Ковчег

– Что ты несешь, пигалица? – возмутилась Анна.

– Я говорю о справедливости, а вот вы несете раздор вместе со своим братом! И да, я думаю, моего отца убили с вашей подачи!

– Ах ты дрянь! – Анна влепила девушке пощечину, на что та, как дикий звереныш, вцепилась когтями в лицо женщины, располосовав той щеку.

Руслан даже не дернулся, холодно наблюдая за происходящим, и тогда разнимать драку бросился Федор Саврасов, с трудом втискиваясь между женщинами и заслоняя девушку от Анны:

– Назад. Не трожь ребенка. Кто-то из вас убил Ивана, но война – это не дело, не решение. И не над его могилой. Расходимся, – мужчина махнул своим.

– Вы оставили вёску без Головы, горите в аду! Я вас ненавижу всех! – кричала девушка, брыкаясь, пока ее оттаскивали от реки.

Дудковы долго не расходились с места похорон. И со стороны реки все это время доносился недовольный гул.

Огородами Ксения Павленко пробиралась к дому Жени: не дай боже, увидит кто-то из своих после устроенного девчонкой спектакля. Дверь женщине открыла подруга Света.

– Как она?

– В прострации, – коротко ответила та и вернулась на кухню, в которой хозяйничала.

Ксения заглянула в комнату: Женя свернулась в кресле и будто бы спала.

– Ты спишь? – уточнила на всякий случай.

– Я вас ненавижу, – глухо раздалось из кресла.

– Жень, это же я. Ты не слушай Анну, не обращай на нее внимания, она и сестра-то строптивая, а уж вдова… – Ксения присела возле кресла и начала поглаживать голову девушки. – Мне жаль Ивана, нельзя было устраивать над ним самосуд, поступить так мог только подлец.

– Это был несчастный случай! Мой отец не убийца! Не за что его было судить!

– Знаю, знаю, зайка… Но и ты не должна была говорить всех этих слов на похоронах, вместе мы вероятней отыскали бы преступника.

– Это Руслан и сестра твоя!

– Нельзя обвинять без доказательств, Женя! Ты смертельно обидела их своими подозрениями! А ведь они могли бы стать твоими союзниками. Тебе надо быть сильной, не отталкивай помощь, когда ее предлагают.

– Их осталось трое, а я одна! Как быть сильной? Как теперь верить хоть кому-нибудь? – Женя подняла голову и посмотрела на Ксению полными слез глазами.

– Ну-ну, – Ксения обняла ее и покачала как маленького ребенка. – У тебя есть мудрый дед Евген, у тебя есть Света, у тебя есть безотказный Гриша, у тебя есть Федор, да все Саврасовы за тебя горой! И у тебя есть я. Хочешь, останусь у тебя?

– Жень, я тебе бульон сварила, – в комнату вошла Света с черпаком наперевес. – Хочешь, еще пирожков испеку?

– Нет, – девушка отстранилась от Ксении. – Не надо. Идите. Я в норме. Я сама.

Подруги переглянулись.

– Ты не в норме. – Ксения озабоченно нахмурилась.

– Я в норме, я уверена! Уйдите! ‒ потеряв терпение, закричала Женя.

Когда входная дверь хлопнула, девушка опустила голову на подлокотник и невидяще уставилась в окно.

На улице стыла тишина. Проклятое солнце, что так весело освещало траурную церемонию, наконец медленно-медленно покатилось к горизонту, удлиняя тени. Прошуршал ветками ивы быстрый ветер, гоняясь за юркими облаками. Вскоре на смену воздушным замкам величаво приплыла неповоротливая дождевая туча. Она с аппетитом проглотила закатно-кровавое солнце, и на землю опустилась ранняя ночь. По комнате поползли сумеречные тени, и вскоре только окно и осталось в ней светлым пятном. Дом казался глухим и одиноким. В нем не осталось жизни, он устал бороться за себя, и маленькая девочка, свернувшаяся в кресле и дрожавшая от страха, уже не была той хозяйкой, ради которой дом шестнадцать лет назад приказал своему хозяину жить.

В комнату постучался дождь, забарабанив по подоконнику. Сначала легонько, затем все крепче, будто требуя впустить. Хлопнули ставни, раскачавшиеся от сильного ветра. Забила ветвями ива. Дождь, нет, уже ливень, забарабанил по крыше. И комната окончательно погрузилась в темноту.

Женя усилием воли заставила себя встать, закрыла окно и легла в кровать. Ливень шатром оградил дом от окружающего мира, тот будто перестал существовать, растворившись в очищающей воде. Но сон не накрывал измученный организм спасительным одеялом. Девушка долго вслушивалась в разыгравшуюся стихию, не убаюкивающую, а вгоняющую в тоску.

По полу застучали редкие капли. Женя со вздохом отправилась на поиски кастрюли. Но звон, эхом отражаясь от пустой жестянки, барабанил, казалось, по голове.

Женя включила свет. Осмотрелась. Что значило для нее это место?.. Она выросла тут, но с ней всегда был рядом отец, пусть деспотичный и жестокий, но родной отец. А что теперь делать ей в этой пустоте, в которой тяжело дышать? Разве смогут эти стены удержать ее?..

Она сверилась с календарем наводнений. Ближайшее начнется только через месяц, когда зарядят осенние дожди и река выйдет из берегов. Ну и прекрасно! Она все равно здесь никому не нужна, поживет этот месяц на ковчеге – ее даже не хватятся – а там видно будет.

Вещи девушка собрала быстро: как-никак два раза в год собирала и себя, и отца. В холщовый мешок набросала еды, сметая все с полок, и выставила в коридор. Надев высокие резиновые сапоги и плащ, она вышла во двор, спустила с цепи пса и по лужам, которые доходили уже до щиколоток, пошлепала в хлев. Хитрая система ступенек не давала животным тонуть в сильные дожди, но этой ночью Женя решила их потревожить.

Старая коза недовольно заблеяла, когда девушка затянула на ее шее веревку и заставила подняться с подстилки, вторая, помоложе, тоже разразилась руганью. Только козлята радостно заскакали вокруг. Куры не сопротивлялись, когда Женя распихивала их по клетям: только чуть слышно квохкали, ничего не различая в темноте. Намотав на руку веревки, девушка одну клеть с курами закинула на плечо и потянула упирающихся коз в холодную, мокрую ночь.

Вода поднялась выше.

Промокшее упирающееся стадо вскоре покорилось и пошло свободнее.

Пес удрал. Тому лишь бы немного свободы.

Трудности начались возле ковчега. Промокший луг пружинил под ногами топким болотом да так и норовил ухватиться за сапог. Но если продраться к ковчегу получилось, то попасть на корабль оказалось неразрешимой задачей.

– Эй! Ты куда?

В темноте она не сразу поняла, чей это выкрик. Но когда преследователь нагнал их, девушка узнала под капюшоном белобрысую голову:

– Ты чего тут делаешь, Гришаня?

– Это ты чего приперлась сюда в такую погоду, да еще с животиной?

– А тебе дело? Помог бы лучше!

Чтобы загнать животных в трюм перед потопом, мужчины спускали на землю огражденный трап. Сейчас он был поднят, и Женя не смогла бы опустить его, даже если бы руки у нее были свободны.

– Женек, – даже не видя его лица в этой кромешной тьме, девушка знала: парень хмурится и сжимает губы. – Тут и вдвоем-то его не опустить…

Об этом она уже подумала. И знала ответ:

– Руби канаты!

– Ты с ума сошла?! – По тишине в ответ парень понял, что Женя не шутит.

Промокшие до костей козы жалобно заблеяли, напоминая, что они все еще здесь, плачевным квохтаньем им вторили куры. Козьи копыта погрузились в болотистую почву и вода доходила животным почти до живота.

– Гриша, мы тут тонем! Починят мужики, а сейчас некогда!

Вряд ли он когда-нибудь сможет воспротивиться ее голосу, наполненному такой мольбой.

– Поберегись! – Гриша в секунды оказался на палубе, взобравшись по оставленной веревочной лестнице.

Женя отшатнулась от ковчега, и вовремя: описав полукруг, в грязь шлепнулся трап, подняв волну и окатив девушку водой вперемешку с грязью с ног до головы. Плащ оказался бессилен.

– Скорей-скорей-скорей, – подгоняла девушка животных, но тем не надо было повторять дважды: козы так и рванули вверх по скользкому трапу.

– Гриш, я за кобылой! Отведи их в трюм!

Когда начиналось наводнение, важно было успеть погрузить пожитки на ковчег за один заход: вода поднималась быстро, и не оставалось никакой надежды вернуться вовремя. Случалось, кто-то не успевал забрать все необходимое, тогда через месяц-два, по возвращении, вещи находились там же, только все прогнившие и испорченные. Хуже – только оставить скотину в сарае. И тогда через месяц придется хоронить любимую собаку или кормилицу-лошадь, утонувшую взаперти.

Ей казалось, ее бег с громкими всплесками разбудил всю вёску. Но Жене хотелось закончить с этим поскорее.

Стрелка вопросительно заржала, когда Женя закинула на голову кобылы уздечку.

– Тише, моя голубушка… Я вместо него… Я…

Лошадь положила морду Жене на плечо и тихонько всхрапнула. Девушка погладила шелковистую шею:

– Привыкай, привыкай… Вдвоем мы с тобой теперь…

Перебросив мешки через круп и привязав к ним еще одну клеть с курами, девушка намотала уздечку на руку и приготовилась тянуть лошадь на улицу. Стрелка понуро шагнула под ливень. Молодость кобылы уже прошла, на своем веку Стрелка повидала немало наводнений, что ей какой-то ливень!

Когда девушка добралась до ковчега, она вымоталась так, что готова была лечь прямо там, на верхней палубе. И только Гриша, вертевшийся рядом, не давал ей окончательно отдаться в руки усталости.

– Идем-идем, я всех устроил, сена-овса насыпал, тебе надо в тепло.

Он вел ее, шатающуюся, но вел не туда: спустился по лестнице на две палубы ниже нужной.

– Наша каюта не в той стороне, – нахмурилась девушка.

– Я подумал, когда тебя начнут искать, здесь ты спрячешься получше, – проницательно ответил Гриша, распахивая дверь.

Маленькая каморка с одной узкой койкой была раза в четыре меньше их с отцом каюты. Ей все равно, лишь бы под теплое одеяло и никто не трогал. Гриша зажег свечу. Женя начала стаскивать с себя мокрые вещи, не заботясь о присутствии парня, и тот, смущенно хмыкнув, отвернулся.

Стариковский кашель в этой тишине ковчега напугал их не по-детски.

– Ваша собака? – в черном проеме двери появилась старческая фигура, одним пальцем удерживающая скулящего пса.

Вздрогнув, Гриша зацепил свечу, и та потухла.

– Уединиться хотели, касатики? – Повитуха одним движением руки заставила свечу гореть ярко и ровно. – Не получится, скоро здесь всем придется потесниться…

Освобожденный пес заскулил, бросился к застывшей Жене и трусливо прижался к ее ноге.

Гриша еле слышно ругнулся. Девушка расширившимися от страха глазами всматривалась в пустой проем. Гриша бросил через плечо:

– Ты в порядке?

Девушка медленно кивнула и, приходя в себя, скользнула под одеяло. Гриша подошел к двери.

– Ну, – он замялся, – я пошел?

– Куда?.. – в Жениных глазах заплескалась паника. – Подожди! Не уходи! А если она вернется?..

Пес тихонько поскуливал, забившись под кровать.

Парень вздохнул, закрыл дверь и присел на край койки:

– Может, за руку тебя еще подержать?

Сарказма не получилось: Женя с такой неподдельной готовностью выпростала руку из-под одеяла и ухватилась за него, что ничего другого ему и не оставалось.

Женя закрыла глаза и глубоко вздохнула:

– Кто убийца, Гриш? Кто эта тварь?!

Он не знал, что ей сказать, и лишь чуть крепче сжал ее ладонь. Из-под ее век по щекам скатились две быстрые слезы, мгновенно затерявшиеся в волосах. И тут слова пришли:

– Ты не одна, Жень. Ты же знаешь, я всегда буду рядом.

Ее распахнувшиеся синие глаза, казалось, впервые увидели в нем друга. Она благодарно сжала его руку в ответ и спустя пять минут уже дышала ровно, наконец-то провалившись в сон. А Гриша уже не мог оставить ее на корабле вместе с этой сумасшедшей старухой. Чуть выждав, он вытянулся на койке рядом с Женей, справедливо рассудив, что успеет вернуться домой еще до того, как его хватятся.

Глава 5

Августовский солнечный день клонился к вечеру. В застывшей тишине Ксения брела по непривычно пустой вёске. В подозрительном для такого времени года безмолвии раздавался только звук ее шагов. В чужом дворе внезапно залаяла собака. Ксения вздрогнула от неожиданности – лай показался ей слишком громким. Из соседнего двора вторил другой пес, и через несколько секунд вся вёска заливалась пронзительным лаем. И где-то вдалеке сквозь этот страшный, безнадежный вой зазвенели колокола.

Набат.

Ксения проснулась. Колокольный звон не прекращался. Она начала расталкивать спящего рядом мужа:

– Кирилл! В набат бьют! Поднимайся!

Спустив ноги на пол, она поняла почему. Повсюду была вода.

Кирилл сориентировался мгновенно:

– Надувай лодку, собирай вещи, – давал он указания, одеваясь на ходу. – Я за скотиной. Встретимся на ковчеге.

Тревога захлестнула Ксению:

– Не вытаскивай всех, главное, успей сам, – она едва обняла мужа, как вот он уже сигает из окна «рыбкой».

Руслан торопил сестру и мать: как сумасшедшие, они носились по дому, не зная, что хватать в первую очередь.

– А ты всю скотину погрузил? И жеребца?

– Мама, все уже на корабле. Только вас ждут, – нетерпеливо огрызался Руслан. В голове билась одна мысль: знает ли Женя о потопе? Выбралась ли?

– Гриша! Где Гриша? – Лика Саврасова заходилась плачем: сына никто не видел.

– Мам, дом затапливает, – Света тянула мать к лодке.

– Он, наверное, самый первый узнал о наводнении и уже на ковчеге, – попробовала утешить свекровь Люда. Как бы ей хотелось, чтобы это оказалось правдой!

– Кто-то же бил в набат, – поддакнул Миша, помогая беременной жене забраться в лодку.

– Юра Дудков бил в набат, – отец семейства, Стас Саврасов, подплыв к окну, услышал только последнюю фразу. Лика снова зашлась в крике.

– Скорее! Не ори! – бесцеремонно схватив жену, Стас усадил ее в шлюпку рядом с непривычно тихими близнецами. Оттолкнувшись от окна, три лодки косяком пошли к ковчегу.

Дед Евген с сыновьями среди первых поднялись на корабль. Трап уже кто-то спустил и драгоценные секунды не были потеряны.

Помогая принимать и распределять по загонам животных, подняться людям, мужчины заодно пересчитывали семьи по головам.

Руслан, издали увидев в предрассветных сумерках рыжую бороду Федора, успокоился: он не оставил бы свою крестницу тонуть.

– Женька на корабле? – решил он все-таки уточнить, перепоручая мужчине сестру и мать.

– Не видел ее. Но хлев пустой, может, и тут, – нахмурился Федор. Его на секунду кольнуло беспокойство, вдруг с Женей что-то случилось, но тут к кораблю подплыли Саврасовы, и главной задачей Федора стала безопасность беременной дочери.

Руслан развернул лодку обратно к вёске.

– Гришу, Гришу поищи! – неслось ему вдогонку.

В доме был порядок. Не похоже, чтобы Женя, проснувшись от набата, начала поспешно собираться. Но, тем не менее, полки со съестным вычищены до последней крошки. Только кастрюля свежего супа одиноко стояла на столе. Руслан заглянул и в хлев: никого не забыла. Пусто.

– Женя!

Нет ответа.

Будто ушла из вёски. Собралась и ушла. Руслан схватился за голову: что же он не остался с ней, с этой глупой, своенравной девчонкой! Господи, да она же сейчас может быть где угодно!

А если в лес ушла?

– Женя! Же-ня-я-я-я!

Дождь заливал лодку. Вычерпывая воду руками, Руслан то и дело замирал, прислушиваясь, надеясь услышать крик о помощи. Вода поднималась все выше, доходя деревьям до середины ствола. Лодка блуждала по лесу, и с каждым часом надежда гасла.

Она же утонула уже вместе со своей лошадью и собакой.

– ЖЕ-Е-Е-НЯ-Я-Я!

Нет ответа.

Светало. Только утро не принесло облегчения. Он не нашел ее. Жени нигде не было.

Слабое течение уносило лодку от леса к ковчегу. Там ждали не только его.

– Гриши нет?! – лицо Лики опухло от слез, она ждала Руслана как последнюю надежду.

Но через заграждение к нему перегнулась еще одна женщина, побелевшее лицо которой он не сразу узнал:

– Ты Кирилла не встречал?..

Руслан стоял на пороге каюты Жени и ее отца, смотрел на нетронутый порядок и вспоминал разговор трехдневной давности. Их последний разговор. Их последнюю ссору: все эти глупые слова, крики, оскорбления. Ну почему все закончилось вот так? Он ведь еще не сказал ей, как сильно ее любит… Если бы Руслан только знал, он бы провел с ней каждую секунду, не допустил бы ни единой слезинки… Она была бы жива!

– Да лучше бы это я утонул! – он с силой ударил кулаком в косяк. И еще раз. И еще. До крови, до боли в костяшках. Будто бы это помогло вернуть ее.

– Руслан, что с тобой? – нежные руки легли ему на плечи и попытались оттащить от разбитой двери.

Нахлынувшее облегчение сбило с ног. Руслан обхватил лицо девушки руками и глазами начал ощупывать каждую его черточку:

– Это ты?

И внезапно влепил пощечину. Женя вскрикнула и отшатнулась. Недоумение, обида и страх заплескались в ее глазах.

Руслана же охватила такая ярость, что он не смог удержать себя в руках. Пощечина охладила его, но раскаяния он не почувствовал:

– Вся вёска думает, что ты мертва! Собралась и ушла. Да как ты могла? Чем ты думала? Я всю ночь искал тебя в лесу! Я думал, ты утонула! Да ты можешь себе представить, что я чувствую?! А ты! – Руслан внезапно увидел Гришу, стоявшего позади девушки и зло сжимавшего кулаки. – ТЫ! Твоя мать готова резать себе вены, твой отец и брат вышли на лодке прочесывать вёску еще раз! – Руслана внезапно осенило. – Так вы… вместе тут прохлаждались? Даже набата не услышали? – он закрыл глаза и глубоко втянул воздух сквозь гневно трепещущие ноздри. – Только ведь кольцо мое выбросила. Не ожидал от тебя. Не попадайся мне на глаза. А ты пойдешь со мной. Объяснять все Лике, – Руслан ловким движением схватил Гришу за ухо и, шипящего, потащил к матери.

Обида? Да пошел он! А на Гришаню-то чего накинулся?.. Да если бы не Саврасов, не успела бы она погрузить на ковчег всех своих животных.

Щека горела так, будто с нее содрали кожу: Руслан в своей ярости не подумал о силе удара. Приложив смоченную в холодной воде ткань, Женя лежала на койке и пересчитывала деревянные панели на потолке. То, что Руслан кричал ей в порыве ярости, она пропустила мимо ушей, не запомнив: уж больно неожиданно он на нее накинулся, однако мерзкий осадок в груди остался.

Так ведь и спрятаться не вышло. Среди этой суматохи на корабле ей не остаться наедине со своим горем. Лучше бы она была дома, в одиночестве: среди голосов за стенами ей бы не слышался голос отца. Вот он отрывисто отдает приказы, вот орет на непослушную скотину, ей даже на секунду послышалось собственное имя.

Дверь в каюту неожиданно отворилась. Отец стоял на пороге живой и невредимый, давно не стриженный и хмурый, как всегда.

Женя даже привстала на кровати, но наваждение уже прошло: это Федор прошел к ней и сел рядом:

– Что ж ты, Женька, бегаешь от людей-то? Хорошо хоть на ковчеге спряталась, а не в лесу…

– Ты мне не отец, дядь Федя.

– Верно, не отец. Но я помогал Ивану, чем мог, старался, крестил тебя, воспитывал. Да и кто теперь тебя уму-разуму учить будет?.. Вон трое здоровых мужиков утонуло да еще двое ребятишек… – Федор помолчал немного и добавил:

– Кирилл Павленко вместе со скотиной в хлеву остался. Дверь заклинило…

Женя встрепенулась:

– А Ксения?!

– Она… в трауре. Вода поднялась, Женя. Вёска считает потери… Тебе нельзя прятаться.

– Что значит нельзя? Мало вам всем похорон, хотите, чтобы я еще чего утворила?

– Ты – Капустина, забыла об этом? Ты Иванова дочь. Так уж повелось у нас, что Голова назначает себе наследника, и обычно, да ты знаешь это, они готовят своих детей. Вот только Костя и Ваня не успели этого сделать. Ты еще так юна, но Руслан-то уже взрослый, он поведет корабль как наследник Константина, как сын Головы. И вся вёска будет слушать его. Но кого будет слушать Руслан? Свою мать? Петровского? Нельзя отдавать ковчег Дудковым.

Женя поняла, к чему он клонит.

– Зачем я, по-твоему, сбежала ото всех? Плевала я на Дудковых, захотят потопить ковчег – пусть, – в отчаянии отмахнулась Женя.

Разговор свернул не в то русло, на которое рассчитывал Федор, он тяжело вздохнул:

– Я знаю, что момент неудачный, но тебе нужно решить: либо самой стать во главе Капустиных, и никто не осудит, но, сама понимаешь, вряд ли будут уж очень слушать тебя, авторитет важно заслужить, одного наследования по крови мало. Либо выбрать кого-то себе на замену. Да и помириться бы тебе с Русланом…

– Нет, – отрезала девушка, поджав губы.

Федор, будто не слыша ее, продолжил, приглаживая пальцами рыжую бороду:

– … люди успокоились бы. Сейчас вёске как никогда нужен мир. Вода поднялась, против нее нужно бороться сообща, а не распадаться на два враждующих лагеря.

Женя отняла тряпицу от щеки, с вызовом посмотрев на Федора. Тот смутился:

– Это он тебя так?..

– Я не буду с ним мириться, – Женя вернула тряпицу на место. – Если это он убил моего отца…

– Он не убивал твоего отца, – Федор хотел бы, чтобы эти слова звучали уверенно.

– А кто же тогда? Я должна знать!

– Я не знаю, – склонил голову Федор.

Женя только вздохнула.

Мужчина неожиданно понял, что требует от шестнадцатилетней девочки мудрости взрослой женщины, силы преодолеть ненависть, которая и взрослым-то не всем дана. Ей самой сейчас так нужны опека и забота… Федор обнял крестницу, казавшуюся такой хрупкой в его огромных руках.

– Знаешь, Женек, дед Евген или Стас Саврасов – хорошие кандидаты, чтобы стать Головой.

Женя шмыгнула носом, задумавшись уже по-настоящему:

– Дед Евген откажется, как отказался много лет назад и выбрал моего отца. А у Стаса Саврасова и так забот полон рот: поди уследи за всеми, особенно за близняшками. А что насчет тебя?

Федор отстранился в удивлении:

– Меня?

– Душа твоя, как у Капустиных, ты справедливый, ты удержишь Руслана от глупостей, ты знаешь, что там в капитанской рубке к чему – ты ж с отцом меня и учил, как штурвал-то держать.

Федор примерил на себя новую роль и вздохнул: не то чтобы она ему нравилась, но сдержать Руслана и Петровского у него бы получилось. Да и Женя права – у него есть время, силы и знания на то, чтобы быть Головой.

– Это честь для меня, дочка. Я не подведу тебя. И выясню, кто убил Ивана, обещаю!

Днем корабль закачался на волнах, удерживал его лишь якорь. Река, словно море, разлилась до горизонта, на сколько хватало глаз. Дома ушли под воду по самые крыши, а на месте леса торчали из воды редкие верхушки высоких ольх. Ковчег разрезал носом течение реки, будто уже отправился в плавание. Почти целые сутки весчане вылавливали за бортом не успевших убежать от ливня зверей, благо, загонов в трюме хватало на всех. Лесные птицы, ожидавшие прихода воды еще меньше, чем люди, взвились в воздух и с беспрестанными скорбными криками мельтешили в небе черной тучей. Удобными насестами показались им мачты корабля. В считанные часы верхняя палуба покрылась добротным слоем свежего и скользкого птичьего помета.

Смотреть на волны и не погрузиться в собственную пучину мыслей оказалось просто невозможно. Ксения вцепилась побелевшими пальцами в поручень и всматривалась в синь реки. Ей виделся Кирилл, тянущийся к ней, бьющийся о запертую дверь, глотающий последние крохи убывающего воздуха, тонущий.

– Я хочу к тебе, – шептала женщина и глотала слезы. Ради кого было оставаться в этом мире? Детей им бог не дал, как бы они ни старались, и сколько бы раз она ни наведывала Повитуху. Муж был в их беде ее опорой и стержнем, огромной любовью. Всем.

«Еще чуть-чуть, – уговаривала она себя. – Перегнуться – и все. Это быстро».

– Стой-стой-стой, – сильные пальцы схватили ее за плечо. Скользившего по палубе Мишу Саврасова остановил поручень. – Куда-то собралась?

Ксения тяжело посмотрела на него, и Миша внутренне вздрогнул: покрасневшие глаза этой еще вчера красивой женщины ничего не выражали. Пусто.

– Никуда… Река разлилась, – она неловко дернула рукой, попытавшись высвободиться.

– Река подождет, – Миша ее не отпускал. – Пятерых уже прибрала. Хватит с нее.

У Ксении заострилось лицо. Испугавшись, что она разревется при нем, Миша ляпнул, не подумав:

– Одним мужиком больше, одним меньше, было бы из-за чего убиваться.

– Да как ты можешь! – в глазах Ксении наконец-то вспыхнула боль.

– Могу-могу, – поспешил он закрепить свой успех. – Мертвые уходят, а живые живут. Закон природы. А Кирилл мне пятая вода на киселе. Ишь, как качает, – ловко пригнувшись, Миша ушел от пощечины.

– Миша! – бежавшего к ним Гришу качнуло, и к поручню он доехал на животе. Бордовый как бурак он неловко встал и, отряхиваясь, наконец выдавил из себя важную информацию:

– Там Люда того…

– Чего?.. – глупо переспросил старший брат.

– Рожает что ли? – ахнула Ксения. – Чего ты стоишь? – накинулась она на остолбеневшего Мишу. – Жена твоя рожает! Или что, одним ребенком больше, одним меньше?.. Иди давай!

– Да на кой я-то здесь нужен? – уперся он перед дверью каюты, из которой туда-сюда сновали женщины.