Песни Серебряных Струн. Песнь вторая: «Волшебник и вор».

Наконец, пальцы менестреля замерли над струнами, озарив своды оранжереи мелодичным переливом финальных аккордов. Госпожа Миррэтрис внимала его игре легко, но увлечённо.

– Твоё исполнение никогда не оставляет меня равнодушной, Даанель Тэрен, – призналась она, наконец. – Мне нравится слушать твою музыку, когда ты играешь, твой голос, когда поёшь. Что бы ты ни сочинял – всегда выходит удивительно хорошо.

– О, моя прекрасная Госпожа, – Даан прижал ладонь к сердцу, – Ваши слова ласкают мне душу! Особенно в свете того, что не так уж давно вы за песни меня хвалить не хотели, – он лукаво улыбнулся, снова напоминая про их яркий спор, который, казалось, случился совсем недавно.

– Я тогда и поцелуев не хотела тебе дарить, – смеясь, подтвердила чародейка.

– Не передать ни словами, ни стихами, не песнями, как я рад, что всё это изменилось! – Музыкант звучно провёл по струнам, усиливая свой душевный порыв звучным аккордом.

– Кое-что не меняется, – подметила Госпожа, усмехнувшись.

– Моя любовь, например, – согласился Даан. Он уже позабыл обо всём на свете, глядя на эти яркие губы.

– Пусть будет так, – согласилась леди Миррэтрис. – И я в тебя верю.

– Смею ли я тогда надеяться, – прошептал музыкант, трепеща от восторга, – что мои сердечные старания стоят хотя бы одного, самого крошечного, самого невинного Вашего поцелуя, моя Госпожа?.. Он подарит мне бесконечную радость и вдохновение…

– Могу ли я отказать такой нежной просьбе? – Улыбнулась волшебница. – Тем более если отказывать вовсе не хочу…

И она легко коснулась губами его губ, мгновенно унося сознание менестреля к самим звёздам.

* * *

Даан вернулся в свою комнату совершенно окрылённым. Их стихийное, искристое свидание с Госпожой Миррэтрис в оранжерее плавно перетекло в совместный обед, и на душе музыканта было так светло и легко от этого, что все его переживания из-за творческих неудач казались ему теперь мелкими. Боги, да он был готов сейчас же написать новейшую, легчайшую пьесу для одного актёра, вместо всей этой пафосной шелухи, что день за днём выходила из-под его пера, и исполнить её в качестве подарка ко дню рождения своей возлюбленной – вот так же, наедине, чтобы никто другой не видел и не слышал, чтобы на него был устремлён лучистый взгляд только одной зрительницы – пусть даже самой взыскательной из всех. Пускай для него звучали бы только её одинокие аплодисменты – они значили бы для него больше, чем все овации мира. А если бы она подарила ему ещё один свой небесный поцелуй в благодарность – восторгу Даана не было бы предела.

Ах, волшебные поцелуи Госпожи Миррэтрис! Даан, зажмурившись от удовольствия, покружил по комнате, вспоминая божественное касание любимых губ. Улыбаясь сладко и нежно, менестрель небрежно развалился в кресле возле заваленного мятыми листами с негодными виршами письменного стола, и мечтательно уставился в потолок. Боги! Да мог ли он раньше подумать, что обычные поцелуи его Госпожи будут для него более значимы и желанны чем все прежние ласки и утехи с другими женщинами – какими бы безумными, горячими и шальными они ни были? Впрочем, «обычными» эти поцелуи он бы точно не стал называть. В них было что-то такое, на что откликалось всё тело Даана, вся его душа, сознание и подсознание. Что-то такое, чего он сам не мог понять и охватить, что-то, делающее его совершенно счастливым, словно собирая воедино всё его существо. И он больше не хотел ничего ни от кого другого! Что же касается Госпожи… здесь всё зависело от самой Магии, а не от его желаний. А они были, да такие, что Даан боялся даже позволять себе задумываться об этом, чтобы не сойти с ума от вожделения страсти.

– Ах, что за женщина!.. Что за женщина!.. – Простонал он тихонько, прижав ладонь ко лбу, вспоминая, как зажигались звёздным огнём узоры на его мандолине под точёными пальцами чародейки.

И тут Даана осенило. Узоры! Сколько времени потратил музыкант на то, чтобы придумать для своей возлюбленной единственный и неповторимый подарок, а идея ведь всегда была в его руках! Узоры, которыми были щедро украшены дека и корпус мандолины – отцовского наследства – Даан изучал и рассматривал с самого детства, как только ему впервые дали этот инструмент, знал его, как знают свои собственные руки. Витиеватый золотой орнамент складывался в единый ритм, размерность, темп – словно музыкальную гармонию. А если выписать этот узор и примерить его на нотный стан, получалось замысловатое полотно мелодии. Даанель понял это давно, ещё мальчишкой. И когда он впервые попробовал сыграть этот узор по нотам, получившийся мотив удивил его. Что это было? Баллада, гимн, молитва? Всё это вместе, но в то же время что-то совершенно отдельное, особенное. И никогда ничего похожего ни у кого из известных композиторов он не встречал – а произведений Даан за свою жизнь слышал бесчисленное множество. Музыкант не раз подумывал о том, чтобы использовать эту мелодию, переосмыслив и аранжировав для какой-нибудь сонаты или пьесы, но всякий раз откладывал до особого случая. Такая уникальная находка и её непростое звучание требовали действительно значимого повода для сочинения. А ведь даже для своих итоговых концертов и выступлений – ещё заканчивая Университет в великолепном Киннаре – Даанель не возвращался к этой идее, чувствуя, что её время ещё не пришло. И вот теперь, годы спустя, кажется, настал звёздный час для этого мотива.

Едва ли не дрожа от нетерпения, жгучего творческого волнения и трепетной радости, менестрель раскрыл чехол с мандолиной. Золото узоров привычно сверкнуло на корпусе, заставив Даана неровно улыбнуться. Словно он видит их в первый раз!

Музыкант засуетился. Скорее рассыпал на столе чистые нотные страницы и пустые листы бумаги, открыл чернильницу, приготовил писчие перья, заточил карандаш и осторожно, будто бы впервые касаясь струн, начал наигрывать знакомую с детских лет мелодию. Медленно, степенно, и всё быстрее, звонче, ярче, сочнее – с каждой нотой, с каждым аккордом словно возвышаясь, возносясь, приближаясь к чему-то незримому, ещё неосязаемому, но великому, необъятному и бесконечно важному. И слова, ни разу до этого момента не шедшие ему в голову, сколько бы он не играл этой музыки, вдруг сами потекли, складываясь в ритмичные, венчанные рифмой строки…

* * *

До праздника Её Высочества Госпожи Миррэтрис оставался всего один день. И в предпраздничное утро Даан проснулся в чудесном расположении духа. Он наконец-то был уверен в том, что получившееся сочинение достойно внимания его Госпожи; да недаром она сама ещё накануне, во время их негаданного свидания призналась, что ей нравится вся музыка, что он исполняет.

Поэтому сегодняшний день менестрель решил полностью посвятить репетициям, о чём поспешил сообщить пришедшему с завтраком камердинеру.

– Славно, сударь, – похвалил его Юстин да Бэрр, словно никогда не сомневался в том, что у Даана всё получится. – Не забудьте подкрепиться перед долгим творческим днём.

– Спасибо, любезный, – Даан мигом перехватил с подноса кубок с ягодным чаем. – Поставьте это всё на стол. Ближе к обеду хочу наведаться к господину дель Ясмару снова. Узнаю, когда он полагает моё выступление на пиру.

– Я приготовлю вашу одежду для этого визита, и парадный наряд на завтра, – сообщил камердинер. – Её Высочество выразили пожелание, чтобы вы были в золотом и чёрном. И белоснежная праздничная рубаха с вышитым отложным воротником и манжетами. Важным дополнением к костюму будет пурпурная лента через левое плечо.

– Сочетание мечты! – Воскликнул Даан, едва не расплескав напиток от восторга. – Эх, этак скоро для моего обновлённого гардероба понадобятся не то, что сундуки – платяные манекены!

– Я уже распорядился, сударь.

– Великолепно! – Менестрель широко улыбнулся, принимаясь завтракать. – А завтра будет и того лучше!

– Вне всяких сомнений, сударь Тэрен. Особенно, если вы будете хорошо понимать, чего от вас в этот день ожидают.

– Ну вы ведь расскажете мне весь этот распорядок во всех подробностях?

– Разумеется. В этом тоже одна из порученных мне задач. Я не только расскажу, но также буду присутствовать завтра неподалёку для подстраховки. В том случае если вы вдруг замешкаетесь, а, скажем, сударь Талль – напомню – не вхожий в личную светскую свиту Её Высочества, не успеет что-то подсказать вам. Я состою в числе стольных лакеев, и могу присутствовать почти во всех залах на протяжении всего празднества.

– Итак, – Даан устроился поудобнее, – с чего же всё начнётся?

– Для вас, сударь, всё начнётся с пробуждения, завтрака и хорошей ванны. Посетить термы при цитадели я рекомендую вам и нынче вечером, но одно не исключает, а лишь дополняет другое.

– Справедливо! – Согласился менестрель. – А дальше?

– Все свои приготовления вы должны полностью завершить до дневной стражи. А через час после этого времени ожидать Её Высочество у дверей гостиной близ тронного зала в Императорском дворце. Вы зайдёте туда вместе со всей высокопоставленной свитой, и приготовитесь к приёму гостей.

– То есть, до этого момента я не увижусь с моей прекрасной Госпожой? – Потускнел Даан.

– Нет, сударь. У Её Высочества свой распорядок праздничного дня.

– Ладно… кто я такой, чтобы возражать заведённым правилам.

– Далее, – продолжил камердинер, словно не заметив ремарки музыканта, – прибывшие благородные гости поприветствуют Императора и Её Высочество, одарят дарами и произнесут поздравления. Ваше место при этом на ведущих к трону ступенях, по левую руку от Её Высочества. После подношения даров, вся процессия переместится в парадную трапезную – на пир. В это время гостей развлекают и радуют представлениями. Кто-то из самих гостей тоже будет выступать, как и вы, сударь.

– А после этих выступлений?

– После начинаются танцы в малом бальном зале. А те господа, кому возраст не позволяет плясать – или просто нет такого желания – отправляются в гостиную рядом. Играть в дорреак, беседовать и слушать музыкантов. Сударь, разрешите, я уберу беспорядок на вашем рабочем столе?

– Разрешаю, – махнул рукой менестрель. – Всё в печь!

– Как скажете, – камердинер принялся собирать скомканные листы. – Впрочем, можно и сохранить. Вдруг передумаете, допишите, перепишите. Используете в нужный момент.

Даан на миг задумался.

– Ладно, пусть живут, недостойные. Только уберите их с глаз долой не меньше, чем на неделю. А то и на весь месяц!

– Да, сударь.

* * *

Усердно поработав над чистотой звучания своей новой баллады несколько часов подряд – до самого обеда, Даан, наконец, решил прерваться на некоторое время, и нанести визит Этену дель Ясмару в Императорский дворец. Бальный распорядитель, как и ожидалось, нашелся всё в том же театральном зале, однако, переговорить с ним удалось не сразу: на сцене только-только завершилась некая репетиция. И репетиция эта, кажется, была вовсе не простой, судя потому, какие высокопоставленные лица сейчас спускались с подмостков. Даан вынужден был отметить себе, что лица эти, к тому же, при всей своей прелести и миловидности вовсе не были ему приятны, ибо принадлежали они личным ближайшим фрейлинам Её Императорского Высочества. И столкновение с ними казалось неизбежным.

Обменявшись до ядовитости любезными приветствиями и расшаркиваниями, менестрель и придворные дамы не преминули обсудить подготовку к предстоящему празднику, и отведённые им в нём роли.

– Не ожидал лицезреть вас здесь, любезные сударыни.

– Ах, почему же, маэстро? – Адолетта дель Эвилл с элегантной небрежностью пробежалась рукой в тонкой кружевной перчатке по открытому вороту своего платья – от плеча до плеча, как всегда легонько коснувшись бриллиантовой звезды на шее. – Вы ещё не узурпировали себе все сцены великой Империи эледов.

– Всё впереди, – улыбнулся Даан.

– Вот как? – Марсилана дель Фальмотт изящно сложила руки. – Вообще странно, что вы – наверное, немало известный в Киннаре артист, приняли решение когда-то покинуть стены этого дивного города. Наверное, там-то вам уже все сцены покорились… и вам показалось мало?

– А, может, на все таланта всё-таки не хватило? – Елейным голосом подпела Кристаль дель Варэ. – Или откуда-то прогнали со скандалом? Я слышала, и с киннарцами так бывает…

– Не верьте слухам, милая кузина! И уж тем более – не распускайте их, – леди Марсилана прикоснулась к её руке. – О таких важных господах, как маэстро Тэрен, сплетни стряпают разве что кухарки да горничные.

– О, – Даан возвёл очи горе, – этак вы меня, прекрасные дамы, разжалуете из придворных менестрелей в менестрели кухонные. А такие решения, должен напомнить, принимать не вам, а лишь Госпоже моей. И уж если она решит поиграть так – это будет наша с нею игра, в которую мы едва ли посвятим кого-то постороннего.

Леди Адолетту упоминание Её Высочества в таком тоне, что прозвучал из уст музыканта, не слишком порадовало.

– Не заигрывайтесь слишком, сударь. А то – как знать, чем это обернётся. Тем более, что – если тем же слухам верить – говорят, никто ни разу не видел, чтобы вы репетировали то выступление, которым желаете всех нас завтра поразить. Впрочем, то, что вы частенько не в силах бываете довести какое-то дело до конца, известно не понаслышке.

– Ах, сударыня! – Даан сделал красивый театральный жест рукой, – здесь вы правы. Я, бывает, бросаю дело, если оно кажется мне совсем неважным и до жуткого скучным. Можно ли меня судить за это? Полагаю, нет. Ведь в таком поведении вовсе нет ничего необычного, так поступают многие люди из творческого числа… Что же касается моего выступления – поверьте, для меня всё так же главным и основным является то, чтобы довольной услышанным и увиденным осталась Её Высочество. Потому, собственно, я и здесь. Вы, впрочем, полагаю тоже. Не имел удовольствия видеть, каким таким сюрпризом вы решили порадовать мою Госпожу, но глубоко убеждён, что старались вы изо всех сил.

– Как и вы, сударь, – леди дель Эвилл улыбнулась слишком сладко. – Не смеем задерживать вас, и с огромным нетерпением ждём очередного вашего шедевра завтра.

Вновь обменялись любезными поклонами, и, наконец, разошлись. Даан, дождавшись, пока фрейлины покинут зал, наконец-то смог переговорить с бальным распорядителем.

– Любезный сударь дель Ясмар, я к вам. Не отниму много вашего времени.

– О, маэстро Тэрен, не беспокойтесь. К завтрашнему высочайшему празднику всё готово и украшено, остались лишь самые мелочи. А вы? Всё-таки изменили решение, и желаете провести репетицию на сцене?

– Нет, сударь, – усмехнулся Даан. – Уж пусть будет премьера так премьера. Но клянусь – всё более чем пристойно. Право же. Как молитва. Поверьте, я знаю в этом некоторый толк.

– Что ж, верю, – Этену дель Ясмару ничего больше не оставалось. – В конце концов, вам, как личному менестрелю Её Высочества, так или иначе позволено многое.

Даанель самодовольно кивнул.

– Итак, я пришел для того, чтобы узнать, которым по очерёдности вы поставили моё выступление.

– Самым последним, – ответил распорядитель. – И поймите, сударь, это не просто так по прихоти принятое решение. Посудите сами – вдруг вы передумаете выступать или Её Императорское Высочество вдруг запретит вам разговаривать или… что-нибудь есть? Я, между нами говоря, знаю кое-что о таких… с вашего позволения… играх.

– А, – усмехнулся Даан, – вижу я, кое-что из событий минувших месяцев как-то да просочилось во дворец.

– Ну… знаете… кто-то прислуживает за столом в цитадели. Потом на кухне рассказывает анекдот об увиденном или услышанном. А от кухни цитадели до императорской кухни рукой на деле подать – хоть и кажется, что никак они никогда не пересекаются. Так что всякие весёлые истории, бывает, передаются из уст в уста. Но я вас – вы не подумайте! – нисколько не осуждаю.

– Ах, снова эти речи о слухах и кухне, – покачал головой менестрель. – Не в первый за сегодня раз, отмечу. Ну да ладно. Выступать последним – так последним. Самое интересное и роскошное блюдо нередко оставляют на десерт.

– Очень рад, что вы меня поняли верно, – поклонился господин дель Ясмар. – И с нетерпением жду того момента, как объявлю ваш выход на завтрашнем празднестве.

* * *

Настал долгожданный тринадцатый день месяца Сиельваль. Наряжаясь на дворцовый праздник в расшитый золотом парадный дублет, позволяя Юстину да Бэрру закрепить ему широкую пурпурную ленту на левом плече, Даан испытывал нетерпеливый трепет. Он не виделся со своей возлюбленной Госпожой всего-то несчастные сутки – которые, нельзя не отметить, занял прилежными репетициями, но ему казалось, что со дня их свидания в оранжерее уже прошла целая немыслимая вечность, и сердце его изнывало от невероятной тоски. Он хотел скорее увидеть её, хотел, чтобы поскорее уже прошли эти мучительно-занудные часы официального приёма и вереницы чужих поздравлений, вложить всю душу в исполнение своей баллады для волшебницы, и закружиться с ней в танце на мозаичном полу бальной залы. Обменяться с ней словами, вздохами, взглядами – если будет позволено, и хотя бы на краткий миг остаться с нею наедине… Но время как назло тянулось медленно, лишь впустую изводя и мучая влюблённого менестреля.

Насилу дождавшись положенного часа, нарядный и причёсанный, словно настоящий принц крови, Даанель Тэрен в сопровождении своего камердинера прибыл в гостиную для приёмов, что соседствовала с малым тронным залом. Ярра в парадном мундире, в числе караульных дворцовых гвардеиц стоящая у дверей, едва заметно приветствовала его одним только взглядом. Даан кивнул и пригорюнился. Быть единственным мужчиной в свите Её Императорского Высочества Госпожи Миррэтрис – роль почётная и завидная, но в то же время, выходит, вовсе-то и неполноценная: например, присутствовать, как личные фрейлины, в её гардеробной и помогать ей одеваться к празднику, он не мог. Впрочем, и они не всегда могли, пожалуй. Если Её Высочество наряжалась в цитадели Цере де Сор, то им туда вход заказан. Однако, сегодня она явно меняла дневной наряд на парадный здесь, во внутренних покоях дворца, и туда – по всем правилам приличия – заказан вход именно Даану. Менестрель глубоко вздохнул, продолжая ждать в нетерпении. Да уж, и правда для него ожидание всегда было сродни пытке, а уж, тем более, в такой день. Сидит здесь сейчас, как простой слуга, даже не отмеченный каким-то несравненным, особенным знаком высочайшей милости его Госпожи – и пусть даже пурпурная лента показывает, в чьей он свите, такая наверняка есть и у других её приближенных. Даан с усилием подавил в себе горький холодок ревности. Да с чего бы тут, на самом деле, быть недовольным? Царственная чародейка к нему явно неравнодушна и благосклонна. Он возвышен настолько, насколько может быть. Дворцовый праздник – формальность и придворная мишура, а в обычное время Даан получает столько её внимания, что жаловаться грех! Но любого внимания от прекрасной Госпожи Миррэтрис ему было мало…

Но вот, словно незримо чувствуя смятение своего менестреля, Её Высочество явилась в зал, и Даан, едва дыша от восторга, поспешил низко ей поклониться. Неизменно величественная, стройная и статная, в роскошном фиолетово-пурпурном платье, украшенном золотом вышивки и сверкающими, словно магические огни, камнями и бусинами, в драгоценной диадеме на блестящих, обсидианово-чёрных волосах, убранных в красивую, сложную прическу. И теперь, когда она явилась в зал, затмевая для менестреля всё и всех, для него стали совершенно не важны его предыдущие мысли и переживания, кроме одного – как же он действительно скучал по своей Госпоже и как, на самом деле, горячо хотел её видеть.

Волшебница легко улыбнулась ему, и Даан поспешил занять положенное ему место в свите. Он мельком обратил внимание на то, что фрейлины Её Высочества сейчас наряжены в те же цвета, что и он сам, и что у каждой через плечо так же переброшены пурпурные ленты; что Айлин, следующая за своей приёмной матушкой, сегодня в нежно-сиреневом платье и золотистой накидке, и у неё на плече точно такая же лента, как у всей личной свиты Госпожи Миррэтрис; что Наэрис Талль, сегодня тоже наряженный в золотое и чёрное, также прибыл в зал в числе первых, и уже успел о чём-то едва заметно доложить волшебнице… Всё это пронеслось перед глазами менестреля, пока процессия располагалась в тронном зале, с каждым мгновением наполняющимся придворными. Великие Архады – все, сколько их было, даже эрмелл Сагардросс, всегда на памяти Даана с головой погруженный в дела Магической Академии Вент де Росса, прибыли в зал, чтобы сопровождать свою принцессу. Для волшебников, которых все, включая виновницу торжества, встречали с большим уважением, была обустроена специальная ложа. Вскоре возвестили о явлении Императора, который, поклонившись ложе архадов, первым поздравил и одарил драгоценными подарками свою названную сестру. После чего он величественно устроился на троне, а герольды протрубили вновь, и в зал потянулась вереница дарителей.

Даан, глядя на их бесконечную очередь со своего места, быстро осознал, хоть и прежде об этом почти наверняка догадывался, почему Госпожа Миррэтрис столь безразлична ко многим его комплиментам. Вычурной, льстивой рекой хвалебные речи текли из уст каждого, кто обращался к Её Императорскому Высочеству. Если она слушает такое изо дня в день – и не только по личным праздникам – десятки лет, конечно тут в пору устать от дежурной угодливости. Значит, в своих дальнейших комплиментах Даану нужно проявлять куда больше оригинальности и изобретательности! Удивлять её, а не быть как вся эта однообразная цветная придворная масса.

Подумав об этом, пока очередной высокородный царедворец с семейством кланялся и расшаркивался перед архадами, императором и самой Госпожой Миррэтрис, Даан поймал себя на очередном навязчивом беспокойстве. Он был так уверен в себе в последние дни и часы, но вдруг его баллада не понравится волшебнице? Вдруг она просто с такой же вежливой маской на лице выслушает его выступление, но сердце её останется не тронутым?.. Пусть чародейка и сказала, что ей нравится музыка в его исполнении, но сможет ли она повторить это вновь, уже после того, как он отыграет своё посвящение?.. Понравится ли ей такое? Он ведь не сам полностью сочинил мотив – а лишь адаптировал попавшее к нему в руки по наследству… волшебство. Волшебство – и он не мог назвать это иначе!

Ему хотелось уже поскорее поднять за свою Госпожу заздравный кубок и перенестись во времени в момент своего выступления и разговора с нею, а череде придворных всё не было конца. И менестрель вот так стоял в нескольких шагах от возлюбленной, наблюдал её пленительную спину, изнывая от невозможности подойти ближе и прикоснуться. Воистину роскошная придворная пытка!

И когда, наконец, был вручен подарок от последнего гостя, Госпожа Миррэтрис вновь поблагодарила всех, а Его Величество Император сам лично возвестил об окончании приветствия и начале праздничного пира, Даан почувствовал настоящее облегчение. И, кажется, не он один. Айлин, с самым благопристойным видом просидевшая на золоченой скамеечке у тронов всю церемонию, тоже теперь заметно оживилась, хотя, явно пыталась скрыть излишнюю радость под привычной маской вежливого равнодушия.

Вот и мерная, величественная музыка для великолепного царственного шествия, пиршественный зал, накрытые диковинными ароматными яствами столы, украшенные золотыми гирляндами и убранные фиолетовыми цветами, блеск, яркий свет ажурных люминарисовых ламп и светильников, сверкающая магия архадов, зажигающая сотни крошечных огоньков – лиловых белых, золотистых, словно драгоценные камни переливались и сияли в воздухе, сплетаясь в чудесные, немыслимые узоры.

– Сударь, ваше место, – услышал засмотревшийся Даан тихий голос своего камердинера, и поспешил занять положенное ему кресло – совсем недалеко от своей восхитительной Госпожи. Что ж, раз пир начался, осталось подождать совсем немного. Как говорил Юстин да Бэрр? Когда все гости соберутся за столами, их будут развлекать выступлениями, в части которых кто-то из прибывших и сам задействован. А это значит, что время Даанеля Тэрена одаривать Госпожу Миррэтрис творческим подарком вот-вот настанет!

Не получив ни прямого разрешения, ни запрета, Даан позволял себе украдкой поглядывать на волшебницу, раз от раза чувствуя, что с каждым взглядом всё больше влюбляется в неё, хотя это казалось ему уже чем-то невозможным. Но когда Госпожа Миррэтрис и сама, пусть совсем кратко, смотрела на него и губы её трогала лёгкая тень предназначенной именно ему улыбки, он ощущал, что сердце готово выпорхнуть из его груди, и вознестись в самые небеса.

– Эй, вернись на землю, приятель, – тихонько посоветовал ему Наэрис, на удачу оказавшийся с ним рядом за столом, по левую руку. Справа Даану пришлось соседствовать с Марсиланой дель Фальмотт, а это соседство, невзирая на взаимную деланную любезность, обоим казалось не слишком приятным.

– Я на земле. Совершенно точно, – подтвердил Даан, окинув ещё раз взглядом пиршественный зал, где между столами уже началось актёрское действо, и кто-то из знатных вельмож возжелал прочитать в честь Её Императорского Высочества оду. Сочинение было не таким уж плохим, собственным – если оратор не кривил душой, впрочем, некоторые выбранные им не самые удачные сочетания слов и рифм заставляли Даана морщиться, словно от неприятного ощущения – как от скрипа металла по стеклу. А вот один из министров очень недурно сыграл на флейте под аккомпанемент лютнистки – своей дочери, которую он весьма настойчиво представлял Госпоже Миррэтрис и Его Величеству, вручая подарки. Сейчас он вновь упомянул о её талантах, и Даану показалось, что вельможа словно пытается сосватать дочь – не то Её Высочеству, не то Императору в свиту.