Октябрический режим. Том 2

Некоторые ораторы возражали против того, чтобы образование давало такие большие права, поскольку дипломы часто подделываются. Гулькин возражал: «Откуда мы знаем, что с имущественным цензом не будет фальшивых дипломов?». Ссылаясь на пример некоего «крестьянина, у которого сын и дочь учатся на пятерках в гимназиях», Гулькин заявил, что бедные в отличие от богатых не покупают себе дипломы и учатся лучше.

При втором чтении была принята поправка октябристов о квалифицированном большинстве ¾ голосов, но тут же отклонен сам п. 3 ст. 19. При третьем чтении комиссия предложила принять поправку Скоропадского в измененном варианте: лица с высшим юридическим образованием освобождаются от ценза; на смену квалифицированному большинству голосов приходило простое большинство, т. е. просто условие избрания земским собранием.

Голосование

Правые заявили, что, находя самый законопроект неприемлемым, будут голосовать против ст. 19 и против поправок октябристов. Все понимали, что это хитроумный маневр: исключение имущественного ценза лишало проект шансов пройти через Г. Совет, поэтому правым было выгодно проведение радикальной редакции без ст. 19.

Кадеты, прогрессисты, социал-демократы и трудовики высказались против имущественного ценза.

Польское коло голосовало за местный имущественный ценз, но против поправки Опочинина о всероссийском цензе.

Позиция октябристов любопытнее всего. В декабре 1909 г., как уже говорилось, они внесли поправку об освобождении от ценза лиц с высшим юридическим образованием. Эта поправка приближалась ко взглядам кадетов. В январе фракция отказалась от этой поправки в пользу избрания квалифицированным большинством ¾ голосов, что соответствовало видам Правительства. Сопоставив эти две поправки, разделенные столь коротким отрезком времени, Щепкин задал Думе вопрос: «Скажите, какая это партия, если вы примете во внимание, что между этими двумя поправками она выпила много чаю? (Рукоплескания слева)».

Поправка о квалифицированном большинстве прошла при втором чтении (25.I.1910) вместе с поправкой Опочинина, однако в ту же минуту голосами крайних правых и оппозиции была принята поправка Андрейчука об 1/6 ценза. Теперь ценз стал так ничтожен, что условие о квалифицированном большинстве теряло свое значение. Вслед за этим п. 3 ст. 19 с принятыми поправками был отклонен большинством 164 (крайние правые и оппозиция) против 128 (октябристы и националисты), и ст. 19 была принята в редакции комиссии, без п. 3. Ценз провалился полностью благодаря союзу левого и правого крыла.

Еропкин допускал, что, возможно, некоторые октябристы «умышленно отстутствовали» при этом голосовании.

При третьем чтении вопрос об имущественном цензе решался 29.III.1910. После исторического голосования 25 января утекло много воды. А. И. Гучков стал председателем Думы, октябристы были на вершине своего могущества и могли позволить себе вернуться к первоначальному декабрьскому варианту. К тому же фракция заключила соглашение с поляками – они поддерживают имущественный ценз, получая взамен льготы в будущем западном земстве. Голоса октябристов, поляков и части националистов перевесили голоса правых и оппозиции.

Так небольшой перевес голосов менял характер законопроекта то в одну, то в другую сторону. Отметим союз левых с крайними правыми. Что до октябристов, то их очень метко охарактеризовал при втором чтении Белоусов: судя по результатам голосования о цензе, партия центра – «это, выражаясь попросту, ни Богу свечка, ни известному деятелю кочерга».

Образовательный ценз (ст. 19 п. 2)

Что касается образовательного ценза, то по правительственному законопроекту, мировой судья должен был удовлетворять одному из следующих условий:

высшее юридическое образование

любое высшее или любое среднее образование + судебный стаж не менее 3 лет

любое высшее или любое среднее образование + сдача экзамена

Комиссия смягчила эти условия следующим образом:

любое высшее образование

любое среднее образование + судебный стаж не менее 3 лет

любое среднее образование + сдача экзамена

Замысловский подозревал, что экзамен введен для проверки не столько грамотности кандидата, сколько его убеждений. Таким образом, это требование позволит втихомолку ввести институт назначаемых судей.

При втором и третьем чтениях п. 2 был принят в редакции комиссии.

Могут ли евреи быть мировыми судьями (ст.ст. 10, 19, 21)

Еще при общих прениях Гримм предложил поправку о запрещении евреям занимать должности мировых судей. По некоторым данным, подобное положение намеревался проводить в Думе Щегловитов, но Столыпин ему запретил.

При обсуждении преосв. Митрофан процитировал слова из 6 главы первого послания апостола Павла коринфянам, где христианам категорически запрещается судиться у нехристианских судей. «Не дан ли, гг., в этих словах раз навсегда ответ на то, имеют ли право нехристиане проникать в христианские суды?».

Гулькин возражал, что апостол Павел сам потребовал для себя кесарева суда, т. е. языческого. Причем «римский сенат не умел установить черту еврейской оседлости, и потому апостола Павла увезли в Рим. А у нас из Бессарабии не имели бы права еврея повезти в Петербург. (Слева смех и голоса: браво)». Справа ему заметили: «Павел был римский гражданин».

Оратор договорился до того, что волостные суды слишком верующие и милостивые, а нехристианин-де лучше разберет дело, чем христианин, который скажет: «не судите, да не судимы будете».

Нисселович заступился за своих единоплеменников и прочел слова гр. Толстого: юдофобство – «страсть, ближе всего подходящая к области половых низменных страстей, с особым извращенным оттенком». Оратор заявил свой протест «против опозорения этой высокой кафедры проповедью той дикой страсти».

Основной бой по еврейскому вопросу разгорелся при постатейных чтениях.

4 декабря 1909 г. при втором чтении правые (первый подписавший – Марков 2) внесли примечание 2 к ст. 10: «мировыми судьями не могут быть евреи». Но не тут-то было: поступило за 30 подписями предложение поставить вопрос (§ 121 Наказа) о том, надлежит ли вообще принимать это примечание к рассмотрению Думы.

Не надо такой коренной вопрос разрешать попутно, говорил Шубинский, отстаивая предложение 30-ти.

Березовский 2 не соглашался: вопрос о евреях нужно выяснить до голосования всего законопроекта, иначе «я должен буду голосовать с закрытыми глазами, не зная, буду ли я голосовать за судей, в числе которых будут жиды, или там их не будет».

– Нельзя ли так не выражаться, – попросил с места Милюков.

– Да, жиды, – подхватили правые.

– Член Г. Думы Березовский 2, – вмешался Председатель. – Прошу вас не употреблять таких выражений. Вы говорите по серьезному вопросу и не на митинге, где от таких слов только страсти разгораются.

– Я должен сказать, что слово это встречается в св.Евангелии, – возразил Березовский 2.

Затем оратор призвал Думу «не прятать, подобно страусу, голову под крыло при опасности, а открыто пойти навстречу этому роковому вопросу».

В тот же день правые подали протест против того, что Председатель остановил Березовского 2 за безобидное слово «жиды», да еще и с подачи Милюкова. «В силу § 125 Наказа руководство заседанием возложено не на г. Милюкова, а на Председателя. Та же статья запрещает говорить без разрешения Председателя. Следовательно, замечание должен был получить г. Милюков, а не Березовский 2».

В декабре острый вопрос был отложен: Гримм заявил, что его поправка внесена к ст. 19, а не к ст. 10. Тимошкин от лица подписавших поправку согласился, что она относится к ст. 19. Из числа первых подписавших поправку Марков 2 отсутствовал, а Новицкий снял свою подпись.

22 января 1910 г., при обсуждении ст. 19 и поправок к ней, по заявлению 30-ти был поставлен вопрос о поправке Гримма и большинство проголосовало за признание этой поправки не подлежащей рассмотрению.

25 января история повторилась со ст. 21. Коваленко 1 предложил добавить примечание 3: мировыми судьями не могут быть лица иудейского исповедания. Вновь было внесено предложение о том, чтобы признать поправку Коваленко 1 не подлежащей рассмотрению.

Автор поправки попытался прибегнуть к формальному отводу: § 121 Наказа говорит, что предварительный вопрос о возможности принятия к рассмотрению может быть поставлен по делу, а не по вопросу. Потому такое заявление можно было вносить только при внесении самого законопроекта, а для одной из поправок «внесение такого предложения равносильно зажиманию рта».

Речь Маркова 2 быстро перешла в скандал. «Вы отлично знаете, – говорил он, – что русский народ в его массе не желает стать подчиненным рабом иудейскому паразитному племени; потому-то вы и боитесь говорить здесь громко об отношении к нему, ибо вы сами, быть может, слишком от него зависите, от этого паразитного племени…». Председательствующий остановил оратора, попросив его не забывать, что он находится в Г. Думе. Марков 2 заявил, что обращается не к Г. Думе, а к некоторым ее членам. Кн. Волконский посоветовал оратору прочесть Наказ, согласно которому обращение к отдельным членам Г. Думы с кафедры не допускается.

– Наказа я читать не буду, ибо он незаконен, – ответил Марков 2, откровенно идя на конфликт.

– … это по меньшей мере невежливо, – прокомментировал кн. Волконский, – а потому во избежание дальнейшего выслушивания подобных речей лишаю вас слова.

Получив наказание от своего же единомышленника, Марков 2 был оскорблен. Спускаясь с трибуны, он крикнул фразу, которая попала в стенограмму в таком виде:

– Поздравляю Думу с Председательствующим шабесгоем.

Позже Марков 2 заявил, что его слова искажены стенографами, которые восстанавливают падежные окончания слов по памяти. На самом деле было сказано:

– Поздравляю Думу с председательствующим.

И в ответ на крики с мест:

– Шабесгои, вы шабесгои.

А в стенограмме оба возгласа слились в один. Впрочем, второй там тоже отмечен.

Депутаты потребовали исключить Маркова 2, и кн. Волконский сразу предложил высшую меру – 15 заседаний. Почему так много? Корреспондент «Земщины» (не сам ли Марков?) предположил, что князь принял словечко «шабесгой» на свой счет.

Получив слово для объяснений, скандалист не остался в долгу:

– Вам угодно было зажать рот русскому человеку в угоду презренному жидовскому племени. Я рад с вами расстаться на 15 заседаний, жидовские прихлебатели.

Слева потребовали удвоить кару, но кн. Волконский пояснил, что по Наказу можно исключать члена Г. Думы не более как на 15 заседаний.

Марков 2 был исключен.

– Конец Думе, – кричали правые.

Затем к кафедре подошел Замысловский и попросил предоставить ему слово, но кн. Волконский отказал: по Наказу, против заявления о предварительном вопросе могут говорить только два лица, говорили Коваленко 1 и Марков 2. Замысловский начал просить что-то поставить на голосование, но Председательствующий пресек и это: «Позвольте Председательствующему знать то, что он должен делать» и поставил на голосование предложение 30-ти, которое и было принято 167 против 57.

«Можно быть юдофилом или юдофобом, но нельзя не быть приличным человеком», – комментировал Пиленко в «Новом времени».

Любопытно, что тот же «Голос Москвы», который когда-то сокрушался о кн. Волконском – как-де он будет председательствовать в Думе, если он как крайний правый ее отрицает, – теперь с удовлетворением отмечал: Марков 2, произнося скандальные слова, упустил из виду, что на председательской трибуне не Хомяков, а кн. Волконский, который его и исключил на 15 заседаний.

На страницах же «Земщины» появилось подозрение, высказанное ее корреспондентом: дескать, князь погнался за популярностью среди левых газет.

Через несколько дней в Русском собрании Марков 2 прочел доклад на тему «Могут ли быть иудеи судьями?» и получил в награду лавровый венок с национальными лентами, надпись на которых гласила: «Русское Собрание – русскому богатырю Николаю Евгеньевичу Маркову». «Земщина» долго печатала сочувственные телеграммы провинциальных монархистов на имя депутата.

Итак, поправка, касающаяся евреев, была снята с обсуждения, но прения по п. 2 продолжались. В тот же день Замысловский ухитрился-таки выступить по еврейскому вопросу. Произошло это следующим образом. Председательское кресло занял Хомяков. Замысловский вышел на кафедру и начал невинную речь по ст. 21. К Хомякову подошел кто-то из октябристов. Председатель заговорил с ним, а затем «задумался», как имел обыкновение делать. Получив полную свободу слова, Замысловский кратко высказался по поводу евреев, между прочим назвав их «жидами». В частности, оратор сказал: может возникнуть положение, когда мировой судья-еврей будет председателем съезда и, за отсутствием духовного лица, должен будет приводить свидетелей к присяге. Хомяков заметил свою оплошность лишь тогда, когда к его кафедре подскочили Искрицкий и Шубинский.

Зато когда следующий оратор – Тимошкин – тоже завел речь о евреях, упомянув «гг. либеральствующих, кадетствующих, жидовствующих деятелей», то его Хомяков остановил за «оскорбительное выражение».

– Какое же это оскорбление? – удивились справа.

– Я вас покорнейше прошу меня не учить, – ответил направо Хомяков, – я знаю, что здесь оскорбительно и что не оскорбительно. …

Отвечая на речь Замысловского, Фридман обвинил его в фальсификации: никакой председатель, по словам оратора, не имеет права приводить к присяге православных свидетелей, это могут делать только священники.

25 января 1910 г. Коваленко 1 подал особое мнение относительно судей-евреев, «чуждых» «мировоззрению» народа. «Остается, следовательно, с отклонением моей поправки, русскому народу, сдвигаемому с его исторических основ, уповать или на принятие ограничения евреев Г. Советом, или же на применение Монархом ст. 18 Зак. Осн., по которой судебные права евреев в судебной деятельности могут быть ограничены в порядке верховного управления».

Тот же член Г. Думы внес и в одну из следующих статей поправку о том, что судьями не могут быть нехристиане. Шечков поддержал: «судьями русского народа жидам не бывать». На сей раз обошлось без заявлений о постановке предварительного вопроса. Поправка была сразу отклонена большинством 127 против 61.

В третьем чтении законопроекта ст. 21 обсуждалась 29 марта 1910 г. Вновь появилось заявление 30-ти с предложением поставить вопрос о снятии поправки с рассмотрения. Следовало выслушать две речи за и две против.

Параллельные речи сказали Замысловский и кн. Тенишев – о существе § 121 и о мотивах своих оппонентов.

Замысловский неубедительно попытался доказать, что § 121 в данном случае неприменим: сомнителен вопрос, может ли § 121 применяться к отдельным поправкам; он распространяется только на те поправки, которые не меняют действующего закона; он относится только к тем делам, обсуждение которых еще не началось. Оратор обвинил авторов предложения 30-ти в намерении «заткнуть рот меньшинству», что «является актом возмутительнейшего насилия».

Кн. Тенишев рассеял сомнения о применимости § 121, прочтя отрывок из объяснительной записки к Наказу: «Предварительный вопрос может быть выдвинут против законов, против поправок, против запроса, против формулы перехода и т. д.». Этот вопрос применялся ранее к поправкам в адресе первой и третьей Думы, к осуждению террора, к принятию формулы перехода. Оратор находил, что поправка о евреях выходит из рамок вопроса и что ее авторам следует особо внести соответствующий законопроект.

– Лучше быть страусом, – прокомментировал с места Крупенский.

Поправка Маркова 2, по мнению кн. Тенишева, внесена с целью «срывания законопроекта в целом», поэтому не следует идти в эту «ловушку».

Другая пара оппонентов – Марков 2 и Караулов, не стесняясь, посвятили свои речи существу еврейского вопроса, хотя имели право говорить только о предложении 30-ти. Председательствующий кн. Волконский на этот раз не ограничивал ораторов.

Марков 2 произнес всю заготовленную по поправке речь. «Если вы хотите доставлять русскому народу действительно хороших, добросовестных, справедливых судей, – говорил оратор, – то вы не должны впускать в суды иудеев, ибо не должны допускать туда преступников, ни коллективных, ни единичных. Если же ваши цели иные, – скатертью дорога; тогда отвергайте нашу поправку, не соглашайтесь с нами разговаривать о нашей поправке! Но помните, кроме этой кафедры есть другая кафедра, и эта кафедра называется великой Россией. О той кафедре я советую вам помнить, ибо на той кафедре вы, гг., не замолчите иудейского вопроса, и на той кафедре вы получите заслуженный ответ, если пустите в русский суд явно преступный и недопустимый иудейский элемент. И суд народа, суд Божий будет над вами».

В ответ Караулов произнес речь против антисемитизма.

Докладчик Шубинский тоже высказался против обсуждения поправки Маркова 2 как неуместной: правые-де могли бы внести такие поправки про все существующие в мире национальности, и Дума вынуждена была бы рассматривать их «до бесконечности».

За обсуждение поправки Маркова 2 выступили националисты и правые октябристы.

Большинством 3 голосов было принято поименное голосование предложения о снятии с обсуждения поправки Маркова 2. Каждый член Думы получил записку, на которой были написаны его имя, отчество и фамилия. Кроме того, слева было написано «да, согласен», справа – «нет, не согласен». За снятие поправки с обсуждения высказалось 164, против 134, воздержалось 3. Обсуждение поправки Маркова 2 было отклонено.

«Свет» предполагал, что это возмездие за враждебное отношение правых к законопроекту о местном суде и, в частности, за провал ст. 17, когда союз правых и левых провел поправку Ломоносова о выборном председателе мирового съезда.

Компетенция мирового судьи (ст. 29)

Согласно законопроекту, в компетенцию мирового судьи переходили дела, подсудные

волостным судам

городским судьям

земским начальникам

нынешним мировым судьям

уездным членам окружных судов

Если ранее гражданские дела по искам от 500 до 1000 р. подлежали ведению окружных судов, то теперь предполагалось, что мировой судья будет решать дела по искам ценой до 1000 р. включительно. От такого расширения компетенции суда выигрывали те, кто вел дела от 500 до 1000 р., потому что судиться в окружном суде, располагающемся в губернском городе, для жителя деревни было дорого)

Сторонники законопроекта настаивали на том, что расширение компетенции мировых судей позволит приблизить суд к народу. Однако очевидно, что те, чьи иски не превышали 500 р., наоборот становились дальше от суда по сравнению с волостным. «Можно ли меня удовлетворить тем, – говорил Павлович, – что вместо того, чтобы ездить за три версты в суд, я должен буду ехать за 30 вер. только потому, что раз в жизни, а скорее всего никогда, мне придется предъявить иск более 500 р.».

Мелкие иски – удел крестьянства. 86 % крестьянских исков не превышали 50 р. Маклаков справедливо указывал, что от объединения мелких и крупных дел в одном суде пострадают именно те, кто ведет мелкие дела – «о самоваре, о плуге, о бороне». Мировой судья будет уделять больше внимания крупным делам, чем мелким. По мнению оратора, такая реформа – продолжение ставки на сильных: «это ставка не на миллионеров, а на будущего хуторянина, который может судиться от 500 до 1000 р., и интересам этого хуторянина, интересам этих сильных вы приносите в жертву всю ту мелкоту, которую вы уже принесли в жертву законом 9 ноября, о которой вообще мало думаете, считая, что это материал, который подлежит, как слабый материал, уничтожению и у которого вы в настоящее время этим законом отнимаете и последнее – только о нем заботящийся суд».

Сторонники законопроекта не соглашались. Гр. Беннигсен заявил, что расценивать дела по их весу свойственно не судьям, а адвокатам (намек на Маклакова-адвоката). Шубинский сослался на статистические сведения, согласно которым лишняя нагрузка на мировых судей, полученная от окружных судов, составляет 74 900 дел, что при делении на 4 500 судей составит всего по 18 дел в год.

Маклаков ответил, что даже в столичных окружных судах очень крупные дела, как правило, заслоняют очень мелкие. На крупное дело приезжают стороны и присяжные поверенные, оно рассматривается в первую очередь, в то время как мелкие дела – только поздно вечером. Что до статистики, то она не учитывает удельный вес отдельных дел. К тому же количество земельных дел повысится благодаря закону 9 ноября.

Поправка Маклакова – оставить в компетенции мировых судей только дела по искам до 500 р. – была отклонена.

Надзор за мировыми судьями (ст. 64 Учр. Суд. Уст.)

Правительство в лице товарища министра юстиции Веревкина говорило о большом значении этой статьи. Министерство Юстиции отказалось от начала правительственного назначения будущих мировых судей только при двух условиях – возрастного, образовательного и имущественного ценза и действительного надзора за деятельностью судей.

По Судебным Уставам 1864 г. надзор за мировыми судьями принадлежал мировым съездам, а высший надзор – Правительствующему Сенату и Министру Юстиции. Опыт показывал, что такого надзора недостаточно: мировые съезды – это те же самые мировые судьи, а Сенат слишком далеко. Если председатель мирового съезда назначается Правительством, то надзор съезда, возможно, и будет более существенным, но, тем не менее, необходимы дополнительные инстанции. По мнению Правительства, таковыми должны были являться окружные суды и судебные палаты.

Комиссия приняла надзор судебных палат, но не согласилась на окружные суды. Прогрессисты предлагали исключить и судебные палаты. Правительство настаивало на окружных судах, поскольку на долю одной судебной палаты приходилось несколько губерний и требовалась еще одна инстанция.

При втором чтении ст. 64 была принята в редакции комиссии, а при третьем чтении исключены еще и судебные палаты. Как мы помним, при третьем чтении председатель мирового съезда стал выборным, а не назначаемым. Очевидно, настоящего надзора за мировыми судьями не предвиделось.

Язык судебного производства (ст. 111)

«Русский язык есть язык общегосударственный и обязателен в армии, во флоте и во всех государственных и общественных установлениях. Употребление местных языков и наречий в государственных и общественных установлениях определяется особыми законами». Это ст. 3 Основных Законов Российской Империи. Нужен ли такой особый закон для судопроизводства? Октябристы полагали, что нужен. К ст. 111 была внесена поправка Антонова о допущении в мировом суде местных языков в тех местностях, где значительная часть населения не говорит по-русски, причем мировой судья объясняется со сторонами через переводчика.

Возражали, что это неудобно технически, поскольку потребует множество переводчиков. Щегловитов приводил в пример Астраханскую губ., населенную, помимо русских, татарами, калмыками и армянами. Если судятся армянин и татарин, то, с принятием поправки Антонова, им потребуются три переводчика – с татарского языка на русский (для судьи), с армянского языка на русский (для судьи), а также с армянского языка на татарский язык и обратно (чтобы сами стороны понимали друг друга). Замысловский сказал, что при пестроте инородческого населения в иных местностях судьями надо назначать «не юристов, а лингвистов». Еп. Евлогий говорил, что будет «смешение языков», что суд превратится в «столпотворение вавилонское».

Докладчик ответил, что в прим.3 к ст. 59 как раз говорится, что при каждом съезде должен быть переводчик, которым вправе пользоваться мировой судья. По подсчетам докладчика, основанным на заявлениях представителей ряда местностей, переводчики потребуются лишь в 36 уездах, что не вызовет значительных расходов. Как мы помним, законопроект не касался окраин, где жило много инородческого населения.

Однако по точному тексту прим. 3 к ст. 59, которое в обоих постатейных чтениях было принято в редакции комиссии, т. е. не изменялось, – переводчики не «должны быть», а лишь «могут состоять», причем не вообще «при каждом съезде», а при съездах «в отдельных местностях». Мировые съезды могли командировать своих переводчиков в отдельные мировые участки. Достаточно ли этих командированных переводчиков там, где значительная часть населения не говорит по-русски?

Щегловитов говорил и о том, что переводчик в суде всегда будет подозреваться в том, что неверно переводит. По его словам, так называемая система разноязычия обычно требует знания языка судопроизводства от самого судьи, что является дополнительным цензовым условием. Как мы помним, многие ораторы и без того опасались, что на местах попросту не найдется необходимого количества мировых судей.

С другой стороны, разрешение пользоваться в суде местным языком могло бы подтолкнуть инородцев говорить на своем языке даже тогда, когда они понимают русский, и тогда 36 уездов, о которых говорил Шубинский, на практике могли оказаться гораздо большим количеством. Замысловский, в частности, рассказал, как в Западном крае недавно присяжные заседатели – поляки заявили, что не желают присягать по-русски, будучи католиками, но когда прокуратура пояснила, что таким образом присяжные уклоняются от исполнения своих обязанностей и должны быть оштрафованы, то поляки согласились принять присягу на русском языке. Бывало, что свидетели заявляли на суде, что не понимают русский язык, хотя ранее были допрошены по-русски и хотя их знакомые свидетельствовали, что они говорят по-русски. «Другими словами, эти свидетели лгали во славу инородческого сепаратизма».