Корона и тьма. Том 2. Сердце хаоса

Артас, чуть нахмурившись, посмотрел на Лотара.

– Это было весьма рискованно с её стороны.

Лотар кивнул, соглашаясь.

– Но в чём-то ты прав, – продолжил Артас. – Если мы будем стабильно приносить прибыль в королевскую казну…

Лотар, не дав ему договорить, быстро подхватил:

– Это в наших интересах. Лучше мы поедем в Харистейл, чем Харистейл приедет к нам.

Эти слова зависли в воздухе, оставляя Артаса в раздумьях. В них была и угроза, и правда, которую невозможно было игнорировать.

Тишину, что повисла между Артасом и Лотаром, неожиданно нарушили быстро приближающиеся шаги. Звук сапог о мостовую был размеренным, но уверенным, каждый удар по камню словно говорил о приближении человека, привыкшего быть в центре событий.

Артас обернулся на звук, и его взгляд тут же смягчился. Навстречу ему шёл Эндориан. Его фигура, закутанная в длинный чёрный плащ, двигалась плавно, почти бесшумно, несмотря на явную тяжесть сапог. На нём не было доспехов, только тёмная одежда, которая подчёркивала его высокий рост и крепкое телосложение. Лёгкий осенний ветер играл с краями плаща, заставляя его чуть развеваться за спиной, а солнечные лучи мягко касались его лица, открытого, но всё ещё мрачного, как будто сама тьма следовала за ним.

Артас, разглядев старого знакомого, позволил себе едва заметную улыбку, которая, казалось, на мгновение прогнала его привычную суровость. Когда Эндориан подошёл ближе, он приветствовал его с лёгкой иронией в голосе:

– Обрадуй меня тем, что ты всё же решил обосноваться в Крайхольме.

Эндориан остановился в нескольких шагах от него, склонив голову в лёгком приветствии, но его губы изогнулись в тонкой полуулыбке, лишённой веселья.

– Это было бы слишком просто для нас, – ответил он ровным голосом, в котором звучала тень насмешки.

После этих слов его взгляд скользнул по Лотару, который стоял чуть позади Артаса, и в уголках его глаз мелькнуло лёгкое удивление.

– А ты изменился с нашей последней встречи, Лотар, – сказал Эндориан, его голос прозвучал мягче, но сдержанно.

Лотар, сложив руки на груди, окинул его взглядом, в котором смешались как привычная оценка, так и нотка уважения.

– В тебе тоже что-то изменилось, – ответил Лотар, прищурившись. – Впервые вижу твоё лицо… счастливым.

Эндориан не успел ответить, как Лотар сделал шаг вперёд и протянул ему руку для крепкого рукопожатия. Их руки сжались, и короткий жест силы и признания передал больше, чем любые слова. Это было то рукопожатие, что знали только те, кто прошёл через войну – грубое, сильное, но исполненное негласного уважения.

– Рад тебя видеть, командующий, – сказал Лотар, отпустив его руку, но всё ещё оценивающе смотря на него. – Ты явно не спешишь возвращаться в Харистейл.

Эндориан, чуть расслабившись, усмехнулся уголками губ.

– Всё же мне придётся туда вернуться, – ответил он, глядя в глаза Лотару. – Но, к счастью, не прямо сейчас.

Артас наблюдал за ними, чуть склонив голову. Он также чувствовал что-то большее – словно под этими обменами словами скрывалось нечто, о чём никто не хотел говорить.

Лотар ещё раз окинул взглядом Эндориана, его глаза слегка сузились, а на губах появилась едва заметная усмешка, наполненная скрытым подтекстом.

– Видимо, тебя здесь что-то держит, – проговорил он с лёгкой насмешкой, затем сделал небольшую паузу, подчеркивая свои слова. – Или кто-то. И этот кто-то явно Артас.

Эндориан, услышав это, ухмыльнулся, в его глазах блеснуло что-то похожее на уважение, но голос оставался ровным, с явной иронией:

– Ты явно умнее, чем кажешься, Лотар.

Лотар, ничуть не смутившись, пожал плечами, будто такое признание для него было обыденностью.

– С возрастом приходит мудрость и проницательность, – ответил он с ноткой лёгкой гордости, как человек, знающий себе цену.

Не успел Лотар закончить фразу, как Артас, сдерживая улыбку, подхватил её, сказав с видимой усмешкой:

– Но иногда возраст приходит один.

Лотар бросил на него выразительный взгляд, в котором сквозило нечто вроде "знаю я тебя", но ответить не успел. Их негромкую беседу прервал шум, донёсшийся с восточных ворот, выходивших на главную площадь. Это был громкий и резкий голос, явно принадлежащий человеку, не привыкшему ждать.

Все трое невольно повернули головы в сторону источника звука. На площади у ворот стоял человек в пыльной дорожной одежде, рядом с ним тяжело дышал конь, чьё тёмное покрытое потом тело говорило о долгой и срочной дороге. Мужчина, судя по всему, спорил с охраной. Его голос, хриплый от долгого пути, всё же был слышен даже на расстоянии.

– Мне нужно увидеть лорда Крайхольма! – требовательно повторил он, растягивая слова так, будто каждое из них весило тонну.

Едва мужчина закончил, как в тот же момент с противоположной стороны площади послышался цокот копыт. Лёгкий гул, который охватил площадь, усилился, когда все увидели всадника. Это был посыльный, явно из Альфариса, судя по меховому плащу, которым он был укутан, несмотря на тёплую осеннюю погоду. Его конь, серый, как туманное утро, двигался рывками, но уверенно, разрезая людскую толпу.

Посыльный в дорожной одежде, покрытой пылью, выглядел, как воплощение спешки и тревоги. Густая, неопрятная борода скрывала нижнюю часть его лица, а глаза – слегка покрасневшие от усталости – лихорадочно искали взглядом Артаса. В руках он крепко держал сумку, перевязанную на ремне, которая, судя по всему, содержала нечто важное.

Лотар, стоя рядом с Артасом и Эндорианом, посмотрел на всадника с едва заметным напряжением.

– Обычно срочные послания не несут ничего хорошего, – проговорил он мрачно, его взгляд скользнул по всаднику.

Артас, чуть сузив глаза, не отвёл взгляда от всадника, который уже приближался к замку.

– Давай сначала выслушаем его, – сказал он спокойно, но с долей настороженности в голосе, как человек, который уже привык ожидать худшего.

Эндориан, скрестив руки на груди, молчал, но его взгляд задержался на гонце. Он видел таких людей десятки раз – вестников, которые привозили вести с фронтов, отдалённых крепостей или из королевских замков. И почти всегда их появление предвещало одно – беду.

Посыльный, натянув поводья своего усталого коня, остановился перед тремя мужчинами. Он спешился с лёгкостью, несмотря на долгую дорогу, и с видимой северной закалкой, не позволял себе выдать усталость. Его движения были чёткими, почти военными, но тяжёлое дыхание и покрытые дорожной пылью ботинки выдавали, что путь был долгим и непростым.

Он посмотрел на Лотара, его взгляд задержался на богато украшенном плаще, украшенном золотой вышивкой. В его глазах мелькнуло что-то вроде удивления или осуждения, но он быстро отвёл взгляд и заговорил:

– Лорд Артас Морвин? – спросил он, сдержанно, словно проверяя, с кем имеет дело.

Артас сделал шаг вперёд, его лицо стало серьёзным.

– Это я, – коротко ответил он, слегка нахмурившись.

Посыльный быстро повернулся к нему и, чуть склонив голову, сдержанным жестом обозначил уважение.

– Милорд, вам послание из Альфариса, из замка Снежной Лавины. Барон Гримард Сайрхолд… – он на мгновение замялся, словно пытаясь подобрать слова, – скончался. Его сын, барон Торвальд Сайрхолд, распорядился, чтобы эта новость дошла до вас незамедлительно.

Слова прозвучали, как гром среди ясного неба. Артас, Лотар и Эндориан застыли на месте, словно их окатило ледяной водой. Шок был написан на лицах всех троих, но каждый реагировал по-своему.

Лицо Артаса побледнело, глаза расширились, а руки сжались в кулаки. Он тяжело выдохнул, будто эти слова выбили воздух из его лёгких. Лотар, напротив, попытался сохранить видимое спокойствие, но его обычно уверенная поза слегка ослабла, и он нервно провёл рукой по подбородку, скрывая растерянность. Эндориан же, казалось, окаменел. Его взгляд, напряжённый и холодный, был устремлён на посыльного, а в глубине глаз зажглась неуловимая боль.

Эндориан первым нарушил молчание, его голос был низким, но в нём звучал явный надлом:

– Как это случилось? – он шагнул ближе, его взгляд словно прожигал посыльного. – Гримард уехал из Крайхольма. Он был ранен в ногу, но это не была смертельная рана.

Посыльный слегка опустил голову, его голос стал тише, как у человека, которому неприятно сообщать такие новости:

– Его рана была отравлена. Яд оказался сильнее барона. Лекари сделали всё, что могли, но…

Эндориан нахмурился, его лицо исказилось от гнева и боли. Он отвернулся на мгновение, пытаясь справиться с эмоциями. Артас же, сжав челюсти, повернулся к нему.

– Ты должен сам сообщить об этом Катарине, – произнёс он твёрдо, но в его голосе звучала неподдельная забота.

Посыльный встрепенулся, услышав имя Катарины, и добавил:

– У меня для неё письмо, милорд. Барон Торвальд просил передать его лично.

Эндориан, всё ещё сдерживая рвущиеся наружу эмоции, коротко кивнул.

– Я сам ей его отдам, – сказал он ровным тоном, но в его словах была твёрдость, не допускающая возражений. – Такие новости от посыльных воспринимаются более болезненно.

Посыльный, однако, выглядел растерянным.

– Мне было приказано передать письмо лично, милорд, – возразил он с явным сожалением.

Артас вмешался, его голос прозвучал спокойно, но решительно:

– Отдай ему письмо, – он сделал едва заметный шаг вперёд, – под мою ответственность.Леди Катарина даст вам ответ лично.

Посыльный колебался, затем медленно вытащил из сумки запечатанный конверт с личной печатью Торвальда и протянул его Эндориану.

Артас, переведя взгляд, заметил неподалёку каменщика, который занимался укладкой брусчатки на площади.

– Эй, подойди, – позвал он.

Каменщик, молодой и жилистый мужчина в запылённой одежде, быстро встал, бросил инструмент на землю и поспешил к Артасу.

– Да, милорд? – ответил он с лёгким поклоном, его голос звучал уважительно, но не боязливо.

– Проводишь нашего гостя на кухню. Ему нужно поесть и отдохнуть, – сказал Артас, глядя на посыльного.

– Будет сделано, милорд, – ответил каменщик, кивая.

Затем он посмотрел на посыльного, взял поводья его лошади и добавил:

– Идём, здесь недалеко. Я отведу вашего коня в конюшню.

Посыльный, ещё раз поклонившись, последовал за каменщиком, его усталая фигура исчезла в переулке.

Эндориан, сжимая в руке письмо, быстрым шагом направился в северную часть города. Его плащ развевался за спиной, словно тяжелое знамя, а взгляд был прикован к каменным мостовым перед собой. Он не слышал шума улиц и не обращал внимания на прохожих, словно всё вокруг стало лишь тенью того, что происходило у него в голове.

– Эндориан! – окликнул его Артас, стоявший на месте с Лотаром. Голос был строгим, но в нём звучала забота. – Подбери нужные слова.

Эндориан обернулся, коротко кивнул, словно этот совет был не просто напоминанием, а напутствием, и снова устремился вперёд.

Тем временем, в северной части Крайхольма, царила напряжённая суета. Ряд амбаров возвышался над площадью, а перед ними кипела работа. Шесть повозок выстроились в строгом порядке: четыре с мешками зерна и две с бочками вина. Каждая телега, как будто специально предназначенная для долгого пути, была усилена и уже начинала наполняться грузом.

Катарина стояла в центре этого хаоса. Её голос звучал чётко и громко, перекрывая гул работы. В руках она держала свиток с записями и время от времени что-то отмечала в нём, её движения были быстрыми и точными, как у военачальника на поле битвы.

– Куда ты её катишь? – крикнула она одному из извозчиков, который, похоже, решил поставить бочку не туда. – Грузи в следующую повозку, здесь уже хватит!

Телеги скрипели под тяжестью древесины и металла, плотники с грохотом подбивали борта молотками, а неподалёку другие выпиливали доски нужного размера, их пилы визжали, словно недовольные этим вечным трудом. Извозчики, обмотанные шерстяными платками, поднимали меховые вещи, готовясь к суровому пути в Альфарис. В воздухе стоял запах свежих дров, смешанный с ароматом вина, которое наполняло бочки.

Катарина обернулась к одному из кладовщиков и бросила:

– Накрывай повозку! Всё должно быть готово, ничего не должно промокнуть! И дров возьмите! Ночами в Альфарисе морозы, без них не согреться!

Её голос был твёрдым, но не лишённым заботы. Она следила за каждым движением, стараясь убедиться, что всё идёт по плану. Несмотря на шум и хаос, её присутствие придавало происходящему порядок.

Эндориан появился на площади, его силуэт быстро вырисовывался среди рабочих, мелькающих туда-сюда. Он на мгновение остановился, оглядывая сцену перед собой. Она была ему так привычна: Катарина в центре, командует, словно прирождённый лидер, сливаясь с этими людьми и в то же время стоя над ними.

Он подошёл ближе, и его низкий голос прорезал шум:

– Нам нужно поговорить.

Катарина подняла руку, резко и чётко, словно давая сигнал к остановке.

– Замолкли все! – крикнула она, и её голос, как молния, прорезал суету.

Шум внезапно стих. Люди, державшие бочки, замерли, извозчики остановили телеги, даже пилы и молотки на мгновение замолчали, словно подчиняясь её воле.

Катарина медленно повернулась к Эндориану. Её глаза, глубокие и выразительные, словно два озера под пасмурным небом, встретились с его взглядом. Они были внимательными и серьёзными, но в них вспыхнуло что-то ещё – смесь тревоги и скрытой готовности к плохим новостям.

Она увидела выражение на лице Эндориана. Что-то непонятное, странное, словно он пытался сдержать то, что рвалось наружу. Тонкие линии его губ были напряжены, взгляд тяжёлый, но полный молчаливой боли. Это было нечто большее, чем просто усталость или гнев. Это была та боль, которую он не мог скрыть даже за своей непробиваемой маской.

Катарина, не сказав ни слова, сделала шаг вперёд, готовая услышать то, что он хотел ей сказать.

Эндориан осторожно обнял её за плечи, его руки слегка дрожали, но он старался не выдать своих эмоций.

– Я не столь красноречив, как мне бы хотелось, – начал он, голос был глубоким, но слегка хриплым, – но и невозможно подобрать правильных слов.

Катарина смотрела ему в глаза, её взгляд был ожидающим, пронизывающим, словно она пыталась выудить правду ещё до того, как он успеет её произнести.

– Что-то случилось? Ты сам на себя не похож, – её голос был ровным, но в нём звучало беспокойство, которое она не пыталась скрыть.

Эндориан сделал глубокий вдох, как перед боем, и наконец произнёс:

– Прибыл посыльный из Альфариса. Твой отец… – он замолчал на мгновение, будто пытался убедить себя, что уже сказал эти слова. – Твой отец скончался.

Он протянул ей письмо, которое до этого держал в руке.

На лице Катарины появилась тень шока, словно она мгновенно забыла, как дышать. Из её правого глаза скатилась одинокая слеза, оставляя едва заметный блеск на её щеке. Она не пыталась её вытереть, но не позволила и другим слезам последовать за первой. Для северян, для людей Альфариса, слёзы были слабостью, а слабость – непозволительной роскошью.

Её голос изменился, он стал резким, твёрдым, словно сталь, обточенная холодом:

– Ты уверен в своих словах?

Эндориан кивнул, его лицо оставалось суровым, но в глазах читалась боль. Он протянул ей письмо, вложив его в её руки с осторожностью, словно это был не просто лист бумаги, а что-то куда более значимое.

– Это были слова посыльного, – сказал он, его голос чуть понизился. – Прочти.

Катарина посмотрела на конверт, который теперь лежал в её руках, и провела пальцами по его краю, чувствуя печать. Она не спешила, как будто этот короткий момент тишины между ними давал ей время собраться с мыслями перед неизбежным.

Катарина крепче сжала в руках конверт, на мгновение задержав дыхание, чтобы подавить нахлынувшие эмоции. Её пальцы, слегка дрожащие, аккуратно разломили печать. Конверт открылся с едва слышным шорохом, и она извлекла письмо. Бумага была плотной, запах её отдалённо напоминал родной Альфарис – смесь морозного воздуха и древесного дыма.

Её глаза скользнули по строчкам, написанным знакомым, твёрдым почерком Торвальда. Каждая буква, выведенная с характерной прямотой, будто звучала голосом её брата, суровым, но наполненным глубоким внутренним светом:

"Катарина, Наш отец погиб. Я придал его тело огню, но мы вместе должны развеять его прах на Грозовой Скале, как он всегда нам говорил. Жду тебя. Торвальд"

Она застыла, её взгляд остановился на последней строке. Как будто весь мир вокруг замер. Лёгкий ветерок шевелил края письма, а в её сознании раз за разом звучал голос Торвальда, повторяя эти слова.

Катарина медленно опустила письмо, её лицо оставалось непроницаемым, словно маска, скрывающая внутреннюю бурю. Её губы слегка дрогнули, но она продолжала стойко держаться. В её глазах блеснуло что-то большее, чем просто боль – это была решимость, но решимость сломленная горем.

Эндориан, видя её состояние, тихо, почти шёпотом, произнёс:

– Ты сейчас не на Севере, Катарина. Здесь никто не осудит твоих слёз.

Он шагнул ближе и обнял её за плечи, осторожно, но твёрдо, словно стараясь удержать её от падения в бездну собственного горя.

Катарина, продолжая держать письмо в одной руке, другой обняла его. Её тело сначала напряглось, но потом, словно не выдержав внутреннего давления, она прижалась к нему крепче.

И тут, словно прорвав плотину, слёзы начали литься ручьями. Она больше не пыталась сдерживаться. Её плечи вздрагивали, а рыдания разрывали тишину.

– Он говорил… – сквозь всхлипывания срывался её голос. – Он говорил, что всегда будет меня ждать…

Эндориан обнял её крепче, одной рукой поглаживая её по спине, другой придерживая за плечо.

– Я здесь, – тихо сказал он, позволяя ей выплакать своё горе.

Рабочие, стоявшие вокруг, замерли, прекратив все свои действия. Никто не решался поднять молоток, взять мешок или даже заговорить. Повозки, грузы, всё – будто застыло. Тишину нарушали лишь всхлипывания Катарины, гулкие и тягучие, словно эхом отзывающиеся в душах каждого.

Даже те, кто не знал Катарины лично, интуитивно поняли, что в этот момент любое действие или звук были бы неуместны. Люди молча наблюдали, склоняя головы, будто разделяя её утрату.

Глава 9. Гнев морей

Шторм бушевал с невиданной яростью, словно сам океан восстал против тех, кто осмелился пересечь его воды. Волны, вздымающиеся до небес, с оглушительным ревом обрушивались на борт корабля. Огромное судно, казавшееся непобедимым в тихую погоду, теперь выглядело хрупким, едва удерживающимся на поверхности.

Капитан стоял за штурвалом, цепко держась за деревянные рукояти, покрытые солёной влагой. Его лицо было мрачным, губы сжаты в тонкую линию. Ветер бросал в его сторону холодные брызги, но он не отводил глаз от горизонта, где сливались штормовые тучи и бешеные волны. Штурвал содрогался под его пальцами, каждое движение напоминало борьбу с диким зверем.

– Больше парусов! – крикнул он, перекрывая шум бури. – Закрепите, иначе нас унесёт к дьяволу!

Матросы, едва удерживаясь на палубе, бросались исполнять приказ. Их тела изогнулись под напором ветра, руки судорожно хватались за верёвки. Каждый из них знал, что одна ошибка может стать для него последней.

Но океан был беспощаден. Одна из мачт, вздрогнув от резкого порыва ветра, треснула с грохотом, который был слышен даже сквозь завывание шторма. Её основание разлетелось в щепки, и тяжёлая конструкция с воем рухнула за борт, увлекая за собой нескольких матросов, ещё цеплявшихся за верёвки. Их крики утонули в реве моря.

– Проклятье! – взревел старший помощник, его голос сорвался в отчаянии. – Сворачивайте паруса! Режь канаты, пока нас не утянуло за мачтой!

Остатки мачты повалились на палубу, разрушая всё на своём пути. Один из её обломков задел светильник с маслом, стоявший у основания рубки. Светильник опрокинулся, и горящее масло растеклось по деревянному настилу. Пламя разгорелось мгновенно, словно питаясь самим воздухом.

– Огонь! Огонь на палубе! – закричал кто-то из матросов, бросаясь к воде, чтобы затушить разрастающийся пожар.

В это время в трюме Клара и Эмилия, прижавшись друг к другу, ощущали каждое содрогание корабля. Деревянные стены скрипели, будто вот-вот разойдутся под напором воды.

– Всё будет хорошо, – сказала Клара, стараясь придать голосу уверенности, но её глаза выдавали страх.

Эмилия, бледная, со спутанными волосами, сидела, прижимая к груди руки. Её лицо побледнело ещё сильнее, когда корабль резко накренился. Волна качки выбила у неё из горла болезненный стон.

– Мама… я… – она не смогла закончить фразу и склонилась вперёд, её желудок сжался в конвульсиях.

Клара лишь крепче прижала дочь к себе, гладя её волосы, но запах дыма, пробивавшийся даже сквозь солёный воздух, заставил её насторожиться.

– Оставайся здесь, я пойду наверх! – решительно сказала Клара.

– Нет! – вдруг выдохнула Эмилия, встряхивая головой, несмотря на слабость. – Я тоже пойду.

Они поднялись наверх, цепляясь за стены трюма. Едва выбравшись на палубу, Эмилия почувствовала, как морской ветер ударил её в лицо, а тяжёлый запах гари обжёг ноздри. Она обвела глазами хаос. Пламя уже пробралось к верхним ярусам, и старший помощник изо всех сил кричал капитану:

– Мы теряем корабль! Надо садиться в шлюпки!

– Пока этот корабль держится на плаву, мы будем бороться! – рявкнул капитан, стиснув зубы, борясь со штурвалом. – Если он пойдёт ко дну, я пойду с ним, но не раньше!

Очередная волна, вздыбившись, накрыла судно с такой силой, что Эмилия пошатнулась и упала. Её спина ударилась об обломок мачты, а голова встретилась с деревянным настилом. Она зажмурилась от боли, но тут же услышала голос матери.

– Эмилия! – Клара бросилась к ней, опустившись на колени. – Всё в порядке? Кости целы?

Эмилия, поморщившись, медленно подняла голову.

– Да, мама… – проговорила она слабым голосом, но тут её взгляд устремился на огонь. – Но… корабль горит…

Клара повернулась к бушующему пламени, её лицо стало жёстким. Она обняла дочь, помогая ей встать. Над ними всё ещё выл ветер, а волны, словно жадные лапы, то и дело пытались перевернуть судно.

Пламя разрасталось, а море продолжало кричать. Судьба корабля висела на волоске.

Ветер с рёвом пронёсся над кораблём, словно разъярённый зверь, врываясь в каждую щель и заглушая крики людей. Волны, накатывающие одна за другой, обрушивались на палубу, заливая её солёной водой. Едва команда успевала вычерпывать её, как новая волна сбивала их с ног.

Очередной порыв ветра налетел на оставшуюся мачту с такой силой, что её снасти натянулись, словно струны, с резким скрипом, который был слышен даже сквозь грохот шторма. Громкий треск, словно стон гиганта, раздался над кораблём, и мачта, не выдержав натиска стихии, рухнула. Её огромная деревянная конструкция разлетелась в щепки, а снасти с канатами закружились в вихре, хватая всё на своём пути.

– Канат! Берегись! – крикнул один из матросов, но было поздно.

Один из моряков, не успев увернуться, оказался запутан в верёвках. Его крик, полный ужаса, пронзил воздух, когда волна подняла мачту, словно игрушку, и утащила её вместе с ним в бушующее море. Его голос затих, поглощённый ревущими водами.

Старпом, едва увернувшись от одного из летящих канатов, повернулся к капитану, схватившись за край рубки, чтобы удержаться на ногах. Огонь, который начал с маленького язычка пламени, теперь разгорелся с пугающей силой. Он охватил половину корабля, пожирая деревянный настил палубы и распространяясь внутрь трюма.

– Капитан! – закричал старпом, его голос был хриплым от ветра и дыма. – Корабль горит! Мы теряем его! Надо уходить!

Капитан, стиснув зубы, ещё крепче вцепился в штурвал. Его лицо, покрытое каплями воды и пота, оставалось бесстрашным, но в глазах горела боль – боль за своё судно, за команду, за судьбу. Он посмотрел на старпома с неприкрытой яростью, будто не хотел слышать его слов.

– Готовьте шлюпки! – рявкнул он наконец.

Старпом, облегчённо выдохнув, тут же повернулся к матросам, которые в отчаянии пытались бороться с огнём.

– Готовить шлюпки! Всем покинуть корабль! – его голос разносился над палубой, перекрывая вой ветра.

Команда зашевелилась. Матросы бросились к шлюпкам, вытаскивая их из креплений. Вода хлестала по палубе, делая каждое движение невероятно трудным. Они привязывали к шлюпкам сумки с галетами, вяленым мясом и бочонками с пресной водой, зная, что без этого у них не будет шанса выжить.

Клара, покачиваясь на качающемся корабле, держала Эмилию за руку. Каждое её движение было выверенным, осторожным. Она цеплялась за всё, что попадалось под руку – за сломанные перила, за выступающие обломки – лишь бы не упасть.

– Держись за меня, милая, держись! – кричала она Эмилии, стараясь перекричать ревущий ветер.