Желтая звездочка

Так почему люди не могут быть столь щедры и добры в отношение друг друга?

– Сударь, не подскажите, который сейчас час?

Этот мягкий, отдающий лёгким басом, голос, здорово напугал мальчика, от чего тот подскочил, смотря на незнакомца. Высокий и широкоплечий, такой, что для Зераха он казался великаном, закрывающим солнце. Из под тёмного цилиндра видно пару тёмных, с сединой, кудрявых волос. Череп вытянутый, скулы островатые, нос идеальной формы. Глаз не было видно, так как они скрыты за чермными, круглыми очками. Крепкий, статный мужчина неопределённого возраста, в дорогом тёмном пальто, что закреплено на груди пуговицей в виде золотой звезды. Именно он бросил уткам корочку хлеба руками в белых перчатках.

Посмотрев на мальчика, он улыбнулся. На щеках показались ямочки.

– Испугался? Я не человек с красной тряпкой.

Зерах это понял уже.

– Смотри, – он указал на звезду на груди. – У меня такая же звёздочка.

– Вы еврей? – спросил юный Ривман.

– Нет. Но я не согласен с политикой фюрера.

– Вас могут арестовать за такие слова…

Зерах однажды подобное наблюдал. Но данное заявление лишь позабавило мужчину.

– Пусть попробуют, если выйдет…

Он вдруг присел на траву. Опешивший мальчик решил последовать его примеру, вновь смотря на уток.

– Темная и белая. Знаешь, чем они отличаются? – заговорил незнакомец. – В тёмных тонах заключается глубина, в которой скрываются сложные повадки и индивидуальность. В то время, как белая означает простоту и невинность. Лёгкость и умиротворение.

– Но есть и серые утки, – припомнил Зерах.

– Именно, мой маленький еврейский дружок. Прямо как и люди. На каждой стороне есть и белые и чёрные пешки, а иногда они могут быть и серыми.

Этот странный человек просидел здесь ещё несколько минут, прежде чем подскочить, и пойти своей дорогой.

– Подождите! – мальчик его окликнул. – Я… Так и не узнал Вашего имени.

– Ещё не время, маленький верей. Лучше возвращайся к отцу. Переживает.

Это последнее что он успел сказать, перед тем как вдруг исчезнуть. Под впечатлением, Зерах пытался рассказать об этом родителям, но кто поверит маленькому мальчику с большой фантазией.

В эту ночь он спал совсем плохо. Ему снился очень странный и пугающий сон, где черно-белых людей с золотыми звёздами заводят прямо в огонь. Все, за исключением пламени, было в серых или черно-белых тонах. А вели этих людей туда люди с красными повязками на плечах. Даже не так. Обезображенные, пугающие монстры их ведут туда. Но кое-кого он всё-таки смог узнать среди этих тёмных лиц – его отца. Зерах пытался бежать к нему, но ноги не слушались, будучи словно прибитыми к полу. Крики растворялись в мёртвой тишине. А отец постепенно горел в огне…

Мальчик проснулся в холодном поту, пытаясь дышать, а рядом с его кроватью сидел обеспокоенный отец. Живой и невредимый. К нему мальчик и бросился, обхватывая руками плечи, и едва ли не плача, подрагивал.

– Аба…

– Малыш, что случилось? – мягко спросил он.

– Мне приснился страшный сон, – заикаясь, залепетал Зерах. – Там черно-белые люди, со звёздами на груди, заходили в огонь, и… и все так реалистично было. Там был ты, и ты тоже сгорел!

– Ну-ну, это всего лишь плохой сон, – Натан начал успокаивать своего сына, прижимая к себе. – Я живой, и я всегда буду рядом с тобой.

– Обещаешь? – с надеждой спросил Зерах.

– Клянусь звездой Давида, – с улыбкой ответил мужчина, а потом подхватил мальчика на руки. – А ну иди сюда!

Была в семье такая привычка для поддержания духа младшего её обитателя – брать его и кружить по комнате. Зерах в данный момент ощущал себя пилотом самолёта, что улетает от всех плохих людей туда, где есть хорошие – за океан, ибо там нет людей с красными тряпками, насколько хорошо он слышал.

– Когда я выросту, то хочу быть фокусником, и радовать людей, не беря с них денег, попасть в Америку или Францию… А ты куда бы хотел, аба?

– К твоей бабушке-старушке. Давно я её не видел, – отвечая, Натан прижимал сына к груди, пока на лице проскользнула нотка тревожности, по данному поводу.

– Я тоже.

Только осознал данный факт мальчик. Бабушка, она же мать Натана, приезжала редко, но всегда была рада в доме семьи Ривманов. Но вот уже год от неё никаких вестей. Однако проведать её возможности не было.

Анаэль готовила завтрак. Зерах начал переодеваться в белую рубашку с красным галстуком и бледно-голубые шорты. А Натан приготавливал кофе. Было около десяти часов утра, когда вся нормальная жизнь прекратилась в один момент. Было около десяти утра, когда машина приехала в данный район, начиная погружать людей, тем самым арестовывая. И было около десяти утра, когда раздались стуки, а за дверью квартиры послышалась немецкая недоброжелательная речь. Все семейство Ривманов затаило дыхание в тот момент, и кучковалось выжидающе смотря на дверь, при этом становясь бледнее штукатурки на потолке, которая обсыпалась от ударов об пол в квартире выше. Там тоже была облава.

Нацисты не звонят в дверь – такое правило действовало в их окружении.

Двери взломали, и перед застывшими от страха евреями возникли две фигуры с автоматами и сам Гофман, в служебной чёрной форме, и белыми перчатками на руках. Натан встал впереди своей семьи.

– Это все? – сухо спросил он. Но ответ и так был известен. – Обыскать дом, – это было уже сказано двум солдатам.

Те моментально разбежались. Гофман заложил руки за спину, и посмотрел уже на семейство, сохраняя самообладание.

– У вас пятнадцать минут на сборы.

Натан Ривман, пока его жена успокаивала их сына, нашёл в себе смелость подойти к тому, кто их арестовал. Это действительно оказалась ирония судьбы, раз его послали именно в данный квартал. Оба прекрасно понимали ситуацию друг друга, но ничего с этим поделать не могли.

– Я знаю, что ты не в силах нас отпустить, – заговорил Натан, добавляя с мольбой в голосе. – Но пожалуйста, ради памяти нашей дружбы, защити моего сына. Он всего лишь ребёнок, и погибнет там… – он смотрел на спину старого друга, – Альфред, пожалуйста…

Тот держал паузу пару секунд, через плечо глядя на арестованного. Два друга детства теперь на разных сторонах.

– Я сделаю все, что в моих силах. – всё-таки заключил он. – Однако сам ты навряд ли увидишь его, если вас переправят в какой-то из основных лагерей.

От этого на душе стало легче. Смотря на свою жену и своего сына, он обречённо выдохнул. Если это цена за то, чтобы они остались живы, то он готов пойти на все. Улыбнувшись, он вновь подошёл к ним и присел рядом, обнимая супруг за плечо, и глянув на сына, что, маленьким котёнком, прижался к матери, разбито смотрел в сторону. Глаза и щеки были красными от слез.

Натан, в этот момент, хотел что-то сказать, но вместо сотни слов и обещаний, тихо и размеренно запел:

– Встретимся мы,

В ясный полдень весны,

Пусть не знаю я где, и когда…

Ты улыбнись,

Не смотря ни на что

Тучи в синем небе разогнать сумей.

Эта песня могла многое сказать. И немного поднять дух маленького мальчика, который последовал примеру родителей, и ушёл на сборы. Он думал тогда, что не будет брать много вещей, ибо когда-нибудь они вернуться домой. Как он ошибался в тот момент…

Глава 3

Сентябрь 1976

Сменив цветы на могиле, Вирджиния оставалась стоять там, и молча смотреть на могильную плиту своего отца. Сегодня ему могло исполнится тридцать восемь лет, но увы, ему навсегда останется тридцать два. Солнце медленно поднималось над горизонтом, заливая кладбище мягким золотистым светом. Вирджиния глубоко вздохнула, позволяя себе погрузиться в воспоминания о тех днях, когда его голос ещё звучал в их доме. Она помнила, как он смеялся, вытаскивая её на морозный воздух, чтобы полюбоваться падающим снегом. В душе у неё сжималось от тоски – радость смешивалась с горечью утраты, оставляя лишь одинокий след.

Вирдж тяжело выдохнула, когда послышались звуки шагов. Это уж точно не мать, которая предпочитает какую-то деловую встречу, вместо покойного супруга. Это оказался Дэйв, который был знаком с девушкой дольше остальных, и знал её отца ещё при жизни. Он принёс на могилку хризантемы, в букете из двенадцати цвеков. Хотя покойник любил многие цветы.

– Привет, – тихо сказал он, а потом поставил цветы в небольшое отверстие в земле, специально предназначенное для подобного, и встал рядом. – Она не решила придти даже сейчас?

Вирдж отрицательно покачала головой.

– Это вполне ожидаемо от Люси.

Она практически перестала называть эту женщину матерью ещё года два назад. Семья официально прекратила своё существование практически семь лет назад, будучи когда-то очень крепкой, и планирующей расширятся. Теперь же от любви и речи не было.

Дэйв приобнял подругу, ощущая, что это ей сейчас необходимо. Они молча смотрели на могильную плиту. Каркали вороны, а температура едва достигала десяти градусов тепла. Было пасмурно и, не считая криков ворон, тихо. А Дэйв решился заговорить.

– А помнишь, как мы прятались в его машине?

– Он прекрасно понимал, где мы прятались. Но решил подыграть, дабы нам не было обидно, – улыбнулась, вспоминая Вирдж. – Или как по выходным мы ходили вместе вместе на домашние распродажи у соседей? Папа был просто невыносимой барахолкой, если честно.

– А на Хэллоуин, когда ты заболела ветрянкой, он покрасил тебя так, словно ты ходячий мертвец.

– Ооо. Я помню, как твоя мама испекла в тот день свой пирог, и он бы просто ужасен. Но папа его нахваливал, не желая обидеть.

– Ну не такой уж и ужасный, – пробурчал Дэйв, но тоже готов был смеяться.

– Твоей матери рядом нет. Можешь не стараться, – хмыкнула Вирдж.

Она снова посмотрела на могильную плиту. «Здесь покоится Даррен Эдвард Рид». Глаза защипало, но она лишь улыбнулась.

– С днём Рождения, пап. Спи спокойно.

Сначала она не обратила на это внимания, однако к ним приближался мужчина в темно-синей рубашке, на которой сверкала золотая пуговица в форме звезды. Его лицо скрывали круглые чёрные очки, непроницаемо заслоняющие его глаза от окружающих. Волосы у него были каштанового цвета и аккуратно зачёсаны назад. С широкой улыбкой, он подошёл ближе, и вдруг оставил на могиле букетик цветов. Ликорис, чёрную розу, нарцисс и обезьянью орхидею.

– Здравствуйте, молодые люди, и прошу прощения. Почитаю память старого знакомого, – говорил мужчина.

Вирджиния немного напряглась. Он ей не нравился.

– Вы его знали?

– О, он мне когда-то страшно помог. Я так понимаю, вы его дочурка? Ну просто копия.

– Пошли, Дэйв, – она потянула приятеля к выходу отсюда, не горя желанием больше общаться с этим странным человеком.

– До свиданья, – быстро попрощался юноша.

– Обожжёт, ох обожжёт, – напоследок незнакомец посмеялся, в сторону уходящей парочки, но даже и не посмотрел в их сторону. – Будет больно, Вирджиния!

Ей показались странными его слова, и одновременно пугающими, но она решила не обращать слишком много внимания на них. Какой-то сумасшедший, не более.

Распрощавшись с другом, Вирджиния дальше пошла уже своей дорогой. Уже несколько дней она не встречалась с Зерахом, и это наводило её на некоторые беспокойства. Не случилось ли с ним ничего страшного после того дня в кафе. Она ещё помнила как пройти к его дому, а потому минут за десять успешно до него добралась, постучав в двери. Ответа не было. Дверь заперта. Открыто было окно, которым грех было не воспользоваться. Но едва оказавшись внутри, она едва не решилась рассудка от увиденного: хозяин помещения стоит на стуле посреди полу мрачной комнаты. И лишь закричала.

– Срань божья!

Тот едва не рухнул, дёрнувшись.

– Ты чего орешь?!

– А чего ты так пугаешь?! – возмущалась от испуга Вирджиния. – Ты нормальный человек вообще? Твою мать, я прямо тут чуть не родила… Что ты вообще делаешь? Потеря работы – точно не повод!

– Лампочку менять?

Мужчина, стоя одной ногой на стуле, а другой на полу, смотрел на неё недоуменными, щенячьими глазами. Вирджинии оставалось лишь посмеяться, облегчённо выдыхая, понимая, что не так все и страшно здесь, а потом присаживаясь на подлокотник кресла, ждала, пока мужчина закончить с лампочкой. И рассматривала гостиную: небольшой тёмный диван, обшарпанный в некоторых местах, кофейный столик, само кресло, однотонные бежевые обои. На стене висела черно-белая фотография с маленьким Зерахом и его родителями, сделанную за год до депортации. Вирдж она привлекла.

– Ты такой миленький был в детстве, – с ухмылкой заметила она.

– Судя по тому, что двери заперты, ты проникла сюда через окно. – игнорируя данное утверждение, выдвинул Зерах, после чего спускаясь на пол. – И так, зачем пришла? Снова доклад?

– Да нет, я… Ты просто уже столько дней не появляешься в парке, – неловко говорила Вирдж.

– Я хоть и безработный, но точно не бомж, чтобы на скамейках в парке ночевать.

– А почему уволили хоть?

Зерах с серьёзным лицом медленно подошёл к окну и выглянул на улицу. За ним простирался привычный пейзаж: соседи, гуляющие с собаками, и пару школьников, вытирающих свои ранец от капель дождя. Он словно думал, как правильно ответить на данный вопрос. А затем выдохнул, и, подойдя к креслу, присел на другой подлокотник, но спиной к самой собеседнице. Выражение его лица стало ещё более тусклым.

– Знаешь, бывают в жизни моменты, когда ты не должен молча стоять и смотреть на то, как совершается что-то бесчеловечное. Меня выгнали не потому что я плохой работник. А потому что порядочный и справедливый,– из под свитера он извлёк серебряную цепочку, на которой было серебряное кольцо с голубым камнем, и посмотрел на него.  – Подобное ты наблюдала тогда в кафе, и люди, готовые содрать с тебя кожу, не такого цвета как у тебя, практически везде.

После он спрятал кольцо вновь.

Вирджиния помнила тот эпизод. Зерах защитил бедного парня, но ничего не говоря, молча тогда ушёл. Мексиканец иногда заходил после этого, в надежде увидеть своего спасителя вновь, и отблагодарить. Но никак не выходило.

– Нашему учителю по истории нужен помощник, – вдруг заговорила Вирдж. – Скажем так, я могу помочь тебе в твоей проблеме, обсудив с ним это. Услуга за услугу.

– Я подумаю, – Ривман обернулся к ней. – Кстати, тебя родители искать не будут?

– Моя мать торчит на работе круглые сутки. Ей стало совершенно наплевать на меня.

– А отец?

Но ответить на вопрос она так и не смогла, так как в ту секунду, в сумке, зазвонил телефон. Она ответила на данный звонок. Разговор с матерью – это последнее, что она бы хотела делать сегодня. И поэтому, заканчивала она его на повышенных тонах.

– Знаешь, Люси, ты чертова лицемерка! Ты даже забыла о том, что сегодня мог быть день Рождения моего папы! Лучше бы вместо него там была ты!

Закончился он едва ли не плачем со стороны Вирджинии. Она бросила телефон в сторону, и, стоя посреди комнаты, посмотрела на опешившего мужчину. Губы дрожали, а на глазах были едва заметные слезы. Сейчас перед ним была лишь маленькая, позабытая всеми вокруг девочка, а не проблемный подросток.

– Сегодня день Рождения моего отца, а эта пародия на маму даже не пришла. Прямо как тогда, когда его отключили от аппарата жизнеобеспечения. Какая-то сволочь когда-то сбила его на машине…

– Я сожалею

Искренне прошептал Зерах. Мужчина хотел сделать что-то ещё, лишь как-то её утешить, но лишь набрал стакан воды, и протянул ей. А сам невольно вспоминал похожую историю. Он сейчас её понимал…

***

Июль 1943

Сегодня маленькому Зераху исполнилось одиннадцать лет.  Однако он вынужден отмечать уже вторую дату без торта, без подарков и без родителей, находясь при этом в самом ужасном месте, которое когда-либо могло быть создано человеком, чтобы умерщвлять других людей – концентрационный лагерь «Аушвиц».

Первое что увидел он при прибытии  – это «Ворота смерти», уже со внутренней стороны, а после их начинали делить на четыре группы. Те, кто входил в первую, а именно не пригодные к работе сразу же отправлялись в газовые камеры в течение нескольких часов, а именно старики, многие женщины, инвалиды и маленькие дети. Зерах чудом смог этого избежать, из-за связи в виде Гофмана. Следующая группа отправлялась на работы с невыносимыми условиями и дальнейшими издевательствами. Кто мог больше работать – вполне могли умертвить любыми доступными способами. И именно в этот момент семья Ривман разделилась, так как отца семейства отправили во вторую группу. Однако он был убит через семь месяца, после прибытия, в газовой камере. Ещё одна группа, состоящая в основном из карликов и близнецов, отправлялась в руки Йозафа Менгеле, который любил жестокие эксперименты над людьми, и был прозван «Ангелом Смерти». Последняя группа же состояла из женщин, прислуживающих нацистов, и носящих название «Канада», что было выбрано как насмешка над поляками- заключёнными, так как они раньше присылали своим родственникам подарки из Канады.

Судьба детей тут тоже была кошмарной. До мая 1943 года все новорожденные в лагере становились жертвами: их утопливали в бочках. В мае того же года светловолосых и голубоглазых детей изымали из объятий матерей и отправляли в Германию с целью денационализации. Судьба остальных детей была ещё более трагичной: они умирали мучительной, голодной смертью. Их кожа становилась такой же тонкой, как пергамент, а под ней просвечивали сухожилия, кровеносные сосуды и кости.

За год пребывания в этом месте, мальчик изучил его и понял, что сбежать отсюда получится лишь через трубу крематория. Но его пока данная участь избегает.

Зерах посмотрел на свой номер, «12464», который был буквально вырезан на обратной стороне его руки, пока думал о всем, что произошло. Данные номера носили все заключённые.

– Маленькая еврейская крыса!

Он вздрогнул от данного обращения. Кроме него, в бараке больше таких не было, да и давно стало понятно, что так назвали именно его. Гофман стоял у входа в барак, ледяным взглядом разглядывая заключённых.

– Живо ко мне!

Он уловил взглядом мальчика и приказал подойти. Тот послушался, и надзиратель потащил его за рукав куда-то из места пребывания других заключённых, а так же посторонних глаз. Не так давно Гофман стал надзирателем в данном лагере, напросившись о переводе. Связи установились хорошие. Но естественно, это все было ради собственных целей. И когда они оказались одни, то мужчина перестал играть роль жестокого нациста, немного смягчив взгляд.

– Не больно?

Он намекал на руку за которую тянул. Мальчик повёл плечом.

– Нет… Альфред, зачем ты меня позвал?

Тот задумался.

– Давай тогда не здесь.

И Зерах уже добровольно последовал за ним вплоть до части, в которой находится кухня, и где на удачу, в данное время никого не было. Те, кто должны были готовить и убираться должны будут придти в районе обеда. Большая часть кухонной утвари была отобрана у жителей ближайшей польской деревни.

– С днём Рождения, малыш.

Первое что услыша Зерах, при попадании в данное помещение. Альфред протянул ему маленькую коробочку, и тот, нерешительно, но взял её. Однако решил пока спрятать, дабы открыть в другом месте. Он вообще не ожидал поздравления, от чего пребывал в удивлении.

– Спасибо…

– На этом сюрпризы не кончились, – продолжил Гофман. – Думаю, что ты захочешь кое-кого увидеть… Отсюда будет удобнее это сделать.

Интерес возник сам по себе, после данных предложений. Зерах следовал за мужчиной, словно маленький щеночек, вплоть до забора из наэлектризованной проволоки, где на той стороне тощую, и такую же побритую, женскую фигуру. Черты лица оставались все такими же узнаваемыми, но вот огонёк в тёмных глазах окончательно погас. Мальчик бы бросился в объятья к женщине, не будь между ними проволоки.

– Има, – так он называл мать, едва ли не плача, когда застыл на мгновение. – Има! – бросился он ближе к ней. – Има… Абы больше нет. Он…

– Я знаю, милый, – хотя она и улыбалась, в голосе ощущалась эта эмоциональная разбитость. – Я знаю…

– Я так рад, что ты жива, има, – ему всё-таки удалось просунуть свою тонкую ручку к матери.

Та взяла её в свою невероятно тонкую и холодную ладонь. Другую же она сжала в кулак и хрипло закашляла. Если раньше выражение лица матери постоянно было уставшим и напряжённым, то теперь она была просто измучена всем этим заключением. Она буквально таяла на глазах. Мальчик постоянно видит вокруг себя такие лица, и уже успел привыкнуть, но когда это была мама – возникала тяжесть на душе.

– Ты получил моё кольцо?

Вдруг спросила она. Так вот, что находится в коробочке.

– Я сомневаюсь, что смогу это пережить…

Она вновь закашляла, прикрывая рот ладонью.

– Что? – сердце мальчика пропустил удар. – Има… Ты должна держатся… От пленного солдата, я слышал, что союзники разрушили железную дорогу противника. Победа может быть уже близко.

Это событие получило название «Рельсовая война», в которой был предложен план по уничтожению железных дорог одновременным массовым ударом, с целью тем самым сделать невозможным быстрое восстановление противником железнодорожных путей.

– Каждый говорит всякое, но не факт, что это может быть правдой, – возразила спокойным тоном Анаэль. – Зерах. мальчик мой, ты должен оставаться сильным. Ради нас с папой.

Она вновь закашлялась. Послышался недовольный возглас позади, со стороны женщины. Та оглянулась, но потом в последний раз посмотрела на своего сына.

– Я тебя люблю. Береги себя, мой сын…

– Има… Има подожди! – пытался окликнуть уходящую мать мальчик, из чьи глаз брызнули слезы. – Мама!

Воспоминания о том, как при выходе из поезда, его разлучили с отцом, которого он больше никогда не сможет увидеть, ещё были свежи, и пульсировали болезненной раной. Ночь. Холод. Лающие собаки и орущие в полумраке, озаренным лишь редким светом прожекторов, с места охраны, нацисты. И он, что пытался вырваться и побежать к отцу, надрывал глотку в крике. Теперь аналогичное происходило и с матерью.

– Мама!

Он почувствовал, как сердце сжалось в груди, но не мог угомониться. Внутри закипало нечто большее, чем страх – это была ярость, в которой смешивались потеря и надежда. Он прижал ладонь к проволоке, словно мог преодолеть преграду, если сильно постарается. На другой стороне, стараясь сохранить самообладание, она снова засмеялась.

– Я вернусь, Зерах. Обещаю. Ты должен ждать. Ты должен быть смелым, как твой отец. Он бы гордился тобой.

Он просто кивнул, сжимая зубы, чтобы не разрыдаться. Мама всегда знала, что сказать, чтобы утешить. Но в глубине души он понимал, что эти слова лишь временная пелена на его ранах. Взгляд его блуждал по шершавой поверхности проволоки. Он хотел закричать, закричать так, чтобы весь мир услышал их горечь.

Глава 4

Сентябрь 1976

– Ну и долго мне тебя ожидать?!

Взрослая женщина тридцати лет в деловом костюме, и короткими каштановыми волосами, как могла торопила свою дочь. Если Люси Рид когда-то и бывала дома, то либо для того, чтобы отойти ко сну, либо чтобы почитать новые нотации для дочери. Или, как сейчас, контролировать её действия при выборе правильной одежды.

– Я не виновата, что ты взяла платье не по моему размеру, Люси! – недовольный возглас из комнаты Вирджинии, говорил о том, что она отчаянно пыталась застегнуть тёмно-зелёное платье до колен.

– Меньше надо было есть всякую дрянь!

– Тот же вопрос про тебя, при отношении с любовниками…

– Что? Что ты там сказала?

– Старость не радость, матушка, да?

– Ты ещё поерничай мне тут! Сама таскаешься везде, и ешь всякую дрянь!

– Ну так будь хорошей матерью хотя бы раз в жизни, и приготовь что-нибудь!

– Не маленькая. Самой пора.

Звук молнии.

– О, застегнулось.

– Слава Богу. А то мы уже опаздываем.

– Я, кстати, пригласила своих друзей. Надеюсь, что никаких возражений по данному поводу не будет.

Вирджиния взяла из комнаты, и взяла предложенный матерью клатч. Попутно выдержав небольшое пристукивание по спине, дабы та не горбатилась. Оставаясь в нейтральных отношениях, они обе сели в машину, в которой пол пути звучала «Богемская рапсодия». Данная песня, а в особенности группа, сейчас на пике своей популярности. Вирдж нравилась музыка, да. Но ей не нравилось уже все слишком заезженное, ибо сразу терялся весь интерес.

Когда они подъехали к огромному зданию с белоснежными колоннами, Вирджиния хмыкнула. Роскошное празднество. Как же без него.

Величественный общий зал был искусно оформлен, создавая атмосферу изысканного уюта. Высокие потолки, украшенные лепниной и хрустальными люстрами, излучали мягкий свет, который нежно подчёркивал золотистые и пурпурные акценты интерьера. Гладкие мраморные полы отражали игру света, словно приглашая гостей погрузиться в этот мир роскоши.