Скорбная песнь истерзанной души

– Эй! Ты куда это?! Что вообще за херня со всеми вами творится сегодня?!

– Я понял! – слышал он в ответ мой радостный крик. – До меня наконец-то дошло!

– Чего?! – лицо Роберта сморщилась от недоумения, смешанного с возмущением. Эрнест всего этого не замечал, шёл дальше и рассказывал свою историю.

– Она не Malice Mizer, – бурчал я себе под нос. – Их нет в «Salaro». А она – есть.

Я распахнул дверь музыкального магазина и увидел девушку в длинном чёрном платье.

***

– Эй, Эрнест, погоди! – послышалось с улицы. В «Salaro» было совсем мало людей. Не тот день недели, видимо, не то время, не тот район. Будь это пятница или суббота, часов пять вечера, где-нибудь в центре, или хотя бы ближе к нему, тогда народу было бы куда больше. Но главное, что она была там. А значит, это тот самый день, тот самый час, тот самый район. Это уже потом я узнал, что мы с Робертом и Эрнестом двигались в сторону железнодорожного вокзала, и магазин, в который я, чуть ли не крича «Эврика!», вошёл в тот день, оказался, соответственно, ближайшим к железнодорожному вокзалу. Где-то в получасе ходьбы от него. Зайди я в любой другой магазин, её бы внутри не оказалось. А тут вот она – стоит у полки с вывеской «90-е», держит в руках диск, что-то внимательно изучает. Я подошёл к ней. Она заметила меня только когда я оказался совсем рядом.

– А ты тут что делаешь? – спросила меня девушка в чёрном платье, вытащив из уха один наушник.

– I'm coming to find you, – ответил я, – if it takes me all night.

– Вот как! – она сразу повеселела и широко улыбнулась.

– A witch hunt for another girl, – добавил я.

Незнакомка понимающе кивнула, положила диск на полку и двинулась к другому ряду. А я про себя подумал: «And the smile and the shake of your head. And the smile and the shake of your head…»

– А если серьёзно? – она перебирала диски и почти не обращала внимания на внезапно возникшую мою персону.

– For always and ever is always for you, – не унимался я.

И в этот миг девушка в чёрном платье посмотрела на меня. Взгляд её больших, прекрасных и зелёных глаз был полон нежности. Из динамиков, висящих где-то под потолком, приглушённо доносилась музыка.

Много позднее, когда мы предавались ласкам в полумраке её комнаты, где пахло свечами, а на столе неизменно стояла ваза с гипсофилами, она будет вспоминать ту встречу:

– Ты возник из ниоткуда, и показался мне каким-то взбалмошным. Обезумевшим полубогом, пророком, которого только что посетило откровение. Меня это позабавило, заинтересовало. Но взгляд мой не был полон нежности, тут ты уже выдумываешь. Обычный взгляд, ничего особенного.

– Ну да-а-а!.. –

Она засмеялась и сказала:

– Нельзя наговорить в первую же встречу… ладно, во вторую… неважно. Главное, что нельзя наговорить девушке всяких милых глупостей и думать, что она тут же бросится тебе в объятья.

– Но ведь сработало!

– Да ничего подобного!

Я поцеловал её. Она ответила на мой поцелуй. И затем я спросил её:

– А ты не помнишь, что за песня играла в магазине в тот день? – спрашивал я её.

– Помню, конечно, – отвечала она. – Это была «Pitseleh» Эллиотта Смита.

– А разве не «Souvenir»?

– Не-е-ет! Ты что! В тот день «XO» целиком крутили. Да и вообще, у нас ведь любят Эллиотта Смита. Сам знаешь почему.

– Oh well, okay.

Когда я всё же перестал без конца цитировать Роберта Смита, мы вместе вышли из магазина. В руках девушка в чёрном платье держала диск с альбомом «If two worlds kiss» группы Pink Turns Blue. Она была довольна. И я тоже. Хотя ничего не купил.

Эрнест и Роберт, увидев меня, подошли к нам.

– Ты чего там пропал? – спросил явно возмущённый Роберт.

– Да я тут встретил кое-кого… – я посмотрел на девушку в чёрном платье. И Роберт посмотрел на неё.

– А-а-а, ну, понятно, – сказал он. – Не хочешь с нами побродить по городу? – спросил Роберт девушку. – Мы болтаем о всякой всячине и страдаем ерундой.

– Звучит, конечно, очень заманчиво. Но у меня тут альбом, который нужно послушать, – поджав губы, она подняла диск так, чтобы он видел. – Так что, ребята, как-нибудь в другой раз.

– Как знаешь, – ответил Роберт.

– Ну, пока, – сказала всем нам девушка в чёрном платье и направилась куда-то прочь.

Я не попрощался с ней, я лишь смотрел ей вслед. И как бы метался между прекрасной незнакомкой и моими друзьями. Роберт это видел, разумеется. И хлопнув меня по плечу, сказал:

– Да иди уже за ней, болван! Уйдёт ведь. Мы тебя тут подождём. Только давай недолго, – добавил он.

– Да-да! – радостно сказал я. – Я быстро! – и тут же помчался за девушкой в чёрном платье. За спиной я услышал слова Эрнеста:

– Парню явно не до нас.

В его низком голосе звучала добрая, отнюдь не едкая ирония. И я от этого тоже повеселел как-то, взбодрился.

– Погоди! – крикнул я девушке в чёрном платье. Она не оборачивалась.

«В наушниках», – подумал я и крикнул ещё громче. На спине я чувствовал взгляды моих друзей. Девушка по-прежнему не оборачивалась. Я догнал её, коснулся плеча. И лишь тогда она обернулась.

– Ты чего? – спросила она, увидев меня и сняв один наушник. Брови её были нахмурены, но глаза – неизменно прекрасны.

– Ты так и не сказала, как тебя зовут… – только и проговорил я.

Бледно-розовые губы девушки растянулись в лёгкой улыбке. Она задумалась. Раскрыла было рот, чтобы что-то сказать, но задумалась, уставившись куда-то вверх. И потом произнесла:

– Что в имени тебе моем?

Оно умрет, как шум печальный

Волны, плеснувшей в берег дальный,

Как звук ночной в лесу глухом.

Оно на памятном листке

Оставит мертвый след, подобный

Узору надписи надгробной

На непонятном языке.

Декламируя эти строки, она стала медленно пятиться. Я следовал за ней и сперва не находился, что ответить. Но потом нужные слова сами сорвались с губ моих:

– Well I wonder… – тихо произнёс я. И непринуждённо пожал плечами.

Она загадочно посмотрела на меня, слегка повернув голову, и сказала:

– Интересно, значит…

– Ага.

– Тогда нам нужен «памятный листок».

– У меня ничего нет.

– У меня тоже.

– И что же делать?

– Не знаю.

– А есть чем написать?

– Да.

– Тогда пиши прям здесь, – предложил я, натянув свою футболку, как холст.

Она посмотрела на меня, пытаясь понять, шучу я или говорю всерьёз287, затем взглянула на футболку, примеряясь и оценивая, насколько она подходит для того, чтобы что-то на ней написать288. И когда ей всё стало ясно, из маленькой чёрной сумочки девушка в чёрном платье достала чёрный карандаш – для подводки глаз, видимо, или что-то в этом роде – и написала на моей серо-голубой футболке своё имя: Ванесса.

И чуть ниже номер телефона: 732-498-53.

После этого она ушла, а я так и стоял там, как вкопанный. Смотрел ей вслед. Сердце моё замерло от восторга. Нельзя было пошевелиться, чтобы не нарушить волшебство момента – самого важного в моей жизни, как я тогда думал289. А в голове у меня тем временем без конца вертелись слова:

But I watch you like I'm made of stone

As you walk away

Ко мне подошли Роберт и Нести290, 291. Оба явно были навеселе.

– Так-так, – сказал Роба. – Ну и что тут у нас?..

– Кому-то явно повезло сегодня, – добавил Нести.

– Да он нас не слышит даже. Опять где-то витает.

– На сей раз у него, по крайней мере, есть оправдание.

– Эй, Эрик! Вернись на землю! Нам поговорить надо!

– Да-да, я здесь, я слушаю тебя.

Они оба рассмеялись, Роберт похлопал меня по плечу, затем приобнял и все вместе мы двинулись дальше, вниз по улице, отдаляясь от девушки в длинном чёрном платье по имени Ванесса.

– Сегодня, – сказал Роберт, – ты обрёл кое-что важное. Но, – добавил он, – это ещё не всё. И если нет больше на нашем пути хорошеньких девушек, которые будут исписывать твою футболку, то заткнись и слушай внимательно.

Глава 19

Каждый житель Ребеллиона должен быть готов к двум вещам: первая – это дождь, гроза, буря, вторая – бунт, революция, протест. Поэтому как минимум зонтик с собой иметь полагается всегда.

Правда, лично я про зонт забывал довольно часто. Ещё прежде, чем стать рассеянным. Уж не знаю в чём тут дело. Может в том, что из меня никогда бы не получился образцовый гражданин республики (отсюда, отчасти, произрастала неприязнь деда ко мне – человека, который, как ни странно, был ещё дальше от образа истинного и достойнейшего ребеллионца, но мыслил себя таковым). А может в том, что я никогда не стремился спастись от дождя. Я действительно любил дождь. Он в большей степени чем что-либо ещё позволял почувствовать себя живым.

В тот день, однако, когда на моей футболке красовались имя и номер телефона Ванессы – единственные связующие нас нити – я был совсем не рад, когда увидел на небе сгущающиеся тучи и ощутил на плечах первые капли дождя.

– Нужно срочно где-то спрятаться, – сказал я.

– Зачем? – спросил Роба.

– От дождя надпись смоется с футболки, – ответил я, съёжившись, стараясь хоть как-то защитить заветные буквы и цифры.

– Вон там есть кафешка, – Эрнест указал на здание, расположенное на углу противоположной улицы. Одноэтажное, длинное, со стеклянным фасадом и надписью «Кафе» из больших, красных, светящихся букв на сером карнизе. Обычное, блеклое заведеньице, которое только стихийное бедствие может сделать привлекательным.

Я первым вбежал внутрь. Колокольчик над дверью зазвенел. За мной ворвались Эрнест и Роберт. Посетители, коих, к моему удивлению, оказалось довольно-таки много, уставились на нас. И воцарилась тишина. Но длилось это всё мгновение. Потом они вновь вернулись к своим газетам (среди них оказалось довольно много пожилых мужчин, сидящих, в основном, за стойкой у стеклянного фасада), пирогам, булочкам, круассанам, всевозможным дессертам, к своим мыслям и вялым собеседникам, к своему остывшему кофе.

Нам достался столик в глубине зала, в самом тёмном углу, с видом на кухню, где разгорались страсти. До нас доносились ругань и сальные шуточки поваров, пересуды официанток о грубых, раздражающих, мерзких посетителях. В остальном же никто не доставлял нам никакого беспокойства. Так что всё было не так уж плохо. Главное, что удалось спастись от дождя.

Сиденья были красными, как буквы на вывеске, а стол – тёмно-коричневым. Эрнест и Роберт сидели напротив меня. Я взял салфетку, положил её перед собой. Взглянул на надпись на футболке.

«Вроде цела», – заключил я про себя и выдохнул спокойно.

– Ну так что? – спросил Роберт. – Ты угомонился? Мы можем продолжить?

– Да, всё в порядке, – ответил я. – Давайте продолжим.

Эрнест улыбнулся и положил руки на стол, сцепив их в замок.

– Ты, кажется, рассказывал о том, как тебе осточертела бренность жизни, – напомнил Роберт, – ты ушёл из дома и добрался до другого города. А потом наступила ночь…

– Да, в общем и целом, всё так, – подтвердил Эрнест. – И ночью я совсем околел. Еды раздобыл, а вот с ночлегом возникла проблема. Денег не хватало. В итоге я заночевал в парке. И к слову, был не один такой. Куда ни глянь – всюду бродяги. Разве что деревьев только больше. Да и то не намного, пожалуй. Но зато в своей гармоничности они деревьям ничуть не уступали. Казалось, будто парки для того и созданы, чтобы в них ночевать. Иначе и быть не может.

К нам подошла официантка. Блондинка лет двадцати. В коротком платье в красно-белую полоску и белом фартуке, с волосами, собранными в хвост и с бейджиком, на котором было написано имя: Шарлотта. Или может наша официантка вообще выглядела иначе? Может, ту блондинку я на самом деле увидел в кино когда-то, её образ оказался более ярким и заменил собою настоящую официантку? Как несправедливо по отношению к ней!.. Хотя, нет, нет, я уверен, что она выглядела именно так. Я у неё попросил тогда ручку292. Она подошла к нам, классическим, отработанным жестом всех официанток вытащила из фартука блокнот с ручкой и устало произнесла:

– Вы уже готовы сделать заказ?

А я ей в ответ:

– Да, готовы. Но можно сперва одолжить у вас ручку?

– Ручку? – удивилась она.

– Да, мне срочно нужно кое-что записать. Спасибо большое.

Я взял у неё ручку, написал на салфетке293, лежащей передо мной: «Ванесса, 732-498-53». Вернул ручку официантке. Затем мы все дружно сделали заказ, официантка его приняла и удалилась294. Нести продолжил свой рассказ:

– Я сидел на скамейке, сгорбившись, обхватив себя руками. Весь дрожал от холода. Слева от меня, через две скамейки вокруг одного бродяги собралась целая толпа. «Ну ты даёшь, дядя Штиль», – сказал кто-то из них, обращаясь к этому самому бродяге. Мужику на вид лет шестьдесят уже, наверное. Кожа смуглая, щетина седая, лицо в морщинах, на голове чёрная шапка, в руках бутылка. Он, я так понял, что-то то ли рассказывал, то ли объяснял толпе. А может и всё это вместе. Его мне плохо было слышно, толпа гудела куда громче. Они смеялись и веселились. Потом вдруг кто-то сказал: «А чего этот парень там делает?» Перебросились мы парой фраз. Ну и в итоге влился я в их компашку. Вполне приятные люди. Со специфичным чувством юмора, конечно… но зато не злонамеренные. Это самое главное. Прощупывали они меня, естественно, задавали разные вопросы, не особо заботясь о такте и приличиях. Я понимал, что врать не стоит, однако и лишнего о себе рассказывать не собирался. Они мне дали выпить стаканчик, кто-то одолжил на время свою куртку. «Согрейся, дружище, – сказал он. – Я пока в поряде».

До глубокой ночи мы сидели, стояли и расхаживали вокруг дяди Штиля. Он, как мне объяснили позже, – местная живая легенда. Чуть ли не достопримечательность. Поэтому да, ему действительно самое место в парке, и в каком-то смысле то, что я сказал про гармоничность и прочее, действительно справедливо. Для него уж точно. Когда-то давно дядя Штиль был самым обычным человеком. Хороший дом, приличная работа, семья, жена, дети, полный набор. А потом что-то с ним случилось. Тут уже версии разнятся. Я за ночь вариантов шесть-семь точно услышал. Один рассказывал, будто он убил всю свою семью, отсидел за это четверть века в тюрьме и затем перебрался сюда. Другой говорил, что дядя Штиль сошёл с ума, сжёг свой дом, бросил жену и детей (но не убил их) и опять же перебрался сюда. Третий убеждал меня, что первый и второй, да и вообще все, с кем я ещё буду разговаривать, несут бред, и только он знает правду. А правда такова: на самом деле дядя Штиль был моряком. Отсюда его прозвище. Которое он, правда, получил на берегу, от «сухопутных крыс» на складе, где Штиль стал работать после того, как расстался с жизнью морской. Почему расстался? Да потому что совершил нечто такое, что не позволяло ему больше оставаться на корабле и быть моряком. Нечто постыдное, такое, о чём не говорят. Но, само собой, это всё равно просочилось в мир. И ему пришлось делать ноги. Вот он и оказался в новом для себя городе, за тысячи километров от родной гавани, где начал жизнь сначала и где никто не знал о его секрете.

Как по мне, все эти версии, и другие, которые не вспомню уже, чушня полная. Многое в них не вяжется… Да и понятно, что людям просто нравится болтать всякое. Кого волнует правда, когда перед глазами такой колоритный персонаж, не правда ли? Это меня наталкивает на мысли, что в каждом бродяге умирает хороший (ну или неплохой, по крайней мере) писатель.

Сам дядя Штиль мне понравился. Приятное он производит впечатление. Харизмы ему не занимать. Да и на безумца совсем не похож. Трезво рассуждает. Даже когда выпьет пол бутылки креплёного.

– А почему он у них считается живой легендой? – решил уточнить я.

– Что? – переспросил Эрнест, будто не расслышал меня.

– Ну, ты сказал, что он у себя на родине считается живой легендой, чуть ли не достопримечательностью. Так почему?

– А-а-а… тут всё просто.

Подошла официантка, принесла наш заказ. Оставила его на столе и ушла. Я глотнул кофе, ожидая интереснейшей развязки. Эрнест сказал:

– Этого никто не знает.

– То есть как? – поразился я и поставил чашку на блюдце.

– Да вот так. Он местная легенда, потому что он местная легенда. Это типа как самоисполняющееся пророчество, как вещь в себе…

– Вещь в себе? – не понял я.

– Ну да… Кант там, все дела…

– Короче, – вмешался Роберт, – суть не в этом. Расскажи ему, что было утром.

– Хорошо. Утром я проснулся в какой-то ночлежке. Туда меня отвёл один парень. Судя по всему, они там часто ночуют. Это ветхое, заброшенное здание, похожее на музей. Выглядит так, словно в любой момент готово рассыпаться. Но зато там теплее, чем на улице. Так вот… просыпаюсь я и вижу: стоит парень. Тощий, среднего роста, волосы русые, короткие, прилизанные. Весь из себя денди такой. В начищенных туфлях, выглаженных брюках, рубашке, жилетке, пиджаке и пальто. Стоит и взглядом меня сверлит. Я сперва подумал, мне кажется. Но потом глаза продрал как следует и понял: в самом деле на меня пялится. Я думаю: «Чего ему надо вообще?» Как-то разозлился даже. И стоило только мне это подумать – он вдруг тут же оживился. Прежде просто таращился на меня своими глазищами, не двигался с места. Да и вообще не шевелился. Тем самым разве что жути навёл. Хотя потом говорил, что не собирался. Просто манеры у него такие… Ну и говорит он мне такой: «Как ваше утречко сегодня, добрый друг?» А я ему: «Да вроде ничего, спасибо». «Что я могу для вас сделать?» – спрашивает. И я думаю: «Чего? В смысле? Что за бред с утра пораньше?» Он видит замешательство на моём лице и добавляет: «Может, вам нужно что-нибудь? Может, не хватает чего-нибудь? Я могу помочь». «И с чего бы вдруг?» – подумал я. А он, будто слышит мои мысли, отвечает: «Я просто люблю помогать людям. Это моё хобби, если так можно выразиться». Я поразмыслил над его словами и решил, что либо парень не в себе, либо на следующее утро я проснусь без почки, если приму его смутное, неразборчивое предложение. Поэтому я лишь сказал: «Не заслони мне солнца», повернулся на другой бок, свернулся калачиком и закрыл глаза, пытаясь вернуть утраченный сон.

Мне это, однако, конечно, не удалось. Иначе я бы вам это всё сейчас не рассказывал.

– Ну и что дальше? – спросил я.

– А дальше раздался смех. Парень сказал: «Неплохо, неплохо». Ему понравилась цитата. И он попросил меня уделить ему пятнадцать минут. Обещал взамен накормить и дать денег. Там остальные сразу налетели, как голуби. «Возьми меня!», «Нет, меня!». Помешались мгновенно. Однако он всех осадил. «Господа, господа! – повторял парень, весь из себя важный такой. – Я сюда непременно ещё вернусь. И тогда мы с вами потолкуем… Но сегодня, боюсь, я вынужден отвергнуть все ваши, вне всякого сомнения достойные, кандидатуры». Он продолжал сверкать красноречием. Только это не особо помогало. В помещении стоял галдёж. Он наклонился ко мне и тихо произнёс: «Я думаю, если вы отвергнете моё предложение, вам тут не сладко придётся». И я подумал: «Да, ты, чёрт возьми, прав».

Мы вышли на улицу. Было прохладно. Он предложил сесть в его машину и доехать до местечка, которое ему нравится посещать каждый раз, когда он наведывается в тот город. «Это ресторан в северо-восточной части, – сказал парень. – Называется “Три шляпы, два пальца”». Я ответил, что не хочу никуда ехать, так как у меня свои планы, да и больше пятнадцати минут ему уделять я не намерен (хотя, по правде говоря, я просто опасался всего и вся в незнакомом городе).

Он согласился пройтись пешком и зайти в первое попавшееся заведение. Примерно, как мы сделали сегодня. Разве что дождь нас с ним не подгонял. Ну а расположились мы в похожем месте. Только сели у окна. И людей там было поменьше. Да и в целом, поуютнее как-то. Я заказал себе кучу еды на завтрак. Куриный суп с лапшой, бефстроганов, греческий салат, кофе, два пончика, кусок пирога и луковые колечки (потому что я обожаю луковые колечки, могу есть их каждый божий день, и если оказываюсь в кафе или ресторане, что случается не так уж часто, то непременно их заказываю). Кстати говоря!.. – тут он подозвал официантку и попросил принести ему порцию луковых колечек. – И пока я ел, – продолжал рассказывать Эрнест, – парень этот произносил свою речь: «Я полагаю, мне нужно представиться, – начал он, попивая чёрный чай из чашки. – Меня зовут Соломон Кальви295, – он говорил именно так торжественно, как ожидаешь от такого человека и именно так, когда слышишь от кого-нибудь, что ему требуется непременно представиться, – и я ищу молодых, никому неизвестных писателей, музыкантов, поэтов и художников по всей бывшей Гортусской империи», – сказал он. Я в ответ спросил: «А зачем вы их ищете?». Соломон поставил чашку на блюдце и, глядя мне в глаза, принялся выдерживать драматическую паузу. Когда нам обоим стало очевидно, что дальше тянуть некуда, он ответил: «Я хочу им помочь».

– Помочь? То есть как?.. – спросил я.

– Да, – ответил Эрнест, – я задал тот же вопрос. И он мне рассказал, что недавно закончил строительство какого-то там дома. И из этого дома собирается сделать пристанище для юных творцов что в начале пути.

– Пристанище? Чего?.. – не понял я. – Зачем?..

– Ну, сам Соломон видит это примерно следующим образом: он предоставляет свой дом, где собираются музыканты, поэты, писатели, художники и прочие. Каждый выставляет на всеобщее обозрение своё творчество. И получает таким образом зрителя.

– А в чём его выгода? На кой ему оно надо вообще?

– «А я не ищу выгоды», так он мне сказал. И добавил: «Денег у меня предостаточно. Я просто люблю искусство, ценю творчество и истинный талант. Когда-то я и сам мечтал стать писателем. Пробовал писать даже. Но ничего не вышло. Поэтому я хочу иметь хоть какую-то причастность к искусству. А это – единственный доступный мне способ».

– Окей. Но зачем вы мне это рассказываете?

– Мы хотели спросить тебя, – сказал Роберт, – нет ли у тебя на примете кого-нибудь?

– Кого-нибудь, кто мог бы подойти этому вашему Соломону?..

– Да, – подтвердил Роба. Эрнест вслед за ним молча кивнул.

Я задумался. В голову мне сразу пришла Тори. И Марсель. Я тогда не знал ещё есть ли у него творческие стремления, увлечения, но почему-то подумал, что он непременно хорошо впишется в подобную среду, и там ему будет лучше, чем среди Вальтера и ему подобных.

– Пожалуй, что есть, – ответил я, но с некоей осторожностью и подозрением.

– Тогда приводи их тоже, – сказал Эрнест. – Мы собираемся в субботу, в восемь вечера. Будет здорово.

– А приносить что-нибудь с собой нужно?

– Ну, если у кого-то из вас есть что-то… песни, стихи, не знаю, роман, может быть даже, что-нибудь такое… то да, приносите. Но в целом, это пока необязательно. У нас всё-таки первая встреча. Ознакомительная, так сказать. Поэтому…

– Ладно, я подумаю.

– «Подумаю»? – усмехнулся Роберт. – Чего тут думать? Ты разве этого не чувствуешь?

– О чём ты?

– Что-то скоро произойдёт. Что-то очень важное.

– Откуда ты знаешь?

– Оно витает в воздухе, – он смотрел вверх и по сторонам, будто и правда что-то видел. – Это что-то большое, значительное. Оно наполнит смыслом наши жизни. Вот увидишь. Ты, главное, не тушуйся. Хотя… дело твоё, конечно. Лично я не хочу упускать такого шанса, – он сделал паузу и некоторое время нас окружала тишина. Мне казалось даже, что всё кафе умолкло. Но это, разумеется, было не так. Затем Роберт добавил: – Было бы здорово видеть тебя рядом с нами. Так что приходи. Иначе мне будет тебя не хватать.

Странные чувства меня охватили, когда я услышал это от него. Слова отнюдь ему не свойственные. Я пребывал одновременно и в смятении, и в восторге296. Я был смущён, польщён и совсем немного растерян. Я пообещал, что приду. Они обрадовались. Эрнесту принесли его луковые колечки, и он обрадовался ещё больше. С довольным видом стал их жевать.

– Хочешь? – спросил он меня и пододвинул тарелку.

– Давай, – ответил я, взял колечко, обмакнул в соус и съел.

– Эй, а мне?! – Роберт потянулся к тарелке и взял себе несколько.

Дождь заметно стих. В кафе по-прежнему было шумно297 и людно. Я смотрел на улицу сквозь стекло фасада. Я видел лишь крупные капли дождя, что медленно падали с края крыши, видел асфальт и лужи на нём, видел кусок здания с зелёной вывеской напротив. Я смотрел на всё это и вдруг подумал: «Интересно, а как там сейчас Ванесса?»

Глава 20

Я позвонил ей на следующий день. Хотел позвонить сразу после встречи с Робой и Нести. Но я вернулся поздно. К тому же неожиданный спор с мамой о том, во сколько мне должно возвращаться домой, отнял некоторое время. Пришлось ждать до утра. Однако слишком рано звонить тоже не полагается. Так что я, вырвавшись из беспокойного сна в час, который человечество обозначило цифрой пять, повалялся немного в постели, барахтаясь в своих мыслях, и затем отправился в кабинет отца (предварительно, конечно, умывшись, почистив зубы и позавтракав). Там я занял себя тем, что принялся выбирать, какую музыку буду слушать, какая из них наиболее точно отразит моё настроение. Я довольно долго копался в отцовской коллекции; и конечно, я что-то выбрал. Но как ни стараюсь, не могу вспомнить что именно. Взором памяти я вижу мои руки, что сперва берут пластинку. Потом они вынимают её из конверта, кладут конверт на стол, а саму пластинку ставят в проигрыватель, опускают иглу, включают его. Звучит музыка. Однако, что это за музыка? Тогда я её слышал. Теперь же я глух к ней. Возможно потому, что все мои мысли занимала девушка в длинном чёрном платье. Её зовут Ванесса, номер её телефона – 732-498-53. Я видел перед собой её лицо, её руки, её глаза. Я вспоминал её облик и голос. А теперь я вспоминаю, как вспоминал их. Она была со мной. И я спрашивал себя: «Почему? В чём дело? Я постоянно думаю о ней. И как же мне теперь быть?». Я сидел в кресле, откинувшись на спинку, глядел в потолок и, как это часто бывало прежде и будет в дальнейшем, мучил себя вопросами, не слишком утруждая себя поиском ответов, заранее зная, или скорее предчувствуя, предвосхищая отсутствие оных где-либо, у кого-либо.