Мир сошёл с ума. Опять?! – 1

Кто же он, если он в данный момент угощается купленным за деньги капитана Гранта уличным хот-догом, бросая по сторонам всем интересующийся и что-то ищущий взгляд?

– Скажу так, – прожёвывая одновременно откушенный кусок хот-дога, начинает рассуждать вслух этот первый встречный для капитана Гранта, кто стал для него объединённым образом неуловимого капитана Копейкина (не хочется Гранту принимать такую реальность, где его вокруг пальца обвёл обычный уличный прощелыга, а вот если на его месте будет капитан Копейкин, под чьим кодовым именем работает супер вражеский для их конституции шпион, то это другое дело), – современная реальность это ассоциативная основа действительности (а такими заумными словесами разве может интегрировать свою личность в ваше сознание человек самого обычного ума, да никогда), со своими визуальными мироощущениями. – И как по словам Гранта выясняется, то эти слова капитана Копейкина стали отражением его взглядов на размещённую афишу для вот таких как он уличных интеллектуалов-проходимцев мимо этого центра экспонирования своего мироощущения. И капитан Копейкин, в момент заинтересовавшись так открыто кем-то позиционирующей своей отдельной точкой зрения на мир и его проблематики, что в наше время, где всем рулит повестка, удивительное и в чём-то героическое решение, доедает хот-дог, и напоследок кидает вот такую мысль.

«Кто-то живёт констатацией своего времени по инерции, от события к событию, созерцая движения своей души и сердца, я же определяю своё время постулатами. Каждый твой поступок – это основа построения будущего, от которого будут отталкиваться все дальнейшие твои построения. И от него будет зависеть то, как будет течь время. Так что то, что меня после насыщения себя материальной пищей, тянет к духовной, это логично», и на этом он меня покидает. – Завершает свой рассказ Грант о знакомстве с так называемым капитаном Копейкине.

– Тогда получается, что у нас имеется на его счёт информация о том, что он привлекался за некое преступление и отбывал срок. – Делает первый вывод из рассказа Гранта генерал Энд Клоп, прихватив со стола увесистый дырокол, которым он готов прихлопнуть всякого, кто встанет на его пути.

– Что-то я не совсем в этом уверен. – Противоречит сам себе Грант, только же рассказывающий сам об имевших место именно таких событиях в жизни этого неуловимого типа, капитана Копейкина.

– Я вас не понимаю. – Многозначительно говорит Энд Клоп.

– Чем больше я анализирую эту встречу и разговор с капитаном Копейкиным, тем больше у меня сомнения в том, что он говорил. – Задумчиво говорит Грант.

– Хотите сказать, что он вас провёл. – Делает корёжащее слух Гранта заявление Энд Клоп.

– И он об этом пожалеет. – Налившись кровью в лице, процедил сквозь зубы Грант, очень трепетно всегда относящийся к своим сбережениям, на которые покусился этот самозванец в лице проходимца с улицы, который был им использован как аффилированное с противником лицо. Не с чистого же лица начинать свои специальные операции по купированию влияния противника всего того, что считается для вас родным и ценностным. А так, исходя из ситуации и штампов из кино о том, какой изворотливый на всякую пагубность в вашу сторону является противник, готовый на любую хитрость, что б вас провести (в данном случае на умение подкупить вас забесплатно в сторону оказать ему вспоможение в покупке для себя хот-дога), накидал эскизов понимания того, с кем придётся в будущем бороться за влияние над умами людей, этой окончательной цели работы всех специальных служб, обозначив его первым пришедшим в голову именем, и теперь можно требовать от начальства фонды для своего освоения.

– Надеюсь, вы нас и страну не подведёте. – Даёт ответ генерал Энд Клоп, потомственный аристократ мысли.

Глава 5

Положение пятое: Всё тот же поиск мотивации жить в новых условиях

На чужбине жить особенно горько и раздражённо тогда, когда средства к твоему существованию тебе нерегулярно и не в достаточной по твоему разумению мере выделяются теми контролирующими органами, которые взяли себя за право за тебя решать, что тебе нужно и не нужно более, и заодно взяли под опеку все твои найденные и затем замороженные счета. Взяв (да сколько можно брать) тебя самого и всю твою семью заодно в заложники вот такого дискриминационного по твоему сознанию определения жить хорошо норматива. Где ты сделать ничего не можешь без согласования с этим, взявшим тебя в кандалы собственных решений, комитетом обеспечения, предвзятого к тебе и твоим капиталам отношения (что ж, пришлось ещё раз это всё повторить, и, конечно, не для благодарного слушателя и читателя, а для того человека, кому хоть кол на голове чеши, а он всё равно никак понять не может, как так с ним вышло и по каким всё это законам его тут тиражируют и раздевают, а именно для того самого Терентия, кто попал не только в поле зрения злодейки судьбы и фискальных органов, а что самое для него важное: он как и многие другие, как он жирные коты, оказался на переломе монетарных эпох, с потерей всех прежних принципов и ориентиров; и с этим ничего не поделаешь).

И что особенно раздражает и выводит из себя благоразумного и благовоспитанного когда-то, до этого решения, Терентия Морозова, о ком и идёт сейчас речь, как бы кто по другому и иначе не думал, имея на это полное моральное право и факты из собственного опыта жизни, так это то, что за всем этим блокированием его, не просто финансовых средств и счетов, а инструментов его свободы, стояли банкирские семьи, его братья по вере в нерушимый эквивалент жизненного счастья, славы и могущества – деньги.

И сиюминутные выгоды тех банкирских домов, кто стоял за принятием вот такого в свою сторону решения, по ограничению движения его капиталов, только в степени утоления своей жажды и голода жадности и наживы понимается Терентием. Но вот чего он никак понять не может, так это того, почему эти хапуги перестали в завтра верить и заглядывать туда же. Ведь они, живя на проценты от этого завтра, таким образом подрывают веру человечества в основополагающие для мира потребления вещи. И если банкира можно довести до его безверия в самую обеспеченную вещь на свете – деньги и инструмент закабаления мира, судный процент, то что уж говорить о простом человеке, кто, больше полагаясь на самого себя, никогда и не полагался на вот такое своё обеспечение.

И вот сейчас, Терентий Игнатьевич Морозов, по хер, что банкир в первом поколении (это значит, что он сам себя сделал), а по купеческому и по капиталам, представитель купечества первой гильдии, обнаружил себя с другой стороны судного и добавленного процента роста эмитента права. И рассчитывать на то, что его брат по вере в финансовые институты, банкир, захочет пересмотреть своё право на прибыль, тем более на сверхприбыль, точно не приходится. А это значит только одно. Свет в конце этого тоннеля бесполезно отыскивать и нужно делать собственную инвентаризацию и начинать жить с тем, что есть, и по тем законам, которые тебе предлагаются обжить и освоить.

А понимание всего этого, и хорошо, что своевременное, приводит Терентия Морозова к тому, что он собирает за обеденным столом всех известных и записанных в метриках семейной родословной домочадцев, – благо это с утра не сложно сделать, все дрыхнут до обеда, – и… Не торопится всем тут объявлять о причине этого семейного сбора. Пусть помучаются в неведении, пока он делает вид, что не находит себе места от опять какой-то взбалмошной мысли, в состоянии полной бессонницы и растрёпанного во всём внешнем виде прохаживаясь вдоль стола, не блещущим прежним изобилием.

А домочадцы Терентия, в число которых входят следующие лица: его супруга Марфа Андреевна, урождённая Шевалье откуда-то, два сына, для характеристики которых будет лучше применимо сообщить: один блудный на мысленную деятельность, другой не столь результативный, но за то ответственный за свои слова и поступки, Севастьян и Кирилл, если поимённо, ну и как без неё, венец творения и всех самых необдуманных поступков Терентия, его дочь Прасковья (по имени которой можно отследить корни самого Терентия), реагировали на столь повышенное сердцебиение и уже с утра эмоциональное поведение главы семейства Терентия со свойственным людям, поднятым не по их воли с утра и прямо к столу, хладнокровием и равнодушием.

В общем, все находящиеся за столом члены семьи Терентия Морозова, смотрели на все эти его очередные выходки сквозь опущенные веки и через прищур своего спросонья, которое их ещё не отпускало от мыслей о тёплой кровати и от снов, которые всё чаще начали заменять мысленную активную деятельность, за неимением лучших предложений со стороны той части их жизненной деятельности, которая называется бодрствование. И только зевать открыто никто здесь не решался, чувствуя и верно предполагая, какую это вызовет злую реакцию со стороны Терентия, кто рефлекторно всегда реагирует на чьей-то открытый рот, немедленно желая его чем-то заткнуть. И здесь он его будет затыкать не словом, а тем, что под руки попадётся.

– Я, конечно, польщён вашей мысленной активностью, раз вы слушаете меня раскрыв рот, но что-то не даёт мне покоя в вашей невнятной на умственную деятельность физиономии, Марфа Андреевна. Сдаётся мне, что вы прежде всего саму себя обманываете, выказывая таким образом своё участие в озвученных мной проблемах. Кстати, о чём я только что говорил? – вот таким ловким способом подловит свою супругу, Марфу Андреевну, Терентий, стоит только ей зазеваться открыто в его сторону.

А откуда Марфа Андреевна может знать, о чём тут всем опять выносил мозг с утра Терентий, когда она, во-первых, не накрашена, значит совершенно неподготовлена к умственной деятельности, – да, кстати, средства для макияжа кончаются, – во-вторых, она с самого утра вообще не о чём не склонна думать, и как последний гвоздь в сторону всех этих озвученных в её адрес претензий Терентия – о чём она может думать, когда перед её глазами мелькает и переходит из одного в другое агрегатное состояние вот такая странная собранность во внешнем виде Терентия, по имел бы совесть и надел бы халат не на голое тело, а хотя бы на подштанники.

А вот не современники Терентия по семейной линии, а по совокупности деяний Терентия также его наследники и продолжатели его дела, – это, конечно, устаревшее заблуждение, и даже если его взять во внимание, то интересно какое всё-таки это дело, если Терентий принудительно обанкрочен и разорён, только разве что стать криотехнологом, как это напрашивается из всего им демонстрируемого, – то есть его дети, не позволяют со своей стороны таких упущений. И не потому, что они придерживаются традиционных представлений о семейных отношениях внутри семьи, а возможно в них нет столь большого революционного духа, чтобы так открыто выражать неудовольствие этим самодурством и зацикленностью на себе главы семейства. Что тоже спорно в первую очередь со стороны Марфа Андреевны, верно уже заразившейся той легкомысленностью местных нравов, которыми теперь сопровождают свою жизнь, живущие здесь люди.

И пока что до оспаривания этого положения Терентия в центре семейных решений не дошло, то этот вопрос не поднимался Терентием. Правда, это только до той поры до времени, пока он своим финансовым обеспечением фигурально и буквально затыкал им всем рты. Но в последнее время начинает сказываться потеря авторитета Терентия, уже не способного поддерживать на прежнем уровне благосостояние своего семейного клана. А это начинает будоражить умы в сторону расстройства и неприятия такой реальности всех членов семьи натурально и само собой в первую очередь Марфы Андреевны. У которой уже не тот возраст, чтобы на переправе менять коней и кому она сдалась с таким багажом знаний, интеллекта и главное физических не преимуществ перед более молодыми претендентками на ваш кошелёк и всё такое.

И Марфа Андреевна, всё значительней и уверенней саму себя удивляющая всеми этими познаниями мирской и светской жизни, являющаяся прологом к за пределами наших знаний, конфессиональной жизни, начинает для себя многое понимать из того, что ей раньше и знать было не нужно для обеспечения в комфорте своей жизни.

– Так вот на чём основывается вся эта свобода выражения своей легкомысленности. Людям финансово непозволительно себя отягощать какой-либо ответственностью. Где семья самая расходная и затратная часть жизни, и она есть та самая база, на которую и опираются все значения ответственности. И если вычеркнуть из своей жизни эту определяющую твоё интеллектуальное и нравственное значение основу, то что тогда тебя может сдерживать. Полная свобода, так сказать настаёт. – А вот эта мысль как-то особенно покорёжила Марфу Андреевну, в кой имеет большое место её интуиция, и она решила пока что не спешить пользоваться всеми благами дарованных типа свобод. А сначала нужно осмотреться, пощупать и по дегустировать чем пахнут и что несут с собой все эти свободы, а уж затем принимать то, что соответствует её представлению о свободе.

Что-то не больно верится Марфе Андреевне, наученной горьким опытом общения с Терентием, в то, что самый экспортируемый по всему миру и главное во внешние пределы продукт интеллектуальной собственности местного рынка – свобода своего волеизъявления и выражения (почему-то Марфой Андреевной они представляются, как физическое выражение умственного представления о свободе и воли её выражать), имея под собой такое огромное финансовое обеспечение, является бесплатно распространяемым продуктом. Есть в ней какая-то, основанная на женском энтузиазме и неуверенности в завтрашнем дне уверенность в том, что за всё это рано или поздно придётся заплатить и что главное, с процентами в кратном размере. И она даже не будет озвучивать ту самую аксиому о бесплатном сыре в мышеловке.

Так что Терентий Игнатьевич может быть спокоен за свою главенствующую роль в их семействе. Но только до той поры, пока он её не выведет своей бестолковостью и бессердечием. Что, пора бы знать вот таким деспотичным и самонадеянным мужьям, является самой принципиальной ошибкой в их семейной политике по отношению к тем, на кого они всегда рассчитывают, опираются и за их счёт наглеют дома. И если находящиеся только на вторых ролях в семейной иерархии по мнению всех этих деспотов и автократов, глав семейств, их жёны, готовы с их стороны стерпеть все возможные авторитарные решения, – сегодня я иду с друзьями в бар, а ты сидишь дома, – их всевозможные иронии в свой адрес, – это надо же такое на себя надеть, – и даже не признание за собой интеллектуального начала, – вот же ты дура, надо же столько заплатить за эту типа вещь, – то вот бессердечия и равнодушия в свою сторону никто не будет терпеть.

И только попробуй Терентий с равнодушничать в её сторону, даже смешком не отреагировав на её падение на скользкой ступеньке, то это станет последним, что она от него…само собой не потерпит. Всё, всё что она о нём думает, тут же высказав в лицо.

Но Терентий не только не пробует всего этого, ставящего крест на взаимовыгодных с точки зрения логистики отношениях, а если использовать Эвклидову геометрию, то здесь имеет место перпендикулярность отношений и пересечений (это вот когда степень холодности между ними достигнет предела, то тут-то и возникнет та критическая для отношений основа, другого рода прямота друг к другу отношений, ещё называемая всем параллельно), а он, как этого раньше все не заметили в руках Терентия, демонстрирует в себе горячность сердечных чувств, в любой момент готовых вылиться в нечто большее, а именно в попытку Терентия достучаться до вас балбесов этой столовой ложкой, выполненной из дерева.

Ну а если Терентий достал из своих запасников эту реликвию его детства и рода, суть которой заключалась не в прямом её применении за столом (она это своё прежнее предназначение уже изжила, уступив место новым столовым приборам), черпая суп из тарелки, а она служила своего рода указателям всем, кто здесь, за столом Терентия (Марфа Андреевна напрягитесь), присутствовал и на его шее сидел, на то, что они в очередной раз пренебрегли и не дай бог, забыли. В общем, с помощью этой деревянной ложки, этого самодельного символа его приверженности к традиционным ценностям, с главенством обязательно его, кормильца, Терентий, как его далёкие предки, фигурально черпал знания в сторону своих беспечных и таких неразумных детей, а если буквально, то он вбивал им в голову то, чему в школе не научат, семейные ценности и как нужно себя вести.

Так к примеру, никто раньше Терентия не раскрывал свой рот в сторону поданных блюд, и лишь только после того, как он эту свою ложку запустит в суп или что там сегодня подают (от того наверное, Терентий так и не научился использовать вилки во время еды), и всем остальным разрешалось брать столовые приборы в свои руки. В общем, культурное мракобесие и принципиальный деспотизм Терентия, застрявшего, даже не в прошлом, а в позапрошлом веке, и ещё многое чего можно было бы сказать в его сторону, если бы эта ложка так угрожающе в каждую частную сторону людей за столом не смотрела. А это наводит на весьма интересные выводы, мыслящиеся в такие напряжённые моменты жизни, даже спросонья.

– Значит, каждый из нас чувствует за собой, если не вину, то наличие в наших поступках такого рода мотивационную характеристику, которая, как минимум, нас не красит и считается зазорной. – Обзорным зрением поглядывая в сторону ложки в руках Терентия, рассудила так логично про себя всё та же Марфа Андреевна, единственная за этим столом, в такое раннее время умеющая и позволяющая себе размышлять о вещах вечных и отвлечённых. А всё потому, что сия стезя, угроза в виде ложки в руках Терентия, её не коснётся, хоть и у Марфы Андреевны всегда имеется в эту сторону сомнения, особенно в тот самый момент, когда Терентий останавливается за её спиной и начинает оттуда на неё тяжко и глубоко дышать.

А такое глубокомысленное дыхание со спины и тебе в затылок однозначно неспроста. И Марфа Андреевна, вся в себе напрягшись и застыв в предельных значениях, начинает сбиваться на панические мысли о сути возникших в голове Терентия проблем и беспокойства в её сторону.

– Что он там опять надумал?! – сперва нервно себя так вопросила Марфа Андреевна. Да и зная скверный и непредсказуемый характер и образ мышления Терентия, из пустяка раздувающего целую трагедию, начала сама за него додумывать насчёт того, что может заставить его перейти красные линии и стукнуть её ложкой. И первое, что так и напрашивается прийти в голову Марфы Андреевны, так это недовольство Терентия в её сторону тем, что он там опять что-то подрывающее основы семьи и доверия натворил, и теперь бессовестно из угрызений совести её во всём винит, так как не может для своего подлого поведения найти другое направление оправдания.

– Боится мне в глаза посмотреть, вот и заходит со стороны затылка, чтобы…Бог ты мой! Чтобы внушить и вложить мне в голову несвойственные мне мысли об основах семейных отношений и ценностях – мол, что позволительно Юпитеру, то есть мне, то не позволительно быку, то есть тебе, корове. А всё это должно понизить мой равноправный статус в семье и как итог, с какой это стати я буду оправдываться перед тобой, даже если у меня завелась интрижка с твоей лучшей и бывшей одновременно подругой Светиком. – И Марфа Андреевна прямо в себе закипает от такой беспредельной наглости вероломства Терентия, сам значит, вляпался в грязную историю, завязанную на его подчинении своим рефлексам и животным инстинктам, а она значит, его оправдывай в этом. – Ну что поделать, раз Терентий плоть от плоти человек, и ему ничто человеческое не чуждо. Так что вы вполне можете на него положиться (Светик подтвердит), выбрав депутатом вашего округа. А вот ты, Светик, даже не рассчитывай на депутатские запросы в свою сторону. Ты не приписана к нашему округу.

– Нет уж, Терентий Игнатович, ничего у вас не выйдет из вами задуманного. – Решительно в себе пресекает все эти панические и сложные мысли Марфа Андреевна, перебивая Терентия на полпути к своей подлой и исподтишка задумки вопросами откровениями для Терентия. – И чего там спрятался от меня? Есть что скрывать? – И теперь уже Терентий вынужден искать в себе оправдания вот такому своему уходу с глаз долой от Марфы Андреевны, считающей, что ничего без причины не бывает и не делается. И даже вот такой твой шаг на рефлексах, подразумевает в себе внутренние причины, которые привели в действие все эти рефлексы.

Впрочем, Терентий Игнатович, как его сейчас официально назвала Марфа Андреевна, всегда умел выкручиваться перед ней, своей супругой. Отчего их брак и считался крепким и устойчивым. – Хочется иногда побыть в твоей тени. А то на людях нет у меня удержу, и вечно я себя выпячиваю. – Что уж поделать Марфе Андреевне, когда Терентий готов за собой признать все свои недостатки, и самокритикой пройтись по себе, при этом включая в собой сказанное лёгкую комплементарную лексику в её сторону. Мол, не только ты за мной, как за каменной стеной, но и ты для меня иногда бываешь той перегородкой от внешнего мира, за которой я отсиживаюсь.

Правда, сейчас Терентий находился не в такой близости от Марфы Андреевны, и если кому он и нёс угрозу, так это старшему сыну Кириллу, который между прочим всегда ретранслировал ожидания на свой счёт со стороны Терентия и был верен традициям, ведя бескомпромиссную к сложившимся устоям жизнь, ещё называемую перебесившимся и всё это опытным путём прошедшим поколением беспорядочной и безрассудной, с элементами беспутства и распутства жизнью в очеловечении, если без всех этих теологических наставлений и определений во грехе.

Ну а так как жизненные принципы Кирилла были не только всем в семье известны, и они всегда в себе предполагали повод для Терентия сорваться на крик, на возмущение в сторону того, куда же катится молодёжь, а мы-то в их время ничего такого и не думали и до себя не допускали (а не было возможностей, так это фейк) и что главное, на пролог для выражение своей мысли, то все сейчас ждали плавного перехода Терентия к сути того дела, ради которого они, ни в свет, ни заря были подняты с постелей.

А какой это будет переход, то из самых всеми тут ожидаемых, то это демонстрация Терентием в реальности алгоритма работы правила «Пока не ударит гром, мужик не перекрестится». Где в качестве грома будет выступать Терентий со своим громоизвлекающим из голов человеков инструментом, ложкой, а мужиком значит, будет Кирилл. С чем он не то чтобы вот так прямо категорически не согласен, – свою природную естественность я не отвергаю и не ставлю под сомнение, – но шлифовка этого определения половой зрелости человека под современные наречия не помешала бы. Плюс у Кирилла есть обоснованные его анархическим характером представления и претензии в сторону теологических требований, предъявленных этой формулой приведения к здравомыслию и откровению мужика, единицы человеческого однополярного разумения. Где совершенно не рассматриваются другие версии обоснования и понимания мира. Того же Заратустры. Как по мнению Кирилла и его нового круга общения, то его концепция жизненного устройства и умиротворения в себе буйства страстей и нигилизма, вполне даже перспективная.

Но Терентий сегодня прямо непредсказуем на своё поведение, и он не считается с общим мнением, врезать по шеям Кириллу, всех уже доставшим своим шумным поведением, – опять на бровях буквально был доставлен за полночь на дом шумной компанией, – а проходит к своему месту за столом, само собой находящемуся в самом центре, и задержавшись на одно мгновение перед своим стулом, окинув взглядом исподлобья своих домочадцев, наконец-то, занимает своё место за столом. Но не как обычно, с готовностью приступить к трапезничанью, – что за слово такое дикое и вызывает тошнотные чувства у людей никогда к нему привыкнуть не могущим, – а Терентий откладывает в сторону эту свою ложку, складывает руки в замок перед собой, предварительно их поставив локтями на стол, тем самым нарушая правило этикета, предписывающего не ставить локти на стол (но Терентию всегда были до одного места все эти правила), и начинает искать в этих лицах за столом, скажем так, родственную для себя душу и личность.

Что несколько сложно сделать хотя бы потому, что за столом с Терентием сидят все буквально его родственники по материнской и супружеской линии. Да, кстати, Марфа Андреевна по этому признаку может быть запросто быть вычеркнута из этого списка. Если она, конечно, не будет возмущаться за такую свою дискриминацию по родственному признаку, и она не позволит, чтобы с ней не считались, даже если такой её выбор Терентием не сулит ей ничего, кроме новых хлопот и беспокойства.

И теперь все внимательны к отцу семейства, кроме, как всегда Марфы Андреевны, у которой всегда есть особое мнение и причины не считать Терентия, по крайней мере в сторону себя отцом семейства. – Такая постановка вопроса противоречит всем принципам построения нашего брака. – Вот как всё обоснованно подвергает сомнению Марфа Андреевна в своих представлениях Терентия. Даже не пытаясь понять и принять в расчёт то, что он только по отечески называет себя отцом семейства, а для неё он выступает в плане идейного вдохновителя, отца всех её замыслов на своё будущее. И опять Терентий не находит в Марфе Андреевне согласия на эти свои ловкости ума.