Когда ворон зовет

– Поехали.

Конечно, волнение никуда не ушло. Я знала, что чем выше мы поднимемся в небо, тем чаще будет стучать мое сердце, однако внутри зародилось чувство, что все пройдет хорошо. Мы двинулись вперед. Тупик неумолимо приближался и настал тот миг, когда копыта вороного оторвались от земли. Я зажмурилась. Меня не шатало из стороны в сторону, а конь давал ощущение той же надежной опоры, что и на земле. Когда я открыла глаза, мы уже воспарили над лесом. Верхушки деревьев тянулись к нам снизу, но пушистые облака как прежде нависали над головами. Я позволила себе оглядеться по сторонам. Синей лентой закручивалась река, где притаились русалки со своим водным хозяином. Справа как на ладони лежал яркий, разноцветный Златоград, в котором еще не утихло ярмарочное гуляние и деревни, окружавшие его. От невероятной красоты бескрайних полей и густых лесов я совсем освоилась и перестала бояться. Страх ушел, освобождая голову для насущных мыслей.

Меня мучили тягостные метания о том, правильно ли я поступаю. Что скажу Кощею, когда увижу его? Как оправдаюсь? Радим ловко провернул свое подлое дело, подставил меня без малейшего угрызения совести. В глазах Кощея я выглядела коварной злодейкой, которая, выведав все тайны Навьего царства, раскрыла их своему подельнику и, прихватив лесовика, попыталась сбежать. Я ведь и правда уехала бы с Радимом, коль чародей не остановил бы меня. Боярский сын умело расставил хитросплетенные сети интриг, а я по глупости угодила в них. Все же не зря чутье подсказывало, что нельзя ему доверять. Из-за него меня тянула в Луокморье не только необходимость объясниться с Кощеем, тоска по родным, но и жажда мести.

Поначалу вороной скакал не спеша, позволяя мне привыкнуть к полету, но когда я окончательно успокоилась, он ускорился. Ветер шумел в ушах, глаза слезились от ветра, а я упрямо искала взглядом признаки жизни. Деревни Навьего царства остались далеко позади, а внизу простирались необъятные, дремучие леса, где не ступала нога человека. Я и не догадывалась, насколько быстры Кощеевы кони, пока не увидела лично. И если на такой высоте скорость казалась невероятной, то страшно было представить, как она ощущается на дороге. Сомнений в том, что Кощей уже достиг Лукоморья, больше не оставалось. Я корила себя в том, что поздно спохватилась и еще не знала, как скоро замечу родной стольный град. Поначалу казалось, будто круг частокола и башенки высокого царского терема мерещатся от неимоверного желания оказаться внизу, но с каждым мигом становилось все более очевидно, что мы, наконец, добрались до Лукоморья. Я знала, что стольный град с высоты птичьего полета покажется крошечным, но все равно не смогла сдержать изумленного вздоха. Глаза отчаянно искали родной терем. Он был даже меньше наперстка, а люди выглядели, словно маленькие муравьишки. Радовало, что они не стянулись на площадь. Значит Кощей не оповестил народ о своем присутствии каким-нибудь страшным наказанием вроде внезапных морозов.

Вскоре вороной начал снижаться. Он предпочел спуститься не на площадь, а на окраину, там где не было любопытных глаз. И пусть высота больше не пугала меня до дрожи в коленях, однако вновь оказаться на твердой земле было приятно. Осталось преодолеть небольшую рощицу, куда местные ходят по грибы да ягоды, и мы на месте. Странно, но роща представилась мне непривычно молчаливой. Вокруг было так тихо, что в ушах звучал только стук лошадиных копыт. Даже птицы не пели, хоть вовсю царила весна. Будто что-то недоброе поджидало нас.

– Стой, – я прижала бедра к седлу, призывая вороного замедлиться.

Конь послушно перешел на шаг, но выразил свое недовольство тихим фырканьем. Ему ведь наверняка хотелось поскорее испить воды да полакомиться свежескошенной травой. И я прекрасно понимала его желания, однако не могла отделаться от мысли, что прямо сейчас кто-то наблюдает за нами. Мы медленно продвигались вперед, но никто не выпрыгивал из кустов. Я уже было подумала, что причина моей подозрительности в привычке всегда быть начеку, которая возникла от жизни в Навьем царстве, как лесная тропа вильнула, открывая взору толпу царских стражников. Человек девять верхом на лошадях, вооруженных до зубов, стояли прямо на дороге и не спускали тяжелых взглядов с моего скакуна. Булатные мечи в ножнах, луки за спинами, колчаны набиты стрелами. Вороной напрягся. Я потрепала его по шее, успокаивая, хотя сама нервничала. С одной стороны, ничего плохого я не сделала, а с другой – не припомню, чтобы раньше стражники перегораживали дорогу в роще. Они словно ждали именно меня, ведь этим путем путники пользуются редко.

Спешиваться я не спешила. Мы медленно приближались к стражникам, настроенным совсем недружелюбно. Один из них – самый главный заставил своего коня шагнуть вперед и, нахмурив брови, обратился ко мне:

– Куда путь держим?

– В стольный град, – я постаралась не выдавать раздражения в голосе, хотя сам вопрос казался нелепым. Не по грибы же я еду в лес.

– Зачем? – а вот стражник скрыть своего настроения и не пытался, он обратился ко мне с той же настороженной неприязнью.

Его товарищи выглядели так напряженно, словно в любое мгновение готовы вытащить мечи из ножен и пустить их в ход. Будто перед ними была не девица, а богатырь – косая сажень в плечах. Хотя, возможно опасения вызывал мой конь, ибо таких жеребцов Лукоморье видело лишь раз в тридцать три года в Воронью ночь.

– Послание для царя у меня есть, – сочинила я на ходу. – Из Навьего царства.

Стражник криво ухмыльнулся, отчего черные с проседью усы над его верхней губой подпрыгнули.

– Раз к самому царю-батюшке, то мы, пожалуй, тебя проводим.

Он махнул рукой, и остальные всадники принялись разворачиваться. Двое остались впереди, якобы показывать дорогу, командир поравнялся со мной, а остальные поехали позади. Они определенно ждали меня.

– Вы всех гостей так встречаете? – усмехнулось я, будто происходящее меня веселило.

– Только тех, кто прибыл из Навьего царства, – не растерялся усач. Он старался выглядеть расслабленным, хотя все их напряжение ощущалось кожей.

Совсем не таким мне виделось возвращение домой. Я въехала в город под конвоем и любопытные взгляды сотни жителей. Держала спину ровно, а подбородок высоко, хоть липкое чувство стыда и обволакивало сердце, словно я какая-то воровка или душегубица. Даже самых опасных лиходеев не сопровождало по девять стражников. А самое худшее в том, что многие из них знали меня в лицо, особенно после вороньей ночи. Я не смотрела вниз, чтобы не видеть их лиц, однако закрыть уши никак не могла. Люди шептались о том, что я та самая девица с отбора, и что если я вернулась, то не миновать беды. Они сетовали и горестно вздыхали. Столько жалости я не получила даже когда уезжала отсюда. Хороша же народная благодарность. Если бы не четверо стражников впереди, то вороной давно бы пустился рысью, чтобы даже лица моего никто разглядеть не успел. Я терпела эти долгие, мучительные мгновения, пока мы не приблизились к широким расписным воротам царского терема. Но и там мне не нашлось покоя. Дворовые работники тоже не оставили меня без внимания. Особенно их впечатлило то, как взбрыкнул вороной, стоило местному конюху взять его под уздцы. Мне пришлось поскорее успокоить его, ведь неизвестно, чем закончится наше путешествие, ежели кто-то пострадает. Нас здесь и так встретили без лишних любезностей.

– Напоите и накормите его. Мы проделали долгий путь. – Не знаю, насколько в моем положении разумно раздавать приказы, однако конюх кивнул из чувства благодарности.

К счастью, в царский терем со мной вошел лишь главный стражник. Другие остались на улице, похоже, сторожить вороного. Уже на пороге я ощутила, как давит здесь тишина. Она казалась оглушающей, словно все обитатели величавых хором вдруг вымерли. Ни бояр, которые вечно слонялись без дела, ни чернавок, до блеска натирающих полы. Такое затишье не сулило добра. Расспрашивать стражника я не стала, чтобы не вызвать еще больше подозрений, хотя тревога съедала изнутри. Закрадывалось неприятное подозрение, будто меня ведут не к царю на беседу, а на казнь. Может, зря я вообще упомянула Кощея? Лучше бы сказала, что еду повидаться с подругами. А коня вороного и вовсе батюшка из заморских земель привез.

На сердце немного улеглось, когда мы остановились возле двери в палаты, где царь принимал челобитные от народа. Однако напряжение вернулось, когда два суровых на вид дружинника расступились без единого вопроса. Подозрительно. Мой провожатый три раза постучал, а затем пропустил меня вперед. Стоило мне войти внутрь, как тяжелая створка моей спиной захлопнулась. Я бывала здесь раз в год с матушкой, когда она брала меня с собой поздравить царя с именинами. И каждый раз палаты казались мне огромными. Особенно в детстве. Тогда чудилось, если спрятаться в каком-нибудь укромном уголке: под лавкой или за выступом в стене в самом конце длинного зала, то никто и никогда не найдет меня. Длинные лавки тянулись вдоль стен для людей, вынужденных долго ждать своей очереди. На помосте слева стоял трон, рядом – стол для писаря, а возле стола громоздился деревянный сундук, забитый пергаментом с просьбами от народа: важными и не очень. Кто-то сообщал о засорении колодца, а кто-то клеветал на соседа, мол тот своровал урожай его яблок. Знала я и один секрет этих палат. За троном плотная тяжелая ткань скрывала потайную дверь, которая вела в горницу, предназначенную для отдыха царя. Иногда, когда он слишком уставал от гула людских голосов, стража выгоняла всех в коридор, а царь тем временем уходил туда подремать. Он сам мне об этом рассказал, когда будучи маленькой, непоседливой девочкой, я наткнулась на эту дверь. Тогда царь казался мне самым добрым и чутким.

И только повзрослев, я поняла, что за этим напускным благодушием стоит безразличие к своему народу. Даже сейчас он не торопился выйти ко мне. Теперь ясно, почему стража так легко впустила постороннюю в палаты. Скорее всего, владыку заранее предупредили обо мне, и теперь он раздумывает, какие слова подобрать, чтобы убедить сбежавшую невесту вернуться к жениху, ведь судя по всему Кощея здесь нет и не было. Но в таком случае, что я скажу ему? Как объясню свое здесь появление? Разумеется, чародей рано или поздно явится к Ярогневичу, но до того момента мне придется что-то придумать в свое оправдание. Я села на лавку в томительном ожидании, посидела, покачала ногой, потом поднялась и принялась бродить взад-вперед. Больше всего на свете я не любила ожидание. Подошла к окну, взглянула на двор. Люди до сих пор сплетничали, бросали косые взгляды на конюшню. Этот вид быстро наскучил мне. Вот бы подняться повыше, откуда открывается обзор на город, и виднеется мой терем. Тогда я вряд ли стала бы сетовать на неспешность царя.

Раздался тихий скрип. Я обернулась и заметила, что ткань за троном топорщится. Тут же подошла поближе, понимая, что скоро царь выйдет, но он отчего-то не спешил.

– Царь-батюшка?

Он не отзывался. Тогда я поднялась на помост, откинула ткань и обнаружила, что дверь в потайную горницу открыта. Я прокашлялась, оповещая о своем присутствии, постучала о косяк и вошла. Но когда увидела царя, обомлела от страха. Он неподвижно лежал на кровати, глаза его были широко распахнуты от ужаса, на губах застыл немой крик, а кожа покраснела и покрылась множеством волдырей, словно от ожога. Вдруг я почувствовала, как чьи-то холодные руки ложатся на мои плечи и отодвигают в сторону. Я обернулась и увидела перед собой невозмутимое лицо Радима. Он выглядел таким спокойным, словно его совсем не удивляло отвратительное зрелище.

– Стража! – вдруг закричал он, и от этого крика кровь застыла в жилах.

Откуда ни возьмись набежали стражники и бояре. Все они разглядывали царя, меня и не слишком тихо перешептывались между собой. Хотелось забиться в угол, ведь я совсем не понимала, что здесь происходит.

– Убийца, отравительница! – люди быстро осмелели и разговоры их перестали быть тайными. Они громко обвиняли меня, и от десятков голосов кружилась голова.

– Она приехала сюда по приказу своего жениха, темного чародея и убила нашего царя, – констатировал Радим.

Бородатые мужчины, словно сороки принялись поддакивать, поддерживать его, обзывать меня лживыми словами.

– Все было не так! – кричала я, но меня будто не слышали.

– В темницу ее, – приказал Радим, и уголок его тонких губ всего на долю мгновения дрогнул в мстительной ухмылке.

Глава 13 Царская тайна

Мне сжимали руки так сильно, что больно было даже шевельнуться. Словно стражники вкладывали в свою мощь всю злость за отравление царя. Несмотря на это я все равно кричала, брыкалась и пыталась вырваться из их хватки, даже оказавшись в подземелье. Один продолжал удерживать меня, как самую отъявленную злодейку, а второй прихватил лучину и вышел вперед. Лишь на лестнице я поняла, зачем: темница на то и темница, что здесь царит беспросветный мрак. Несколько раз на ступеньках я спотыкалась, едва не падала. Стражник будто специально подталкивал меня, тянул вниз слишком быстро. Внутри нарастала злость.

– Шевелись, – рявкнул один из них, когда я остановилась, почувствовав жгучую боль в лодыжке.

Я уже забыла, что стражники ведут себя так лишь потому, что безоговорочно верят в мою виновность. Подняла ногу и со всей дури наступила каблуком на сапог обидчика. Мужчина взвыл от боли, и даже в полумраке я увидела, как закипает в его глазах ярость. А дальше все произошло так быстро, что я не успела опомниться. В гневе он встряхнул меня за руку. Я оступилась, ноги оторвались от опоры на мгновение, и тут в оглушительной тишине прозвучал щелчок, и я скорчилась от жуткой боли в плече.

– Вот же дрянь, – выругался стражник, с жестоким упоением подмечая, как мои глаза заблестели от невыплаканных слез.

Никогда прежде я не ощущала подобной боли. Словно мою руку пытались оторвать от тела. Каждое, самое малейшее движение отвечало дикой, невыносимой болью.

– Давай быстрее, – обернулся тот, что освещал путь, – лучина сейчас догорит.

Он взглянул на меня безо всякого сожаления, и конечно даже не думал поинтересоваться, какого мне. Напрасно. Боль породила желание уничтожить их обоих, сломать все конечности по очереди. Было уже наплевать, что они выполняли приказ. Жестокость – их личный выбор.

Стиснув зубы, я терпела, пока меня волокли в клетку. Я пыталась разглядеть хоть что-нибудь, но видела лишь голый пол. Однако лучина не могла осветить все обширное пространство за решёткой. Стены оставались скрыты во мраке, но возможно там таилась хотя бы узкая лавка. Звон тяжелой связки ключей – гимн безысходности напоминал, что отсюда обратной дороги нет. Меня безжалостно толкнули внутрь, отворив дверцу, и заперли, закрепив железный замок. Но верзила, вывернувший мне плечо, задержался:

– Надеюсь, тебя вздернут на главной площади, – сплюнув на пол, бросил он на прощание.

Они ушли, прихватив с собой единственный источник света, и их грузные шаги стихли на лестнице. Я прислонилась спиной к холодной каменной стене – единственной опоре, которую смогла здесь нащупать и скатилась вниз. Вряд ли мне пришлют лекаря, если засунули в такую дыру. Подобная участь даже страшнее той, где невиновного узника убивают сразу. В отличие от этих несчастных я вынуждена мучиться, страдать от боли и ожидания собственной кончины.

Вдруг где-то неподалеку послышался тихий шорох. Я быстро вскочила на ноги, что моментально отразилось на вывихнутом плече.

– Кто здесь?

Ответом мне послужило лишь монотонное капанье воды. Здесь было ужасно сыро и наверняка водились мыши. Но потом я услышала то, отчего по телу пробежали мурашки – шаги. Кто-то осторожно подбирался ближе в полной темноте. Шар света зародился на ладони прежде, чем я успела вспомнить о собственной магии. Он взлетел над головой, освещая мою сокамерницу. Пожилая женщина в ужасе отшатнулась, зажмурила глаза, ослепленная светом.

– Кто ты такая? – я шагнула вперед, будто чувствовала свое превосходство, хотя на самом деле старуха жутко пугала меня.

Ее бледная, почти прозрачная кожа светилась от колдовского огня и чем-то напоминала русалочью, не будь такой дряблой и морщинистой. Седые волосы спутались в колтуны, а длинные, неопрятные ногти обломались от отсутствия солнечного света и хорошей пищи.

– Убери свет, – прошипела она, закрывая глаза ладонями, но я не спешила выполнять ее просьбу.

– Сначала скажи, кто ты.

– Повитуха.

Знала я, за какие злодеяния повитухи оказывались в темнице.

– Небось младенца удавила али роженицу погубила?

Желание оставаться и дальше с ней рядом в полной темноте у меня не возникло.

– Ничего я не сделала!

В ее голосе я слышала ту же отчаянную злость, что кипела в моей собственной душе. Я погасила свет.

– Спасибо, – буркнула старуха из мрака.

– Давно ты здесь? – спросила я без прежней настороженности, с долей сочувствия.

– Не так давно, как тебе кажется, – неожиданно ответила повитуха.

А мне действительно казалось, будто она провела в темнице по меньшей мере половину жизни. Судя по острым скулам на исхудавшем лице, она долго голодала.

– Мне еще повезло, до старости дожила, а ведь могла бы еще тогда на дно реки отправиться. Советник этот, чтоб ему пусто было, только после вороньей ночи разведал, где я схоронилась.

– Советник тебя здесь запер? Но почему? – я подалась вперед от удивления, и плечо пронзила новая стрела боли.

Старуха издала непонятный звук, похожий на короткий, печальный смешок.

– Секрет я знаю один, который может его власти лишить.

– Какой же?

В темноте послышались медленные, шаркающие шаги. За ними протяжно хрустнула старая древесина – вероятно, лавка, которую я не успела разглядеть. Усевшись, старуха начала свой рассказ:

– Девятнадцать лет назад ко мне пришел человек от царя, чтобы я помогла разродиться одной знатной женщине, боярской жене. Он мне тогда слишком болтливым показался, все уши прожужжал, мол муж ее уехал по приказу царя в далекие земли, но сгинул там, а царя теперь совесть мучает, вот он и помогает. Только вот слишком уж много участия наш владыка принимал. А в момент, когда девочка родилась, и вовсе в светлице за стенкой ждал. Мне строго- настрого наказали никому ни слова об этом не рассказывать, а я возьми и догадайся, что не боярская это дочка, а царская. Он и имя малышке дал, Златой назвал. Меня, конечно, после этого из стольного града выслали, и избу купили подальше отсюда, золота дали.

Земля ушла из под ног. Я вдыхала сырой воздух темницы, но он вдруг стал таким густым, что с трудом проникал в грудь.

– Все эти годы тайну хранила, а теперь легче на душе стало, и помереть не страшно, – беззаботно приговаривала повитуха и совсем не знала, что перед ней сейчас стоит та самая девочка.

Всю жизнь матушка врала мне. Она уверяла, что отец умер где-то далеко, когда она носила меня под сердцем. Мы никогда не бывали на его могиле, потому что его останки якобы сожгли и развеяли по ветру в заморских землях. Но как было на самом деле? Может, царь намеренно отправил его на смерть или вовсе сам убил его. Матушка тоже хороша. Вот почему она всегда выгораживала царя, когда я говорила, что он не прав, и совсем не печалилась о почившем муже. Мне вдруг стало безгранично жаль человека, который на ней женился, а еще я впервые испытывала дикий стыд за то, кем являюсь. Из сироты доброго боярина я в одночасье превратилась в царскую байстрючку. От непосильной тяжести боли и отчаяния я осела на пол. Не знаю, что терзало больше: поврежденное плечо или опустошенная душа. А старуха зря испытывала облегчение. Она еще не знала, что из этой темницы живыми нам не выбраться, и ее секрет, возможно, умрет прямо здесь, в подземелье. Радим боялся, что матушка рассказала мне правду и, подставив меня, желал себя обезопасить. Он не станет рисковать, выпустив меня на волю.

Словно в опровержение моих мыслей дверь наверху с громким хлопком ударилась о стену. По лестнице торопливо застучали тяжелые сапоги. Уже тогда я поняла, кто так спешит сюда. В темницу ворвался такой яркий шар света, что даже я зажмурилась, а старуха и вовсе забилась в угол, кряхтя от боли. Сердце подскочило в груди, когда я своими глазами увидела Кощея. Наши взгляды встретились. В его глазах бурлило целое море эмоций, но ни одна из них не была связана с нашей размолвкой. Он больше не сердился на меня. В миг, когда я это осознала, все тревоги и печали отступили. Я вновь почувствовала себя живой, вдохнула полной грудью. Кощей сделал резкое движение рукой, и тяжелый замок рухнул на землю с громким стуком. Он оттолкнул решетку, порывисто шагнул внутрь, схватил ладони, подтянул меня к себе, и я скорчилась от боли. Нежность в глазах чародея уступила место холодной ярости.

– Где болит? – процедил он сквозь зубы.

Мои губы задрожали. Стена самообладания, которую я так тщательно выстраивала, рухнула от одного звука его голоса. Я взглядом указала на свое правое плечо. Кощей осторожно расстегнул несколько пуговиц на моей рубахе, оголил место, где косточка выпирала слишком сильно. Я всхлипнула.

– Идем.

Кощей закинул мою здоровую руку себе на плечи и помог встать. Возле решетки уже собралось около дюжины стражников. Они хмуро и настороженно следили за нами, но никто не решался преградить путь. Боялись, что в пылу гнева Кощей свернет шею любому, кто посмеет мешать и, возможно, были правы. Глазами чародей обещал прикончить на месте всех и каждого. Его движения, походка и даже взгляд сочились всемогущей силой. Имея при себе острые мечи, стражники расходились в стороны как завороженные. Поднимаясь по лестнице, я кусала губы от боли, пытаясь не издавать лишних звуков, чтобы не расстраивать Кощея. Но мои терзания от него не укрылись.

– Потерпи еще немного, скоро я вылечу тебя. А потом убью того, кто это сделал.

– Я не запомнила его лица, – я солгала, но не ради того стражника, а потому что не хотела сделать из Кощея убийцу.

Дверь в темницу, висела на одной петле. Ей здорово досталось, когда мой спаситель ворвался внутрь. Ну и пусть. В коридоре на нас уже глазела толпа из бояр, стражников и чернавок, и никто из них не смел издать звука. Я больше не слышала тех громких обвинений, не видела прежней злобы. Они боялись, трепетали перед темным чародеем. У меня это вызывало отвращение. Уверена, за спиной эти люди ругали Кощея на чем свет стоит, а оказавшись перед ним, прикусили свои злые языки. Гнилая суть.

По воле судьбы, мой жених выбрал для лекарства те самые палаты, откуда с позором меня поволокли в темницу. Стоило ему распахнуть двери, и в лицо ударил холод, пробирающий до мурашек. Царя наверняка уже унесли, чтобы подготовить к погребению, однако смерть надолго оставила здесь свой мрачный отпечаток. На пороге я с опаской покосилась на дверной проем, который забыли прикрыть плотной тканью. А впрочем, было уже незачем прятать этот тайный кусочек тихой жизни царя, потому что он навсегда нашел свой покой. Когда мы поднялись на возвышение, где стоял трон, моему взору и вовсе открылась вся крошечная горница. К моему глубочайшему облегчению, царя там не оказалась. Однако от одного взгляда на небольшую кровать воображение нарисовало обезображенный образ его тела, навечно запечатленный в памяти.

Кощей приблизился к столу писаря, варварским движением стряхнул чернила и пергамент на пол и обратился ко мне:

– Ложись на спину.

– Прямо сюда? – удивилась я. – Зачем?

– Вправлю твое плечо.

Он произнес это таким невозмутимым голосом, будто проделывал это каждый день. Но я знала, что Кощей не примет отказа. Да и глупо воротить нос, когда боль не стихает. К тому же, чем быстрее вылечусь, тем скорее мы уедем отсюда обратно. С его помощью я взобралась на стол, стискивая зубы от боли и свесила руку.

– Ты нашел его? – не хотелось вновь поднимать тему, из-за которой мы повздорили, но я сильно переживала.

Кощей переместил взгляд с руки на мое лицо. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о ком идет речь.

– Нет.

Живот скрутило от нехорошего предчувствия. Я надеялась, что за то время, пока мой вороной спешил в Лукоморье, чародей успел отыскать лесовика.

– Ему удалось сбежать и скрыться в лесу. Он сидит в лисьей норе, но где именно – не смог отыскать.

Теперь я поняла, как Кощей узнал, что со мной случилась беда: наблюдал за лесовиком через тарелочку, а потом попросил ее показать меня.

– Расслабься, – приказал он, внимательно осматривая мое плечо.

Мне было жутко даже находиться здесь. Ни о каком расслаблении и речи быть не могло.

– Будет немного больно.

А эта фраза и вовсе побуждала сжаться в комочек. Но я стиснула зубы и приготовилась. Кощей принялся бормотать под нос что-то неразборчивое, будто на другом языке. Я чувствовала, как его слова проникают в мои уши, заставляя тело обмякнуть. Туман окутал разум, и боль отступила. Пока я балансировала между сном и явью, он согнул морю руку в локте и прокрутил. Щелчок вкупе с яркой, но короткой вспышкой боли, быстро пробудил меня. Кощей убрал руки, позволяя мне пощупать собственное плечо.