с правдой о колене. Он должен подготовиться к первой и не увязнуть во второй.

Джулия ласково пригладила ему волосы. Она еще что-то говорила, и Уильям постарался сосредоточиться на ее словах.

– Я зашла на истфак, чтобы разузнать о должности ассистента кафедры. Оказалось, вакансия на следующий учебный год еще не закрыта. Может, я отправлю им твое резюме?

В сентябре Уильям начинал занятия в аспирантуре исторического факультета, куда, к его удивлению и радости, сумел поступить. Прежде он считал себя посредственностью, однако четырехлетнее пребывание рядом с Кентом и Джулией многое изменило. Друг и девушка подали пример усердной работы и показали, как достигать результата в учебе. Эти навыки вкупе с неизбывным страхом, что низкий средний балл вышвырнет его из баскетбольной команды, вознесли Уильяма в список лучших студентов.

Для докторской степени следовало определиться с историческим периодом, на котором он сосредоточится, и Уильям мучился с выбором. В исторической науке ему больше всего нравилась ее обширность, связывавшая события и даты. Лев Толстой вдохновил Махатму Ганди, который, в свою очередь, воодушевил Мартина Лютера Кинга-младшего. Уильям не чувствовал себя вправе утвердиться на каком-нибудь веке, континенте или сражении. Когда он поделился своим затруднением с Кентом, тот покачал головой: «Дурень, у тебя уже есть тема – ты пишешь книгу по истории баскетбола». Уильям изумился, об этом он даже не думал. «Я не могу исследовать баскетбол, его вряд ли сочтут серьезным научным предметом», – сказал он, однако позже заявил о своем намерении изучать американскую историю с 1860-го по 1969-й год, и эти временные рамки позволяли уложить его личный интерес в канву традиционного исследования.

Должность ассистента кафедры была необходима, ибо давала средства к существованию на время длительного обучения в аспирантуре. Уильям изобразил внимание к планам своей невесты, хотя голос в голове нашептывал только два слова: «свадьба» и «колено».

– Думаешь, надо отправить? – спросил он. – Наверное, мое резюме еще не вполне готово.

– Я его подправлю, уж в этом я собаку съела. Знаешь, сколько прошлым летом я прочла резюме кандидатов в команду Купера? После выписки тебе надо постричься. – Джулия коснулась его руки и тихо добавила: – Так хочу лечь с тобою рядом.

Уильям представил, как ее локоны растекутся по подушке, как он натянет простыню, укрыв их обоих с головой, и они…

– Поцелуй мне руку, – попросил Уильям.

Джулия нагнулась и приникла губами к ямке между его большим и указательным пальцами. Затем поцеловала ладонь. Нежно, еще и еще. «Свадьба». «Колено».

Незадолго до свадьбы состоялся короткий семейный совет под председательством Розы и Джулии. Об отсутствующем Чарли не поминалось, и Уильям заподозрил, что время совещания специально подгадано к его отлучке. Сильвия сидела за дальним концом стола и читала книгу, держа ее на коленях. В разговоре она участвовала, только если обращались к ней напрямую. Эмелин, которую наделили функциями секретаря, держала наготове блокнот и карандаш. Цецилия, то ли скучающая, то ли сонная, привалилась головой к ее плечу.

Уильям не сразу научился различать двойняшек, но теперь с этим справлялся легко. Одежда и руки Цецилии вечно были забрызганы краской, а настроение ее менялось от превосходного к скверному с поразительной быстротой. Она любила окинуть собеседника суровым взглядом, чем напоминала Джулию. Эмелин была гораздо безмятежнее и медлительнее сестры. В семье ее считали тихоней, однако почти всякий телефонный звонок, раздававшийся в маленьком доме, означал приглашение Эмелин на роль няньки. Как-то раз Уильяму пришла мысль, что его невеста шагает по жизни с дирижерской палочкой, Сильвия – с книгой, Цецилия – с кистью. А вот Эмелин держит руки свободными, дабы в любой момент подхватить и убаюкать соседского ребенка. После травмы Уильяма она постоянно спрашивала, не надо ли что-нибудь подать ему, и всегда открывала перед ним дверь.

Джулия с матерью поочередно оглашали распорядок торжества и ответственного за тот или иной его этап. Когда Роза объявила, что в день свадьбы Чарли заберет жениха из общежития, Уильям сказал:

– В этом нет необходимости, я прекрасно доберусь до церкви сам.

– Ты же покалечился, – возразила Роза, и тон подразумевал, что вина за размозженное колено лежит на самом Уильяме. – И как это, скажи на милость, ты в свадебном костюме, да еще на костылях, будешь толкаться в автобусе? Нет уж, Чарли одолжит у соседей машину и привезет тебя. Это решено.

– Мама просто хочет быть абсолютно уверенной, что ты появишься на венчании вовремя, – усмехнулась Эмелин.

– Если так, не стоит назначать в водители папу, – сказала Цецилия.

Роза энергично тряхнула головой, разметав седеющие волосы.

– Тихо, девочки! Уильям и Чарли присмотрят друг за другом и прибудут без опоздания.

– Гениально! – Эмелин прихлопнула ладонью по столу. – Папа отвечает за Уильяма, а тот – за папу. Ты дьявольски хитра, мамочка. – Она вскинула руку, приглашая Розу «дать пять», но та, игнорируя ее жест, перешла к следующему пункту:

– Шафер проинструктирован?

– Кент уведомлен о месте и времени венчания.

– Он не напьется?

Уильям удивился:

– Нет…

– Не обращай внимания, – сказала Джулия. – Мама считает, что все без исключения мужчины одержимы выпивкой.

– Пока они не докажут обратного, – отрезала Роза. – Цецилия, чего ты разлеглась, когда у нас совещание? Сядь прямо, пожалуйста.

– Кажется, мы уже все обсудили. – Сильвия встала. – Свадьба пройдет как по маслу. Извините, мне скоро на работу.

Роза повернулась к Уильяму:

– После свадьбы будешь называть меня мамулей или мамой. Чтоб больше никаких «миссис Падавано».

Взгляд ее был строг, однако Уильям прочел в нем иное – сочувствие, что родители не любят его и даже не приедут на свадьбу. Взгляд этот обещал возместить недостающую материнскую любовь.

Под столом Джулия стиснула здоровое колено жениха.

Уильям сглотнул, справляясь с голосом.

– Спасибо, – сказал он.

– Не за что. – Роза уже уткнулась в свои бумаги.

Но Уильям еще раз ее поблагодарил и накрыл ладонью руку Джулии.

Позже он сообразил, что только ради этого и было созвано совещание. Розе вовсе не требовалось вновь пройтись по плану торжества. Главнокомандующий, она вела за собой своих солдат. Она не поручала, она приказывала. И просто хотела во всеуслышание сказать то, что сказала.

Выпуск состоялся за неделю до свадьбы, и поскольку событие это требовало целого ряда своих больших и маленьких празднований, дни Уильяма размечались необходимостью выходной одежды и возможностью остаться в будничной. Вечером накануне свадьбы они с Кентом отправились в бар, где изрядно набрались пивом под буррито. В понедельник Кент уезжал в Милуоки на учебу в медицинской школе.

– Туда езды меньше двух часов, – сказал он. – Ты, конечно, будешь скучать по мне, но мы сможем наведываться друг к другу и устраивать совместные постирушки в память о былых деньках.

Заведующая прачечной Сарека, некогда пытавшаяся спровадить Уильяма из своих владений, пришла на вручение дипломов и восторженными воплями сопроводила вызов на подиум своих бывших работников. Все это время она по-прежнему делала вид, будто не доверяет белому парню и благоволит чернокожему, но Уильям быстро разгадал ее притворство, восприняв доброе отношение к себе как высшую награду. Он пригласил Сареку на свадьбу, но та наотрез отказалась: «Я стараюсь избегать большого скопления белых».

– Ты станешь великим врачом, Кент, – сказал Уильям.

Приятель внимательно посмотрел на него:

– А ты, значит, подашься в профессора?

– Я не говорил, что Араш давно подметил дефект моего колена? Он сказал мне об этом в больнице.

– Нихрена себе. Круто. Но я не удивлен. Он умный чувак. Помнишь, он предупредил Батлера о скованном голеностопе, и чуть ли не в следующей игре тот сломал ногу?

– Встреться он мне раньше, я бы разработал сустав и избежал травмы.

– Не-а.

– «Не-а» что?

– Ладно, хватит об этом. – Кент покачал головой. – Мы выпустились. Залечивай колено, и мы всерьез подумаем об уличном баскетболе, но все же пора нам повзрослеть. – Он вскинул пивную бутылку: – За тебя, твою генеральшу и за меня, кого ждет беспросветная зубрежка.

Чарли приехал минута в минуту, Уильям ждал его на тротуаре. Одевался он сегодня невероятно долго. Его бросало в жар, и он дважды принял ледяной душ, опасаясь разводов пота на выходном пиджаке. Уже в костюме, потратил уйму времени, прилаживая шарнирный наколенник и удостоверяясь, что тот не выпирает под штаниной.

Уильям сунул костыли на заднее сиденье одолженного синего седана, а сам устроился на переднем, предварительно сдвинув его назад до упора.

– Нынче большой день. – В непривычном для него костюме Чарли выглядел щуплым. – Обычно я этак наряжаюсь на похороны, – добавил он, вливаясь в поток машин.

Уильям смотрел на дома за стеклом. У него возникло ощущение сцены из кинофильма: молодой человек и его без пяти минут тесть перед венчанием. Хотелось сыграть свою роль как можно лучше.

– С Джулией ты будешь мил. – Чарли как будто констатировал непреложный факт.

– Да, сэр. Буду.

Машина плавно вписалась в поворот, затем Чарли, глянув в зеркало, перестроился в другой ряд. Встал за грузовиком и чуть притормозил, увеличивая дистанцию. Удивительно, однако водил он хорошо. Обычно Чарли казался рассеянным неумехой, каким его и считали жена и дочери. Наблюдая за его уверенными действиями, Уильям впервые подумал, что в привычном образе Чарли есть немалая доля актерства.

– А ты знаешь, что мы с Розой поженились тайком? Свадьбы-то у нас не было. Видимо, поэтому она столь рьяно устраивает нынешнюю. В первую очередь для себя и лишь потом для Джулии.

– Нет, я не знал, – качнул головой Уильям.

– Роза уже была беременна Джулией, а наши матери не ладили друг с другом. Какая-то старая грызня. Вот мы и рванули в Лас-Вегас.

Уильям улыбнулся, представив Розу и Чарли на Лас-Вегас-Стрип. Интересно, а Джулия знает, что ее зачали еще до бракосочетания?

Чарли как будто подслушал его мысли.

– Джулия знает, – сказал он. – В нашей семье заведено не скрывать правду. Да только Роза невзлюбила Лас-Вегас – дескать, разочаровалась во всех, кто ежегодно туда приезжает. Она так и не выбралась из паники, которую тогда нагнал на нее Лас-Вегас.

Видимо, это была шутка, не удавшаяся из-за чрезвычайно мрачного вида Чарли. Уильям ему посочувствовал – он расставался со старшей дочерью и был абсолютно трезв, что с ним случалось крайне редко. Алкоголь придавал Чарли легкость.

– Я так и не смог дать Розе того, что она хотела, кроме девочек, – сказал он. – При всякой возможности старайся исполнять желания Джулии. Она вся в мать – сильная, упрямая – и будет опорой в твоей жизни. Мне повезло, Роза всячески меня поддерживает. Ты тоже везунчик.

Уильям знал, что так оно и есть. Он вытянул счастливый билет. Джулия уже столько всего ему отдала, а в ответ хотела лишь его любви и радостной готовности следовать ее планам. Ну этим-то он ее обеспечит, а большего, бог даст, не потребуется. Со стороны союз Розы и Чарли выглядел замысловатым механизмом, в котором колесики крутились, но не сцеплялись.

Чарли подался вперед, вглядываясь сквозь большое ветровое стекло.

– Ну вот и церковь. Скажи, как увидишь свободное место, где можно приткнуться.

Все следующие шесть часов, за исключением сорока пяти минут перед алтарем, Уильяма не покидало ощущение, что он не там, где нужен. Джулия, Роза и Чарли то и дело его подзывали, чтобы он познакомился с их дальним родственником, поприветствовал первую учительницу девочек, перемолвился с баскетбольным фанатом «Быков», поговорил о Бостоне с дядюшкой, однажды там побывавшим. Колено аукало болью в любом положении. Джулия переживала, что он все время на ногах, а сама тащила его через всю лужайку поздороваться с цветочником. Кент, обладавший удивительной способностью в любом обществе чувствовать себя как рыба в воде, всем пожимал руки, словно баллотировался в мэры. За ним повсюду следовала стайка симпатичных девушек. Сильвия, Эмелин и Цецилия окружали новобрачных, точно розовое созвездие. «Это ж надо, море улыбок», – походя обронила Сильвия. В сумерках Цецилия сунула Уильяму свои туфли на высоком каблуке и куда-то унеслась босиком. Взъерошенный Чарли с неизменным стаканом в руке хлопал его по спине всякий раз, как оказывался рядом.

Однако все вокруг меркло в сиянии Джулии: изящная фигура, напоминающая песочные часы, обтянута белым платьем, расшитым мелким бисером и оттого при ходьбе шуршащим, высокая прическа, горящие глаза. Ее как будто подключили к источнику энергии, недоступному для прочих. Когда она брала Уильяма под руку и целовала в щеку, у него от счастья кружилась голова и он шептал: «Жена моя!»

Но вот подали лимузин, Роза подошла проститься.

– Что ж, вам пора. Желаю всего самого расчудесного, а я дня три буду отсыпаться.

Джулия прижалась к матери, обе застыли в долгом объятии. Наконец Роза отстранилась и посмотрела на зятя:

– Ну, Уильям?

А тот вбирал в себя окружающую картину: каменная церковь, веселая подвыпившая толпа, над которой высятся ребята из его команды на слегка нетвердых ногах, белые полотнища, натянутые меж деревьев, новообретенные свояченицы, на прощанье целующие стареньких гостей.

– Спасибо вам за все… мама, – сказал Уильям. Слово «мама» чуть царапнуло горло – он так давно его не произносил, поскольку родная мать, похоже, хотела, чтобы оно было изъято из обращения. От долгого неиспользования слово маленько заржавело.

Роза, довольная, кивнула и стала расчищать путь к ожидавшей молодых машине, к тому, что им уготовила жизнь после «свадьбы» и «колена».

Джулия

Июнь 1982 – октябрь 1982

Джулия поняла, что была удивительно не готова к свадебному путешествию на берега озера Мичиган. Она потратила столько времени и сил на подготовку к свадьбе, что почти не задумывалась о медовом месяце. В мечтах ей виделось, как они с Уильямом, держась за руки, загорают в поставленных рядышком шезлонгах. В реальности же все пять дней, что они провели на прибрежном курорте, дул сильный ветер, насыпавший песчаные барханы, одолеть которые Уильяму, передвигавшемуся на костылях, было не под силу. Он вообще ходил с трудом. Всего через сотню футов лицо его наливалось бледностью и искажалось. Джулия, которая никак не могла приноровиться к его передвижению со скоростью улитки, то и дело убегала вперед, потом возвращалась. Оба жутко устали от хлопот, связанных с окончанием учебы и свадьбой, но Джулия, которую одолевал зуд активности, требовавший осмотреть город, пообедать в ресторане и ознакомиться со знаменитыми «мичиганскими древностями», сумела справиться с собой лишь к концу путешествия, и пара в полной мере насладилась отдыхом только в последние полтора дня, когда не вылезала из кровати гостиничного номера.

По возвращении в Чикаго молодожены прямиком направились в свою новую квартиру, что была в корпусе университетского общежития для семейных пар. Им дали жилье, поскольку осенью Уильям приступал к занятиям в аспирантуре, а на лето подрядился работать в приемной комиссии, получив задание навести порядок в ее картотеке. Джулия моментально влюбилась в эту квартирку, состоявшую из спальни и гостиной с окном – правда, во двор, зато на солнечную сторону. Впервые в жизни она покинула родное гнездо, маленький дом на Восемнадцатой улице. Квартира, где были только они с Уильямом, казалась невероятно тихой. Теперь они владели собственной кухней, ванной и круглым желтым столом для совместных трапез.