Чиним всё

– Так ты будешь изучать материалы?

Животное встрепенулось от головы до хвоста. Почему ей вдруг стало не по себе? Но сейчас не время разбираться с этим!

– Давай, – начала она, пододвигая лапой одну из папок, – про одержимых псов.

Антон Сергеевич крякнул, вернулся к столу, раскрыл перед острой мордочкой папку и освободил листы от скоросшивателя.

Глава 9

Увидев знакомое изображение головы пса с клипсой в правом ухе, фурия вжалась, а шерсть на холке встала дыбом. Художник явно постарался – особенно тщательно он вырисовал огромную разинутую пасть с оскаленными клыками.

Ниже следовало описание, аккуратно выведенное красивым почерком:

«Псы Теней, класс 1

Главарь, имя/кличка – неизвестно.

Пол: женский?

Возможно, один из первых одержимых псов. Более точная информация о его положении в стае – неизвестна.

Особые приметы: превосходит по размеру своих собратьев. В правом ухе – жёлтая клипса, что означает стерилизацию животного. Это наводит на мысль, что это, возможно, сука.

Способности: перемещаться между нашим миром и альтернативной версией города, предположительно в тело собаки-двойника. В нашем мире двойники не обладают сверхъестественными способностями, но крайне агрессивны. Двойник необходим для слежки и передачи информации.

Предполагаемые способности: заражать одержимостью других людей и животных. В отличие от других одержимых псов, Главарь обладает подобными способностями. Поэтому недопустимо, чтобы он попал в наш мир.

Интеллект: значительно выше, чем у одержимых 2-го класса. Смог преодолеть пространственный барьер (желатин). Дальше продвинуться не смог.

В потустороннем мире, в собственном обличье, способен уничтожать жертв, действуя по указке Теней. В то время как его одержимые собратья нужны только для устрашения и сбора негативной энергии, которой питается Тень.

Также Главарь является вместилищем для самой Тени, благодаря чему заточённая в городском пруду сущность способна перемещаться.

Цель Тени: проникнуть в наш мир, чтобы получить большую силу, так как она не способна питаться напрямую.

Встречи с ним следует опасаться в первую очередь.

Спасение: бегство.»

Закончив читать (точнее, водить мордой над бумагой), фурия нетерпеливой лапой попросила перелистнуть страницу. На что Антон Сергеевич ответил, что больше информации об этой твари нет.

Кошка фыркнула и уставилась на толстяка. Сколько же в нём было напускной важности! И ради этого она рисковала жизнью? Ради того, что и так знала?

– Ну что ты хочешь? – возмутился он. – Чтобы узнать больше, одержимых нужно изучать! Ты внимательно читала последний абзац? И вообще… – Антон Сергеевич демонстративно согнал кошку с документов и захлопнул папку, – это ты должна знать больше нас! Ведь это ты работала на…

Фурия зашипела, ощетинив усы и обнажив лезвия зубов. Типичная реакция этих «милейших созданий» при виде реальной опасности. Но толстяк лишь поднял ладони, будто сдаваясь.

– Я работала на Тень! И на то у меня были причины, но это уже в прошлом, и я больше… – начала кошка и осеклась. Она не понимала, почему её тельце задрожало, а шерсть встала дыбом. Её инстинкты требовали бежать, и она едва сдерживала себя.

Антон Сергеевич тоже будто что-то почувствовал: лёгкий холодок пробежал от верхнего позвонка до середины спины. Хотя, возможно, виной тому было взволнованное животное, сидевшее прямо перед ним на столе. Толстяк, сам не понимая зачем, потянулся, чтобы успокоить кошку. Но та, испугавшись его внезапного движения, снова зашипела и издала утробное урчание. В такие моменты её тело предавало её – совладать с инстинктами становилось практически невозможно. Когда фурии грозила опасность, она оказывалась в плену собственной кошачьей природы, беспомощно наблюдая за происходящим. В этом и заключался главный недостаток её положения.

– Т-ты… чего? – спросил толстяк, и было неясно, к кому именно он обращался: к фурии или к самому себе.

Кошка хотела бы ответить, но не могла остановить истеричное шипение и урчание. Светильники, утопленные в потолок, начали перемигиваться друг с другом. Медицинские аппараты вышли из строя, а кровать с «сиамскими близнецами» затряслась. Фурия, окончательно потеряв контроль, сорвалась со стола, разметав документы. Антон Сергеевич едва успел их поймать и прижал к груди, словно нечто ценное, лихорадочно соображая, как остановить эту чертовщину. Ничего подобного в «кармане» мастерской прежде не случалось, но он догадывался, что спровоцировало этот хаос и к чему он может привести, если срочно это не остановить.

На его счастье, в отличие от фурии, он всё ещё оставался человеком, способным в критический момент взять себя в руки. Вернув документы на стол, он рванул к нижнему ящику и с металлическим лязгом извлёк наручники на массивных цепях. Времени на сантименты не было – он рванул к пациентам, готовый к любому развитию событий. Резко отдернув занавеску, он увидел то, чего так боялся: двое трансформировались, корчась в муках, их лица исказились масками ужаса. Пальцы судорожно крючились. Дрожа от страха, но подавляя панику, толстяк схватил одну из рук и защёлкнул наручник. Молниеносно проделав то же со второй рукой, он накинул цепь на крюк в стене. Затем бросился к аппарату и впрыснул дозу препарата в капельницу. Постепенно сросшиеся в единое тело пациенты начали успокаиваться, а вместе с ними стихала и дьявольская вакханалия, охватившая «карман» мастерской.

Но сердце Антона Сергеевича всё ещё бешено колотилось, а ноги и вовсе перестали слушаться. На полусогнутых он добрался до рабочего места и рухнул на стул, почти сложившись пополам, вонзив локтями в колени. Взгляд его сразу же выхватил чёрную фигурку – испуганная кошка сверкала глазами из-под аптечной тумбочки.

– Кыс-кыс-кыс, – позвал толстяк фурию, прекрасно понимая, что такое обращение ещё выйдет ему боком. Но в её глазах он не видел человеческого сознания – перед ним была лишь перепуганная до смерти кошка.

Антон Сергеевич тяжело выдохнул, провёл ладонью по влажному лбу, затем осторожно потянулся к кружке и сделал глоток – кофе по-прежнему был обжигающим. Чтобы прийти в себя, он принялся раскладывать документы по стопкам.

Что делать дальше – он не имел ни малейшего понятия. В голове мелькнула предательская мысль бросить всё, которую он тут же подавил новым глотком горького напитка.

– Нам нужно проникнуть в сознание старухи, – раздался голос с противоположного конца стола.

Антон Сергеевич ахнул и едва не пролил кофе на документы. Фурия, появившаяся словно из ниоткуда, сидела перед ним, сверля его пронзительными глазами.

– Господи, – сказал толстяк, отодвигая кружку подальше от документов. Как говаривала его мать: «От греха подальше». – Пришла в себя?

– В её памяти есть нечто, что может дать ключ ко всей этой истории… и не только.

Антон Сергеевич пристально посмотрел на животное, и вдруг его осенило – вот что его так беспокоило во всей этой ситуации.

– Я подозревал, что у тебя свой интерес. Могла бы сразу сказать, – выпалил он то, что давно крутилось у него в голове, но никак не доходило до языка. То ли он не хотел в это верить после всего пережитого вместе, то ли всё оказалось проще и упиралось в его воспитание.

– Меня и так во всём подозревают, – ответила она и, потеряв контроль над собой, принялась нервно вылизывать правый бок.

– Тогда не стоило разыгрывать эту комедию с твоей «привязанностью» к Илье.

Кошка остановилась и бросила короткий взгляд на мастера. Как же ей хотелось сделать что-нибудь гадкое! Например, опрокинуть эту кружку с отвратительным содержимым, которое люди называют кофе. Но сейчас сейчас ей лучше всё свою злость отдать этому простому занятию. Сделав еще пару тройку нервных движений, она произнесла:

– В любом случае, выбора у тебя нет. Илюшенька без сознания, и неизвестно, когда очнётся. Ты, как верный пёс… – на этом слове толстяк фыркнул, но кошка продолжила, – караулишь этих двоих. Раз уж ты их приковал, значит, не просто так боишься и уже представляешь, что произойдёт. Думаю, мы оба догадываемся, что.

– Ну что ж, иди, копайся в старухиных мыслях. Тебе-то от меня что нужно? – Антон Сергеевич всей своей тяжестью навалился на спинку кресла, которое жалобно заскрипело.

Толстяк сложил руки на груди и пристально посмотрел на фурию.

– Маленькое обещание.

– Странно, я думал, ты хочешь молока, – резко ответил Антон Сергеевич, не в силах совладать с собой. Когда что-то шло не так, как он планировал, злость накатывала. А когда он злился, то, как любил говорить Илья Петрович, превращался в стерву.

Кошка медленно опустила голову, затем спрыгнула со стола и направилась к выходу, явно намереваясь покинуть это место навсегда.

Толстяка буквально распирало от желания выплеснуть всю свою ядовитую желчь, которая копилась в нём с того самого момента, как женщина-кошка во всём призналась. Но он помнил и о том добре, которое она сделала для мастерской. Возможно, сейчас уже не имело значения, ради кого она действовала – ради них или себя самой. Он понимал: её поступки были продиктованы исключительно её собственными интересами. И всё же он решил придержать язык, вместо того чтобы продолжать язвить. Он сделал паузу, наблюдая, как кошка тычется носом в закрытую дверь.

– Так что же это за маленькое обещание? – спросил он, стараясь вложить в это обращение как можно больше тепла.

– Выпусти меня, я хочу уйти, – произнесла она дрогнувшим голосом и мяукнула. Антон Сергеевич покраснел и принялся счищать со своего халата невидимые катышки.

– Мне нужно забрать свою одежду. А там… я сама решу, что делать. – Она замолчала. В её словах послышалась безысходность. – Пора смириться с тем, что они идут за мной. Тень прорывается через них сюда, верно? Я бы хотела оказаться как можно дальше от этих двоих, когда это случится.

– Я знаю, что ты мастер трогать за самые нежные струны души, но, скажем так, сейчас уже трогать нечего. Так что рассказывай: какой у тебя план? И я выпущу тебя.

Кошка взглянула на Антона Сергеевича с таким недовольством, какое только могла изобразить её кошачья морда. Он коснулся самого святого, что всегда объединяло женщину и кошку, – её гордости. Как же ей хотелось просто уйти, убежать как можно дальше от этой мастерской, от этой улицы, прочь из этого города! Возможно, это было самым разумным решением из всех возможных. Странно, что эта мысль пришла в её маленькую голову только сейчас. Это казалось очевидным и могло сработать. Но что-то внутри подсказывало ей, что всё не так просто.

Она опустила голову, чтобы не встречаться взглядом с мужчиной, которому была вынуждена уступить. Фурия проговорила тихо, почти шёпотом:

– Пока я не могу тебе ничего сказать. Просто пообещай мне, что если через сутки я не вернусь, вы будете искать меня.

– О чём ты говоришь? Это даже не обсуждается!

– Пообещай мне, – кошка резко подняла голову и посмотрела на него серьёзно, – что, несмотря ни на что, вы будете меня искать, Антон… мать твою… Сергеевич!

Он снова выставил вперёд открытые ладони и торопливо заявил:

– Ладно, ладно! Договорились!

– И это ещё не всё, – тон кошки изменился, став более холодным. – Если ещё раз меня покыскаешь, будто я какая-то там… кошка…

– Признаю, я был не прав, но сейчас… – Толстяку тоже пришлось прогнуться, отступая от своих принципов. – Хорошо, я прошу прощения. Ты много раз говорила мне, чтобы я не вёл себя с тобой как с… кошкой, но… Юль…

Глаза фурии блеснули.

– … ты же кошка! У меня когда-то была кошка, и… это происходит само собой…

– Ты сейчас говоришь, как типичный мужик, который не сдержался и полапал женщину, оправдываясь своими инстинктами.

– Я-я… – Антон Сергеевич театрально уронил голову. – Ты победила! Мы можем на этом закончить, иначе скоро нам всем придётся так несладко, что всё это потеряет всякий смысл!

– Ты прав, – фурия подняла хвост, проследовала в его сторону и, мягко прыгнув, устроилась на его коленях.

Времени у неё оставалось всё меньше. Она ощущала, как теряет контроль над телом животного. Человеческого в ней оставалось всё меньше.

– Человеческое такси? – рассмеялся он, чувствуя облегчение. Именно так фурия называла ситуацию, когда, находясь в обличье кошки, хотела, чтобы её понесли на руках.

– Будьте так добры, – произнесла она, но её тельце предательски изогнулось, а голова боднула его подбородок. Она тряхнула головой, будто это могло помочь ей удержать контроль над телом животного.

– Что ж, давай немного прогуляемся, – сказал он и, подхватив кошку на руки, поднялся. Старый офисный стул издал звук, похожий на натужный вздох облегчения.

Антон Сергеевич, держа кошку на руках, подошёл к двери с кодовым замком и медленно набрал восемь цифр. Морда фурии вытянулась, и она недоумённо спросила толстяка:

– День моего рождения?

– Не смотри на меня так, не я выбирал этот код, – с лёгкой усмешкой проговорил мастер и потянул за ручку массивную дверь. Внутри их встретила темнота длинного коридора, в конце которого угадывалось слабое свечение над административной стойкой.

Кошка заурчала, отчего руки толстяка тоже будто завибрировали. На этот раз фурия это сделала намеренно.

Они вошли в коридор. Тяжёлая дверь сама захлопнулась позади них, оставив их практически в темноте. Здесь было так тихо, что можно было различить биение двух сердец: одного большого, человеческого – Антона Сергеевича, и другого маленького, с частым биением, кошачьего. Животное удобно устроилось на руках, готовясь к долгой прогулке, но внезапно фурия ощутила лёгкий толчок и приятный ветерок на своей шерсти. И вот они уже стояли возле административной стойки, заваленной всяким хламом, на первом этаже их мастерской.

Антон Сергеевич наклонился и аккуратно опустил кошку на четыре лапы, а затем проследовал к выходу, минуя свои отражения во множестве выпуклых экранов старых телевизоров. Но кошка не спешила следовать за ним. Она всё ещё помнила, как её преследовал таксист на своём автомобиле. Фурия почувствовала, как её шерсть снова становится колючей, а мурашки разбегаются по её тонкой коже.

– Подожди, тут есть другой выход?

Толстяк обернулся.

– Я тебе не сказала, меня преследовал один из этих…

– А я всё видел. У нас там снаружи камеры, так что идём.

Ей оставалось только довериться толстому парню, который, судя по его уверенным движениям, знал, что делал.

Кошка тронулась с места и побежала следом за своим временным хозяином. Когда она вплотную подошла к мастеру, то с любопытством, свойственным только представителям кошачьих, внимательно посмотрела на него. Толстяк уже достал из кармана халата связку ключей и сказал:

– У тебя есть только один ключ от этой двери. Но тут, смотря, каким воспользоваться, – он подмигнул и показал золотистый длинный ключ с резным ушком, – воспользуемся вот этим! Ты выйдешь из подсобки кафе к подъездам. Так что тебе останется только перейти дорогу. Я так понял, ты уже в курсе, где живёт Настасья Андреевна.

Кошка приготовилась выходить, в нетерпении положив лапу на дверь . Ей бы не хотелось, чтобы Антон Сергеевич стал расспрашивать, зачем она шпионила за старушкой. Есть вещи, которые им пока знать не нужно. Они не готовы.

– Будь осторожна, – сказал мастер и осторожно поместил ключ в замочную скважину.

– Помни про своё обещание, – сказала фурия. Антону Сергеевичу не понравился её тон. Словно она прощалась.

Тот присел на корточки, положив мясистую ладонь на маленькую изогнутую спинку.

– Давай решим этот вопрос и подумаем над тем, чтобы вернуть тебя в команду. Думаю, Илья Петрович против не будет, – сказал он, а затем, поднявшись, добавил: – Я надеюсь.

Кошка снова замурлыкала, поддавшись своим инстинктам, выгнулась и ткнула головой ногу мастера. Тот повернул ключ, и дверь отворилась в совершенно ином месте. За ней оказался узкий проход между домами, где стояли два мусорных бака. Здесь обычно устраивали перекур кухонные рабочие и официанты. Пепельница из-под банки с кофе служила тому доказательством.

Антон Сергеевич хотел что-то сказать на прощание, но кошка тут же скользнула в ночь, оставив мастера наедине со своими размышлениями. Он какое-то время вглядывался в темноту, надеясь, что фурия, возможно, что-то забыла и захочет вернуться. Но нет. Какое-то время он простоял один, ощущая, как противный сырой ветер пытается пробраться под его халат и толстый свитер.

Становилось заметно холоднее. Мастер вдохнул этот прохладный и такой свежий воздух. Ещё немного – и пойдёт снег, чтобы маленькими белыми снежинками поставить точку во всей этой осенней истории.

Мастер осторожно запер дверь, разбудив колокольчик, а затем повернул ключ и вытащил его. Обернувшись, он по-хозяйски перебросил связку на пальцах и осмотрелся. Первый этаж мастерской больше походил на кладбище техники, какое можно обнаружить практически на любой свалке небольшого города. Вспомнилось детство, когда он вместе с другом любил прогуливаться в таких вот местах. Со вздохом он посмотрел на лестницу, что вела на второй этаж. Ощутил боль в ладони – оказывается, он слишком сильно сжал ключи. Толстяк тут же убрал связку в карман, потёр больную руку и снова перевёл взгляд на лестницу.

Он размышлял о том, стоило ли пойти проверить Илью Петровича. Ему не хватало напарника, но за то время, пока тот заливал горечь расставания, он уже привык действовать в одиночку. В этот раз всё было несколько иначе. Тем более, один раз он уже отказался его проведывать, и это закончилось тем, что пылесос (конечно, ещё вопрос, чем эта штука являлась на самом деле) чуть не обратил его друга в одержимого.

Или, задал он вопрос самому себе, ты просто не хочешь заканчивать раскладывать пасьянс? Что если… ты проиграешь?

Он приказал себе заткнуться. Лучше думать о чём-то нейтральном, но у него не получалось. О чём бы он ни пытался думать – от мыслей взяться за себя и начать худеть до каких-то домашних дел или хобби вроде видеоигр – всё так или иначе касалось последствий его работы в мастерской. Всё, что он делал, прямо или косвенно, вело к его главной страсти и интересам – потустороннему миру. Возможно, он, как и его напарник, сходит с ума, только немного иначе. Если Илюшенька свихнулся на ведьме, то он сам…

Звук каждого его шага тут же поглощала пыльная мастерская. Его отражение в виде доктора в белом халате появлялось то в одном выпуклом экране, то, двигаясь вперёд, исчезало и возникало в другом.

Когда он коснулся перил и посмотрел на свои ботинки, морально готовясь подняться по ступеням, он задумался: а стоит ли вообще продолжать это дело? Кто в ответе за то, что на них ещё с детства навалилось столько ответственности? И чем бы он занимался, если бы тогда на свалке они не обнаружили тот самый радиоприёмник?

Антон Сергеевич тряхнул головой. Едва ли он хотел какую-то другую жизнь. Он мог бы закончить так же, как его брат. (Когда в его голове возник образ старшего брата в адидасовских спортивных штанах, толстяк оступился и чуть не споткнулся.) Он мог бы прожить самую обычную жизнь, как его отец, который всю жизнь проработал водителем. Или как мать, чьи сферы интересов были достаточно ограничены: работа в библиотеке, дом, семья и огород.

Думать и рассуждать за Илью Петровича, пусть даже только внутри себя, Антону Сергеевичу не особо хотелось. Но они много раз, когда напивались до той стадии, когда мужчины начинают вести откровенные разговоры, фантазировали на эту тему: что было бы, если они не открыли для себя потустороннюю версию города?

«Я бы стал рок-звездой и спился!» – тогда в шутку сказал его друг. – «Или не стал и всё равно бы спился!» Это очень походило на правду, ведь его друг рос не в самой благополучной семье. Отец его напарника был чем-то вроде семейной тайны – о нём никто никогда не говорил. Мать, работая сразу на нескольких работах, жила с неуравновешенным отчимом и потихоньку спивалась. Но об этом они почти не говорили, даже во время пьяных откровений. Илья Петрович лишь однажды обронил, что не верит, будто его мать мертва.

Оставалось всего пара ступеней, но Антон Сергеевич уже задыхался. Он сделал над собой усилие и поднялся наверх, переводя дух, опершись на перила. Оттуда, можно сказать, из-под самого потолка, первый этаж больше походил на свалку. Толстяк подумал о пристрастии к сигаретам Ильи Петровича и его удивительной способности за считаные секунды подниматься на второй этаж. Несправедливо, чтобы курильщик обладал такими лёгкими, в то время как он, не имея этой вредной привычки, едва преодолевал эти два крутых пролёта.

Антон Сергеевич прокряхтел, словно дед, и толкнул дверь, ведущую в персональное убежище его друга. Толстяк не волновался за него – знал, что с ним всё в порядке. Тот, как и прежде, лежал головой на импровизированной подушке из шерстяного платья фурии, укрытый её пальто. Он сладко посапывал, находясь в той самой позе, что его и оставили.

Всё, убедился? – проговорил мастер сам себе, что означало: пора возвращаться в «карманную» лабораторию. Тем более, спускаться обратно – не то же самое, что подниматься. Но Антон Сергеевич всё же вошёл внутрь, стараясь ступать как можно тише, хотя понимал, что его товарища можно разбудить, только если сильно постараться. Например, найти среди всего этого барахла какой-нибудь магический будильник. И то, не факт, что тот будет способен Илью разбудить.

Толстяк принялся расхаживать по мастерской, осматриваясь, как ревизор. Конечно, стоило бы здесь навести порядок: поднять тот же телевизор, например. Но это уже не его забота. Эта территория полностью принадлежала Илье Петровичу, о чём напоминал запах табака, пропитавший буквально всё. Пока хозяин второго этажа мирно спал, его напарник принялся рассматривая столы с «препарированной» техникой, будто что-то искал. Но пока не понимал, что.

Бардак на столе, где рядом с тяжёлым молотком лежали разбитые часы Настасьи Андреевны, тут же напомнили ему события этого дня. Конечно, они отдали старушке точно выполненную копию, а вся эта постановка была необходима, чтобы «пробудить» её воспоминания.

Возможно, подумал Антон Сергеевич с сожалением, именно это и ускорило процесс сращения «сиамских близнецов», что нарушило все их дальнейшие планы. Старушка должна была вернуться с претензией, что её часы не протянули и обещанной недели, а дальше – их виртуозное очарование и долгие задушевные беседы.

Никто не знал, что всё будет происходить настолько стремительно и что их дело превратится в самую настоящую катастрофу. Видимо, они настолько хотели выполнить качественно свою работу, что перестарались.

Антон Сергеевич отвёл взгляд от стола с разбитыми часами, чтобы больше не погружаться в размышления об этих печальных последствиях. О подобном, тем более в таком месте, думать не стоило. Ведь сама мастерская представляла собой «заряженный предмет», только иного класса.

Он посмотрел на соседний стол, где лежала старая пожелтевшая клавиатура с высокими клавишами и продольной выемкой, куда можно было вставить картридж. Рядом – приставка в уже узнаваемом виде, а также проводные джойстики, на одном из которых была залеплена пластырем верхняя кнопка. Ближе к краю стола располагалась новенькая PS4 с коробкой от игры «The Lust of Us» . Под каждым из «экспонатов» был приклеен жёлтый стикер с пояснениями от руки.

Антон Сергеевич вспомнил о том золотом периоде, когда все повально играли на приставках в Марио и Танки. Вспомнил, как мать просила его не садить кинескоп. Он улыбнулся и провёл пальцем по клавиатуре, хотя по правилам прикасаться к любой технике на столах было запрещено но погрузившись в свои детские воспоминания, забыл об этом. Вспомнив предостережение, вздрогнул и продолжил, как ни в чем не бывало изучать предмет. Это была не самая обычная приставка. Такие выпускались ограниченной серией и подключались, как и денди, к телевизору. Главным отличием от обычной приставки был встроенный текстовый редактор (правда, он не сохранял написанное) и игры-тренажёры для обучения слепому набору текста.

«Проверить игру №198. Клиент утверждает, что игра с ним разговаривает и отдаёт приказы, чтобы они вместе захватили этот мир» – гласило послание на жёлтом стикере Ильи Петровича самому себе с грустным смайликом в конце.

Рядом лежал уже свёрнутый стикер. Толстяк развернул его и, прочитав содержимое, испуганно свернул обратно, а затем посмотрел на записку около более современной консоли, PS4.