В омуте тьмы

Я смотрела на него, и мой мозг, всё ещё гудящий от удара, отчаянно пытался понять, что, чёрт возьми, только что произошло.

Что могло вызвать такую бурную, совершенно неадекватную реакцию? Моё прикосновение? Простое касание пальцев?

Мысль кольнула не хуже, чем удар лбом, оставив после себя унизительное чувство.

– Господин Демир? С вами всё в порядке?

Он резко поднял голову, и я невольно вздрогнула. На меня смотрели безжизненные глаза. В глубине остатки ужаса смешивались с явной растерянностью. Словно он только что вынырнул из кошмара и теперь отчаянно пытался понять, где находится и что, чёрт возьми, только что натворил.

Его губы шевельнулись, но из горла вырвался лишь сдавленный хрип. Он сглотнул, попытался снова и наконец с видимым усилием выдавил:

– Извините… я… не хотел причинить вам боль. Мне… просто… я… – он запнулся, и его лицо исказилось в гримасе. – Siktir! BOK! [1]

Он сжал челюсти так сильно, что под кожей заходили желваки. Мужчина резко отвернулся, уставившись в стену. И эта внезапная перемена пугала сильнее, чем крик. Просто щелчок – и внутри него стало пусто и темно.

– Господин Демир? – тихо повторила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Кажется, нам обоим нужен лёд. У вас здесь есть бар?

Селим не сразу отреагировал. Пустой взгляд так и был прикован к стене. Тишина в комнате стала почти осязаемой. Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем его голова медленно повернулась в мою сторону. Пустые глаза с видимым усилием сфокусировались на мне. Резко, почти механически, кивнул и, не говоря ни слова, поднялся на ноги.

Наблюдая, как он пересекает комнату, я чувствовала, как внутри нарастает тревога, смешанная с виной.

Мне не следовало его трогать.

Подойдя к шкафу, Селим рывком распахнул дверцу. Внутри мелькнул блеск нескольких бутылок дорогого виски, тёмные этикетки турецких вин и белёсая муть ракы, но он проигнорировал всё это. Наклонившись, он достал из небольшого встроенного холодильника металлическое ведёрко со льдом. Вернувшись, он молча протянул его мне, упрямо глядя куда-то в сторону.

– Спасибо, – прошептала я, чувствуя себя совершенно потерянной.

Мой взгляд метнулся к его лбу, где уже наливалась багровеющая шишка. Он и не думал прикладывать лёд.

– А как же вы?

– Обойдусь.

Я отрицательно качнула головой. Встав с дивана, я достала из кармана брюк небольшой чистый платок и снова подошла к нему. Завернув несколько кубиков льда в ткань, я предельно осторожно протянула руку, чтобы приложить импровизированный компресс к его лбу.

– Что вы делаете?! – Селим инстинктивно дёрнулся и резко, но на удивление аккуратно, перехватил моё запястье, отводя руку в сторону. – Всё нормально, я же сказал!

– Конечно, – не удержалась я от язвительности, выдергивая руку. – Так и будете ходить с шишкой размером с голубиное яйцо? Или вам просто нравится эстетика свежих побоев?

Его челюсти ещё заметнее напряглись. Он промолчал, продолжая сверлить меня непроницаемым взглядом. Эта стена безразличия начала выводить меня из себя.

– Знаете, господин Демир, вы довольно странный тип, – не сдержалась я. – Вы хоть понимаете, как это выглядит со стороны, когда ведёте себя так, будто вас ничего не волнует?

На долю секунды его зрачки чуть расширились, а мышцы на лице напряглись, выдавая укол настоящей эмоции. Но это было лишь мгновение. Он тут же взял себя в руки, и лицо снова стало маской, а губы превратились в жесткую черту.

Я тут же пожалела о своих словах.

– Простите меня. Мне не следовало… ни тогда, ни сейчас.

– О чём вы? – резко спросил он, и его брови слегка сошлись на переносице.

– Ну я… я ведь коснулась вашего лица, пока вы спали… а когда вы проснулись, то крикнули, чтобы я вас не трогала.

Селим молчал несколько секунд. И меня охватило неприятное ощущение, будто я разговариваю с манекеном, а не с живым человеком.

– Я отвезу вас домой, – наконец произнёс он. Его голос звучал ровно и холодно, не оставляя места для возражений. Резко развернувшись, мужчина быстрым, почти агрессивным шагом направился к выходу. – У вас пять минут на сборы. Жду на парковке.

[1]«Siktir! BOK!» – в переводе с турецкого языка – «блядь, дерьмо».

Глава 9. Селим

Чёрт. Какого дьявола я творю?!

Хотя, если быть честным с самим собой, в тот момент в кабинете я ни о чём не думал. Кроме боли, которая наконец-то отступила, позволив вздохнуть полной грудью. Я так и не понял, в чём была причина: в её тонких пальцах, от которых, казалось, исходило какое-то непонятное тепло, или в том, что я просто окончательно поехал крышей от недосыпа и вечных кошмаров. Но повторять этот опыт я не собирался. Ни при каких обстоятельствах.

Мало того что я, как последний дурак, вырубился у неё на коленях, так ещё и приложился лбом, когда очнулся. А потом… этот её взгляд.

Что я сделал? Обидел? Задел? Унизил? Ранил?

Моя проклятая неспособность считывать людей снова дала о себе знать.

Я ведь даже не почувствовал, как она прикасалась ко мне, пока я спал. И когда она извинилась за это – за то, чего я даже не заметил, – во мне что-то шевельнулось. Какое-то новое, незнакомое состояние, которое я не мог определить. Просто… что-то было не так, как обычно.

Чёрт. У меня просто язык не поворачивался, чтобы объяснить, что произошло, и сказать ей: «Ты, чёрт побери, ни в чём не виновата». Не мог рассказать про кошмары, про ту ночь, когда всё полетело к чертям, когда я убил своего предателя-отца. И дело было не в мальчишеской гордости или страхе показаться слабаком. Это воспоминание было ядом, который отравлял всё, к чему я прикасался. И я не хотел отравить ещё и её.

– Patron, bir sorun mu var? [1]– раздался совсем рядом голос Хасана, моей правой руки. Его турецкий, такой родной и одновременно чужой здесь, в Чикаго, резанул по ушам, вырывая меня из мыслей.

– Нет, с чего ты взял? – огрызнулся я. Осмотревшись, я осознал, что стою посреди парковки как истукан. Я чувствовал себя ходячей бомбой с часовым механизмом, готовой рвануть от любой искры.

– Я звал вас несколько раз, а вы… не отвечали, – пробормотал он, и его густые чёрные брови сошлись на переносице.

– Задумался, – буркнул я, отворачиваясь. Нужно было срочно переключиться. Спрятаться за работой, за привычной жестокостью. Я направился к машине, на ходу отчеканивая приказы: – Сейчас выйдет мой секретарь. Отвезём её домой, потом сразу в лабораторию. Хочу лично посмотреть на новую партию. Кастрати опять разнёс один из складов Ника.

В голове уже прокручивался план мести.

Я взялся за ручку двери, но остановился.

– Кстати, пока не забыл. В субботу летим в Вегас, обсудим детали нашего плана. А в воскресенье я поеду к деду вместе с мисс Дэй. Убедись, что в эти два дня меня никто не дёргает. Никаких звонков. И ещё. Осман всё ещё копает под неё. Пока он не выяснит всю её подноготную и я не буду уверен на двести процентов, что она чиста, пусть Аслан или Мехмет присматривают за ней. Незаметно.

– Вы думаете, она может быть связана с албанцами? – осторожно спросил Хасан.

Я резко развернулся, испепеляя его взглядом.

– Ты меня за идиота держишь? Кастрати потерял сеть по отмыву денег. Этот шакал, по-твоему, будет сидеть и ждать? Он пойдет по головам, пустит в ход всё, что под руку попадётся. Дети, женщины, старики – ему насрать. Он готов на любую грязную подлость, чтобы вернуть своё. Женщин в моём кругу немного, и каждая под защитой. А мисс Дэй… она теперь часто будет рядом по работе. Да и осторожность никогда не помешает. Так что да, Хасан, лучше перебдеть, чем потом кусать локти. Но не суетись, как баба на базаре. Действуем тихо, с умом. Понял?

Хасан молча кивнул. Он всегда был немногословен, но схватывал всё на лету. Его взгляд скользнул куда-то за мою спину, и лицо мгновенно стало непроницаемым.

Я не оборачивался. И так знал, кто там. Рыжая ведьма.

– Поехали, – бросил я отрывисто, дёрнул ручку задней двери с такой силой, что металл протестующе скрипнул, и нырнул в прохладный полумрак салона. Знакомый запах дорогой кожи окутал меня, создавая иллюзию контроля.

Хасан оставался воплощением профессионализма. Он дождался, пока Камилла выйдет из офисного здания, ни один мускул не дрогнул на его лице. Но я заметил, как уголки его губ едва дёрнулись, когда она приблизилась. Он открыл перед ней заднюю дверь с подчёркнутой, почти театральной вежливостью. Камилла, покачнувшись на своих каблуках, скользнула на сиденье, и Хасан захлопнул дверь с мягким щелчком.

Машина плавно тронулась, и на несколько минут в салоне воцарилась почти идеальная тишина. Я откинулся на спинку сиденья, прикрыл глаза, цепляясь за это мимолётное подобие покоя. Но её присутствие рядом, тихое шуршание ткани и едва заметное копошение рядом заставили меня открыть глаза.

– Что? – мой голос прозвучал резче, чем я рассчитывал. – Если вам что-то нужно, мисс Дэй, говорите. Я не люблю, когда вокруг меня ходят на цыпочках.

– Вовсе нет! – выпалила она, голос слегка дрогнул, а взгляд метнулся в сторону.

Я смотрел на неё в упор, внимательно изучая каждую деталь. Розовый румянец на щеках, вжатая в плечи голова, пальцы, сцепившиеся в замок на коленях. Целый набор сигналов. Только вот что они, чёрт возьми, означали?

Испуг? Вряд ли. Смущение? Похоже. Раздражение на мою грубость? Не исключено. А может, смесь всего перечисленного, для которой в моём лексиконе просто не было подходящего слова.

Эмоции. Для меня они всегда были как белый шум, как помехи в эфире. Но что-то в её поведении, в этой её неоправданной деликатности, задело меня. Внутри поднялось неприятное, жгучее чувство, похожее на изжогу после жирного кебаба.

Вина? Может быть, это она и есть.

И эта догадка взбесила меня ещё больше.

– У меня и в мыслях не было. Я просто хотела спросить, – она сделала небольшую паузу, подбирая слова, – куда мы едем? Я ведь не говорила вам свой адрес. А вы выглядели так, словно отдыхали, я не хотела вас беспокоить.

– Мисс Дэй, я знаю о вас всё, – произнёс я ровным тоном. – Включая количество родинок на вашей левой лопатке и точный размер обуви. Хотя… – Я сделал паузу. Кривая усмешка, больше похожая на нервный спазм, дёрнула уголок моего рта. – Насчёт родинок могу и ошибаться. Это стоит проверить лично. Но точный адрес, где вы проживаете с дочерью и матерью, – это факт. Отдел безопасности скрупулёзно собирает информацию о каждом сотруднике. Стандартная процедура. Ничего личного.

Я хотел увидеть страх, как треснет её маска. Но она просто кивнула и отвернулась к окну. Её силуэт застыл на фоне мелькающих огней ночного Чикаго. В отражении я поймал её смазанный, нечёткий профиль с чуть вздёрнутым носом. И в голову сама собой полезла совершенно идиотская мысль:

«Она выглядит хрупкой».

Я стиснул зубы, ненавидя себя за эту слабость. За то, что эта ирландская ведьма, одним своим грёбаным присутствием находила трещины в бетонных стенах, которые я возводил внутри себя годами. Она вызывала реакции, которых я не понимал. Мысли, которые я не звал. И хуже всего было ощущение полной потери контроля – словно кто-то другой дергал за ниточки, а я мог лишь наблюдать, как моё собственное тело и разум отказывало подчиняться.

Остаток пути прошел в тишине. Я заставил себя отвернуться и смотреть в своё окно, вцепившись в подлокотник так, что побелели костяшки. Я фокусировался на деталях: трещина на асфальте, мусорный бак у обочины, свет в окне третьего этажа. Что угодно, лишь бы заглушить этот внутренний шум, вернуть себе управление. Лишь когда машина плавно замедлила ход и двигатель затих, я стряхнул с себя оцепенение и поднял взгляд.

Хасан припарковал «Майбах» напротив двухэтажного дома, выкрашенного в невзрачный бежевый цвет. Дешёвая краска уже шелушилась у фундамента. Я скользнул оценивающим взглядом по округе. Район выглядел на удивление пристойно. Газоны, подстриженные как под линейку. Детский велосипед, небрежно брошенный на лужайке. Почтовые ящики, облепленные наклейками с именами добропорядочных обывателей. Не гетто, конечно, где царят наркотики и отчаяние, но и не Беверли-Хиллз с его показной роскошью. Так, серенькая золотая середина американской мечты.

Камилла потянулась к ручке двери, её пальцы почти коснулись металла. Но в самый последний момент она замерла. Я увидел это боковым зрением – как напряглась линия её плеча, как рука застыла в миллиметре от цели. Она с такой силой стиснула зубы, что под кожей проступили желваки, и воздух вырвался из её лёгких сдавленным шипением.

Затем слово вырвалось на чистом ирландском. Я не понял ни черта, но сама интонация, и её густой акцент с гортанными нотками – прозвучали так смачно и злобно, что смысл был ясен без перевода.

– Damnaigh tú! [2]

– Только этого мне сейчас и не хватало для полного счастья, – добавила на уже на английском, но с тем же ядом в голосе.

Я медленно повернул голову, наблюдая за напряжённой линией её челюсти.

– Проблемы, мисс Дэй?

Камилла резко вскинула голову. На долю секунды в её зелёных глазах я увидел то, что привык видеть в мужчинах, стоящих напротив меня. Чистое, незамутнённое бешенство. Не покорность. Не страх. А готовность вцепиться в глотку. Эта вспышка была короткой, в следующее мгновение всё исчезло. На её лице появилась маска вежливости.

– Нет, всё в полном порядке, господин Демир. Просто… вспомнила, что забыла кое-что важное в офисе. Какая досада.

Она даже попыталась изобразить легкую улыбку, но мышцы лица дёрнулись несинхронно, превратив её в гримасу.

– Ничего страшного, завтра заберу.

В её тоне звучала такая неуклюжая, откровенная ложь, что меня физически передёрнуло. Раздражало не враньё как таковое – в моём мире это нормально. А откровенная халтура. И когда тебе лгут так откровенно и плохо, глядя прямо в глаза, это значит одно: тебя не уважают. Тебя считают за полного идиота, который не способен сложить два и два. И вот это уже оскорбительно.

– Всего хорошего, господин Демир, – бросила она и снова потянулась к ручке двери, на этот раз не мешкая. Движения были порывистыми, выдавая напряжение, которое она так отчаянно пыталась скрыть. – Спасибо, что подвезли.

Не дожидаясь моего ответа, Камилла выскользнула из машины. Дверь захлопнулась с силой, и гулкий удар металла в тишине улицы прозвучал неестественно громко.

Хасан кашлянул в кулак, привлекая моё внимание. Я нехотя оторвал взгляд от её удаляющейся фигуры и посмотрел на него.

– Едем, Patron?

– Нет, – коротко отрезал я.

Что-то было не неправильно. Какая-то деталь не вписывалась в общую картину, создавая в сознании неприятный диссонанс. Та вспышка неприкрытой ярости в её глазах, которую она так неумело попыталась спрятать. Эмоции такой силы не возникают на пустом месте и не гаснут мгновенно.

И тут я увидел подтверждение. Из-за угла дома появился высокий, широкоплечий мужчина. Он и был недостающей переменной в этом уравнении. Рваная походка, выцветшие джинсы, расстегнутая клетчатая рубашка над грязной майкой. Физиономия – багровая, отёкшая, покрытая редкой щетиной. Он шёл прямо к ней, что-то громко и нечленораздельно выкрикивая.

замерла на полпути так резко, что это приковало мой взгляд. Кровь мгновенно отхлынула от её лица, оставив после себя лишь мертвенную, почти серую бледность. Рот слегка приоткрылся, будто для крика, который так и не сорвался с губ. Вся её показная дерзость, весь тот гнев, что я видел секунду назад, – всё это исчезло. Остался чистый, животный ужас. Вот эту эмоцию, в отличие от прочих, я считывал безошибочно. Я видел её сотни раз.

Мужчина сократил дистанцию в несколько шагов и вцепился ей в запястье. Грубый рывок, рассчитанный на то, чтобы подчинить, а может, и травмировать. Камилла коротко вскрикнула. Её рыжие волосы взметнулись в беспорядке, когда она инстинктивно дёрнулась, пытаясь вырвать руку. Его резкая, гортанная ругань донеслась даже до меня, приглушённая толстым бронированным стеклом.

[1] В переводе с тур.языка – «Босс, что-то случилось?»

[2]В переводе с ирландского языка – Будь ты проклят!

Глава 10. Селим

Ситуация развивалась по предсказуемому и неприятному сценарию. Отвратительная сцена стремительно перерастала в опасную – конкретно для моего секретаря. Этот факт стал достаточным основанием, чтобы вмешаться.

Дело было не в мисс Дэй. Я не занимался благотворительностью и не страдал приступами альтруизма. Мой мир строился на других принципах: эффективность, контроль, порядок. Камилла была моим сотрудником. А я не позволяю никому трогать то, что принадлежит мне. Да и когда какой-то ублюдок позволяет себе так обращаться с женщиной – неважно, с какой, – он демонстрирует слабость и отсутствие контроля. Такие проявления я презирал и искоренял. Это было дело принципа.

– Хасан, оставайся здесь, – приказал я ровным тоном, который не оставлял места для вопросов. – Если это животное её тронет, можешь открывать огонь. Без шума и свидетелей. Понял?

Хасан едва заметно кивнул, его взгляд был прикован к сцене.

Я не стал доставать пистолет. Это был грубый инструмент для решения проблем на расстоянии. Здесь же требовалась точность и непосредственный контакт. Иногда правильное давление, приложенное в нужную точку, решает проблему быстрее и чище любой пули.

Я выскользнул из салона, и неспешно, но уверенно направился к ним, мои ботинки бесшумно ступали по асфальту – привычка, отработанная годами. Никакого учащенного сердцебиения, никакого адреналина. Лишь холодный фокус на цели и обостренное восприятие деталей: запах сырости от старых зданий, гул далекого трафика, блик фонаря на мокром пятне на тротуаре. Всё это было лишь фоном.

Картина вблизи была еще более омерзительной. Камилла дёргано озиралась, пытаясь сохранить лицо, но получалось плохо. А напротив неё – это. Существо с перекошенной от злобы рожей. Её партнёр? Бывший? Впрочем, их личная драма меня не интересовала. Всё это вызывало только брезгливость и желание, чтобы представление поскорее закончилось.

Мужик продолжал орать что-то нечленораздельное, размахивая своими граблями. В нос ударил тяжёлый дух перегара и пота. Отвратительно. Камилла, в ответ, пыталась огрызаться, но голос её дрожал и срывался, несмотря на очевидные попытки говорить громко и уверенно. Её движения были рваными, реакции – слишком резкими. Что именно она чувствовала, я бы не взялся утверждать. Но то, что она явно теряла контроль, было очевидно.

– Камилла, что здесь происходит? – спросил я ровно, смотря только на неё и полностью игнорируя орущего примата. – Кто этот недоумок? И почему он позволяет себе хватать тебя, будто ты его собственность, которую можно безнаказанно трепать?

Дэй круто развернулась, на её лице мелькнула какая-то гримаса – признаки злости? Или чего-то ещё? Я не улавливал нюансов, но общее впечатление было… неприятным. Подобные всплески и то, что называют женскими истериками, я всегда считал проявлением дурного самоконтроля, но сейчас в том, как она выпрямилась и сжала кулаки, появилось что-то упрямое, какая-то готовность стоять на своём, которую я не мог проигнорировать.

– Не ваше дело, господин Демир! – выплюнула она. Её грудь тяжело вздымалась, а на щеках проступили красные пятна. – У вас были дела? Вот и проваливайте! Не лезьте в чужие разборки!

Камилла бросила на меня быстрый, какой-то странный взгляд. Выражение её лица на секунду изменилось, и это заставило меня внутренне напрячься, хотя я и не понял причину этой реакции. Потом она резко отвернулась.

В этот момент громила перед ней взревел ещё громче. Его голос сорвался на визг, в котором не было ничего человеческого. Он, кажется, наконец, заметил моё присутствие и решил переключить своё внимание.

– Да ты… мерзкая, продажная шлюха! – завопил он, брызгая слюной. – Выгнала меня, сука, из моего же дома, из-за какой-то шалавы, с которой я пару раз перепихнулся! А сама-то, святоша хренова?! С этим… – он буквально задыхался от злости, переводя на меня взгляд, в котором не было ничего, кроме ненависти. – …хачом шашни водишь?! И эта мразь теперь будет воспитывать моего ребёнка?!

Не договорив, или решив, что слова уже излишни, он со всей дури толкнул Камиллу. Толчок был резким, без всякого предупреждения. Та пошатнулась, тело её безвольно качнулось назад. Это произошло так неожиданно и стремительно, что я физически не успел среагировать, хотя мозг уже зафиксировал опасность.

Камилла потеряла равновесие, её каблук, похоже, зацепился о высокий бордюр тротуара, и с коротким, сухим стуком, от которого у меня что-то неприятно дёрнулось в солнечном сплетении, она рухнула на жёсткий асфальт. Тяжелый звук падения отчётливо разнёсся в наступившей на мгновение полной тишине вечера.

И тут… я увидел кровь. Густая, тёмная, она быстро пропитывала её волосы у затылка, растекаясь по серому асфальту вязким пятном. Казалось, время замедлило ход, и каждая деталь этой сцены врезалась в память с удручающей отчётливостью: спутанные рыжие волосы, уже слипающиеся от крови и грязи, рассыпались вокруг её головы; лицо – мертвенно-бледное, с плотно сжатыми добела губами; зелёные глаза – широко раскрытые, но совершенно пустые, без малейшего проблеска осмысленности.

Не теряя ни секунды, я вскинул руку, резко махнув Хасану. И тут же опустился на корточки рядом с обмякшим телом Камиллы. Кончиками пальцев, стараясь не причинить лишней боли, коснулся её шеи. Кожа была ощутимо холодная и покрыта липкой испариной, но под пальцами я нащупал слабую, но отчётливую пульсацию.

– Как вы? – вопрос сорвался с губ прежде, чем я успел его обдумать. Голос прозвучал на удивление ровно, даже как будто с оттенком… участия?

Странно. Совершенно не в моём стиле.

Она медленно, с видимым усилием, приоткрыла веки, взгляд оставался затуманенным и расфокусированным.

– Голова… – прошептала она едва слышно, губы шевелились почти незаметно. – …кружится… болит…

Кровь продолжала сочиться, тёмное пятно на асфальте неумолимо росло. Это зрелище вызывало ощутимый физический дискомфорт, что само по себе было для меня нехарактерно. Одновременно с этим в груди ворочалась гремучая смесь: знакомое раздражение от потери контроля над ситуацией, явный гнев на этого ублюдка, посмевшего её тронуть, и что-то ещё – новое, тревожное, связанное с Камиллой.

Я пытался проанализировать это, разложить на понятные компоненты, но привычные схемы давали сбой.

Жалость? Сострадание?

Сама мысль об этих словах в контексте моей реакции казалась абсурдом, дешёвой выдумкой из сентиментальных книжонок, не имеющей ничего общего с моей реальностью. Но что-то придавало всей ситуации оттенок… личного, как бы мне ни претило это слово. Словно отлаженный внутренний механизм дал трещину, и сквозь неё сочилась какая-то дрянь, нарушая привычный порядок. Игнорировать это становилось всё труднее, а невозможность понять и подавить это новое состояние выводила из себя едва ли не больше, чем сама ситуация.

В этот момент Хасан материализовался рядом тихо и незаметно, как тень, и действовал с отточенной эффективностью идеально отлаженного инструмента. Молниеносный рывок, профессиональный захват – и этот ублюдок оказался скручен, согнут пополам в неестественной позе. Он даже пикнуть не успел, лишь хрипло задышал, тщетно пытаясь вырваться из железной хватки. Сопротивление было абсолютно бесполезно и выглядело жалко.

Я поднялся с колен, не спеша выпрямляясь во весь рост, и приблизился к жалкой фигуре поверженного «героя-любовника».

– Тебя, что мама не учила, что на женщин руку поднимать нельзя? – мой вопрос прозвучал холодно, но с отчётливой насмешкой. – Видимо, не учила. Что ж, сейчас я преподам тебе урок. Запомнишь до конца своих дней.

Я посмотрел на него сверху вниз. На его перекошенное от животного страха и бессильной злобы лицо, на пустые, остекленевшие глаза. В них плескался первобытный ужас, как у скотины перед бойней.

Мой взгляд скользнул к его левому предплечью, которое Хасан намертво держал в захвате. Идеальная мишень. Я неторопливо, почти демонстративно, поднял руку, давая ему время осознать неизбежное, и почувствовать, как страх проникает в каждую клетку тела. Пальцы сомкнулись вокруг его предплечья, нащупывая нужную точку – место, где кость наиболее уязвима. Я почувствовал под пальцами упругое сопротивление плоти и мышц. Он попытался дёрнуться, но хватка Хасана не ослабевала ни на йоту.

– Это, – произнёс я тихо, но отчётливо, глядя ему прямо в глаза, – за Камиллу.

И резким движением сломал ему руку. Ту самую, которой он толкнул её.

Сухой, короткий хруст. Негромкий, но отвратительно чёткий звук ломающейся кости, который я почувствовал скорее пальцами, чем услышал – как податливая ветка, переламывающаяся под давлением.

Он издал истошный, нечеловеческий вопль, полный боли и животного ужаса, и забился в руках Хасана, дёргаясь всем телом. Сломанная рука безвольно моталась под неестественным углом.