В омуте тьмы

– Вы… а-а-а… заплатите за это! – прохрипел этот ублюдок, пытаясь прижать к себе искалеченную конечность. – А ты, сука рыжая… тварь… я… ещё вернусь! Твой черномазый ублюдок… блядь… не сможет тебя защищать вечно! И Амелию… а-а-а… я… заберу у тебя, вот увидишь! – каждое слово он буквально выхаркивал, захлёбываясь болью и злобой.

Я молча, едва заметно кивнул Хасану. Он всё понял без слов. Пора заканчивать этот балаган. В следующее мгновение вопли оборвались.

Больше не обращая внимания на это отребье, я снова опустился на колени рядом с Камиллой. Осторожно подхватил её на руки, прижал к себе, и понёс к машине.

– Я отвезу вас к себе, – произнёс я, глядя в её бледное, измученное лицо. – У меня есть свой врач, он осмотрит вас как следует.

– Нет… не нужно… – прошептала она едва слышно, цепляясь ослабевшими пальцами за ткань моего пиджака. – Можно… вызвать скорую. Мой дом… совсем рядом…

Она попыталась приподнять голову, слабо кивнув в сторону тёмного силуэта двухэтажного дома, но тут же болезненно сморщилась и застонала от новой волны боли.

– Скорая… – повторила она тише, почти умоляюще. – Домой…

Я отрицательно покачал головой. Никаких споров, уговоров и сантиментов. Время – вот чего сейчас не было. Нужно действовать быстро, чётко, эффективно.

– Скорая – это протокол, мисс Дэй. Они обязаны будут вызвать полицию, заставят вас давать показания, написать заявление на вашего… бывшего. И хотя я полностью поддерживаю ваше право на защиту и наказание этого… отброса, сейчас вам нужен покой и квалифицированная медицинская помощь. Немедленно. В моём доме вас осмотрит мой личный врач, которому я доверяю абсолютно.

– Но… Амелия… – снова прошептала она, в её голосе звучала отчаянная мольба. – Моя дочь… мама…

– Они обе будут в порядке, – твёрдо перебил я её. – Я распоряжусь, чтобы один из моих людей присмотрел за домом и вашей семьёй. И, поверьте мне, мисс Дэй, это жалкое подобие мужчины сегодня точно больше не посмеет приблизиться к вашему дому.

Я, разумеется, не стал уточнять, что «присмотреть за домом» в моём понимании означало круглосуточное наблюдение, вооружённую охрану и чёткий инструктаж действовать максимально жёстко при малейшей угрозе. И уж тем более не счёл нужным посвящать её в детали того, как Хасан и его команда «объяснят» этому недоумку правила хорошего тона и последствия нарушения чужого спокойствия.

После их «воспитательного процесса» этот тип вряд ли в ближайшее время сможет передвигаться без посторонней помощи, не говоря уже о том, чтобы кому-то угрожать. Его единственной мыслью будет – как выжить и зализать раны. А если вдруг окажется непроходимо туп и не поймёт… что ж, тогда придётся вмешаться лично.

Осторожно уложив Камиллу на заднее сиденье, я встретился взглядом с Хасаном. Тот уже без видимых усилий волок бесчувственное тело ублюдка к багажнику чёрного Range Rover’а, в котором, как я знал, находились четверо моих людей, всегда неотступно следовавших за мной. Хасан коротко кивнул, едва заметно склонив голову, – молчаливое заверение, что всё будет сделано как надо.

Я ответил таким же сдержанным кивком, обогнул машину, сел за руль и, резко сорвавшись с места, направился в сторону своего пентхауса в самом сердце Чикаго. В салоне повисла тишина, нарушаемая лишь тихим, прерывистым дыханием Камиллы. И запахом крови. Слабый, едва уловимый, он тем не менее неприятно царапал обоняние. Мне физически не нравилось, когда что-то выходило из-под контроля, а кровь, даже чужая, всегда была слишком явным символом именно этого – нарушения порядка, сбоя в системе.

Глава 11. Селим

Частный лифт бесшумно поднял нас в пентхаус. В просторной гостиной, залитой огнями ночного Чикаго, вид на который открывался через панорамные окна, уже ожидали доктор Омер Акйол и Исмаил, один из моих людей.

Омер, как всегда, сохранял внешнее спокойствие, но лёгкая складка меж бровей и едва заметное напряжение в уголках губ выдавали его скрытое беспокойство. Он поднялся навстречу, обменявшись со мной коротким, но многозначительным взглядом, и без лишних слов приступил к осмотру Камиллы, едва я опустил её на широкий кожаный диван.

Сначала он проверил реакцию её зрачков на свет, затем осторожно пропальпировал место травмы и всю затылочную часть головы. Его движения были точными, профессиональными, и в то же время подчёркнуто аккуратными.

– Доктор… я не фарфоровая кукла. – слабо фыркнула Камилла, морщась от каждого его прикосновения к ушибленному месту.

Омер позволил себе лишь тень улыбки, но я заметил, как непроизвольно напряглись его желваки, когда он доставал стетоскоп. Приложив мембрану к её груди, он стал слушать сердцебиение. Его лицо на мгновение стало сосредоточенно-непроницаемым. Даже сквозь свою обычную эмоциональную отстранённость, я понял: зрелище избитой женщины ему явно не по душе. Не будь мы знакомы с пелёнок, он, возможно, и заподозрил бы меня. Но Омер знал меня слишком хорошо, чтобы всерьёз допустить мысль, что я способен поднять руку на женщину.

– Ваше чувство юмора, госпожа, в данных обстоятельствах впечатляет. – тихо отметил Омер, не прекращая осмотра. – Это хороший знак. На первый взгляд, явных признаков перелома костей черепа я не вижу, но сотрясение мозга, безусловно, присутствует.

Он осторожно надавил на несколько точек на её лице и шее, проверяя болевую реакцию и наличие других повреждений. Камилла глухо застонала от боли, но тут же, стиснув зубы, прошипела:

– Непременно напомните мне потом добавить вас в свой личный список самых любимых людей, доктор.

– Ей необходимо сделать МРТ, чтобы исключить внутренние гематомы и другие возможные скрытые повреждения, – констатировал Омер, и его взгляд, оторвавшись от Камиллы, задержался на мне чуть дольше обычного, словно ища ответ на невысказанный вопрос или оценивая ситуацию в целом. – Но пока что её состояние можно считать стабильным, не критическим.

Я выдохнул, окинув Камиллу изучающим взглядом. Её лицо было бледным, губы потеряли свой яркий цвет, рыжие волосы прилипли ко лбу. Но даже в таком состоянии, она всё равно оставалась… прекрасной.

– Я пропишу лекарства, – продолжил Омер, – но если появятся заторможенность, проблемы с координацией, слабость, неадекватное поведение или сильные головные боли – немедленно отправляйтесь в больницу.

Я принуждал себя слушать, пытаясь выглядеть невозмутимым, но пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Пульс участился, а напряжение внутри росло, как магма в вулкане, готовящем извержение.

– Сейчас ей нужен строгий постельный режим и постоянное наблюдение, особенно в первые сутки, – продолжал доктор. – Не давайте ей спать и разговаривайте. Делайте холодные компрессы, сводите к минимуму шум, яркий свет и прочие источники раздражения. Ей нужна спокойная, безопасная атмосфера.

– Я позабочусь, чтобы ей был обеспечен лучший уход.

Омер кивнул и быстро настрочил список лекарств на рецептурном бланке размашистым почерком. Протянул его мне, и его взгляд снова задержался на моём лице.

– Селим, ты выглядишь бледнее, чем обычно. Может, и тебя тоже стоит осмотреть? Твои руки… немного дрожат.

Я мгновенно сжал пальцы еще сильнее, пытаясь скрыть эту предательскую трясучку.

– Всё в порядке, Омер, – ответил я сдержанно, – просто плохо спал. Не впервой.

Акйол тяжело вздохнул, на его лице отразилось нечто, что я идентифицировал как беспокойство. Он знал меня слишком хорошо, и был свидетелем того, как я функционирую в ситуациях, которые выводят из строя большинство людей. Но в итоге кивнул, выражение лица вновь стало строго профессиональным, хотя губы сжались в тонкую линию, как будто он усилием воли подавил желание сказать что-то ещё.

– Хорошо, Селим. Но если что-то изменится… ты знаешь, где меня найти. Береги себя. И её, – добавил он, его взгляд быстро метнулся к Камилле и обратно ко мне.

Я кивнул, давая понять, что информация принята, и жестом указал Исмаилу, который неподвижно стоял в стороне, чтобы проводил доктора и заехал в аптеку за лекарствами, протянув ему рецепт.

Взгляд Омера задержался на мне ещё на мгновение – в нем читалась какая-то оценка ситуации, которую я не мог до конца расшифровать, но которая всегда вызывала у меня раздражение и одновременно ощущение некоего долга.

Когда за ними закрылась дверь я аккуратно, стараясь не причинить Камилле лишней боли, поднял её на руки.

– Куда вы меня несёте? – спросила Камилла, голос её был слабым, но в интонациях я уловил знакомые нотки сарказма, что указывало на некоторое улучшение её состояния или, по крайней мере, на попытку сохранить лицо. – Ваш доктор меня осмотрел, значит, я могу поехать домой.

Я пропустил её вопрос мимо ушей, уверенно шагая к гостевой спальне. Помещение было оформлено в спокойных, приглушённых тонах, с большим окном, из которого открывался вид на ночной город. Мягкое освещение, прохладный воздух, глубокая тишина – всё это, по моим расчётам, должно было способствовать её восстановлению.

Осторожно уложив её на широкую кровать, застеленную прохладным белым шёлком, поверх которого лежал мягкий шерстяной плед, я наконец ответил:

– Вы останетесь здесь на несколько дней, пока вам не станет лучше. Как сказал доктор, вам нужен строгий режим и поменьше всего, что может вас беспокоить. У меня, конечно, нет детей, но, думаю, и так понятно, что маленькая девочка будет переживать и требовать вашего внимания. А это лишние силы и нервы, которых у вас сейчас и так нет.

Внутри что-то ощутимо сжалось, давя на грудь. Мне с трудом удавалось сохранять внешнее спокойствие, не выдать этого непонятного внутреннего напряжения. Демонстрировать слабость, особенно сейчас, перед ней, было недопустимо. Но её очевидная беззащитность, её явная потребность в ком-то сильном рядом… всё это выбивало из привычной колеи, вызывая внутри какой-то сбой, ощущение, будто почва уходит из-под ног – состояние, которого я всегда старался избегать.

– Но… – начала Камилла, в её голосе слышался слабый протест, но я прервал её, подняв руку. Мой жест был не столько повелительным, сколько означал, что этот вопрос не подлежит обсуждению – ради её же блага.

– Если завтра вы будете чувствовать себя лучше, я привезу вашу дочь и мать сюда. Они смогут остаться с вами, сколько потребуется. Здесь моя горничная позаботится о вас как следует. Уверен, это будет гораздо разумнее и безопаснее, чем пытаться организовать уход у себя дома, учитывая ваши… текущие обстоятельства.

Она явно колебалась, её взгляд беспокойно блуждал по комнате, словно пытаясь уцепиться за что-то, что помогло бы ей принять решение. Но когда её взгляд, наконец, остановился на мне, он стал каким-то пристальным, изучающим. Брови сошлись на переносице, а губы плотно сжались. По этим внешним признакам я сделал вывод: она ждёт какого-то подвоха, не доверяет. От этого предположения внутри всё неприятно похолодело.

Неужели она и впрямь думает, что я пытаюсь воспользоваться ситуацией? Категорически нет! Нужно немедленно развеять любые недомолвки. Чтобы моя помощь не была воспринята искажённо.

– Мисс Дэй, – начал я, стараясь придать голосу максимально ровный, почти деловой тон. Однако я чувствовал, как напряглись мышцы плеч и непроизвольно стиснулись челюсти – тело предательски реагировало на внутреннее напряжение. – Я всего лишь обеспечиваю безопасность и возможность скорейшего восстановления для своих сотрудников. Вы мой секретарь, пусть и официально только с сегодняшнего дня. Я привык помогать своим людям, если они попадают в беду. А сейчас вы явно нуждаетесь в помощи. И поймите правильно, я не пытаюсь вас этим унизить, просто излагаю факты. В конце концов, мы живём в Америке, и вызов врача, лекарства – всё это стоит денег. Для меня же это несущественная сумма. Так что просто лежите, отдыхайте, а я всё устрою. В конце концов, именно так поступают порядочные люди…

Эта попытка объяснить всё исключительно с позиции прагматизма и какой-то абстрактной «порядочности» даже для меня самого прозвучала неубедительно, вызвав новую волну внутреннего дискомфорт.

Я совершенно не был готов к её возможному ответу, к любым вопросам или возражениям. И уж тем более не испытывал никакого желания вдаваться в дальнейшие объяснения своих действий. Чтобы избежать этого разговора, который мог стать ещё более неловким, я быстро покинул спальню, направившись на кухню.