Темный лорд и княгиня ночи

Увы, чем дальше я шла, тем больше понимала, что до темноты мне никак не успеть. Дорога извивалась и петляла, уводя все дальше в горы, и ей не было ни конца, ни края. Лес по обе стороны от нее темнел, подступая все ближе, как и небо над моей головой, на синем бархате которого уже зажглись первые звезды. Температура стремительно падала, и меня колотило все сильнее, несмотря на то, что я шла на пределе своих возможностей, не обращая внимание на боль и ломоту в теле. Ноги ныли, дыхание вырывалось из горла хрипами и облачками пара, но я запрещала себе останавливаться. У меня не было на это времени. Нельзя. Нужно спешить. Вскоре стемнело настолько, что я видела лишь несколько метров каменного полотна перед собой. И впереди, и позади меня клубился мрак.

Сколько я уже шла так? Казалось, вечность. Иногда я прислушивалась, надеясь различить звуки, выдававшие близкое присутствие людей, но все было тщетно. Здесь стояла оглушительная тишина, как будто я попала в безвременье…

В который раз я беспомощно оглянулась по сторонам, пытаясь понять, не заблудилась ли… Что, если я пропустила ответвление дороги в этой тьме? Куда я иду? И именно в этот момент мне показалось, что я что-то заметила там, на дороге внизу, по которой я шла. Глаза… Глаза рубинового цвета на миг мелькнули во тьме, и мне почудилось, что я слышу не то странный шелест, не то шепот. Животный ужас вдруг затопил сознание, и я бросилась бежать вперед, несмотря на то, что во мне уже почти не оставалось сил. Мне чудилось, что существо уже совсем рядом, что вот-вот, и его зубы сомкнутся на мне, рывком отбрасывая назад. Рядом с моим лицом вдруг мелькнули белоснежные клыки, и я вскрикнула от ужаса, спотыкаясь и падая на колени, больно ударяясь о камень. И тут же поняла, что дошла: перед мной высилась каменная громада монастырской стены и огромные кованые ворота с тяжелым крестом, сейчас запертые. Это было последнее, что я увидела, рухнув перед ними без чувств прямо на мерзлую землю.

*****

Когда я пришла в себя, то далеко не сразу поняла, где очутилась. Кажется, у меня должна вскоре состояться свадьба… Граф Корнуай… Он… Воспоминания нахлынули разом, затопив сердце и душу, и я беззвучно заплакала… Вспомнила все, что со мной приключилось в том замке, как я бежала от неведомого зверя, преследующего меня в ночи. Значит… я спаслась? Я в безопасности? Я медленно обвела мокрыми от слез глазами помещение, в котором находилась – больше всего это походило на… «Келья», – подсказал мне внутренний голос. Без сомнений, это была именно она.

Крохотная, скудно обставленная – узкая кровать, на которой я лежала, стол, стул – вот и вся мебель. Каменные стены украшал лишь крест, висевший напротив кровати, и взглянув на него, я почувствовала, что мне вновь становится дурно, и беспомощно откинулась на подушку – кажется, моя болезнь не отступила, а только усилилась.

Внезапно низкая дверь отворилась, и в келью вошла женщина. С первого взгляда я поняла: передо мной не простая монахиня. Та, что стояла сейчас передо мной, сложив руки на животе, была очень стара, навскидку я дала бы ей лет девяносто, не меньше. Маленькая, худенькая, немного сгорбленная, она, тем не менее, производила неизгладимое впечатление: все дело в том, что на лице ее, покрытом морщинами, светились на удивление ясные мудрые глаза, светлые, почти прозрачные, и то, что я в них сейчас прочла, заставило мои губы помимо воли вновь задрожать.

– Ну-ну, дитя мое, успокойся, здесь тебе ничего не угрожает, – монахиня, одетая в традиционный черно-белый наряд, прошла вперед и опустилась на стул, мягко смотря на меня. – Я мать Бенедикта, настоятельница этого монастыря, – представилась она. – Как твое имя, дитя?

– Алиана… – тихо произнесла я, пряча глаза.

– Просто Алиана? – от настоятельницы не укрылась моя заминка с именем.

Я кивнула, опустив голову. Кем мне представляться? Я уже не графиня Розе, но я и не графиня Корнуай, прав был виконт – теперь я никто. Он полностью растоптал мою жизнь. Вот так, просто из прихоти.

– Все хорошо… – на мою руку, судорожно стиснувшую край одеяла, легла маленькая теплая ладонь. – Алиана так Алиана, – мать Бенедикта вздохнула и продолжила. – Ты здесь уже три дня. Мы, как могли, подлечили твое тело, но душу… душу, Алиана, может излечить лишь Всевышний. Помолись ему, откройся и, возможно, тебе станет легче. И знай, что бы с тобой не случилось, здесь, в этом святом месте, ты найдешь защиту от всех своих жизненных бурь. Я выслушаю тебя, когда ты будешь готова.

Мать настоятельница встала, намереваясь уходить, я же, сглотнув тяжелый ком в горле, поняла, что больше не в силах держать все в себе, и схватив ее за руку, умоляюще заглянула в добрые глаза:

– Не уходите, прошу… Я хочу рассказать… Все…

И я действительно рассказала. Сумбурно, сбивчиво, периодически сбиваясь на рыдания, преодолевая стыд и отвращение, но рассказала, не скрывая ничего. Настоятельница должна была знать, кого приютила в стенах своего монастыря – беглянку, возможно, убийцу.

Все то время, что я рассказывала, мать Бенедикта внимательно слушала меня, прикрыв глаза и медленно перебирая маленькими пальцами аметистовые четки на своем запястье.

– Значит, он укусил тебя в шею, – задумчиво произнесла она, когда я закончила свой рассказ словами о том, как оказалась у стен монастыря. – Покажи мне, куда именно.

Удивленная этой просьбой, я дрожащими руками отодвинула высокий ворот сорочки, в которую меня переодели, пока я была без сознания, и мать настоятельница, поднявшись, долго и задумчиво рассматривала то место, где должны были быть две глубокие ранки, а потом, вздохнув, опустилась обратно на стул.

– Так я и думала, – произнесла она, обращаясь скорее к себе, и вновь взглянула на меня, удивленную ее странным поведением. – Там ничего нет, ни следа укуса.

– Да, но… – моя рука взметнулась вверх, пытаясь нащупать их. Я ведь помню, как ужасно болела шея, когда он ее прокусил, как на грудь мне стекала теплая кровь. Должны были остаться ранки! Как же иначе? Но я нащупала лишь гладкую бархатистую кожу, и шея больше совсем не болела.

– К сожалению, дитя, я не смогу принять тебя в монастырь послушницей, – мать настоятельница тяжело вздохнула, и все во мне оборвалось. «Значит, мне придется уйти», – с горечью подумала я, не в силах вымолвить ни слова, а просто обреченно кивая.

– Ты не сможешь стать невестой Всевышнего, посвятив себя его служению, – продолжала мать настоятельница. – Не сможешь с остальными сестрами посещать храм и работать с ними.

– Я понимаю, – едва слышно прошептала я, чувствуя, что из глаз вновь закапали горячие слезы, и раздумывая о том, что лучший выход для меня – покончить с этим раз и навсегда. – Я сейчас уйду, позвольте только переодеться.

– Алиана, ты меня не дослушала, – мать настоятельница мягко остановила меня, пытавшуюся подняться с кровати. – Крепись, дитя мое. Мне жаль говорить тебе об этом, но ты больше не человек.

– Что? – наверное, если бы небо разверзлось у меня над головой, я удивилась бы меньше. – Что? – едва слышно повторила я, холодея от ужасного предчувствия.

– Тебя укусил вампир, и ты испила его крови, а значит, сама в скором времени станешь вампиром.

Вампир? Краски схлынули с моего лица, заставив окаменеть. Чудовище из легенд. Проклятый Всевышним. Изгой. Безжалостный убийца. Жуткий монстр, проживающий множество жизней, наделенный невиданной силой. Все это промелькнуло в моих воспоминаниях, как мелькают страницы страшной детской сказки. Вот только, кажется, мать Бенедикта считала, что сказка стала былью. Для меня.

– Не может быть… – прошептала я потрясенно, мотая головой. – Не может этого быть…

– Подумай сама, Алиана. Вспомни, что говорил тебе этот человек. Он укусил тебя и пил твою кровь. И выпил бы досуха, если бы ты не вырвалась и не укусила его в ответ, – мать настоятельница тяжко вздохнула. – Его кровь придала тебе сил бороться с ним, но она же запустила в твоем теле необратимые изменения. Ты уже чувствуешь их? Холод? Странную жажду? Боль?

– Я не… – хотела было возразить я, но замолчала, вспомнив странный озноб, что не оставлял меня последнее время. – Мне постоянно холодно, – прошептала, обнимая себя руками. – И крест… Мне становится хуже, если я долго смотрю на него.

Мать настоятельница не ответила, надолго о чем-то задумавшись. Не знаю, о чем думала она, я же размышляла о том, откуда ей может быть столько известно о вампирах? Может, в древнем монастыре есть книги о них?

– Я не буду скрывать от тебя, дитя, – наконец, заговорила она. – Скоро ты станешь опасна для людей – по крайней мере, до тех пор, пока не научишься контролировать свой чудовищный дар. И возможно, тогда тебе все же придется покинуть обитель. Или позволить запереть тебя, чтобы ты никому не причинила вреда. Но до тех пор, пока это не произошло, я буду помогать тебе всем, что в моих силах. Но многое будет зависеть от тебя самой, ты понимаешь?

Я нашла в себе силы лишь кивнуть.

– Ты должна быть сильной, Алиана. Должна бороться, когда сама твоя суть будет искушать тебя совершить грех. Ты будешь жить в полном уединении, не приближаясь ни к кому, кроме меня. Если ты согласна…

– Я согласна! – торопливо воскликнула я. Другого выхода у меня, кажется, и не было. Ведь я потеряла не просто доброе имя, а гораздо большее… свою душу.

Глава 7

Этим же днем мать Бенедикта вывела меня из гостевой кельи и повела за собой куда-то вглубь монастыря. Удивительно, но на пути мы не встретили ни единой живой души – возможно, монахини просто молились или трапезничали. Мы миновали длинные коридоры и вышли на открытую каменную галерею, поддерживаемую толстыми колоннами бежевого цвета, из которой открывался вид на просторный внутренний дворик, сейчас пустующий, а летом, как объяснила мне настоятельница, наполненный цветущими розовыми кустами в кадках. Но наш путь лежал дальше, мимо фруктового сада, что кормил монастырь своими плодами, огорода с пряными травами – туда, где возвышалась каменная башня, одной своей стороной вписанная прямо в скалу.

– Вот уже много веков монастырская библиотека располагается именно здесь, – сказала мать настоятельница, отпирая тяжелый старинный замок одним из ключей, что висели у нее на поясе. – Это было сделано после одного из крупных пожаров, чуть было не уничтоживших ценные книги. Здесь же они в полной безопасности, а ключ от башни есть только у меня.

Мы вошли в круглый холл, залитый узкими полосками света, проникающего через крохотные окошки под потолком, и стали подниматься по витой каменной лестнице.

– Библиотека разделена на ярусы, – мать Бенедикта, по мере того как мы забирались все выше, объясняла мне, как все здесь устроено. – На самых нижних ярусах располагаются книги, что сестры читают чаще всего. Верхние ярусы отданы под самые древние и ценные книги.

– Вы из них столько знаете о вампирах? – вырвалось у меня невольно, и я тут же устыдилась своей несдержанности.

– Не только, дитя. Мы обязательно поговорим с тобой об этом, но чуть позже. А пока, – мы вышли на просторную круглую площадку, расположенную на самом верху, – осмотрись, здесь ты будешь жить.

Я с любопытством рассматривала свое новое жилище. Над моей головой высилась темная крыша башни, поддерживаемая огромными круглыми балками, потемневшими от времени. Маленькие окошки, расположенные по ее периметру, были забраны специальной сеткой, защищающей помещение от незваных пернатых жильцов. В стороне от лестницы, по которой мы поднялись, стояла узкая кровать, рядом с ней – стол с кувшином воды на нем, и подносом, накрытым белым полотенцем. Имелся здесь и стул, сиротливо застывший в простенке между окнами.

– Единственное, о чем я тебя попрошу – не пользоваться свечами. Они опасны для наших книг.

– Хорошо, – я кивнула, принимая ее слова.

– Еду, как и воду, тебе будут оставлять около входа раз в день, по утрам. Грязную посуду и сменное ведро будешь выносить туда же, вечером.

– Какое ведро? – я с недоумением огляделась и, заметив его под кроватью, покраснела, догадавшись о его назначении.

– Сегодня отдыхай, а завтра я загляну к тебе, и мы подумаем, чем ты могла бы заниматься, – матушка ободряюще мне улыбнулась. – Попробуй помолиться Всевышнему, дитя, и испросить для себя его милости. Для той, чье сердце открыто ему, не нужен святой крест, достаточно и горячей молитвы, запомни это.

Мать Бенедикта давно ушла, я в все продолжала сидеть на жесткой узкой кровати. Плакала, глотая слезы, и молилась, молилась…

*****

Так началась моя жизнь в этом уединенном монастыре. Как я узнала позже, проживало в нем около пятидесяти сестер, многие из которых дали вечный обет молчания. А еще, сестры, в основном пожилого возраста, не были любопытны. Что ж… это меня вполне устраивало. По утрам я неизменно находила перед дверью поднос с едой и кувшин воды, а вечером выставляла пустую посуду и то самое ведро. Мне было неудобно и стыдно, но я понимала, что другого мне предложить пока не могут, и не роптала.

Короткими зимними днями, пока позволял свет, лившийся в узкие окна, я изучала библиотеку и по просьбе настоятельницы занималась составлением каталога особо редких книг. За эту работу я взялась с особым воодушевлением, надеясь, что найду в них что-то о вампирах, а еще о том… как замедлить свое превращение в проклятое чудовище.

– Едва ли ты найдешь там что-то новое о вампирах. А вот что касается рецепта снадобья, способного тебе помочь остановить изменения… думаю, шанс есть. У нас собрано много старинных травников, – в один из поздних вечеров мать настоятельница в очередной раз повела меня в купальни, располагавшиеся в одной из пещер естественного происхождения, где из земли бил ключ, образовывавший небольшое озерцо с ледяной водой. Но рядом всегда стоял чан с горячей водой и несколько дубовых бочек, в которых и проходило мытье. Я с блаженством залезла внутрь одной из них и откинула голову назад, отчего мои волосы темным волнистым водопадом рассыпались почти до земли.

– Откуда же Вы столько знаете о них? – спросила я, с любопытством смотря на мать Бенедикту, которая стояла напротив, устремив взгляд куда-то вдаль.

– Однажды, очень давно, я встречала существо, подобное тому, кто тебя укусил.

– Что? – я резко выпрямилась в воде. – Получается, он не единственный? Есть и другие?

– Думаю да, Алиана, – мать Бенедикта надолго замолчала, но я не торопила ее, зная, что она обязательно продолжит свой рассказ. – Тогда я только что потеряла своего единственного сына… Наследника нашего рода. Мой муж умер задолго до этого, и все свои надежды я возлагала на Эдгара. Мечтала, как он вернется со службы и встретит достойную девушку, из такого же древнего рода, как наш. Потом у них появятся дети, и в нашей семье вновь зазвучат звонкие голоса и топот маленьких ножек, а роду перестанет грозить исчезновение… А потом… я получила письмо от его командира. Мой Эдгар погиб, защищая товарища от вражеского клинка.

Помню, я пришла в себя уже в спальне, и испуганные слуги сказали, что у меня случился удар, когда я прочла то письмо, но лекарь вовремя приехал и спас меня. Я лежала, равнодушно глядя в потолок, и думала: зачем? Почему я все еще живу? Для кого? Мой дух был слаб, Алиана. Он не хотел бороться. Той ночью я встала, оделась без помощи горничной и тихо вышла из особняка. Я не собиралась возвращаться. Долго шла, пока не оказалась на каком-то мосту. Стояла, вцепившись в перила и смотрела на темную, бурлящую воду. Оно было так близко… избавление. Только отцепить руки, и вода сомкнется надо мной…

Мать настоятельница вновь замолчала, а я невольно вздрогнула несмотря на теплую воду, в которой сидела. Не об этом ли размышляла я сама совсем недавно?

– А затем, – продолжила она свой рассказ, – я встретила ее.

– Кого? – холодея от ужаса, спросила я.

– Леди. Вампира. Она была так красива… Какой-то особенной, притягательной красотой, которую почувствовала даже я, женщина. Было в ней что-то такое, что заставило меня обернуться, и на время позабыть об обрушившемся на меня горе. Ее облик, чарующий голос… Но главное, слова, что она говорила мне. «Ты уверена, что это выход? – спросила она. – Что ты хочешь закончить свою жизнь именно так, больше ничего не познав в бесконечном полотне бытия?» – мать Бенедикта повернулась ко мне. – Она могла бы убить меня, утолив свою жажду. Но не сделала этого. Не из жалости, нет. В ней не было жалости ко мне, лишь равнодушный, потусторонний холод существа, которому доступно гораздо больше остальных смертных.

Та встреча, Алиана, изменила всю мою жизнь. Вернувшись под утро домой, я уже знала, что буду делать. Написала письмо королю и, получив его благоволение, уединилась в монастыре, в служении Всевышнему. Я никогда и никому не рассказывала об этом… кроме тебя.

Я молчала, потрясенная и тем, что рассказала мне мать настоятельница, и тем, что она решила открыться именно мне. Как будто услышав мои мысли, она вновь заговорила:

– Я рассказала тебе это дитя для того, чтобы ты знала. То, какими мы станем в итоге, определяет не наша суть, а наш дух. Ты понимаешь меня?

Я кивнула. Сейчас я как никогда была полна решимости остаться самой собой… настолько, насколько это вообще было возможно.

*****

Я жила в монастыре уже около месяца, когда матери Бенедикте привезли письмо из столицы. Я видела посыльного, которому сестры открывали ворота. Сердце сжалось – неужели я скоро узнаю, что происходит дома? Да, еще в первые дни моего пребывания здесь, я спросила мать настоятельницу – нельзя ли как-то узнать о том, что говорят о произошедшем со мной в столице? Ведь по традициям, муж должен был представить жену ко двору, к тому же, вряд ли моя семья не нанесла бы графу Корнуаю визит после свадьбы. Или мы не поехали бы к ним – таков был обычай. Но главное, о чем я хотела знать больше всего – правда ли, что я убила виконта? Эта неизвестность мучила меня днем и ночью, заставляя подолгу лежать без сна, глядя в темный потолок над головой, и слушать завывание ветра меж деревянными балками. А еще… еще во мне теплилась надежда, что если я ни в чем не виновата, то смогу отправить весточку семье, по которой я очень скучала, особенно по сестре.

– Вряд ли ты убила его, Алиана, – покачала головой мать Бенедикта, – но даже если так, для всех будет лучше, если ты не будешь встречаться с семьей.

Видя мои поникшие плечи, пожилая женщина погладила меня по голове, мягко привлекая к себе.

– Поплачь, дитя, поплачь, и тебе станет легче. А я подумаю, как узнать, что о тебе говорят в столице. Живет там моя давняя знакомая, бывшая фрейлина покойной королевы. И если она еще жива, то наверняка знает, что происходит при дворе.

…Мать Бенедикта появилась в библиотечной башне, когда ночь уже полностью вступила в свои права, и лишь неодобрительно покачала головой, когда я темной тенью бросилась ей навстречу, сгорая от нетерпения узнать новости из столицы.

Она спокойно, с достоинством, прошла мимо меня, подавая пример терпения, медленно поднялась по лестнице, и лишь оказавшись на самом верху башни, наконец, заговорила.

– Как я понимаю, посыльного ты видела и теперь хочешь узнать, что было в письме, которое он привез.

– Да! – я села на кровать, сцепив дрожащие пальцы рук. – Что-нибудь удалось узнать? – я и хотела услышать ответ, и одновременно страшилась этого.

– И да, и нет, – ответила мать настоятельница, тяжело вздохнув. – Элоиза написала, что по ее сведениям, семья графа Корнуай, включая его самого, молодую жену и племянника, сразу же после свадьбы отбыла за границу.

– Что? – я непонимающе уставилась на нее. – То есть как отбыла? Что это может значить?

– Это значит, дитя, – проговорила мать Бенедикта, медленно перебирая аметистовые четки, – что тебе не стоит корить себя. Вампир еще жив, и он решил скрыться, чтобы не было лишних вопросов.

– Да, но моя семья…

– Скорее всего, им прислали от имени графа письмо с извинениями. Возможно, вампир сам съездил к ним, чтобы заверить, что ничего странного в вашем скором отъезде нет.

Я замолчала, обдумывая сказанное. Могло ли такое быть? «Могло, – горько шепнул кто-то в моей голове. – Особенно если он, помимо извинений, привез им щедрые подарки».

– Мне жаль, Алиана, – из невеселых мыслей меня вывел голос матери настоятельницы. – Скорее всего, из этой заграничной поездки ни ты, ни старый граф уже не вернетесь. Уверена, вампир сумеет обставить это как несчастный случай, о чем и напишет твоей семье.

– Когда это произойдет? – глухим, показавшимся мне чужим, голосом спросила я. Как Эния отнесется к известию о том, что ее старшая сестра умерла? Наверняка будет сильно горевать, ведь мы были очень близки…

– Кто знает, – матушка смотрела на меня, и в ее лучистых глазах я видела искреннее сочувствие и тепло, которых мне так не хватало последнее время. – Вероятно, уже скоро…

*****

Но вскоре совсем другое заняло все мои мысли, отодвинув тоску по семье на второй план – туда, где эти воспоминания, причиняющие невыносимую боль, лежали, дожидаясь своего часа. Мои изменения начались. Да, я знала, что рано или поздно это произойдет, мать настоятельница предупреждала меня. И все же, оказалась совсем не готова. Обычно, встречая мать Бенедикту, я кланялась, целуя протянутую мне руку. Таков был обычай, и я следовала ему неукоснительно, как и другие монахини. Вот и в это утро, когда она заглянула ко мне, я почтительно склонилась, намереваясь поцеловать протянутую мне руку, и тут же дернулась назад, зашипев от жуткой боли, как от ожога.

– Что… – мать настоятельница недоуменно посмотрела на меня, прижимающую руку к груди, перевела взгляд на четки, обвивавшее ее запястье, и в ее глазах отразилось понимание. – Тебе становится хуже, – констатировала она. – Поторопись, дитя, нужно поскорее найти рецепт снадобья, что может помочь тебе остановить, или хотя бы замедлить изменения.

Следующие дни я с рассвета до заката сидела в библиотеке, уходя оттуда лишь для того, чтобы перекусить, и без сил рухнуть на кровать. Аппетита не было, вместо этого мне постоянно хотелось пить. А еще я вдруг осознала, что слишком остро стала чувствовать запахи и лучше видеть в темноте. Иначе как бы я смогла читать книги без свеч, уже в сумерках? Потрясенная этим открытием, я свернулась калачиком и горько заплакала. Глупо было надеяться, что мать Бенедикта ошибается, и я не стану вампиром.

Не знаю, сколько я так лежала, жалея себя. Слезы давно высохли, оставив на щеках соленые разводы, когда я села на кровати, вцепившись пальцами в жесткое деревянное ложе. Кроме меня самой, мне больше не поможет никто. Только в моих силах попытаться что-то изменить. И я либо успею – до того, как окончательно превращусь в чудовище, либо нет. Как деревянная кукла на шарнирах, я медленно поднялась и направилась к башенной лестнице. У меня нет времени на сон. Мне нужно искать дальше. Войдя в круглый зал, залитый лунным светом, я обвела взглядом тысячи талмудов, что стояли на стеллажах и, тряхнув головой, двинулась к очередному из них. Поиски предстояли долгие.

Глава 8

Настоящее время

Она сидела в небольшом рабочем кабинете, который переделала в особняке под собственный вкус. Отсюда исчезли истинно мужские атрибуты, такие как бар, замаскированный под глобус, картина над камином и многочисленные охотничьи трофеи. Иногда она думала о том, что, реши она украсить кабинет своими трофеями – на стенах не осталось бы свободного места. Впрочем, в этом случае, она не смогла бы принимать здесь тех редких посетителей, которые у нее бывали – они разбежались бы, громко вопя от ужаса. Сейчас стены кабинета были обтянуты бордовым шелком, из него же были выполнены тяжелые портьеры, закрывающие окна, а также обивка кресел и диванчика, что уютно разместился в нише. Мебель из добротного темного дуба, множество очень редких и ценных книг, старинные бронзовые подсвечники, в которых днем и ночью горели толстые свечи – это была ее вотчина, и здесь не было место чужакам и ненавистному солнечному свету.

В дверь постучали, и леди не было нужды спрашивать, кто стоит за ней. Она и так знала это. Чувствовала его запах. Слышала мерное биение сердца.

– Войдите.

Старый дворецкий – высокий, худощавый мужчина, вошел, склонившись в коротком поклоне.

– Ваша светлость, доставили утреннюю корреспонденцию, – он передал письма хозяйке и, пока та читала их, почтительно застыл поодаль, ожидая дальнейших указаний.

– Графа Ламбера не принимать, для него меня дома нет и в ближайшее время не будет, – леди скомкала первое письмо и равнодушно отправила его в разожженный камин. Мольбы бывшего любовника о встрече были ей абсолютно не интересны.

– Слушаюсь, Ваша светлость.

Еще несколько писем повторили судьбу первого, и леди взяла в руки последний конверт, выполненный из дорогой плотной бумаги цвета слоновой кости.

«Только этого мне не хватало!» – подумала она, разглядывая сургучную печать короля, на сапфирово-синем фоне которой была изображена корона – главный символ власти.