Исчезающий: Инициация

– На четвертой стадии уже ничего не спасет. – Бросил , откинувшись на кресле.

– Хрена с два, братик. Психосоматика сильнее любого катаклизма внутри организма. Считай, она может стать как великим потопом, так и большим взрывом, за которым образуется новая вселенная. Главное – поверить в это и никогда не ставить под сомнение.

– Что ж, если вариантов никаких нет, то попробую на вкус твою гипотезу.

– Вариантов больше, чем тебе кажется. Но мою гипотезу нужно не пробовать, а поглощать. Пройдут года, а мы с тобой все так же будем сидеть, обсуждать бытовые парадоксы и ментальное разложение общества. Только ты уже будешь писателем, а не черт пойми кем. Кстати, кем ты сейчас работаешь?

– С этой минуты писателем.

Он расплывчато улыбнулся.

– Обожаю тебя. Все получится.

Поставив чашку на стол, я зажег сигарету и выдохнул дым в потолок…

Пока машина поворачивала с Максима Горького на Чехова, к подземной парковке моего дома, фотография на стекле истлевала и развеивалась по ветру. Понимая, что один из признаков ухудшения ситуации являются галлюцинации, меня начинали настораживать игры воображения. Мне нельзя брать длительные паузы в написании. Они убьют меня. Но сегодня, объективно, я не осилил бы ни строчки.

Спустившись на паркинг к своей машине, я разблокировал ее и, сев за руль, начал звонить первой жене.

– Мне к которому часу подъехать? – спросил, как только она подняла трубку.

– «Привет» для начала, – ответила она в своем стиле.

– О, привет! А к которому часу сегодня подъехать? Хочу с ребенком по парку погулять, пока на улице не стало совсем паскудно.

– Можешь после школы.

– Я выезжаю.

– Поняла, – сказала она, после чего отключилась.

Не успев положить телефон, я увидел как на экране загорелось имя «Славик».

– Привет, – сказал я, подняв трубку.

– Ты что-нибудь написал? – запыхаясь, спросил он.

– Нет, я вчера был у Юли. А ты от кого бежишь?

– От судьбы… Вот это поворот! У Юли, говоришь. А почему мне не говорил о своем ночном плане?

– Спонтанно получилось.

– То есть сегодня мы не разбираем новый виток в твоей будущей истории?

– Нет, я сейчас поеду к сыну, хочешь со мной?

– С радостью!

– Тогда я выезжаю к тебе.

– Буду собираться! – победно воскликнул он.

Я завел машину и тронулся в сторону выезда из парковки. Проезжая мимо огромного количества дорогих машин, расставленных на парковке, я выехал на Чехова, в сторону Большой Садовой, после чего повернул направо, по направлению к западному району.

Опустив стекло, я наслаждался легкой прохладой и относительной изоляцией от окружающих. Справа от меня мелькали бутики, вперемешку с кофейнями, ателье и табачными магазинами. Слева проносились не совсем вменяемые водители, которые перестраивались из полосы в полосу, пытаясь найти самый быстрый ряд, а когда ничего не получалось, – ведь все ряды двигались примерно одинаково, – начинали прижиматься к впереди движущимся машинам, моргать и сигналить. Глядя на обычного прохожего, ты ничего не сможешь сказать о его психике, но если этого человека посадить за руль – сразу же все поймешь. Ведь когда человек в машине, создается некое ощущение изоляции и безопасности, аналогичное ‘левому’ аккаунту в соцсетях, с помощью которого пишутся оскорбительные комментарии. Ощущение изоляции раскрепощает людей и они становятся самими собой. Теми, кем они не рискуют быть в обществе, боясь осуждения, а иногда и физических последствий. Поэтому, выходя в общество, добротная часть неадекватных и даже сумасшедших особей надевают маски и играют в людей. Все мы, по большому счету, играем в людей. И если сумасшедшие кретины делают это ради того, чтобы их в этом не уличили окружающие и не вычеркнули из своего круга общения, то я делаю это лишь ради того, чтобы не ранить ближнего. Моя же игра в человека раскрывает все грани меня прошлого, но не настоящего, смирившегося с неизбежностью смерти.

Припарковавшись возле дома Славика, я полностью опустил все стекла, чтобы в машине посвежело. Сделав ему дозвон, я зажег сигарету. Глядя на пространство парка, усеянное людьми, мне вспомнилось детство. Когда-то я тоже был ребенком. Бесцельно бегал по улице и считал трагедией не купленную игрушку или мороженное. С возрастом трагедии никуда не делись, изменились лишь объекты, которые их порождали. Но если оглянуться назад, каждая пережитая трагедия жизни кажется пустяком спустя некоторое количество времени. И, что самое печальное, сложно заключить почему то, что меня морально размазывало, через год воспринимается чем-то пустяковым. Способность мозга замыливать боль посредством обесценивания события, либо понимание, что та боль – лишь наивно раздутая важность произошедшего и она ничего не значит в контексте всей жизни?

– Привет! – сказал Славик, запрыгнув на пассажирское сидение. – Нас ждет приключение?

– Еще какое, – ответил ему монотонным голосом. – Приехать, погулять с сыном, уехать.

– Ну я то займусь своими делами.

– Поделишься? – тронувшись с места, спросил его.

– Да ничего особенного. Забежать в один магазин и встретиться со знакомыми.

– С какими знакомыми? Ты же нелюдимый! – засмеялся от понимания, что помимо меня в кругу общения у него никого нет.

– Ну у меня есть же знакомые люди, с которыми можно встретиться. Они у всех есть.

Я подумал, сколько у меня знакомых людей, с которыми я мог бы встретиться, и ‘нарыл’ как минимум десяток разношерстных личностей. Но с ними бы я видеться уж точно не хотел. Даже если бы наливали. Придя к выводу о том, что если наш круг общения, в основном, зависит от нашего желания общаться с конкретными людьми, то и одиночество, скорее, добровольный выбор, нежели непреодолимая участь, у меня завибрировал телефон и я тут же схватил его из открытого бардачка.

«Послезавтра на Кубу! Туры из Москвы на 13-15 ночей от 71990₽ на человека».

– Кто там? – с интересом спросил Славик.

– Отрицательная инфляция. Куба за семьдесят две тысячи.

– А такие цены когда-то считались дорогими, – задумчиво произнес он.

– Когда-то и война называлась войной. – ответил на выдохе ему.

– Тут согласен, – сказал он, после чего ненадолго, стихнув, эмоционально произнес: – Уже шесть лет прошло с момента твоего развода! Как быстро время летит!

Да, время летит. Мы взрослеем, затем стареем, после чего исчезаем навсегда. И, к сожалению, ничто из того, что нам кажется важным, вовсе не важно. Просто человек так устроен, что ему жизненно необходима цель. Не важно какая, но цель. А масштабы ее напрямую зависят от количества извилин и силы характера.

– Интересная способность у мозга – размывать все плохое, – не отвлекаясь от дороги, произнес я. – Вроде вспоминаешь что что-то плохое происходило, но помнишь все это слишком смутно.

– Не чувствуешь, что все это зря? – спросил он. – Что стоило пробовать работать над отношениями?

– Не вижу смысла возвращаться в прошлое и это ворошить. Моя первая жена счастлива с мужчиной. И я счастлив, что она находится в гармонии. Ведь если в гармонии мама, то в гармонии и ребенок. Это самое главное. В целом, для меня эта ситуация – уже история. Благодаря разводу я стал писателем. Пройдя через кульбиты и ментальное дно, но стал. Все складывается так, как должно сложиться.

– Я бы наверное извел себя мыслями о том, как можно было бы по другому… – задумчиво произнес он.

– В этом мы и отличаемся.

Мы въехали в центр и остановились на самом долгом светофоре в городе, на пересечении улиц Соколова и Варфоломеева. Громко звучащая песня из соседней машины была совсем не разборчива. То ли из-за глубокого погружения в размышления, оторвавшие меня от реальности, то ли из-за банальной неспособности воспринять слова.  Но как только я сменил фокус внимания на тонированный автоваз, сразу услышал дурацкие мотивы песни. Меня передернуло. Нащупав кнопку стеклоподъемника, я тут же потянул ее вверх, тем самым оградив себя от идиотизма, доносящегося из колонок соседней машины.

– Кстати! – произнес Славик, напомнив о себе. – Ты забрал мой подарок на свадьбу?

Я попытался вспомнить, какой он дарил подарок, но у меня ничего не получилось. Как и саму свадьбу, что мне показалось странным.

– Слушай, я только что понял, что я не помню свою свадьбу, – отстраненно сказал я. – Ни то, как приехал в ЗАГС, ни самой церемонии… И даже как уезжал оттуда не помню! Не говоря уже о самом ЗАГСе, где это все происходило. Поэтому я сомневаюсь, что помню о твоем подарке.

– Я всегда говорил, что ты странный! – засмеялся он. – Как можно не помнить собственную свадьбу? Это вроде того, что твой мозг стер информацию, которая доставляет тревогу?

– Нет, не вроде того. Я просто не помню. – ответил ему, удивляясь самому себе. – И причем понял это только что.

– Ладно, пусть так, – Славик махнул рукой. – Я дарил тебе статуэтку. Черные крылья.

– А, вспомнил, – соврал ему, чтобы не обижать. – Нет, она у первой жены стоит на книжной полке.

– Тебе нужно ее забрать.

– Мне много чего стоило бы забрать, но я, почему-то, не спешу это делать.

– Шесть лет?

Я мог бы дать ожидаемый им ответ, почему именно не спешу забирать свои вещи. И спроси меня об этом пять лет назад, я бы сразу же его дал. Но с тех пор, как я начал писать книги – а это случилось сразу же после диалога с Борей, я встал на путь сдерживания раковой опухоли и абсолютного замалчивания своей проблемы. Боря был прав в том, что психосоматика – важный аспект прогресса всех болезней. А прав ли я в том, что умалчивание проблемы является главным способом борьбы с ней, я не знал. Но выливая свои эмоции на книжные листы, я стал гораздо более спокоен и здоров.

– Да, шесть лет неспешной жизни, – ответил ему. – Так тоже бывает.

– Это странно, – улыбнулся он.

Подъехав к единственному светофору на трассе в Ростовской области, на котором горел красный свет, я остановился у стоп-линии и принялся наблюдать за выезжающими из коттеджного поселка машинами. Каждая из них стоила десятки миллионов, но это ничего не значило по сравнению с тем, что именно ради здешних людей здесь поставили светофор. Чего только не сделаешь для человека, который является итоговым вердиктом в принятии решений по всему городу и, что особенно важно – когда ты и есть тот самый человек, живущий в поселке для миллиардеров.

К моменту, когда крайняя машина выехала из поселка уже горел зеленый свет. Я подумал о том, что все-таки эти ребята сильно себя ущемили во времени. Могли бы сделать так, чтобы на трассе горел красный свет до тех пор, пока последняя машина не выкатится из густонаселенного деревьями рая. А на трассе все бы подождали. Ведь тем людям, в их жалких жизнях, не все ли равно: опоздать на десять минут, либо на сутки. В любом случае их жизнь так и останется жалкой.

Я достал из кармана монетку и бросил ее в подстаканник, к телефону. Взгляд Славика тут же упал на нее.

– Это мой талисман, – на опережение ответил ему.

– Все правильно, у каждого должен быть талисман, – одобрительным кивнув, сказал он, после чего перевел свой взгляд на поля, мелькающие в окне.

Заехав с трассы в Шахты, я сбавил скорость и медленно, по-ростовским меркам, поплелся по городу.

– Останови здесь, – сказал он, как только мы въехали в центр города, состоявший из двух пересекающихся улиц.

Я остановился.

Славик открыл дверь и перед уходом снова напомнил о его подарке на день свадьбы. Я одобрительно кивнул и, дождавшись, когда он закроет дверь, направился к дому, где жил мой ребенок.

Я не спешил звонить первой жене, вместо чего решил, что мне нужно перекурить. Опустив спинку сидения и закурив сигарету, я пускал густой дым в окно. Глядя в зеркало на свои более-менее густые волосы, мои глаза были устремлены на качающиеся от ветра деревья. С тех пор, как я бросил айкос прошло четыре года, но понимание того, почему я лысел так и не пришло. В моей голове было два варианта: либо потому, что я перестал умирать, застыв на четвертой стадии рака без увеличения метастаз в голове, либо потому, что я бросил курить стики. И хоть понимание этого не изменило бы качество моей жизни, его хотелось бы достичь. Впрочем, это было не так уж и важно. Выкинув половину тлеющей сигареты, я вернул сидение в исходное положение, закрыл окно и взял из подстаканника телефон с монеткой.

«Можешь выпускать», – написал первой жене, в глубине души желая дополнить сообщение словом «кракена».

И минуты не прошло, как я увидел ответ, где я, естественно, оказался невнимательным человеком.

«Он в школе, ало! У меня еще два урока. Через десять минут заканчивается урок у малого и можешь сразу заходить в класс. Там тебя ждет диалог с учителем»

«Какой диалог?», – тут же отправил в ответ.

«Диалог на тему драки, которую затеял Дима с одноклассником. Ты – отец, подобные темы по твоей части».

Ничего не ответив, я засунул телефон в карман и, держа монетку в руке, направился к школе.

Стоя у калитки, я наблюдал за множеством одиноких девушек, пришедших за своими детьми. В среднем у двух из десяти на пальцах были обручальные кольца. Часть из этих девушек имели невозмутимые лица, словно в них течет не кровь, а жидкая сталь. Остальные выглядели замученными и уставшими.

Как интересно повернулся мир с его нормами. Раньше никто и представить не мог, что все дети будут воспитываться одинокими матерями, изредка видя отцов. Но теперь этот вариант, судя по всему, набрал нехилые обороты и все так, как есть. Люди женятся, создают еще одного человека и только потом осознают, что они друг для друга не те спутники, которых бы хотели видеть в течении своей монотонной и обыденной жизни. И ирония в том, что я, человек, который позиционирует себя отличным от основной массы людей, так же как большинство отцов, стоял у калитки, ожидая своего ребенка на пару часов. С другой стороны, если оглянуться вокруг, из отцов был только один я. Как раньше у садика. Как в детских игровых. Но это вовсе не то, чего бы мне хотелось. Жаль, что вышло именно так. Но, как это часто бывает, не все красивые, и от того довольно хрупкие истории, могут выдержать соприкосновение с черствой реальностью. Моя с первой женой не смогла. Перекладывая всю вину на неправильность отношений, партнеров, негласных правил, быт или на необъективность окружающих, ты лишаешься шанса формулировать претензии к себе. К сожалению, этому не учат в школах. К счастью, после этого никто не умирает. Если не считать чего-то внушительно большого в груди, что, исчезая, оставляет ощущение непосильного одиночества и бессмысленности будущих отношений. Впрочем, говорят, и это лечится.

Закурив сигарету, я сделал две глубокие затяжки и, бросив ее в урну, зашел в школьную дверь.

– Добрый день, Андрей Владимирович! – поприветствовала меня женщина, исполняющая роль контролера.

– Добрый день, Анна Павловна! Как ваш день?

– Как и все остальные. Ноги не болят и слава богу!

– Главное, не перестать чувствовать удовлетворенность, остальное – детали. – сказал ей, затем добавил:

– А в какой кабинет направляют провинившихся детей для «разбора полетов»?

– В шестой класс, – ответила она. – Слышала об инциденте. Все мальчики через это проходят.

Улыбнувшись, я махнул рукой.

– На то они и мальчики. Мериться яйцами нормальная история, особенно в детстве.

Подойдя к шестому классу, я увидел Диму, стоящего у стены. Он склонил голову и хлипал носом. Видя его, мне сразу вспомнилось, как мама приходила за мной в школу и выслушивала истории о моих «концертах», в которых умещались драки со старшеклассниками и скандалы с учителями.

Я присел на корточки так, чтобы мне было видно его лицо, после чего взял за руку.

– Ну что ты?

Он заплакал.

– Так, давай сразу отставим слезы, – начал я. – Тебе обидно за случившееся?

Он кивнул головой, утерев нос рукавом.

– Тогда определимся с несколькими моментами? Я пришел сюда не для того, чтобы тебя ругать – это первое. Второе. Если тебя спровоцировали и ты ответил силой, то мы обсудим пути возможных выходов на случай повторения провокаций, чтобы нас снова не вызывали сюда на ковер. Договорились?

Он кивнул головой и обнял меня.

– Я больше так не буду! – сказал он.

Дверь в класс открылась. На его пороге стояла классная руководительница Димы и, судя по искривленному лицу, мама избитого ребенка.

– Вы растите демона! – сквозь зубы процедила мамаша.

Услышав ее голос, Дима сжал свои пальцы на моих плечах.

Я встал во весь рост и окинул взглядом двух барышень. Мамаша имела растрепанный вид. Он намекал на то, что она – законченный невротик. А сальные волосы усиливали ощущение брезгливости. Давали понять, что мамаша совсем о себе забыла.

Глядя на нее, я вспомнил про две крайности: либо девушка за собой следит, но при этом считает мужчин не больше, чем вспомогательным инструментом на пути к красоте, который своим присутствием будет дополнять картинку под названием «успешная женщина», а заодно спонсировать все ее хотелки, либо девушка полностью забывает о своей внешности, а мужчина для нее является вторым ребенком. Только таким, который из-за алкоголизма находится на пороге состояния, в котором он, обделанный, должен лежать под подъездом ровно до ее прихода с работы. Хотя, с другой стороны, все эти крайности являются не больше чем разными мирами. А в каждом мире – свои обычаи.

– Ты хоть что-то скажешь? – обращалась ко мне. – Или так и будешь сидеть над ним, как над девочкой?

Услышав ее слова, мне хотелось начать с колкостей. Но помня, что я, как и мой ребенок, являемся, отчасти, лицом моей первой жены – учителя, имевшего близкие отношения с директором школы, – я остановился в собственном порыве.

Взяв Диму за руку, я проследовал в класс.

– Давайте не будем линчевать всех подряд, – ехидно улыбаясь, говорит я. – А то может случиться так, что на эшафоте окажетесь вы.

– Что ты имеешь в виду? – нервно бросила она. – Что ты несешь вообще?

Ее пренебрежительный тон приближал меня к тому, что я наплюю на все задние мысли, которые меня сдерживали, и своими словами снесу с петель ее хрупкую психику.

– Во-первых на «Вы», – спокойно ответил ей. – А во-вторых, почему когда вы не понимаете, что я сказал, то идиотом оказываюсь я, а не вы?

– Ваш маленький дьявол избил моего ребенка! – закричала она.

– Это мальчики, моя дорогая, и им свойственно мериться силами. Предлагаю прекратить делать из них овощей и внутренне принять тот факт, что драки неизбежны. Попутно объясняя, что не все сводится к рукоприкладству.

– Вы поощряете то, что он избил моего ребенка?! Вы растите будущего преступника!! – еще громче завопила она, после чего снизила тон и угрожающе добавила: – Ну ничего, я так и думала, что отец – писатель и мама-учитель ни на что не способны, в отличие от обычных, пусть и малообразованных людей.

Я решил отбросить в сторону прелюдии, прикинув, что раз уж нас, родителей Димы, воспринимают как людей, тесно граничащих с аморальными личностями, то можно ‘расчехляться’.

– Дети, выходим за дверь! – приказал я. И дождавшись, когда Дима с его ‘жертвой’ покинут класс, немного прокашлявшись, начал: – Значит, слушай сюда, истеричная курица.

– Да как ты… – попыталась было возмутиться мамаша. Но, продолжая, я ей не дал этого сделать:

– Первое: я не собираюсь выслушивать от какой-то неотесанной грязнули то, что я, а уж тем более моя первая жена, точно такие же люди, перед которыми ты систематически раздвигаешь свои ‘жиденькие’ ноги. Второе: никогда не рассуждай о людях. Никогда. Если ты в свое время промахнулась с выбором нормального мужика, и с годами зависла в состоянии не то алкоголички, не то проститутки с трассы, то не нужно на всех вымещать свою обиду на жизнь. Я не психолог, чтобы понимать твои травмы юношества и списывать все на них.

– Как ты смеешь… – покраснев от злобы, прошипела она.

– А чего ты хотела? Ты думала, что я буду терпеть твои провокации? И конечно же ты хочешь, чтобы мой сын терпел провокации твоего ребенка, который копирует твое поведение? Нет, дорогуша. На каждое «привет» есть свое «привет», соответствующее подтексту, – закончив свою мысль, я переключился на классного руководителя: – Моя не разделенная любовь, – сказал ей, положив руку на плечо, – если инцидент исчерпан, то почему наш гештальт все еще не закрыт?

– Андрей Владимирович, я коллега вашей жены, – смущенно произнесла она.

– Моей первой жены! – поправил ее.

Она, слегка улыбнувшись, провела рукой по волосам.

– Да, первой. Но тем не менее, я думаю, что нам не стоит начинать общение.

– Я никуда не спешу. Мы еще слишком молоды для того, чтобы спешить, – сказал и, погладив ее по плечу, открыл классную дверь. – Я пошел.

– Мы не решили вопрос… – донесся голос мамаши.

Не реагируя на ее обрывок мысли, я закрыл дверь.

– Пап! – кричал Дима, бежав ко мне с рюкзаком наперевес.

– А вот и я! – раскинув руки, сказал приближающемуся сыну.

Когда он обнял меня, я снова почувствовал, что нужен кому-то в этой жизни просто потому, что я есть. Потому, что я – это я и не более.

– Кто у меня красавчик? – с легким прищуром спросил его.

– Я-я-я!! – сжав кулаки, прокричал Дима так, словно футбольная команда, за которую он болеет, забила гол.

– Ты его сильно ударил?

– Не очень, – грустным голосом ответил Даня. – Он сказал, что у меня нет папы потому, что он меня не любит.

– Ну ты же знаешь, что я тебя люблю?

– Да, – улыбнулся он.

– Можешь в следующий раз ему сказать, что твой папа единственный, кто смог дать диагноз его маме. Поэтому, пусть будет аккуратен.

Он широко улыбнулся и, прищурившись в ответ, кивнул головой.

– А сегодня мы с красавчиком идем в парк! Посмотрим, на что способны машинки.

Он подпрыгнул от радости и, взяв меня за руку, потянул к выходу.

Сев в машину, я завел мотор и настроил температуру в салоне так, чтобы Дима не простыл. Каждый раз делая это, я понимал, что дело не в прохладе, а в бактериях, от которых нужно чистить кондиционер. Но иногда нет сил на то, чтобы бороться с некоторыми убеждениями из детства, отдавая предпочтение более фундаментальным вещам.

– Ты почему так долго? – спросил он, усаживаясь на переднее пассажирское сидение.

– Три дня прошло, красавчик, и я снова здесь.

– А что ты делал?

– Книгу писал.

– Новую?! – подпрыгнул Дима на сидении.

– Да. Будет история о девочке.

– Мне ее можно будет почитать? – спросил он, после чего грустно добавил: – Мама мне не разрешает читать твои книги.

– Потому что это книжки для взрослых. Когда ты вырастешь, мы с тобой вместе почитаем их, договорились?

– Да-а! – приподняв вверх руки, прокричал он.

Пока Дима в парке тестировал маленькие реплики настоящих машин, я снимал его на видео. Мне хотелось сохранить его возраст на телефоне и чтобы потом, когда он вырастет, мы вместе просматривали совместные моменты. Но это были не все видео для него. Когда я узнал о своей болезни, взял за правило раз в месяц записывать себя на видео, в котором рассказывал о своих мыслях и чувствах по отношению к нему и к его маме. Там не было признаний в любви – скорее, анализ происходящего, который позволит ему сформировать картинку отца без прикрас. Стараясь не идеализировать себя, я говорил все то, что произошло. Как я к этому пришел и во что все вылилось. Считая, что подобный монолог в будущем может помочь собственному ребенку, я не пропускал ни одного месяца. И быть может, я ошибался, и все те сделанные записи не имели никакой значимости. Но, с другой стороны, если мы делаем что-то искренне, вряд ли это зря.

Взяв в аренду футбольный мячик, мы проследовали на маленькое футбольное поле и били друг другу по воротам до тех пор, пока не стемнело. После чего, еле передвигая ногами, направились к машине. Усевшись в нее, мы направились к дому Димы.

– Ты скоро приедешь? – спросил он в момент, когда его мама вышла из подъезда.

– Ты даже не представляешь насколько, –  легонько щелкнул ему по носу и вышел из машины.

Подойдя к первой жене, я вспомнил про Славика подарок на свадьбу.

– Ты мне вынесешь подарок, который Славик дарил нам на свадьбу?

– Раньше не мог сказать? По телефону, например? Или когда собирался везти ребенка назад?

– Мы были в другой вселенной. Там нет связи.

– Ясно! – сказала она и проследовала во двор.

Я присел на корточки, чтобы мое лицо было напротив лица Димы.

– Веди себя хорошо и слушай маму, договорились?

– Да, пап! – улыбнулся он.

Я понимал, что это наставление само по себе бессмысленно. Дети всегда будут баловаться. Но ничего другого я пока не мог придумать. Все ситуативно. В конкретных случаях проще развивать причинно следственные связи, нежели фантазировать над возможными сценариями.

– Держи свои крылья, – сказала первая жена, протянув подарок. – Только зачем он тебе? Напоминание о неудачных днях?