Исчезающий: Инициация

– О, спасибо, – я взял статуэтку в руки. – Нет, не напоминание. Это очередная попытка научиться летать. Без крыльев не получается. Все ясно? – специально добавил вопрос, понимая, что на мою постиронию последует ее «Ясно».

– Понятно, – ответила она.

– Вот! Так лучше! – сказал с улыбкой на лице и, потрепав Даню по голове, ушел в сторону машины.

Запрыгнув на водительское сидение, я достал из кармана телефон. Написав Славику, что буду ждать его возле паршивого аналога Макдональдса, я положил его в подстаканник. Монетку я решил оставить в руке, а черные крылья отправить на задний ряд сидений.

– Осталось забрать Славика и домой, писать, – сказал сам себе, глядя сквозь лобовое стекло. – Дело за малым –найти внутри себя линию повествования.

Ожидая Славика возле остановки, напротив испорченной российской ленью сети быстрого питания, я почувствовал резкий упадок сил. Возможно, набегался. Но позже я понял, что это, скорее, не упадок сил, а чувство опустошения. Что является не частым гостем в моей жизни. По крайней мере, в последние годы.

– А я уже тут! – открыв дверь и засунув пакет с едой, сказал Славик. – Я тебе тут взял вкусного.

– И вредного, – добавил я.

– Не помню, что ты любишь, но тут все вкусное, – говорил он, копаясь в пакетах.

– Я это не буду есть.

– Почему? – удивился Славик. – Приболел? Я тебе двойной чизбургер взял.

– Теперь нет. Вспомни, как раньше здесь было. Ты ждал три минуты свой заказ и считал, что это долго. Сколько ты простоял над зоной выдачи?

– Ну, минут двадцать пять.

– Двадцать! – засмеялся я. – Ты вообще понимаешь, что там работают те же люди, что раньше? Стоят прежние зоны и продукты, из которых готовят такие же бургеры? Но теперь ты ждешь в восемь раз дольше! Можешь дать ответ, почему так сильно увеличилось время?

– Наверное, относятся к процессу с безразличием, – неуверенно ответил он.

– Хорошо. А можешь дать ответ, почему тебе вдруг стало все равно на свое время?

– В каком плане?

– В плане того, что ты согласен тратить в восемь раз больше  времени на то, чтобы поесть булку с котлетой внутри. То есть вредную еду. А теперь перенеси это на всю свою жизнь, в том числе на работу.

– Это нотация что ли? – спросил он.

– Нет, это витиеватый поход за твоим умозаключением, – ответил ему. – Человек, не желающий, чтобы его называли бесхребетным, в первую очередь должен проявить уважение к своему времени.

– Я понял о чем ты. Задумаюсь.

– Так что ты мне купил?

Он вопросительно посмотрел на меня, после чего спросил:

– А как же бесхребетный человек?

– Так я же не стоял там в очереди, – ответил ему с улыбкой. – Поэтому, ко мне никаких вопросов.

Закончив говорить, я сразу же выхватил пакет у него из рук и достал то, что мне больше всего понравилось.

Он засмеялся и, закрыв глаза, поднял голову вверх:

– Ну ты и скот…

– Первое правило ростовчанина – обманывая, не обмани сам себя.

Мы поели и тронулись обратно в Ростов.

С каждым преодоленным десятком километров мое состояние становилось все хуже. У меня не было болей и, – в чем я был уверен больше всего, – это никак не связанно с ‘замороженной’ момент болезнью. Возможно, ощущение появилось из-за того, что я уже второй день не мог написать ни строчки. И не потому, что у меня не было на это времени. А потому, что мне ничего не лезло в голову. Ступор, какого еще не было. Я всегда знал что мне писать. И я никогда не верил в существование музы. Музы нет. Есть ресурсность, которая позволяет формулировать смыслы. Пусть не длинные, перерастающие в сюжет, то, хотя бы, короткие умозаключения, подходящие для того, чтобы выстраивать линию рассуждения персонажей в повествовании.

Подъехав к Славика дому, я приоткрыл окно и поджег сигарету.

– Ты не передумал? – спросил он.

– Если ты имеешь в виду книгу, то нет.

– Андрей, ты собираешься писать о любви не зная, что такое любовь. Доделай книгу, пылящуюся в твоем столе.

– Я найду любовь, прочувствую ее и напишу книгу. Все просто.

– Ты ничего в этом не смыслишь! – нервно произнес он. – Любовь не такая безобидная, какой ее показывают в фильмах. Она не просто ранит. Она убивает.

– Аж до мурашек… – сказал я, выдохнув в окно дым. – Эти слова можно использовать как слоган.

– Подумай хорошо, – сказав таким тоном, каким никогда не говорил, Славик протянул на прощание руку.

Совершив рукопожатие, я проводил его взглядом, после чего посмотрел на монетку. Мои руки ее слегка отполировали и теперь она выглядела более презентабельной. И в целом, мне она слишком нравилась, чтобы я ее оставил дома. Мне хотелось ее держать в руках. Или, на худой конец, в кармане.

– Так ты будешь работать на меня или нет? – спросил я у монетки. – Я тебя уже отполировал, так что и ты что-нибудь сделай.

Не дождавшись ответа, я положил ее в карман, надавил на педаль газа и уехал в сторону пестрых переулков центра Ростова. На территорию, которая для многих являлась показателем успешности. Территорию, которая вселяла уверенность в то, что деньги являются целью всей жизни. Которая рушит жизненные принципы, навязывая ложные приоритеты.

Глава 3

Проснувшись из-за ярких лучей солнца, я достал сигарету и закурил ее прямо в постели.

Юля была бы недовольна, сонно подумал я, но, с другой стороны, если бы она знала меня настолько, насколько я знаю себя, то она бы этой сигарете не придала значения. Вместо чего посоветовала бы обратиться к психологу. Возможно, от нахлынувшей грусти снова переспала бы со мной, что, в принципе, не так уж плохо. По крайней мере для утра.

Взяв в руки телефон, я зашел в заметки и принялся было писать историю, но мои пальцы остановились напротив клавиатуры и не пошевелились ровно до того момента, пока я не заблокировал телефон и не бросил его себе в ноги.

– Чертово отсутствие фантазии! – крикнул в потолок. – Это весь твой ресурс? Теперь только с помощью тяжелых наркотиков или грибов?

Оглядевшись, я присел на край кровати и вставил ноги в тапочки. Я чувствовал раздражение от преодоления каждой минуты, что заставляло перебирать варианты дальнейших действий, способных пробудить мою фантазию. Но один за другим они отпадали ввиду того, что пробудить фантазию может либо какое-то вещество, либо серьезное событие в жизни. В идеале то событие, которое разобьет сердце или просто заставит очень сильно грустить. Но как можно разбить сердце, которое давно разбито? Как заставить себя грустить, если всевозможные ситуации, которые только могли произойти – произошли, а новая рефлексия по ним невозможна. Или возможна, но не в той степени и не в нужной плоскости.

Зайдя в инстаграм, я прочел несколько сообщений с предложением встретиться, нездоровой критикой книг от женщин, которые ‘тянут’ одеяло на себя, и напоминанием от Гены, моего литературного агента, совмещавшего эту роль с ролью алчного менеджера, о сборе на местной литературной тусовке. Свернув приложение, я набрал его номер.

– Андрей… – донеслось из динамика.

– Что мне там делать? – не тратя время на приветствие, я перешел к делу. – Опять Лисицыну слушать?

– Послушай, тебе нужно светить лицом, – устало говорил он. –  Да, Андрей, такая твоя доля.

– Но меня раздра…

– Да, Андрей, меня это тоже раздражает, – перебив меня, он произнес в том же тоне, – но ничего не поделать. Нужно сходить, отмучиться в кругу интеллигентных людей под бокал или пять бокалов виски, или что ты там пьешь, и не расшатывать мою психику своими капризами. Хорошо, Андрей?

– Как твой интенсив? – спросил я, вспомнив о его психологических тренингах.

– Я сохраняю спокойствие, Андрей. И постарайся сделать так, чтобы я не срывался. Это очень важно. Пожалуйста, веди себя там как уважаемый писатель, а не как законченный маргинал.

– Хорошо, договорились, – сказал я, прикинув, что весь день можно уделить попыткам написания текста, а вечером отправиться в клуб снобов и литературных неудачников, мнящих себя поэтами, после чего бросил телефон на кровать, закурил сигарету и направился в душ.

Намочив тело, я стоял в душевой с зажженной сигаретой в попытке сообразить хоть что-нибудь. Ничего не получалось. Эти старания напоминали мне очень пьяный секс. Когда ты сильно хочешь, но не можешь, и в ближайшее время точно не сможешь. Только в них есть хоть какие-то признаки ‘жизни’. Уставшей, держащейся на морально-волевых жизни. А в данном случае нет даже их. Есть лишь хрупкая надежда, что застой скоро закончится.

Выйдя из душевой, я вновь закурил, приоткрыл окно и упал на кровать. Нащупав под подушкой монетку, я взял ее в руки, затем поднял с кровати телефон.

– Сегодня точно день будет нашим, – сказал ей и положил рядом с собой.

Все оставшееся время я лежал с включенным телефоном в руках, иногда поглядывая на подаренную к свадьбе статуэтку, которую я поставил на тумбочку у кровати. Сперва я пытался что-то написать. Позже, ради разнообразия, я начал смотреть короткие видеоролики. Разнообразие растянулось до момента, пока я не уснул. Проснувшись и глянув на часы, показывающие шесть вечера, я встал с кровати, посетил  душ, после чего принялся собираться. Взяв в руки пачку сигарет, я обнаружил, что она пустая.

– Ты слишком много куришь. – глядя на пачку, произнес я голосом Юли. – Пора это контролировать.

Спустя полчаса я вышел из квартиры, сел в такси и поехал на тусовку для жаждущих творить. Жаждали, как по мне, они неумело по одной простой причине – за те пять лет, которые я там присутствовал, никто не написал ни одной книги. Никто, кроме Лизы Лисицыной – графоманки со стажем, не брезговавшей копировать статьи об историческом Ростове и гордо заявлять свои книги в детективную прозу. Ее уровень писательского мастерства был таков, что даже Гена, в чьих глазах можно было увидеть блестящие монеты, отказывал ее публиковать. Но она все равно хвастала победами в премиях, о которых никто никогда не слышал. Прочитав в онлайн-ресурсах для несостоявшихся авторов несколько ее нелогичных книг, я отметил, что единственное творение Лисицыной во всей серии – имя персонажа, после чего оставил интеллектуальный мазохизм и больше никогда не брал в руки ее истории. С другой стороны, она хоть что-то сделала. Коряво, паршиво, но сделала. Остальные члены клуба лишь рассуждали о том, как сильно хотят написать книгу. Но хотеть и мочь – совершенно разные вещи. В этой тусовке все, как правило, сводилось к тому, что каждый выходил к микрофону и читал свои стихи, подтверждая свой величественный статус поэта, которым, впрочем, они сами себя и наградили. Нет ничего более прискорбного, чем натягивание благородных регалий на собственные уши. Выглядит это довольно нелепо и жалко. Но если подобное позиционирование дает свои плоды, пусть и в собственных нарцистически-тщеславных умах, то почему бы и нет. Людям всегда было интересно наблюдать за историей клоуна, и я не исключение. Только вот если история клоуна в цирке является миниатюрой, то здесь, с учетом сторис в инстаграм, это полномасштабное представление длинною в жизнь.

Выйдя из такси и пройдя в бар, где все уже сидели за круглыми столиками и что-то бурно обсуждали, я присел за тот стол, который был меньше всего занят людьми.

– Добрый вечер, Андрей, – сказала девушка, с которой я четыре года назад, совершенно случайно, переспал.

Ее звали звали Катя и она была частичкой собирательного образа моей героини в книге. Она очень любила быть снизу. Во всех смыслах этого слова. А я, в тот период времени, был не большим любителем секса, в котором мужчина выкладывается на полную катушку из благодарности за то, что перед ним раздвинули ноги. Впрочем, с течением времени, я так и не стал любителем подобных распределений энергозатрат. Мы славно провели несколько ночей и так же славно забыли друг о друге. Лишь изредка перебрасываясь фразами на подобных мероприятиях, мы напоминаем сами себе о тех ночах.

– Допустим, – улыбнувшись, коротко ответил ей.

– Давненько вас не было, – поправив на платье зону кливиджа, она улыбнулась в ответ.

– Да вас, знаете, тоже.

Сидящие за столом люди слегка приоткрыли рты, словно рыбки, но ничего из них не издали.

Наверное, оно и к лучшему, подумал я, ведь не всем стоит использовать рот в диалоговых целях.

– Чем занимались все это время? – спросила вновь Катя.

Увидев проходящего мимо меня официанта, я показал ему указательный палец и одними губами сказал «виски». Он кивнул и проследовал дальше.

– Думал о том, насколько сильно по вам скучаю, – соврал ей.

Она игриво посмотрела мне в глаза и провела рукой по своей шее.

– И как же сильно?

– До сих пор не определился, – сухо ответил ей.

– Очень долго определяетесь, Андрей.

– Я вам сообщу, как только будет результат.

Соседи по столу, иногда посматривая на нас, начали интенсивней переглядываться между собой. Я не сомневался, что они ни о чем не догадаются. Ведь для этого, как минимум, нужен маломальский опыт. Использовать же опыт из литературы для извращенцев, типа «пятидесяти оттенков серого» – это, к сожалению, совсем не одно и то же, в сравнении с реальной жизнью.

– Вы разве знаете мой номер? – спросила она, слегка поправив рукав платья, из которого показалась татуировка в виде змеи, тянувшейся открытой пастью к запястью. Я не понимал смысл в татуировках, но никогда не был против того, чтобы у женщин они были. Женская эстетическая красота для мужчин то же самое, что мужская интеллектуальность для женщин – одинаково возбуждающие качества.

– Я вам по почте напишу, – ответил ей и, разом выпив принесенный официантом бокал, попросил еще один.

Она, слегка ухмыльнувшись, перевела фокус внимания на шедшую к сцене Лисицыну, державшую в руках телефон. В ответ на что я перевел свой фокус внимания на официанта, несущего мне порцию виски. Слыша, как Лисицына рассказывает о новых наградах, я подумал, что прийди сюда спустя десять лет, здесь будут находиться те же люди и Лисицына, заливающая со сцены про новые и новые награды. Ее сменят разговоры о разбитых сердцах, смены сезонов, пасмурную погоду, солнечное настроение и прочие  порядком надоевшие муки души. Но меня раздражало не это, ведь данное мероприятие хорошо тем, что здесь происходят не пьянки людей с окостеневшими мозгами, а вполне себе с начитанными, интеллигентными личностями. Меня раздражало, что они, по большому счету, бесхарактерные личности. Акцентироваться на этом или нет – выбор каждого. Я предпочитал об этом не забывать, чтобы случайным образом не заразиться.

Невнимательно дослушав очередное совестное самолюбование Лисицыной, я не выдержал:

– Лиза, остановись, никому это не интересно.

– Андрей, что не так? – спросила она, сменив доброжелательное выражение лица на злое и всененавидящее. – Только давай конкретно!

– Я тебе из раза в раз говорю, что ты, как автор, ужасна. И каждый раз ты спрашиваешь что-то в духе «Андрей, подожди, давай конкретно!». А я тебе и конкретно, и абстрактно и по-разному уже несколько лет говорю «ты, Лиза, плоха и конкретно, и абстрактно, и по-разному», но ты не оставляешь попытки понять, что же ты делаешь не так. Тебе бы это упорство на поиски новой сферы деятельности направить.

– Ты не прав! – воскликнул парень, сидевший лицом к сцене. Но это уже ничего не меняло. Лисицына, прослезившись, уходила по сцены, а гости, встав со своих мест – на улицу. Не долго думая, я прихватил с собой свежую порцию виски, нащупал в кармане сигарету и вышел на улицу. Но оказавшись на свежем воздухе, я понял, что спокойно покурить не удасться. У двери меня уже ожидал парень, защищавший Лисицыну. Я хорошо его помнил. Его звали то ли Антоном, то ли Арсентием. Но что я точно помнил: он очень любил бессмысленные споры. Этот человек буквально на каждую мысль готов был найти противопоставляющую. Общаясь с ним, я, в какой-то момент, ловил себя на мысли, что он вот-вот обыграет меня аргументами. Но, к моему счастью, Антон или Арсентий был очень слаб в диалогах, в которых его деликатно и завуалированно окунают в дерьмо. После одного такого диалога со мной, он быстро вышел из него и нашел себе более комфортного собеседника для созданных самим собой полемик. Нервно затягиваясь, он бегал глазами по мне и, как я понял, пытался сформулировать претензию.

– Привет, Андрей, – сказал он, выпустив табачный дым в воздух. – Помнишь меня?

– Мы с тобой спали? – распознав по его мимике, что он снова поверил в силу своей мысли, я намеренно начал с грубости. – Я просто не припомню.

– Нет, Андрей, – спокойно ответил он. – Мы однажды общались на тему гендерного неравенства.

– Припоминаю. Определялись с твоим полом, верно?

– Ты! Ты не мог определиться! – нервно бросил он. – При том, что тут нечего и определяться.

– Согласен. По уровню склочности тебе даже опытная стерва будет дышать в спину. Так о чем ты хотел поговорить? Или поспорить. О Лисициной?

– Хотел спросить, как продвигается написание книги? – произнес он более спокойным тоном.

– А ты откуда знаешь, что я что-то пишу? – поджигая сигарету, спрашивал я.

– Ты всегда в это время публикуешься. Ну, еще соцсети. Видел отрывок твоей будущей книги.

– Тайный поклонник, – заключил, выдохнув дым. – Люблю, когда мужчины тащатся от меня.

– Серьезно? – брезгливо спросил он.

– Абсолютно.

Он не обратил внимание на мои слова, вместо чего задал вопрос, который, видимо, его изначально интересовал:

– Кем вдохновлено новое произведение?

– Жизнью. – Ответив, я отпил из бокала.

– Нет, я имею в виду классиков. Гумилев, может, Достоевский.

– Я никогда их не читал.

– В каком смысле? – округлив глаза, спросил он.

Я знал, что своим ответом дал ему простор для того, чтобы обозначить свое превосходство. Но меня это не особо тревожило. Кроме заканчивающегося в бокале алкоголя, меня ничего не волновало.

– Как можно было не прочесть Достоевского, Горького и других великих классиков, при этом стать писателем? – произнес он ожидаемые слова. – Это абсурд! Ведь это школьная программа!

– Тут абсурд состоит в том, что ты читал этих авторов, потому что у тебя не было выбора. Ведь это школьная программа, а тебе нужно быть прилежным учеником. Я их не читал, потому что у меня не было цели стать прилежным учеником и выслужиться перед учительницей, которая хороших учеников гладит по головке. Я делал выбор между авторами и читал все то, что представляло для меня интерес. А ты не делал выбор потому, что твоя прогнутая спина не позволяла допустить подобного. В итоге, ты прочел классиков школьной программы и больше ничего. А в зрелой жизни отдал предпочтение инстаграму и втыканию в телевизор. Я же прочел все то, что мне интересно и продолжаю читать. Собственно, именно поэтому как-то странно называть тебя читающим человеком…

– С тобой и так все ясно! – явно нервничая, он перебил меня. – Можешь не продолжать.

– Мне остается только порадоваться за твои невероятные способности все про всех знать. Если бы рука не была занята бокалом, я бы поаплодировал.

Я привык к подобному отношению со стороны окружающих, и уж тем более,  читаемым оно было со стороны Антона или Арсентия. Открытое это отношение или скрытое, его суть, проявляющаяся в оскорблениях, попытках поддеть и найти изъян, была ничем иным как зависть. Многие в своей жизни хотели написать хотя бы одну книгу, но в силу своей лени и страха не делали это. И вот тут появляется перед глазами человек, который осуществил их мечту. И так, что ее читают не только близкие и просто знакомые, а многие тысячи. Это вызывает гнев с протестом, перетекающие в обсуждение человека, о котором они, по большому счету, ничего не знают. За этим следуют обесценивающие ярлыки. И так во всех сферах: от менеджмента, до строительства. Невежество – обычное дело для тех, кто хочет оказаться на твоем месте, но никогда не приблизится к нему из-за внутреннего страха масштабов и сложности пути.

– Но это лично мое мнение, – добавил он после некоторой паузы. – Ты можешь быть с ним несогласен.

– Проявление невежества нельзя назвать мнением, – осушив бокал, я спокойно ответил ему. – Мнение основывается на фактах и знании. А быть кретином – это не мнение.

Он потушил сигарету об урну, и бросив на меня осуждающий взгляд, ушел в другой ‘круг общения’. Туда, где они с радостью будут перебрасываться маразмами, словно это игра «горячая картошка», в которой главный объект не мячик, а смысловые связи.

Еще немного постояв у отведенного для курения места, я, чувствуя дикую усталость, решил вызвать такси и поехать домой.

Сидя в машине короткие пять минут, которые отсчитывали мой путь домой, я ловил себя на мысли, что подобного состояния у меня не было даже в моменты обострения болей. Прямо сейчас даже тревога была гораздо сильнее. Возможно, потому что в прошлом я знал исход и через принятие нашел внутреннее успокоение. А сейчас, после проблеска надежды и веры в то, что из этой истории можно выйти победителем, появившаяся неопределенность разбивала вдребезги внутреннюю гармонию с распланированной последовательностью будущих действий.

Обратив внимание на пассажирское стекло, я увидел в нижнем левом углу наклейку. В темноте мне было тяжело разглядеть, что на ней изображено, но, если любопытство и грех, то самый безобидный из тех, которые меня наполняют.

– Извините, – обратился к водителю, – вы не против, если я включу свет?

– Конечно нет. Вам помочь?

Я не стал вдаваться в подробности почему он спросил о том, нужна ли мне помощь: из-за моего внешнего вида, либо из вежливости. Ничего не ответив ему, я нажал на кнопку включения на потолке. Наткнувшись на журнал «Популярная механика», торчавший из кармашка заднего сидения, я понял глаза и замер.

– Опять. – сказал, глядя на фотографию по центру сидения. – Завтра в больницу.

– Вы что-то спросили? – произнес водитель.

– Нет-нет, это не вам, – ответил ему, не отрывая глаз от снимка.

В новом приступе галлюцинаций я видел себя со стороны. Человека, который пять лет назад в отчаянии сидел за столом среди алкоголя, недоеденного бутерброда и справки с диагнозом. Держа в руках телефон и жадно записывая в заметках одно предложение за другим. Этот человек был погружен в историю и, в состоянии апатии, пытался сделать шедевр. В конце написанной истории он себя похоронил. Как позже выяснилось, похоронил себя прошлого, оставив наивность, податливость, дипломатичность и веру в любовь где-то на задворках вечности. И лишь спустя год, в который уместилось две последующие книги с новостью о том, что съедающая изнутри болезнь забуксовала на четвертой стадии, эта история обрела популярность. А он, в свою очередь, стал самым читаемым автором. Затем пришло осознание, что все происходящее было подобно чьему-то сумасшедшему сценарию, ведущему непонятно куда, но лихо закручиваемому сознание в морской узел. Дописывая книгу в ванной, он убил себя на книжных листах, но оставил в живых в реальной жизни.

– Может вам подсказать, как отсканировать код? – припарковав машину возле моего дома, спросил водитель.

– Какой код? – оторвавшись от фотографии, и нахмурившись от непонимания, спросил его.

– Кьюар код, – сказал он, глядя на меня через зеркало заднего вида

Я перевел взгляд на то место, где была фотография и увидел на ее месте кьюар код.

– А, нет, не надо, – наигранно улыбнулся ему. – Я уже все отсканировал.

– Это самые качественные детали для ‘немцев’. Сейчас запчасти на них нигде не найти.

– Да, это точно.

Он не останавливался в своей навязчивости, и в добавок ко всему сказанному протянул мне карточку. Я еще сильнее почувствовал усталость. Человеку, который является не самым большим любителем болтать о чем-то маловажном, тяжело справляться с давящими диалогами. Диалогами, в которых, вместо очереди из слов, хочется больше молчаливых пауз.

– Возьмите мою визитку, вдруг потеряете сайт, – продолжал он. – Вообще, такси не моя основная работа…

– Это для души, понимаю, – взяв визитку, я перебил его. Но понимая, что его душераздирающую историю жизни уже никак не остановить, я открыл дверь и произнес: – Всего хорошего.

– И вам! – будто ни в чем не бывало ответил он.

Я закрыл дверь за которой, скорее всего, диалог перетечет в монолог. В нем водитель будет сам себе рассказывать о повседневных тяготах и внутренних невзгодах среднестатистического человека, имеющего такое же право быть счастливым в столь несправедливом мире. По итогу него, он, возможно, психанет и направится в бар. Затем, за барной стойкой будет описывать всем подряд свой психологический портрет, периодами сдерживая подступающие слезы. Но меня, слава богу, это уже никогда не коснется.

Разувшись на пороге, я проследовал в комнату и, не снимая вещи, упал на кровать. Установив в телефоне напоминание, я закрыл глаза с надеждой на будущий день, и со скоростью свободного падения начал проваливаться в сон.