Октябрический режим. Том 2

Цифры

Очевидно, что коллегиальный суд из трех лиц будет стоить дороже, чем единоличный. Насколько дороже? Арифметические выкладки пришлось проделать и Министру Юстиции, и докладчику, и членам Г. Думы.

Откуда взялась цифра в 13 500 000 р. – стоимость мирового суда для казны? Очевидно, 4500 судей × 3000 р. жалованья = 13 500 000 р. Если оплата квартиры, оборудование камер и другие расходы не входят в эту цифру, то стоимость реформы гораздо выше. В приложениях к законопроекту было указано, что для осуществления реформы в полном объеме потребовалось бы не менее 25 000 000.

При расчете стоимости альтернативной судебной реформы в ходе прений прозвучало несколько расчетов, основанных на различных схемах ее проведения.

Епископы Евлогий и Митрофан исходили из того, что председатель суда – один на несколько волостей, как и в законопроекте, а два заседателя избираются от каждой волости; периодически председатель объезжает волости, в каждой из которых разбирает дела с местными заседателями. Жалованье заседателю еп. Евлогий полагал в размере 5 р. за каждое заседание, причем суд происходит один раз в неделю; еп. Митрофан полагал по 200 р. жалованья каждому судье. Получается 4540 мировых судей × 3000 р. + 2 заседателя × 200 р. × 9622 волости = 13,5 млн. р. + 4 (5) млн. р. = не более 18,5 млн. р.

Щегловитов исходил из того, что помимо коллегиальных судов потребуется учредить и мировые суды, хотя в меньшем количестве, по 3 на уезд. Стоимость же одного коллегиального суда министр положил чуть более стоимости гминного – 2500 р. вместо 2330 р. В результате получилась огромная цифра 30 млн. р. Впрочем, присмотримся к цифре 2330 р. В нее, по словам министра, входит жалованье председателю от 700 до 1000 р., двум лавникам по 150 р. и писарю 500 р. Эти расходы дадут в итоге не более 1800 р., следовательно, министр включил какие-то дополнительные расходы, вероятно, неизбежные при любой схеме организации суда. Если же учитывать только жалованье судей, для корректности сравнения с предыдущим расчетом, то получим 1500 мировых судей × 3000 р. + (1 председатель × 1000 р. + 2 заседателя × 150 р.) × 9622 волости = 17 млн. р. Впрочем, министр говорил, что содержание гминного суда мало; положим жалованье заседателей по 200 р., тогда итог составит 18 млн. р.

Шубинский сделал, во-первых, расчет для той же схемы, что и епископы, но с жалованьем заседателей по 300 р., и получил те же дополнительные 5 млн. р., т. е. итог был бы 18,5 млн. р. Но докладчик на этом не остановился и сделал второй расчет, в поразительно нелепом предположении, что учреждаются одновременно и мировой институт в полном объеме, и коллегиальный суд – сразу две судебные реформы! Разумеется, получился огромный итог: 4540 мировых судей × 3000 р. + (1 председатель × 1000 р. + 2 заседателя × 300 р. + 1 письмоводитель × 500 р.) × 9500 волостей = 13,5 млн. р. + 18 млн. р. = 31,5 млн. р., но это фантастическая цифра.

Итак, на самом деле коллегиальный суд оказывался немногим дороже, чем мировой. Как бы то ни было, если нашлись средства на гминный суд в Царстве Польском, почему бы не найтись им на имперский суд? Тимошкин так и говорил: «Гг., позвольте быть откровенным: наше Правительство вообще для инородцев всегда не жалеет ассигновывать и расходовать большие деньги из государственного казначейства, например, в Польше, на Кавказе; но как только дело коснется центра России, то говорят: гг., у нас денег нет, это будет дорого стоить, одним словом, от этого откажитесь. Я считаю такое отношение со стороны Правительства к прямым своим верноподданным сынам земли русской несправедливым».

Голоса крестьян

В речах по поводу законопроекта депутаты-крестьяне, как правило, излагали взгляды своих фракций. Крестьяне из правых фракций выступали за коллегиальный суд по образцу гминного. Длинную и яркую речь произнес Челышев. Его поддерживали крестьяне из Западных губерний: Андрейчук, Данилюк, Пахальчак, Юркевич, Ермольчик. Как уже говорилось, мировой суд рисковал оказаться судом помещиков, но в Западном крае это был бы суд поляков-помещиков. За коллегиальный суд выступили также Дворянинов и Коваленко 2, причем последний даже предложил министру юстиции собрать крестьянскую группу, чтобы он убедился, что крестьяне настаивают на своем варианте судебной реформы. К министру юстиции особо обратился и Тимошкин: «Ваше высокопревосходительство, обратите внимание на ходатайство крестьян и откажитесь от вашего первоначального положения, т. е. оставьте нам и реформируйте волостной суд».

Крестьяне из фракций, поддерживавших законопроект, соответственно говорили против волостного суда. Еще в ходе заседаний судебной комиссии октябрист Александров назвал волостной суд шемякиным судом. При общих прениях в поддержку законопроекта произнес речь прогрессист Лукашин. Выделялась группа крестьян-старообрядцев – Гулькин, Ермолаев и Спирин, – также выступавших за мировой институт.

«Я стою за обсуждаемый нами законопроект, он полезен, – говорил Гулькин, – мировые судьи не пришли из Китая, они уже были, и большинство членов Г. Думы с ними знакомы, они застали мировых судей и помнят хорошо. … Я говорю не из пивной лавки, а с этого святого места и говорю на всю Россию, что народ ожидает проведения этого закона, хотя с сожалением, с болью на сердце, что крестьяне не могут участвовать в нем и на первых порах не будут мировыми судьями, но будь что будет, лишь бы правильно судили».

Не менее красноречив был Спирин: «От имени крестьян Московской губ. и от своего имени заявляю: долой волостной суд, да воскреснет мировой суд и расточатся (указывая направо) врази его».

Напрашивался резонный вопрос, сформулированный с кафедры Новицким 2: если большинство депутатов-крестьян за волостной суд, а старообрядцы – против, то «не платят ли они по учтенным октябристами векселям за вероисповедные вопросы?». Гулькин, конечно, возмутился: «Да будет члену Думы, упоминавшему мою фамилию, стыдно говорить, что я служу октябристам за какие-то векселя».

Каково же было подлинное отношение крестьян к волостному суду, не обусловленное партийными указаниями? В заявлении 45 крестьян утверждалось, что против законопроекта настроены все крестьяне-депутаты без различия партий. Гулькин говорил обратное: «дай Бог столько тысяч рублей моим детям, сколько крестьян-членов Г. Думы стоят за мировой институт, но не хотят говорить и не будут, очевидно, говорить, дабы избегнуть нареканий со стороны союзников». Действительно, почти все крестьянские голоса, прозвучавшие в ходе общих прений, высказывались за волостной суд, но не все записавшиеся крестьяне смогли высказаться ввиду сокращения списка ораторов.

Маклаков утверждал, что крестьяне стремятся отстоять волостной суд, и в доказательство напомнил о соответствующем законопроекте, который крестьянские депутаты левых фракций внесли в Г. Думу II созыва.

Кн. Тенишев, наоборот, со ссылкой на этнографические исследования доказывал, что крестьяне не уважают волостной суд, а если бы они и поддерживали этот суд, то «не увлекайтесь же демократическим предрассудком, отождествляющим желания народа с его нуждами».

Челышев, Гулькин, другие крестьяне и кн. Волконский

При начале первого чтения Челышев выступил с большой выразительной речью в защиту волостного суда. В частности, он противопоставил подвиг Сусанина измене московских бояр, а подвиги рядового Рябова и матросов «Стерегущего» во время японской войны – далеко не благородному поведению командиров – Рожественского, Небогатова, Ухтомского. Именно крестьяне служат Царю и родине по совести, а в судье важна совесть. Челышев прочел с трибуны заявление 45 крестьян и еще одно их заявление, в котором предлагалось вернуть законопроект в комиссию.

Речь Челышева вызвала отпор некоторых сторонников законопроекта. Гулькин обрушился на самую личность своего собрата: и держит-то он себя как кухаркин сын, потому что «ругает дворян», и не за свое дело взялся, потому что знает толк лишь в «казенке», и два года говорит о крестьянах как о пьяницах, и даже сам он не крестьянин: «Член Г. Думы от Самарской губ. с дорогим бриллиантом в перстне не кто иной, как содержатель самарских бань, – где идут попойки более, чем в какой-нибудь пивной лавке».

Докладчик Шубинский тоже напал на Челышева: «Я сказал бы, что это провокационная речь, если бы не верил искренности этого оратора, искренности бесшабашной, разгульной искренности, которая, действительно, обдала меня таким громом отсюда, что я некоторых выражений почти не слыхал. Вот уж воистину, по словам поэта, которого он так любит цитировать: «не страшат его громы небесные, а земные, – действительно, – он держит в руках». В голове моей носились свист и гам, удалая тройка, вихрь острот, начиная с раешника: «идет квартальный, на нем мундир сальный» – каких только сопоставлений я ни слыхал. Однако же, она имеет и внутренний смысл и определенную совершенно тенденцию натравить одно сословие, один класс, людей одного звания на другое (бурные рукоплескания в центре), за что союзники ему так горячо аплодировали, а они-то и есть тот класс, на который больше всего и энергичнее всего он натравливал своих друзей. … Резюмируя речь депутата Челышева, я разобрал только одно, что он проектирует какие-то новые суды, не то унтер-офицеров, не то фельдфебелей, учреждаемые в порядке улучшения земледелия и скотоводства».

«Коль ругнуть, так сгоряча, коль рубнуть, так уж сплеча», – прокомментировал еп. Евлогий горячность и Челышева, и Шубинского.

С другой стороны, противники законопроекта избрали в качестве мишени Гулькина.

«депутат Гулькин, – говорил Павлович, – лишь с весны этого года эволюционировал и вдруг превратился, по уверению газет, в самородок. Когда бессарабские мужики выбирали его, то они не имели представления о том, что это за умный человек. Если бы они это знали, то они, пожалуй, его и не выбрали бы. Поэтому голос Гулькина никоим образом не может быть принят во внимание».

Гулькин, между прочим, уподобил проектируемый крестьянами коллегиальный суд лебедю, раку и щуке из басни Крылова. Герасименко в ответ напомнил о свинье под дубом из другой басни, за что тут же был лишен слова председательствующим кн. Волконским.

В тот же день, 6 ноября, возражая Павловичу, Гулькин заступился за своих избирателей – бессарабских крестьян: мужики – не они, а Павлович, назвавший их мужиками. «Ведь они гораздо культурнее члена Г. Думы Павловича, ведь у них нет погромного духа и человеконенавистничества, как у того, который называл меня и моих избирателей мужиками. Напрасно член Г. Думы Павлович корчит из себя русского националиста…». Кн. Волконский вмешался, но Гулькин продолжал: «Он меня, как видно, считает теперь левым, но я вам говорю, что и фамилия его не русская…». «Гулькин, довольно», – не выдержал кн. Волконский и объявил перерыв. Это была вопиющая бестактность со стороны председательствующего: в Думе никогда не обращались друг к другу просто по фамилии, следовало сказать «Член Г. Думы Гулькин». К тому же, как отмечалось в поданном левыми протесте, кн. Волконский сопроводил обращение «соответствующим жестом рукой, допускаемым разве только в обращении «барина» к «мужику».». Через несколько месяцев кто-то из остряков на правой стороне крикнул: «Гулькин, довольно» при начале речи бессарабского депутата.

Когда еще и Новицкий 2 произнес свою фразу о векселях, Гулькин вновь взял слово: «Господа. Меня крайне удивляет, почему это Гулькин и только Гулькин должен платить за всю разбитую посуду по данному законопроекту. Как откуда союзник сорвется – Гулькин виноват и только Гулькин виноват. (Смех). Данный законопроект выработан г. Министром Юстиции, одобрен гг. Министрами и, затем, внесен в Г. Думу. Г. Министр Юстиции поддерживает его и защищает, г. докладчик защищает и большинство Г. Думы, как видно, с поправками примет его. Но надо поискать козла отпущения. Кто же им будет? Конечно, Гулькин. (Смех). Это прямо нападение на меня со стороны союзников».

Немного позднее, 22 января 1910 г., Тимошкин напомнил, что Гулькин прошел в Думу голосами союза русского народа, а теперь, «перебежав из его рядов в левые ряды, нападает на союз русского народа, будучи сам председателем отдела союза». Напрасно он это сказал – Гулькин за словом в карман не полез: «Я изменил, милостивые государи, авантюристам, а не союзу истинно-русского народа. Истинно-русскому народу, в полном смысле этого слова, я никогда не изменял, и я пойду за него в огонь и воду. Я горжусь, что я представляю лояльный, честный народ молдаван, который там честит меня на местах. Я имел больше чести в Бессарабской губ. от моих крестьян, чем французский президент республики от его французов, когда я ехал из провинции сюда осенью прошлого года. Меня провожало тогда около тысячи человек крестьян и все подносили хлеб-соль из каждого селения во главе с сельской и волостной администрацией, сердечно меня благодарили за мой труд и говорили: слава Богу, что наш Гулькин немного полевел. Я не скрываю, гг., что я вышел из союза, я был председателем отдела, но в моем отделе никогда не было ни одной резинки, что имеется в нынешнем союзе. Я распустил свой отдел, а теперь не распускать нужно, а надо взять хворостину и разогнать все отделы».

Совещание у Столыпина

Между первым и вторым чтениями Столыпин частным порядком беседовал с лидерами центра, добиваясь отказа от таких поправок, которые не имеют шансов в Г. Совете. 26.XI перед началом постатейного чтения Председатель Совета министров устроил общее совещание всех видных юристов центра и министра юстиции, продолжавшееся с 10 ч. вечера до 2 ч. ночи. Было решено проводить во втором чтении комиссионную редакцию, а при необходимости внести изменения при третьем чтении.

Поворот националистов

По словам «Земщины», 30.XI, когда решалась судьба волостного суда, националисты, ранее его поддерживавшие, почти в полном составе проголосовали вместе с октябристами. Так поступил даже еп. Евлогий, недавно выступавший за гминный суд.

Постатейное чтение

Избирать или назначать председателя мирового съезда (ст. 17)

Помимо вопроса о том, избирать или назначать самого мирового судью, обсуждение вызвал также вопрос о выборности председателя мирового съезда – апелляционной инстанции мирового суда.

Согласно законопроекту, председатель назначается Высочайшей властью по представлению министра юстиции. Этот вариант поддержали октябристы и правые. Впрочем, «Земщина» на эту тему написала, что законопроект уже настолько испорчен, «что как и чем его исправлять и можно ли вообще его исправить – уравнение со многими неизвестными».

Кадеты и левые выступали, наоборот, за выборного председателя.

Как только не называли назначенного председателя – и гувернером, и дядькой, и нянькой, и «ухом Министра», и казенной головой, навинченной на прекрасную статую. Черносвитов договорился до того, что такой председатель будет следить не за работой мировых судей, а за их поведением и убеждениями.

Люц возразил: «принимая во внимание, что в таких коллегиях съезда подчас будет отсутствие специалистов, юристов с высшим образованием, я лучше хотел бы видеть уши Министра, чем некомпетентные уши в разрешении сложных норм гражданского права».

Пуришкевич подметил, что, очевидно, докладчик мало полагается на будущих мировых судей, раз приставляет к ним председателя, назначенного Правительством. «И как бы ни подслащал, так сказать, эту пилюлю докладчик, г. Шубинский, нам совершенно становится ясным, что Ваня, Петя, Коля, собравшись вместе, умной бумаги по юридически тонкому вопросу не напишут, и нужно будет поручить человеку, который был бы не избран, а был бы по назначению от Правительства, а Правительство дурака не назначит, и человек напишет хорошую бумагу по юридически тонкому вопросу, облечет его в форму совершенно другую, в форму, недоступную Пете, Ване, Коле, и приемлемую. Тем не менее, факт остается фактом и председатель местных учреждений, не выборный, а назначенный Правительством, это есть лучшая расписка non posumus».

При втором чтении поправка Ломоносова – председатель избирается мировыми судьями из своей среды – провалилась. При третьем же чтении, 27 марта 1910 г., аналогичная поправка, внесенная трудовиками, была принята голосами крайних правых, оппозиции и значительной части октябристов, большинством 18 голосов. Повторная баллотировка выходом в двери дала 154 голоса за и 127 против. Председатель стал выборным.

Гучков внес поправку о том, чтобы право избрания сохранилось в Москве, Петербурге и некоторых других крупных городах. Докладчик согласился с этой поправкой, и она была принята, равно как и поправка Захарьева, который предложил добавить к гучковскому списку область войска Донского. При третьем чтении обе поправки отпали в связи с принятием вышеупомянутой поправки трудовиков.

Имущественный ценз (ст. 19 п. 3 Учреждения Судебных Установлений)

Статью 19 Ефремов назвал «душой законопроекта». Облик будущего мирового судьи тесно связан с наличием у него имущественного ценза. Этот ценз для судьи устанавливался еще в Уставах 1864 г. Как считали составители Судебных Уставов 1864 г., если ценз есть, то судья материально независим и потому не поддается сторонним влияниям. Впрочем, Министр Юстиции, защищая ценз, признавал эту мысль устаревшей. Противники ценза тоже говорили, что в настоящее время он перестал означать материальную независимость, что землевладельцы не живут в своих усадьбах, почти все земли заложены, а незаложенные приносят только расходы.

Однако Щегловитов особенно подчеркивал необходимость ценза для обеспечения связи судьи с той местностью, где этот ценз находится. Судья должен быть из числа местных жителей. «Нельзя же в самом деле требовать от уездного земского собрания, чтобы оно было в состоянии правильно определять свойства лица, которое проживает вне уезда».

Устранение имущественного ценза расширит круг кандидатов в мировые судьи, но в то время как «все сливки» отберет себе Правительство, на долю земских собраний останутся только «юристы-неудачники». Поэтому необходима «нравственная цензура», для обеспечения которой земство должно знать, кого оно выбирает.

Дважды Щегловитов привел мнение юриста Анциферова: мировой институт по идее Судебных Уставов есть отрасль самоуправления. Следовательно, мировым судьей может быть только то лицо, которое вправе участвовать в земском самоуправлении, т. е. имеет земский ценз.

Противники ценза не верили в то, что он обеспечит связь судьи с местностью: можно быть местным жителем, не имея там полного ценза, а можно, наоборот, иметь полный ценз в совсем чужой для себя местности.

Маклаков уверял, что земскому собранию виднее даже в случае кандидатуры, не связанной с местностью: «если земское собрание выбирает данное лицо, то оно ему не чужак».

Как уже говорилось, земские собрания сталкивались с нехваткой кадров на местах. Если бы земство не нашло местных кандидатов в мировые судьи, то вакансии должны были заполняться по назначению от Правительства. Щегловитов указывал на «соблазн» для земств: «очень легко производить выборы», лишь бы не допустить приезда судей, назначенных сверху. Земское собрание могло бы предпочесть позвать судью со стороны, чем получить его от Правительства. Поэтому вопрос о цензе означал еще и выбор между заполнением мирового института либо посторонними лицами, либо судьями по назначению. Ценз не позволит избрать постороннего человека, но в то же время сузит круг кандидатов так, что, по предсказанию Львова 1, мы получим суд, выборный по названию и назначаемый в действительности. По этому поводу кн. Волконский 1 говорил, что «лишний тормоз» в виде ценза не помешает. Оратор предпочитал назначенных судей малоизвестным лицам со стороны.

Гулькин «со слезами на глазах от имени крестьян» просил отказаться от ценза. «А сколько тысяч молодых людей, которые могут и рады служить, но не имеют имущественного ценза, и как они прислушиваются сегодня к вашему голосу! Я вижу студентов в потертых пальтишках и кривых сапогах, они кончают учиться, они ищут хлеба, а вы им говорите: дайте нам имущественный ценз».

Классовое начало

Родичев выступил с речью, доказывая, что установление ценза придаст мировому институту классовый характер. «Можно ли вообще организовать правосудие классовое?» – спрашивал оратор.

Щегловитов возражал, что речь идет не о крупной дворянской собственности, а лишь о земском цензе – 125 дес. Рассуждения Родичева – «только известная угрожающая этикетка, которой желают затормозить дальнейшее правильное прохождение настоящего законопроекта». Министр отрицал классовый характер будущего мирового института. «…не на классовом начале построен настоящий законопроект и не страшны нам те угрозы, которые здесь раздавались».

Родичев не остался в долгу: «я думаю про нашу этикетку, что она не этикетка, а флаг, а про этикетку Министерства Юстиции – что это есть не этикетка, а, выражаясь парламентски, листовое прикрытие».

Другие ораторы отмечали, что классовая принадлежность будущего мирового судьи в законопроекте не оговаривается. Ныне землевладельцем может быть и крестьянин, и купец, поэтому имущественный ценз не означает, что судьями будут исключительно дворяне.

Всероссийский или погубернский ценз. Величина ценза

В правительственном законопроекте требовался всероссийский ценз, но комиссия установила погубернский, чтобы в мировые судьи могли попасть только местные жители. Октябристы выступали за возвращение к всероссийскому цензу (поправка Опочинина).

При втором чтении поправка Опочинина была принята, но тут же был отклонен весь п. 3 ст. 19. При третьем чтении (поправка Скоропадского) Дума вернулась к погубернскому цензу.

Величина ценза в правительственном законопроекте устанавливалась в таком же размере, какой был необходим для избрания в земские гласные, – 125 дес. Комиссия остановилась на том же.

По словам Дмитрюкова, при определении размера ценза в комиссии начали с незначительных величин в 10, 15, 25, 75 дес. и т. д. Это бы позволило крестьянам-землевладельцам попасть в мировые судьи. Но восемь крестьян – членов комиссии голосовали против этих малых величин, а затем проголосовали за нормальный земский ценз. Дмитрюков поинтересовался у крестьян о причинах такого странного голосования. Оказалось, что они действуют против помещиков, желая преградить доступ в мировой институт тем из них, кто вследствие распродажи земель имеет малое количество земли. Это оборачивалось и против крестьян-землевладельцев, но те восемь членов комиссии не беспокоились: Замысловский обещал им провести полное отсутствие ценза для крестьян. Замысловский, действительно, внес предложение о том, чтобы для крестьян в качестве ценза выступали надельные земли в любом количестве, но эта поправка в комиссии провалилась.

Один из тех самых крестьян – членов судебной комиссии Юркевич возразил: «член Г. Думы Дмитрюков, может быть, спал в комиссии и ему во сне показалось, что крестьяне баллотировали; это вернее всего – крестьянин никогда не мог баллотировать против себя». В доказательство оратор сослался на то, что крестьне голосовали за ту самую поправку Замысловского. О причинах провала малых цензов от 10 дес. Юркевич ничего не сказал.

При втором чтении (25.I.1910) под рукоплескания правой и левой была принята поправка Андрейчука об установлении 1/6 земского ценза. Однако затем, как уже говорилось, весь п. 3 ст. 19 был отклонен. При третьем чтении была принята поправка Скоропадского – ½ земского ценза.

Условия освобождения от ценза

Согласно правительственной редакции (ст. 34) от ценза освобождались лица, избранные земскими собраниями единогласно. Для лиц с высшим юридическим образованием достаточно было избрания большинством 2/3 голосов.

Поначалу октябристы внесли поправку о том, что лица с высшим юридическим образованием освобождаются от требования имущественного ценза при избрании простым большинством голосов. 22 января фракция заявила, что изменяет эту поправку и теперь предлагает другое условие освобождения от ценза: избрание квалифицированным большинством – ¾ голосов, что соответствовало видам правительства. Кн. Тенишев тут же сказал, что вносит поправку в первоначальном виде от себя лично.

Министр Юстиции выступил как за единогласие, так и за квалифицированное большинство, но категорически против других послаблений. «Нельзя предоставлять земствам полную свободу комплектовать судей из всех юристов без ценза», – говорил он.

Условие о единогласном избрании и даже о квалифицированном большинстве было трудно исполнить из-за партийной борьбы, охватившей земства. С другой стороны, подобные условия все же представляли собой лазейку, открывавшую путь в мировой институт для посторонних людей, не связанных с местностью.