Хранитель долины Сидэ

Саф стряхнул его, безвольная голова завалилась на траву. Следом свалилась нимфа, звать которую, как расслышал, Мелой. Пока втискивался в более легкое обличье, деревенская женщина, вонявшая распадом и болезнью, неустанно голосила так, что распугала бы и садау. А еще на ее пути, как спохватился, залег лигген, вынюхивающий ход в долину.

Риор валялся рыхлой массой, истекая слизью и кровью.

Широко распахнутые глаза человеческой самки, замороженный взгляд оптимизма не добавляли. Ее Саф накрыл, подобрав с колючек свой плащ. С головой, чтобы не таращилась. Точно знал, что клыки ее не достали, но…

– Что ты здесь делала, бестолковая? – спросил у замершей статуи. Под серой шерстью смутно угадывались очертания головы и плеч и не различилось ни малейшего шевеления. Все они падки на инкубов, деревенские дурочки. А те рады трудиться, пока не высосут досуха, как яйца из скорлупы.

Голос старухи приближался. За ней еще кто-то несся, поменьше. Вполне вероятно, что все жители Хилескоры сбегутся сюда, только вот разбираться с людьми Саф желанием не горел, а из тех, кто очутился на равнине, беспокоил только змей, растянувшийся во всю длину.

Утомил, подумал Саф, взваливая на плечо покрытую слизью голову. Обернулся, проследил за протяженностью Риора, хвоста его не разглядел. Будет волочиться за ним как потрепанный моток веревки. Надо тянуть, пока держится жесткая чешуя. Молодая кожа сотрется моментально.

Женщина осталась, накрытая плащом. Сидела, едва заметно дыша в укрытии, и, если бы не ветер, клонивший темное море в разные стороны, и не тусклый лунный свет, Таната ни за что бы ее не отыскала. Бродила б до самого утра, распугивая живность, притягивая тварей, таившихся во всех щелях. С закатом дня открытый луг мог обернуться совсем не тем, чем казался.

– Ба… – шепот застрял в горле. Колотило сильно.

Таната резко обернулась, злая как демон из ада. У самой душа в пятки уходила, стоило сверчку затрещать, а из-за ребенка вдвойне тряслась; ругала себя, что зашла так далеко, что поздно Тай обнаружила.

– Я велела дома сидеть!

Поймала б ее у деревни, домой бы прогнала, но теперь та прилипла как репей.

Тай в который раз показала нож. Таната разразилась бранью и стащила с Мелы ткань.

Ахнула. Наклонилась, потормошив за плечо.

Тай шумно сглотнула, ужаснувшись неподвижным глазам матери.

– Ба. Бабушка! Это кто ревел так?

– Дурочка! – Таната швырнула плащ на землю. Тай торопливо согласилась, не зная, кто из них дурочка – она или мама. Наверное, обе. – Помоги перетащить ее. Надо домой. В деревню.

Резкие всплески травы потихоньку улеглись, ветер перестал трепать нервы и рубашку; мысли появлялись и ускользали, не успев сформироваться. Глаза слипались, начал заплетаться язык. Тай, ухватившись за один край плаща, по траве тянула маму и бормотала себе под нос о собаках и медведях, понимание чего тоже пришло не сразу. Рядом шла бабушка, тяжело отталкиваясь клюкой. Держала другой край плаща. Иногда оглядывалась, но Мелу как уложили, так она и глядела куда-то вверх, прикрытая темнотой и своими волосами.

Где-то там, правее, врастал в землю камень, у которого, Тай представила, дремлет Саф. Помахала ему рукой.

Бабушка посмотрела странно. Молчала, а хотелось слышать ее голос.

– Ба, что с мамой?

– Змея укусила, пока по траве шастала.

– Так ночь, – Тай нашла в себе силы удивиться. – Змеи спят.

Таната слишком долго подбирала слова, а клянчить у нее никогда не выходило, поэтому Тай, перехватив комок шерсти, натерший пальцы, спросила о другом:

– Ба, кто ревел так? Аж дом трясся весь. А еще никто не вышел, и собаки не лаяли.

– Не знаю, – ответила Таната и на этот раз Тай ей поверила. – Может, из-за эха показалось, а толчки – так горы рядом. Они проснулись, звери перепугались.

Небо слегка посерело, стало не так страшно. И полоса деревьев возникла прямо перед ними, выбравшись из ночных объятий.

Таната утерла пот со лба и глянула меж стволов, где нужно было протащить Мелу.

– Может, я сбегаю, приведу соседей? – предложила Тай. Бабушка цыкнула.

– И показать твою маму в таком виде? Не думай даже.

Мама. В предрассветной дымке Тай уже хорошо различала черты женщины, звавшейся ее мамой. Чужие. С таким же чувством она могла смотреть на любую женщину из деревни. На маму Мелека, например, или маму Дана. Хотя нет, подумала с обидой, с теми мамами ей доводилось встречаться чаще.

– Ба…

Тай сделала над собой усилие, чтобы продолжить:

– Почему мама была там?

Таната мигом обросла колючками.

– Не знаю.

– Но ты…

– Тяни! – прикрикнула бабушка; клюкой махнула как отсекла все лишнее, что не хотела слышать. – Быстрее, пока соседи не попросыпались!

Тай стало еще обиднее не получить ни слова похвалы за то, что переживала, бежала помогать, даже ножи с собой взяла, собираясь спасать бабушку.

– Ну и не пойду больше, сама справляйся, – пробурчала неразборчиво, пытаясь не захлюпать носом.

– Что сказала?

– Ничего.

Тай подхватила плащ. Поволокла. Тяжело. Бабушка шла уже не рядом, а впереди, выглядывала людей.

В деревне протащить человека по улице так, чтобы никто не увидел, будет сложно. Невозможно. Обязательно кто-то выйдет позевать или собаку покормить, чтобы не тявкала. И увидит ее. Мелу. Чужая она или не очень, но Тай не хотела, чтобы о маме потом шептались, придумывая всякое разное.

– Ба. – Остановилась. Плечи болели сильно, покрутила руками. Ноги устали. – Давай я сбегаю домой, платье маме принесу. Петухи уже кричат, а соседи в окна глазеть станут. Скажем, что купаться пошла и плохо ей стало.

Когда Таната, наконец, согласилась, Тай пробежала в деревню. Мимо соседских домов кралась даже не шаркая. В своем же чуть не споткнулась о ноги Йены, сидевшей у стены. Она закуталась в покрывало и, скорее всего, ночь провела на одном месте, ждала Тай с бабушкой. Посапывала, голова клонилась набок. Рядом с ней лежала кочерга, от вида которой Тай стало совестно. Хотелось поправить сползшую с плеч Йены простыню.

– Прости, – затаенно шепнула, обходя сестру. – Мы пришли. Не бойся больше.

Первым делом свою перепачканную ночную сорочку сменила на штаны и рубаху. Платье для мамы взяла одно из бабушкиных, самое широкое, чтобы легко надеть было, после чего сунула его под мышку и побежала обратно.

И хорошо, что принесла одежду, потому что чудной способ перемещения Мелы и широко открытые глаза, устремленные в никуда, деревенские без внимания не оставили. Первой высунулась из окна лохматая голова старшего брата Ирика, за ним выглянула его мать. Не поместившись среди них, отец семейства вышел из дома. Глянул на плащ, на Танату, на запыхавшегося, багрового от усилий ребенка, почесал подбородок, после чего потопал к соседу и застучал в дверь, требуя помочь.

Йена глаза открыла, едва шумная толпа ввалилась в дом. Подобрала ноги, вжалась в стену, сонно моргая. Таната показала ей скрыться с глаз, едва заметно махнув рукой в сторону их с Тай комнатушки. Тай оказалась рядом, потянула ее за руку, вынуждая встать.

– Идем, – показала, тоже глаз не спуская с бабушкиной спаленки, в которую занесли маму. – Пусть разойдутся все.

Йена вытянула шею, стараясь разглядеть, вокруг кого столпились люди.

– Мама там, – Тай потерла глаза. Воды бы, подумала, холодной. – Спать хочу.

Только остановившись, поняла, как же сильно устала, и как гудит спина. Со стоном плюхнулась на свою кровать, распрямила ноги, нещадно пекшие. Наверняка, все расцарапанные и обожженные крапивой.

– Страшно было?

– Еще как! – поспешила заверить Йена. – Всю ночь не спала! А потом на улицу повыходили, и мне спокойней стало. Что ты видела? А мама когда пришла? Утром?

– Мама… Йен, она не пришла. Мы с бабушкой нашли ее, она, по-моему… странная. Таращится куда-то. Сама увидишь.

Йена испугалась.

– Что с ней? Тот зверь напал?

Тай уставилась в потолок, отметив, что комаров на нем стало больше.

– Никого мы не видели, никого не было. Бабушка пошла на луг, я за ней. Шли мы, шли. Она ругалась, а я нож потеряла. Один. Страшно было, но никто больше не орал и земля не трусилась. А, вот что. – Тай села. Йена как плакать собралась, глаза покраснели. Такого Тай не любила, потому что утешать ее терпения не хватало. А бросить рыдать совесть не позволяла. – Знаешь, что бабушка сказала? Что земля тряслась из-за гор и что так бывает. А потом ба увидела маму, она в траве сидела. – Тут Тай подумала, чьим же плащом она накрыта была. Сама не смогла бы этого сделать. Значит, это сделал кто-то еще. – Йена!

Бабушка заглянула, шикнув, чтобы не болтали зря.

– Лекарь пришла. Воды принеси, – велела. Тай жалобно посмотрела на нее, потом на сестру.

– Я принесу, – вызвалась Йена.

– В колодец упадешь, – фыркнула Таната, – вместе с ведром. Тай!

– Иду, иду, – с трудом Тай заставила себя сесть. – Несу уже.

Башмаки не хотели налезать на опухшие ступни, ноготь один сбила, только сейчас заметила. Вздохнула; все же девочкой быть легче, решила.

Лекарь, как величали в Хилескоре тетку Мелека, ледяной водой пыталась привести Мелу в чувство, сначала обтирая ее мокрой тканью, а потом забрызгав с ног до головы так, что пол стал мокрым.

– Доигралась, – с мрачным удовлетворением заключила, не добившись даже моргания.

Танате это не понравилось, особенно тон. Тай видела, как бабушка смотрит на маму. Ей и самой было интересно, что это значит, но ухмылка, которой Таната одарила лекарку, когда та отвернулась, была настолько нехорошей, что спросить не решилась. Обнаружившись за подглядыванием, была отправлена обратно в свою комнату.

Они о чем-то еще говорили, бабушка и тетка Мелека. О чем – мешала шпионить Йена. Она требовала рассказать и описать каждый шаг с того момента, как вышла на улицу, кого видела и слышала. Как маму нашли и почему она в бабушкином платье.

– Не знаю я, – Тай проверила нож в чехле. Второй, который в кулаке жала, где-то посеяла. Нож было жалко, но не настолько, чтобы идти искать еще и его. Потрогала надувшиеся на ладонях мозоли. – Ничего не понимаю. Но, знаешь, а бабушка как будто знала, куда идти. Она маму искала точно под теми скалами, что долину окружают. Как сговорились там встретиться.

– Может, она с папой там встречалась? – встрепенулась Йена, подскочив на кровати. Скрестила ноги, подобрав их с пола. Мечтательно зажмурилась. – Представь только…

– Все, я спать.

Йена засопела. Тай повернулась к ней спиной и закрыла глаза. Спустя некоторое время поняла, что сна как и не было, а она сама разглядывает узоры трещин на стене, тогда как в голове раз за разом ревет кто-то. Наверняка, он огромный, тот, кто переполошил всю деревню.

– А как же мама? – возмутилась Йена. – Ей плохо, а ты спать будешь?

– А я что могу сделать? – огрызнулась Тай, отворачиваясь теперь уж от стены.

Честно попыталась проникнуться состоянием мамы. Всю дорогу домой старалась, пока надрывалась. Только вот Мела никак с понятием мамы не вязалась. Тай не могла понять, почему мама мало обращала внимания на них с сестрой, могла уйти на год, на два и даже не попрощаться; вечером она есть, а утром бабушка уже хмурится в сторону и губы поджимает на любые вопросы. А еще она заставляла нервничать свою старую маму. Домой не пришла, при этом оказалась голой ночью на равнине.

– Думаю, – хмуро заключила, – папу она бы привела сюда. Ведь не станет его бабушка бить? А если и станет, то совсем немножко.

Йена хихикнула и тут же испуганно замолчала, покосившись на дверь.

– Считаешь, – начала, будто заговор читала. Страшный шепот Йены вызвал у Тай такие же свирепые толпы мурашек. – У нее есть этот… Прелестник.

– Любовник это, любовник, – с вызовом бросила Тай. Йена чуть склонила голову и улыбнулась. Одними глазами. Точно лисица. Тай эта ее манера сильно раздражала.

Бабушка с силой стукнула по двери.

– А ну!

Загадка плаща покоя не давала, и к вечеру Тай пристала к бабушке, пока та у печи стояла:

– Ба, а как мама себя накрыла, если спит?

– Как ты себя накрываешь? – спросила Таната. Подав раздавленный лист чабреца, наказала смазать царапины. – Когда страшно? Или Йена это за тебя делает?

– Я, – Тай поникла. Ранки щипало, мазать их не хотела, но бабушка смотрела строго. Пришлось морщиться и терпеть.

– Вот. И мама ваша испугалась, накрылась. А потом… Ступор, как лекарь сказала. Успокоится и станет как прежде.

Как прежде. Да, подумала Тай, отведя глаза от бабушки, сильно постаревшей за день, и разглядывая пожелтевшие от сока ранки; будет в точности как прежде.

6. Не в силах жить

Скалы росли, взрослели, заболевали и роняли свои части. Хорошо хоть не ему на голову, а заваливали ими землю, и о них постоянно спотыкался. Стоило только выучить их расположение, как они точно перебегали на другое место и снова бросались ему под ноги.

– Да что за подлость! – рассвирепел, в который раз отбив мизинец на ноге.

Послышались быстрые шаги, звонко рассмеялась Ниока, а Риор, задрав подбородок, сощурился. Только открыл рот, как она развернулась, и шаги ее опять стихли, только уже в пещере. Осталось лишь недоумение тем, чего они вообще возникали. Зачем утруждалась так, выбираясь наружу, если убралась обратно, ни слова не сказав.

Риор озлобленно почесался, на руке следом расцвели багровые полосы. Почувствовал еще один взгляд, спокойный и в то же время надзирающий, торопливо натянул рукав, спрятав следы. Подозревал, что лекции о коже, старой, молодой, не избежать. Попытался даже стечь за камень, но до ловкости амифи́с или прыткости инкубов ему еще было далеко.

– Не унывай, – проговорил Саф, присаживаясь рядом. – Вы поладите. Обязательно поладите.

– С чем поладим? С этим? – Риор рывком обвел площадку перед пещерой. – Они стремятся меня покалечить, и это не смешно совершенно!

– Ниока смеется не потому, что ты ударился, а над твоей реакцией на это, – объяснил Саф, ничуть не сбиваясь с толку. – Ты как змеенок, только из яйца вылупился. А норов все тот же: побить, наорать, вещи побросать. Когда, кстати, тот хаос разберешь, что устроил?

Риор упрямо выпятил челюсть. Свою вину в перевернутой им при пробуждении с ног на голову пещере признавать не хотел.

– Я? Да я очнулся, весь облепленный жижей, в коконе тряпок, с опухшей головой…

И первое, с чем познакомился в этом болезненном мире, были светло-зеленые глаза, с укором взирающие на него. Так пронзительно, что перепугался насмерть, забился, запутался. Свернулся в такой узел, что в голове помутнело. Попутно свалил что-то, с грохотом попадали довольно тяжелые кресла, расставленные зачем-то в огромном количестве. Они его ощутимо пристукнули. Глаза в итоге оказались ненастоящими, а сам оригинал наблюдал за его трепыханиями, злорадно ухмыляясь. И до сих пор наблюдает, пусть уже и не скалит клыки.

– До сих пор болит все, – предъявил как оправдание. – Я не виноват, что там эти башни соорудили, на которые дышать даже нельзя.

– Ты и соорудил.

Риор прикрыл глаза. Умом понимал, что из-за него перебираются через горы мусора, но ползти в пещеру на брюхе не слишком-то и желалось. Желалось подраться или хотя бы поскандалить. Унять зуд, ему самому покоя не дающий.

– У тебя на все есть ответ? Пользуясь тем, что я вынужден верить вам, вы вешаете на меня свою безрукость?

Саф почувствовал, как медленно, но верно поднимается изнутри приступ. Усталости.

Избыток энергии молодого змея понимал, как и необходимость его выплеснуть. Мог бы посоветовать обратиться к Ниоке за разминкой, только их знакомство началось не с лучшей ноты. А в себе желания шевелиться не отыскал.

– Не против, если ты наведешь порядок вне пещеры, – сказал. Даже если парочки кого-нибудь потом не станет хватать, не расстроится.

Так и не выяснил, кто конкретно из стаи инкубов выбрался наружу прошлой весной, спугнул некроманта и сотворил что-то с человеком. Они как один очаровательно улыбались и разводили руками, а Сафу пришлось всю зиму согревать себя, чтобы не уснуть подобно Риору и Ниоке, и ждать гостей. Гости не явились, а зима оказалась тоскливой и бесконечной. Теперь вот Риор решил добить его окончательно.

– Со змеями порядок навести?

– И с ними тоже. А еще ту живность приструнить, мельтешащую в долине. Садау кратеров нарыли, ноги переломать можно.

Риор проследил пальцем очертания ближайших зубцов, торчащих из скал, потом додумал узор вершинам. Казалось, руку стоит вытянуть и ткнет в небо, настолько низко оно опустилось. А стволы дырявили его своими сучками точно рыхлое пузо людоеда.

– Не боишься, что разбегутся? – поинтересовался.

– Мне чего бояться? Они привязаны к Сидэ, Диссемирт постарался. – Саф был серьезен. – Каждый герцог имел своих зверушек и следил, чтобы те сидели смирно.

– А мы? – запальчиво воскликнул Риор, разворачиваясь к Сафу. – Поэтому торчим здесь, по твоим же словам, с незапамятных времен?

Саф вздохнул.

– Фериор.

Риор мотнул головой.

– Ах, ну да, мы же подделки. Потому и потомства не даем, потому что созданы по твоему образу. А ты подлинный шедевр, да?

– Да что с тобой? – Саф дотронулся до запястья Риора прежде, чем тот уловил движение и отдернул руку; только пальцев уже там не было. Риор рассерженно зашипел.

– Прекрати меня постоянно проверять! Я в порядке!

– Жжется?

– Есть немного. Особенно когда…

– Ну хватит, – сказал Саф, поднимаясь. – Как вижу, ты в полном здравии, раз так яростно огрызаешься. Во избежание назревающих обид я оставлю тебя одного продышаться, прокричаться. Можешь еще что-нибудь раскидать. Я вернусь и приду в восторг, уверяю. Каждый раз ломать мозги, как прибраться за тобой – сплошное удовольствие.

Риор скрипнул зубами, после чего догадался поднять голову. Тогда вгляделся в оцепенение, сковавшее черты бледного лица. Температура белого змея была намного ниже его собственной, успел это почувствовать.

– Куда?

– Мне нужно согреться. Выйду из долины, всего на несколько часов. Там, – Саф указал на выход, – есть солнце. Его мало, но… От камина уже провонялся весь. Пройдусь.

– Я могу? – хмуро спросил Риор. – Пройтись?

– Иногда ты это делаешь.

Накал тихо увядал, сменившись чем-то, совершенно Риору непонятным. Замешательством от того, как легко Саф игнорировал любые попытки погрызться.

– Я в долине кто? Пленник?

Саф глянул на него через плечо.

– Ты мой пленник, Риор. Ты привязан ко мне. Это ты примешь с большей радостью? Или попытаешься меня убить и освободиться?

Ответа дожидаться не стал.

– Есть над чем подумать, верно? – совсем тихо добавил и, петляя между кратеров садау, вскоре скрылся среди скал.

Риор смотрел ему вслед, начиная сожалеть о том, что вовремя не придержал язык.

– Зря ты так, – обронила Ниока. Когда появилась – Риор, отвлекшись, не заметил. В ответ на ее слова глухо зарычал:

– Зачем он это сказал? Чтобы я попытался? Не настолько же Асафи глуп, чтобы подсказывать выходы.

– Ты это знал и раньше, однако выходом не считал, – уже резче прозвучали слова, от которых сердце Риора забилось чаще даже при отсутствии тепла извне. – Мы восполняем пробелы. Надо будет заняться какой-то писаниной, наверное, а то выходит сумбурно. Мы могли что-то упустить. Но ты спрашивай. Саф никогда не отказывал тебе в знаниях.

Риор схватился за голову.

– О чем спрашивать?

– В прошлый раз, например, ты спросил, выйдет ли у тебя убить его, если попытаешься.

– А он что ответил? – холодея, мучительно пытался сообразить, для чего ему такое узнавать.

– Он сказал, что у тебя может получиться найти того, кто сможет.

Ровный голос, произносящий страшные вещи, заставил трепетать. Риор смятенно встретил прямой взгляд и, вспомнив выражение, запечатленное на стене, тихонько вздохнул. Про себя повторил слова Сафа – пора заняться отношениями семейными, а начать с этой девы, которая его доконает вскорости. И прибраться, наконец.

– Я чем-то оскорбил тебя? Давай, выкладывай уже.

Верхняя губа Ниоки дрогнула и из-под нее угрожающе блеснули клыки. Риор мысленно простонал и поднялся с камня.

– Пойду я. Не стану доставлять удовольствия Сафу и улучшу быт. Начну с десятка кресел. Зачем их столько? Растопка на случай морозов? Ты вот сейчас мне рассказала это для чего? Проверяешь, стану ли искать убийцу для Асафи?

* * *

В какой-то степени можно утверждать, что ее создали. Мама, бабушка. Люди и их предрассудки. Те же мальчишки, которым до визга нужен объект для издевательств. Не было бы ее, отыскали б кого другого. Неприятная мысль. Оно все неприятное; то, что подбирается к истине. Ложь намного слаще и умиротвореннее. Позволяет спать спокойно большинству, против которого четыре женщины попросту не выстояли бы. Три, поправилась Тай. Мама, как обычно, не при делах, дети не ее и вообще она не понимает, как так получилось.

Криво усмехнулась, представив искреннее удивление Мелы, получившей двух одинаковых девочек.

Шагая вдоль ручья, Тай представляла, как покинет Хилескору. Соберет вещи, попрощается с бабушкой, Йеной, которая точно будет реветь без остановки, но обязательно поймет ее желание стать кем-то, потому что жизнь в родной деревне для такого парня, как Тай, окончится тупиком – ни семьи, ни друзей. Ей придется вечно озираться. А еще хотела бы услышать слова напутствия от мамы, какой-нибудь совет, но это уже воображение разыгралось, понимала.

Привычно взгляд уперся в неприступные твердыни, безучастно наблюдавшие за лугами, деревней, может, не одной, и таившие в себе множество тайн. Так и не удалось ей узнать, зачем люди переступают те границы и делают ли это вообще. Луна красной не становилась ни разу, а Тай подозревала, что Мелек чего-то недопонял. И почивший старейшина Даль скорее всего в голове своей путался, а остальным неудобно было ему возражать, вот и слушали все вместе, кто внутри, кто снаружи.

Она сама пробовала не раз отыскать дверь, но лишь руки ободрала и страху натерпелась, а пути в долину не нашла. Там, у самых откосов, начинались непролазные каменные дебри, а туман сжимался вокруг, забирая весь свет и облепляя своими влажными щупальцами. В него и Йена отказалась лезть, хотя клятвенно обещала, что не испугается.

Тай помахала рукой скалам; тем, кто там жил. Интересно, подумала, они за столько времени привыкли к ней? За прошедший год ничто с той стороны больше не давало о себе знать и, если б мальчишки не перебирали ту ночь в деталях, то можно было бы подумать, что рев приснился.

Йена хоть и помнила, но не горела желанием обсуждать; ее больше интересовало сталкивать взрослеющих парнишек лбами, а не гул, виной которому обычное эхо, как повторяла бабушка. Мама молчала.

С того самого дня, как они с бабушкой нашли ее, она лежала и молчала. Старейшина Даль – и тот был более живой перед своей смертью, чем Мела. На нее махнула рукой тетка Мелека, прямо сказав, что тратит свое время. Одна только Таната возилась, кормя и ухаживая. Как с куклой.

Руки Тай мурашками покрылись, как представила пустые глаза мамы. Они раньше блестели, глубокие, как полноводный ручеек, а сейчас в них глядеться – что в мутное зеркало. Кажется что-то… К тому же она была там, у Сидэ.

Бабушка разумно объяснила все, что тогда произошло, потому и бояться было нечего. Очень скоро это ощущение безопасности прошло, на второй день после того как Ирик в лицо ей плюнул, что бабку Танату только терпят. Из-за того, что она умеет, а еще больше из-за того, что проклятий от нее не хотят получить.

Что-то обсуждали они там без конца, собравшись вместе, Тай уверена была. И лекарка, лечившая маму, не стыдилась всю деревню ставить в известность о ее состоянии и причинах, по ее авторитетному мнению приведших к плачевному итогу.

Тай не верила в демонов, с которыми путалась мама, но помимо воли стала приглядываться даже к своей тени. Ей казалось, что и тень в свою очередь приглядывается к ней. Они сидели по ночам друг напротив друга и переглядывались. Испытывали, кто первым выдаст себя. Йена не раз силой отрывала ее от стены, в которую упиралась лбом, когда уже невмоготу было удерживать голову.

Слухи поползли, что внук Танаты весь в мать, с причудами, потому что Тай вела себя странно. На мальчишек таращилась, о чем Йена не раз ей говорила, краснела жутко, если замечали, в ответ на шуточки била не глядя, пока кузнец не запретил ей приходить на тренировки. Обозлился, а теперь Тай не знала, как к нему подступиться с просьбой взять в ученики.

Сама виновата, бурчала, поддевая мелкие камешки носком башмака. Сколько раз бабушка напоминала, что не девка она вовсе, а парни друг дружку не разглядывают, дурным дело кончится. Оно и кончилось тем, что теперь мальчишки ее избегали, и Йене надоело слушать, сделала вид, что ничего не видит, не знает. У Танаты своих забот хватало, ругаться с деревенскими не станет. Она старая уже, ей бы пожить спокойно.