Далеко в стране Колымской, или Золотодобытчики

– Это мы давно для твоей встречи купили, – объяснила мать, – Семён почти не пьёт.

Мать усадила Владимира за стол. Он не стал отказываться от выпивки, но и пить много не собирался. Выпили, закусили.

Мы вот, сынок, решили с Семеном дом на месте этой избушки поставить, думаем за год, другой построиться. По всему видно было, что эту тему они обговорили много раз, а от Владимира ждали одобрения.

– Конечно, надо, а то бы эта заваль как бы совсем не завалилась, что-то совсем низкая стала да дряхлая.

– Вот мы и решили с матерью, что надо, – проговорил отчим, наливая по второй стопке. По второй Владимир выпил, а от третьей отказался. После мороза водка согрела и спьянила, он стал зевать, почти сутки просидел у окна поезда, даже не задремав от радости предстоящей встречи.

– Может быть там и Галка? – думал он, хоть знал, что у Галки учёба, а каникулы будут после января.

– Галка, мама, заходила к вам?

– А как же! Как приедет, сразу сюда идёт, придет, мы с ней посидим, поговорим, чай попьём, часто заходит, тебя ждёт не дождётся. Тамара приходила, такая краля стала! Долго сидела, я её чаем поила, она у меня твою фотокарточку со службы выпросила, адрес взяла, хоть раз написала?

– Два раза писала.

– Ты бы её сейчас не сразу узнал, такая пригожая стала, а вот свою косу зачем-то обрезала, а она ей так шла, так её красила. Ещё немного посидели и сын начал сладко зевать.

– Я тебе сейчас постелю,– сказала мать.

– На пол постели. Когда лёг, то слышал, как мать отчитывала Семёна за то, что тот допивал бутылку.

На следующий день мать рассказала, что Ваську друга все же взяли в армию.

– Всё себе зрение портил, всё говорил, что его не заберут, но забрали как миленького, где-то на дальнем Востоке служит. Зашёл он к матери Василия, чтобы поподробнее узнать,– где друг служит, и взять адрес.

– Здравствуй, здравствуй, Володя, какой ты бравый да рослый стал,– проговорила мать Василия, обняла и трижды поцеловала, как сына.

– Давай раздевайся, хоть потчевать у меня особенно нечем, но посидим, чаю попьём, самовар я сейчас мигом поставлю, раздевайся, не обижай старуху. Он разделся, помог поставить самовар.

– А Василий-то мой не помощник мне, ох, не помощник,– начала Фёкла, разжигая самовар. Скоро самовар разгорелся и загудел.

По весне он сам огород вскопает, сам посадит, сам поливает, об этом я ничего плохого не скажу, а вот денег мне не даёт ни копеечки. Почти до самой армии учился, где только не учился уже: и на учителя, и на комбайнёра, и на киномеханика, и ещё на кого-то, но работать по своим дипломам не хочет, боится ответственности, перед армией пошёл в «Золотопродснаб» грузчиком, силу развивать, а до каких пор её развивать? Начал бы работать хоть киномехаником, там, может быть, дали бы квартиру, да и женился бы. А то какой-то непутёвый. Учился, получал стипендию, начал работать, стал зарабатывать больше, чем моя пенсия, но денег мне не давал, а еще хуже, что возьмёт, то всё под замок, наберёт конфеток, пряников, как куда уйду, так он гужуется один. Говорю ему: «Вася, надо дров на зиму выписать, зима скоро, надо заготовить дрова летом, чтобы к зиме просохли, а то ведь у нас возят берёзу с зелёными листьями, прямо с корня», а он мне: «Изба твоя, сама бери, сама и топи». Говорила и утирала слезы, видимо, уже по привычке.

Не знаю, что с парнем, вроде бы вы были всегда вместе, а вот такая разница. Закончил он педучилище, направили его в село Гирюнино, но там он и месяца не пробыл, сбежал. Деньги, что появлялись, тратил на сладкое или уносил на сберкнижку. Говорю ему: «Ты бы хоть оделся, а то ведь вахлак вахлаком ходишь», а он меня и не слушает.

Сидел Владимир, слушал и видел, что дом у них тоже сильно осел в землю, пол в избе перекосился ещё больше, ничего в доме нового не было, даже старое радио в форме тарелки совсем охрипло.

– Служит мой Вася на Сахалине, из-за плохого зрения, которое он сам же себе и испортил, посадили его в штабе на писарскую работу, службой, вроде бы, он доволен, может быть, армия хоть немножко его исправит, прямо не знаю, в кого он таким удался?

Только одну неделю погостил Владимир дома. Жил, гостил, а душа его была с Галкой. Снегу, как всегда в это время года было мало, а морозы жали и по ночам были уже под минус сорок. Зашёл в школу, посидел, поговорил с учителями. Пошёл к Ирке, но та разошлась с мужем, детей оставила родителям, а сама уехала куда-то. Через несколько дней и он уехал, и через тридцать три часа его встретила Галка…

– Вовка! Милый! Наконец-то! – шептала Галина, вытирая слезинки. Они поцеловались, но не так, как им обоим мечталось, разлука принесла скованность и стеснительность, и они по дороге к их новому дому присматривались и привыкали друг к другу.

– Володя, ты стал настоящим мужчиной, – прошептала Галина в трамвае.

– А ты, Галка, настоящей женщиной, – ответил он, улыбнувшись.

Всю дорогу они что-то спрашивали друг у друга, что-то отвечали. Встреча после долгой разлуки оглушила влюбленных радостью, они и дома, если можно было назвать домом времянку, которую сняла Галина, первое время не знали, с чего начать разговор. Закидывали друг друга вопросами, часто не слушая до конца ответов, но мало-помалу разговор начал налаживаться.

– А возмужал ты, Володя, здорово!

– А ты расцвела и похорошела!

– Комплимент?

– Какой ещё комплимент, просто говорю, что вижу.

– Скучал?

– А ты?

– Не разлюбил?

– А ты?

– Не изменял?

– А ты?

– Что ты попугайничаешь? – спросила Галина.

Оба засмеялись и поцеловались так, что дыхание перехватило, сердца учащённо забились, кровь забурлила и зашумела в висках. Галка почувствовала, что терпеть становится не в силах, поэтому резко отшатнулась от мужа и прошептала: «Должна зайти Клава, новая хозяйка, потерпи чуть, она хочет познакомиться с тобой. Успокойся, а я на стол накрою».

В дверь постучали минут через десять.

– Заходи, Клава, – крикнула Галина, и в комнату вошла их хозяйка, глазастая и миловидная девушка ростом чуть ниже Галины. – Это Володя, Клава, а это Клава, мой долгожданный Владимир, – представила Галина их друг другу. Хозяйка сделала шутливый книксен, а Владимир галантно поклонился и сказал: – Здравствуйте.

– О! Я совсем забыла поздороваться, – засмеялась Клава, поздоровалась, спросила ещё что-то и быстро ушла, пообещав больше им не мешать.

– Нет, нет, Галя, мне надо ехать в институт, там у нас сегодня собрание, лучше сходить, чем быть битой, – отказалась она от приглашения к столу и сразу ушла.

Дом был построен родителями Клавы, лет пять назад. Родители один за другим умерли, оставив сиротами дочь и сына. Брат школу бросил, пошёл работать, потом служил в армии, после армии женился, разошёлся и уехал на Север. Сестре он не писал, и она даже не знала не только где он, а жив ли? Так как пил брат, по её словам, сильно. Недалеко от Клавы жили её тетка и старый дед, отец её отца, одной жить ей было страшновато, и поэтому она пускала квартирантов. Квартплата была весьма кстати к её маленькой стипендии. Кроме Галины и Владимира у неё в доме жила семья – муж с женой, детей, у которых не было. Галина считала, что с квартирой им сильно повезло, сами себе хозяева, а то, что далековато от центра, то это их не смущало, просто надо было чуть раньше вставать и чуть позже ложиться спать.

– Будем есть? – спросила Галина.

– Какая ещё еда, – ответил Владимир, закрыл дверь на огромный крючок и выключил свет, – сначала главное, после всё остальное…

– Да! – прошептала Галина, – теперь верю, что ты был верен мне. Накопил силушки, думаю, что сегодня не усну. Физическая близость раскрепостила их, и скоро они вели себя так же, как и до разлуки. За встречу они выпили по стаканчику хереса, который Галка купила ещё в сентябре. Вино и ужин сняли излишнее возбуждение, поужинали, усталые и довольные легли спать.

Целую неделю отдыхал Владимир, проводя дни в ожиданиях возвращения Галины с занятий. Угловатость у Галины исчезла, и с этим закончилась её девичья пора, движения стали плавные и уверенные. Владимир любовался ей всякий раз, как она ложилась с ним доступная. К концу недели она уже полностью была удовлетворена и начала выказывать неудовольствие, когда он хотел её ещё и ещё: «Пора, Володя, и норму знать, ты же не собираешься меня калечить, да?»

Через неделю Владимир встал на воинский учёт, прописался и решил, посоветовавшись с женой, идти работать на стройку политехнического института, который строили на левом берегу Ангары. Политехническим институтом должен был стать Горно-металлургический, куда решил поступить Владимир, но на этот раз не на геологический факультет, а на горный, помня большой конкурс на геологов. В кровати с ним спала почти англичанка, русский язык он решил освоить сам, а остальные предметы вспомнить на подготовительных курсах. Дней десять у него ушло на знакомство с иркутской бюрократией, вставал на учет, прописывался, подписывал заявление на работу, проходил медицинскую комиссию, прошел инструктаж в учебном комбинате и начал работать плотником-бетонщиком по второму разряду.

Праздник встречи сменился будничной, размеренной жизнью. Всё время было расписано и занято, свободными для них и то условно остались только воскресенья. В кино ходили не часто, только на новые фильмы, больше ходили первое время по театрам. Галка полюбила театр музыкальной комедии, и они посещали все премьеры, реже бывали в драматическом театре и изредка посещали театр юного зрителя. Галина покупала билеты не самые дорогие и скоро они с ней, как заядлые театралы, обсуждали все новые постановки, расходясь во многих своих суждениях об игре артистов. Галка оказалась хорошей хозяйкой, и им хватало их денег и на развлечения и на жизнь, больших покупок не делали, лишних расходов тоже не было, жили скромно, мечтая о лучшем будущем.

– Можно жить, Володя, и на эти деньги,– говорила Галина,– угощая мужа варениками с творогом,– зато у нас потом будет масса воспоминаний. Потом у нас буду пельмени и бифштексы, а пока варениками мы будем с тобой ковать наше великое будущее. На потом они откладывали все свои желания, а в настоящем были счастливы уже тем, что были наконец-то вместе. Вместе они начали осуществлять задачу Владимира – поступить в институт. С английским языком было легко, находясь рядом с почти готовым преподавателем.

– Всё ничего, – смеялась Галина, – но произношение у тебя, Володя! Произношение гуронское, англичанина из тебя не получится, и навряд ли кто-то ещё кроме меня тебя поймёт.

– Становиться английским джентльменом я не собираюсь, мне нужно сдать английский и уметь переводить технический текст со словарём, сойдёт и забайкальский акцент. В их времянке, состоящей из крохотной кухоньки и чуть большей по размеру комнатки, было минимум мебели, но много книг, учебников и тетрадей. Если Галина имела хоть дешевый, но разнообразный гардероб, то Владимир обходился одним костюмом и одним полупальто, которое тогда называли «москвичкой». На работу ходил в солдатском обмундировании. С возмущением рассказывал о порядках, царящих на работе.

– Мы, Галина, собрались на стройке все молодые, сильные, с нами можно горы перелопачивать с места на место, а мы обычно сидим да анекдоты травим про Хрущева. Государству убыток, но главное у нас заработок мизерный, а начальству до лампочки наши деньги. Пойдешь ругаться, тебе же хуже, как будто мне больше всех надо. В газетах одно, а в жизни совсем всё наоборот. Про армию тоже такое пишут, что не армия, а образец, на самом же деле бардак. Зачем, Галка, ежегодно набирать малограмотных парней, учат их, от некоторых в армии вообще толку нет, хотя бы взять моего друга Ваську Бондаря, этот воевать не пойдет, в тюрьму сядет, будет, есть баланду, но воевать не станет.

– Не очень-то ты высокого мнения о своем друге.

– А если он такой и есть, а там говорят,– не хочешь – заставим, не умеешь – научим. Да как учить парня, если он не может учиться. Мы все разные, а нас зачем-то делают одинаковыми?

Образованные родители Галины сумели привить ей и её сестре практические взгляды на жизнь. Сестра Галины, как только появилась возможность, сразу же вышла замуж в Свердловске за местного инженера, который был вполовину старше неё и постаралась побыстрее стать матерью. Галка говорила, – охмурила мужичка и теперь, если не отлично, то уже прилично устроилась в жизни.

Владимира воспитывала мать, которая была малограмотной и с детства вдолбила сыну, чтобы он слушался учителей и старших, что в газетах печатают только правду. Наверное, поэтому он верил в светлое будущее, верил газетам, свято верил, что зло будет наказано, а бескорыстное служение родине – благо, которое рано или поздно будет обязательно замечено и отмечено.

Галка считала, что каждый в жизни ищет свою лазейку. Часто спорили, Владимир злился.

– Напрасно, Володя, злишься, ты ведь тоже ищешь в жизни свою лазейку?

– Какую это лазейку?!

– В институт ты поступаешь не по зову сердца, а туда, где и с тройками платится большая стипендия, и хочешь получить профессию, которая оплачивается лучше, чем другие, не так ли?

– Разве, Галина, это лазейка? Я беден, мне некому помогать, иду в горный от бедности.

– Я, Володя, не нахожу разницы в твоих и своих взглядах. Ты ищешь, где лучше, не так ли?

– В этом ты права.

– А я всегда права, когда дело касается серой прозы жизни.

– Не хвастай, Галя!

– А я и не хвастаю, жизнь в своей основе элементарно проста. Жизнь – это борьба за существование. Лучший кусок раньше доставался сильнейшему, в наше время достаётся пробивному, хитрейшему человеку со связями или человеку с могущественной роднёй. Сейчас уже многие стали понимать, что жить надо ради себя, а не ради каких-то потомков.

– Может быть, Галина, и советские ученые, по-твоему, хитрят и живут по хитрости, по связям?

– Не путай, милый, божий дар с яичницей! Не путай одно с другим, хотя мне кажется, что и среди ученых тоже есть и выскочки и прихлебатели. Ты вот объясни мне, почему плохой человек ходит в начальниках, а хороший, талантливый у этого плохого в подчинении?

– Значит, он по деловым качествам лучше того, что в подчинении, а возможно, есть в этом и доля везения…

– Значит, ты не исключаешь, Володя, доли везения?

– Конечно!

– А мне, Володя, кажется, что из двух ставят начальником того, у кого есть наверху родственник, или того, кто более обтекаем и более удобен для начальства.

– Галя, не нужно мне общих рассуждений, ты приведи мне примеры, в которых бы ты назвала мне конкретные лица, – просил муж, но Галина не могла назвать ни одного начальника, которого бы они знали оба, которого поставили по принципу угодничества или родства.

– Вот видишь, Галка, что кроме общих слухов и разговоров у тебя нет примеров, – улыбался Владимир, спор стихал.

Жена утверждала, что деньги – это все.

– Конечно, – соглашался Владимир, – когда их много, это очень хорошо, но деньги – не всё. Деньги – это только материальное благополучие и только.

– А что ещё человеку нужно кроме материального благополучия. Ради чего мы все работаем? Ради денег, миленький муженёк, ради личного благополучия, то есть ради денег работаем и живём. На деньги всё можно купить.

– Даже любовь и дружбу?

– Допустим не саму любовь, а женщину, её тело. Не дружбу, но преданность и сотрудничество купить можно.

– Да, ребята на стройке говорят, что в городе есть подпольные притоны, где за деньги можно переспать с девкой. Но говорят, и без денег такую не надо, на неё, говорят, трезвому смотреть – стошнит.

– Зачем Володя, покупать грязных и неопрятных, за деньги можешь переспать даже с нашей Беллочкой, говорят, она подрабатывает собой.

– Как это подрабатывает собой?

– Ты что с луны свалился. Стипендия маленькая, а жить по-человечески девушкам охота, вот и спят за деньги, только тайно, в тайне от властей и от своих же подруг.

– Да ты что, Галка!?

– Да то, Володя! Каждый живёт, как хочет и как может. Беллка и другие пошли, конечно, по самому лёгкому пути, но каждый сам себе хозяин, я её не осуждаю сильно. Родители не всем помогают. В конце концов, жизнь одна и ее нужно прожить, если не красиво, то, по крайней мере, по-человечески, сытой, одетой и при деньгах.

– Галка! Я поражаюсь! Беллка твоя, наверное, комсомолка, советская девушка, воспитанная, как мы все нашей советской властью. Спать с каждым за деньги? Это что же, растоптать всё светлое в себе? Это же аморально!

– Брось, Володя. Ты как агитатор, девушки выросли, им нужно одеваться, обуваться, а комсомол и моральный облик на себя не наденешь. Нашей стипендии, милый мой, хватает только на трамвай и то, если на трамвае ездить два раза в день. А ведь еще надо хотя бы дважды в день поесть, а Беллка, сама говорила, за одну ночь имеет самое малое стипендию. На кой чёрт ей комсомол?!

Они помолчали, Владимира ошарашила новость, сообщенная женой, а Галину злило мировоззрение мужа, которое было оторвано совершенно от действительной жизни.

– Мы Володя, должны прожить свою жизнь безбедно, без материальной нужды. Даже у нас с тобой понимание благосостояния, разное. Тебя вполне устраивает один костюм, а мне и дюжины платьев мало. Я хочу, чтобы ты стал знаменит, чтобы я могла греться в лучах твоей славы.

Владимир слушал и молчал, после длительного молчания высказал: – Тебе бы, Галка, с такими взглядами на жизнь нужен не такой муж, как я.

– Если бы, Володя, не любовь, то бы возможно и послушалась бы твоего совета, но любовь слепит, туманит разум, против любви мы бессильны и при всём у нас с тобой есть будущее, – сказала она, чтобы хоть как-то уменьшить у мужа впечатление от её чистосердечного высказывания. А вообще-то, чтобы нам не договориться до ссоры давай-ка, муженек, займись своими супружескими обязанностями.

После бурной послеармейской встречи, жена хотела установить трехразовый лимит в неделю, но спали они на одной коечке, поэтому хоть и ворчала, но раз в ночь разрешала мужу обладать собой. Любые его попытки повторения прерывались женой самым решительным образом.

– Володя! – говорила она, – медицина рекомендует раз-два в неделю, а ты! Часто – вредно, кроме того ты должен считаться со мной, а мне не хочется часто.

– Галка, откуда медицина знает обо мне? Верю, что какой-нибудь дохлятик писал о такой норме, мне его недельный лимит и на ночь мал.

– По тебе это и видно, один нос остался. Если бы ты ел не картошку, а мясо, и не кирпичи на стройке таскал, а жил, как барин в своём поместье, тогда бы и говорил, что тебе раза в ночь мало, а пока молчи, я за тебя знаю – сколько раз ты можешь.

– Галка, а ты не боишься, что вся моя хроническая неудовлетворенность однажды может обрушиться на другую женщину?

– Нет, не боюсь. Без любви секс – гадость, а ты у меня политически грамотен, морально устойчив и не будешь брать греха на душу перед своей любовью. Грех тебя замучит.

Жизнь шла с её заботами и повседневными делами, что-то забывалось, что-то запоминалось, были маленькие огорчения и были большие радости. У Галины весной началась сессия. Если, как поётся в песне, от сессии до сессии живут студенты весело, то уже перед сессией всё веселье в сторону, если хочешь сдать экзамены на стипендию. Жизни студента в этот период не позавидуешь. Экзамены вымотали Галину основательно.

– Ты посмотри на себя, на кого только стала похожа! Глаза на затылке, а живот к спине прилипает, съезди домой, отдохни. Я буду сдавать экзамены в первом потоке, сдам, вернее, как только зачислят, если зачислят, то сразу подам телеграмму.

– А если не зачислят?

– Пойду работать на завод, буду получать профессию и буду готовиться к очередному поступлению в институт.

– До седой бороды, что ли? А когда учиться? Когда жить?

– Успеем, Галка, выучиться и пожить, – бодро отвечал Владимир, но на душе у него скребли кошки. Он знал и верил, что экзамены он сдаст, а вот хватит ли ему баллов? Летом простоев на стройке стало меньше,ё Владимира взяла к себе в бригаду отделочников Ольга Саватеева – бригадирша женской бригады.

– Сергей Владимирович, обратилась она к прорабу сразу, как только положила глаз на молодого и здорового парня, – ты мне дай в бригаду Коршуна, а то даёшь одних дохляков, а работу требуешь, а в бригаде ни одного путевого мужика нет. Долго она спорила с прорабом, но уговорила, и Владимир стал готовить штукатурный раствор, когда техника отказывала, то и таскать этот раствор на носилках с другим подсобником. Если бы не простои, то работа бы выматывала, но простои были, Владимир уставал, но не так, как уставали отделочницы, некоторые из них к концу дня просто валились с ног. Профессиональные женщины строители в бригаде были в меньшинстве, большинство девчат работали мало, и быстро уходили, едва попробовав тяжелой, физической работы. Сама бригадирша говорила: «Работа у нас только в кино красивая, а на деле как за целый день накидаешься, так вечером мужика уже не хочется, а скорее бы на койку и полежать». Новеньких надо было учить, а план этого не учитывал, план давался на каждого человека, кроме плана ещё требовалось и качество.

– А откуда, Сергей Владимирович, я тебе дам это качестве, скажи мне, кто это качество мне даст? Нынче если заплатишь как в прошлом месяце, то и последние девки уйдут. Все почти новенькие, говори спасибо, что хоть квадраты даём. Сама работаю как рядовая, если хочешь качества, дай мне дипломированных отделочников, понял?

– Я тебе их что, рожать буду? Готовь.

– Плати, тогда хоть эти будут держаться.

– Работай с качеством и платить буду. Спорили, пока им же самим не надоедало. Часто споры доходили до матов, матерились, но дело от этого не двигалось.

Ольге было около тридцати лет, на стройке работала более десяти лет, мужала характером, наливалась силой и выносливостью, а также освоила все мыслимые и немыслимые маты. Вышла замуж за такого же строителя, как и сама, родила двух сыновей. Муж уже второй год работал на Братской ГЭС, где платили деньги. Дома бывал редко, иногда раз в месяц, а этого для любой нормальной женщины в тридцать лет было явно недостаточно. В перекурах женщины сплетничали о мужьях и женихах. Когда Ольгу спрашивали о муже, она грубо шутила: «Я не корова, чтобы мне хватало раза в год, приедет, как на случку, раздразнит и уедет, я ему говорю: «Завязывай, а то однажды приедешь и найдёшь прибавку в семействе», а он смеется. Ему там хорошо, сам себе хозяин, дети уже начали отвыкать от отца. Вот заведу себе любовника, хотя бы Коршуна, и пусть тогда совсем не приезжает. Ты как, Володя, согласен?»

– Нет, – отвечал Владимир и краснел от такой откровенности.

– А что так? Я что, не женщина? Вроде бы всё при мне, кое-кто даже лапает и убеждается в этом, хочешь – потрогай!

– У меня жена есть.

– Так я тебе не в жёны набиваюсь. Девчата смеялись, а он вставал и уходил.

– Ты что, Вова, обиделся? Я же не серьёзно, язык-то без костей, вот и мелет, мог бы и поддержать шутку. Хотя ты глуп, Володя, как и всякий верный муж.

Самому ему понравилась хозяйка квартиры, стройная, чернявенькая, больше похожая на цыганку, с большой и пышной шевелюрой вьющихся волос, она была ярким подтверждением движения материального мира. «Тебя, Клава, при рождении, наверное, ключиком завели», – смеялся Владимир, наблюдая за непоседливой хозяйкой. Губы у девушки были выпуклые, сочные, и он раз не выдержал и сказал: «С тобой, Клава, должно быть хорошо целоваться, везёт же всяким Генкам!» Дружила Клава со студентом из финансово-экономического института, длинным и тощим парнем, которому, как все это находили, девушка была не парой из-за его высокого роста. Хозяйка часто заходила к Владимиру с Галиной, когда надо было что-то занять, или отдать или забрать ключ от избы, когда дома не было ее квартирантов, а те часто уезжали в Усолье Сибирское к родителям молодой жены. Ходила к ней часто Галина, но сам Владимир у нее в доме ни разу не был, да и на девушку серьёзно ни разу не взглянул.

Вскоре после отъезда Галины Клава зашла к нему и села на стул, Владимир, увидев её без движения, которые были так характерны девушке, спросил: – Что случилось, хозяюшка? Заболела?

– Какая я тебе хозяйка, у меня же есть имя. Мой Гена уехал на практику, Галина твоя отдыхает, а ты работаешь, зашла узнать, может быть, тебе нужна какая-нибудь помощь?

Владимир улыбнулся, девушка покраснела, но ничего не сказала, а Владимир поставил чайник на электроплитку и сказал: – Посиди, сейчас попьем чаю, а то, как и тебе, мне что-то грустно.

Разговорились, и Клава рассказала ему о своей жизни и о брате.

– Пять лет назад мы остались совсем одни, брат ещё при матери бросил школу и пошёл сапожничать, пока мать болела, он почти не пил, а как только мы её похоронили, запил, пил действительно, как сапожник. Возможно, если бы он работал где-нибудь в другом месте, все было бы по-другому, а то работал в будке на базаре, место бойкое, план он выполнял быстро, а потом начинал колотить на себя и все внеплановые деньги шли на водку и пиво. Начал пить, связался с такими же женщинами, на одной из таких женился, прожили месяца три, с работы его выгнали, он разошёся и уехал на Север. Не знаю,– жив ли.