Корона и тьма. Том 2. Сердце хаоса

Он сделал несколько глубоких вдохов, прислушиваясь к своим ощущениям. Тело ныло после долгой дороги, мышцы были напряжены, но именно тепло еды и крепость эля сделали своё дело. Веки становились тяжёлыми, разум затуманивался приятной усталостью.

Как только он коснулся кровати, его глаза начали закрываться.

Последнее, что он услышал перед тем, как провалиться в глубокий сон, было завывание ветра за окном и скрип далёкой повозки, проезжающей по пустым улочкам городка.

Сон Эндориана был глубже, чем простой поток образов. Он не просто видел воспоминания – он в них жил.

Кровь стекала по каменным плитам, пропитывая трещины, впитываясь в древний камень замка. Боль была где-то далеко, приглушённая, как эхо прошлых битв. Но что-то изменилось. Внутри него, в самой его крови, будто разорвалась древняя печать, щелчок прозвучал не в ушах, а в разуме, в самой сути его существа.

Элдрик замер. Его меч, только что поднятый для последнего удара, дрогнул в руках. Глаза, наполненные яростью и решимостью, вдруг изменились, в них появилось нечто иное – узнавание, замешательство, ужас.

– Эта кровь… – пробормотал он, будто не веря собственным глазам. – Нет… это невозможно…

Он шагнул ближе, не замечая растекающуюся под ногами кровь, всматриваясь в лицо Эндориана, как будто видел его впервые.

– Ты… – Элдрик прошептал, и в этом слове было нечто древнее, нечто, что было утеряно. – Мы связаны… Ты – моя кровь.

Эндориан задыхался, чувствуя, как слабость отступает перед чем-то иным – перед всплеском воспоминаний, которые нахлынули на него, как прибой. Он видел Элдрика… видел не как врага, а как часть себя. Смутные тени детства, отрывки голосов, неясные лица. Всё смешивалось в хаотичный вихрь, грозясь затянуть его разум в бездну истины, которую он не мог понять.

Но затем раздался голос. Тихий, почти неслышный, но в нём было всё – горечь, тоска, прощание.

– Элдрик…

Замок исчез. Остались только ночь, луна и фигура женщины, стоящей на скале. Длинные волосы развевались на ветру, её силуэт был почти призрачным, но глаза, наполненные безмолвной печалью, горели ясным светом.

– Элис… – Элдрик шагнул вперёд, его меч выпал из рук и с гулким звуком упал на каменные плиты. В его глазах вспыхнула надежда, яркая, отчаянная, почти безумная. – Ты здесь!

Он рванулся к ней, руки протянулись, сердце гулко стучало, но когда его пальцы коснулись её ладони, он почувствовал лишь холод. Запредельный, ледяной, пронизывающий до костей.

– Не уходи… – его голос был сдавленным, почти рыдающим. – Я столько раз терял тебя…

Она смотрела на него, не отводя взгляда, её губы чуть дрогнули, но слов так и не сорвалось. Она не попрощалась. Она просто отдалялась, её тело начинало парить в воздухе, поднимаясь всё выше, становясь всё прозрачнее, а Элдрик стоял на коленях, тщетно пытаясь удержать её, не веря, что теряет её снова.

Эндориан почувствовал, как его разум рвёт на части. Он хотел двигаться, хотел дотянуться до них обоих, но всё застыло, будто время перестало существовать. И в этот момент он резко открыл глаза.

Всё исчезло. Сон рассыпался, оставив лишь леденящее ощущение утраты. Но что-то было не так. Он не был один.

Едва уловимый шорох, приглушённое дыхание, движение в темноте. Он не пошевелился, позволяя глазам привыкнуть к темноте, позволяя слуху уловить каждое движение. Чувство опасности было знакомо, его тело напряглось, но внешне он оставался неподвижен.

Кто-то находился рядом.

Тусклый свет свечи, оставленной на табуретке, бросал дрожащие тени на стены комнаты, и в этом зыбком свете Эндориан увидел фигуру, склонившуюся над ним.

Юноша. Тот самый, что сидел в трактире за столом. Лет восемнадцати, не старше, худой, с копной спутанных волос, одетый в изношенную, слишком лёгкую для осени одежду. В его правой руке поблёскивало короткое лезвие – не боевой нож, а скорее хозяйственный, заточенный лишь настолько, чтобы перерезать верёвку… или ремешок кошеля.

Эндориан молниеносно осознал, что происходит, его дыхание оставалось ровным, будто он всё ещё спал, юнец пытался срезать его мешочек с золотом.

Юноша склонился ниже, держа нож в одной руке, другой осторожно тянулся к ремешку кошеля, стараясь не касаться самого тела. Но в тот самый миг, когда лезвие почти коснулось завязки, рука рыцаря взметнулась, схватив тонкое запястье, словно стальной капкан.

Парень едва успел вздохнуть, как мощное усилие перекрутило его кисть в неестественном направлении. Острая боль взорвалась в его сознании, пальцы разжались сами собой, и нож с глухим звуком упал на деревянный пол. Хруст суставов, треск сухожилий разорвал тишину комнаты, и юнец рухнул на колени, корчась от боли.

– А-а-а! – он застонал, хватая воздух ртом, словно рыба, выброшенная на берег. Его взгляд метался, наполнившись паническим ужасом, когда он увидел, как на него смотрят холодные глаза Эндориана.

Но боль только начиналась.

Эндориан одним движением поднялся с кровати, не ослабляя хватки, и мгновенно нанёс удар правой рукой. Его кулак влетел точно в переносицу, с хрустом ломая кость. Парень отшатнулся, его голова мотнулась назад, а рот наполнился горячей, металлической на вкус кровью. Он завыл, пытаясь зажать лицо ладонью, но левая рука всё ещё оставалась в жестокой хватке Эндориана.

Кровь хлынула из сломанного носа, мгновенно заливая губы и подбородок. Слёзы наполнили его глаза, смешиваясь с алыми струями, сползающими вниз. Он пытался закричать, но голос сорвался в сиплый хрип.

– П-пожалуйста… – заикался он, корчась от боли. – Господин, простите… Я… Я не хотел…

Эндориан не отпускал его руки. Напротив, его хватка только усилилась, выворачивая сустав так, что кожа натянулась, а мышцы задрожали от напряжения. Юнец завопил, пытаясь упасть на бок, но воин удерживал его, не позволяя даже пошевелиться.

– Ты даже не представляешь, за что я убивал, – его голос был низким, бесстрастным, словно он просто констатировал факт.

Эндориан молниеносно выхватил нож с пояса и без колебаний вонзил его в ладонь парня, пригвоздив её к деревянной стене.

Раздался резкий, пронзительный крик.

Юнец дёрнулся, но теперь не мог отпрянуть – лезвие глубоко вошло в плоть, пронзив кость, и если бы он попробовал рвануться, то только сильнее разорвал бы рану. Его тело тряслось, в глазах был страх, настолько глубокий, что он уже не мог думать, не мог молить о прощении – только корчиться в агонии.

На его истошный крик почти сразу же раздались тяжёлые шаги, и в комнату ворвался трактирщик. В руке он сжимал толстую деревянную дубинку, но, увидев, что происходит, резко остановился. Глаза его расширились, дыхание сбилось. Он посмотрел на стену, где юноша пытался вырваться, затем на окровавленный нож, затем на лицо Эндориана.

– Ч-что он натворил? – выдавил Рольф, но в его голосе уже не было той уверенности, что прежде.

Эндориан медленно повернул голову, и не сказав ни слова, резко выдернул нож из руки юнца. Парень вскрикнул и мгновенно прижал кровоточащую рану к груди, оседая на пол. Но Эндориан не дал трактирщику даже моргнуть.Его рука метнулась вперёд, и нож полетел точно в цель.

Рольф не успел даже поднять дубинку. Лезвие вошло ему в горло по самую рукоять. Он судорожно вздохнул, хватаясь за рукоять, словно мог остановить кровь, что мгновенно хлынула по шее. Он рухнул на пол, его тело забилось в судорогах, заливая деревянные доски алыми потоками.

Эндориан медленно подошёл к нему.

Рольф попытался что-то сказать, но только захрипел, кровь пузырилась у него в горле.

– Гостиница у тебя так себе, – бросил Эндориан, глядя сверху вниз, затем наклонился, выдернул нож из горла умирающего и вытер его о грязный передник.

Он повернулся к юнцу, который смотрел на него расширенными, полными ужаса глазами. В его взгляде не было злости, не было ненависти – только безграничный страх. Свеча, стоявшая на комоде, отбрасывала тени на его залитое кровью лицо, делая его похожим на исказившуюся маску боли.

Эндориан коротко усмехнулся.

– Мне просто нужен был ночлег и ужин, – произнёс он ровным голосом.

И ударил юнца ногой в лицо.

Хруст челюсти, хриплый стон, и парень тяжело повалился на бок, его тело обмякло. Сознание погасло, словно пламя свечи, сдутое ветром.

Эндориан молча подошёл к кровати, взял свой меч. Он ещё раз посмотрел на неподвижные тела, затем шагнул к двери, открывая её, и вышел в ночь.

Прохладный воздух ударил в лицо, но он не чувствовал холода.

Его конь, привязанный у стойла, был накормлен. Груды сена были разложены в деревянных кормушках, и животное жевало неторопливо, лениво поводя ушами. Эндориан подошёл ближе, погладил его по шее.

– Надеюсь, хоть тебя покормили достойно, – тихо произнёс он.

Развязав повод, он легко запрыгнул в седло, развернул коня и ударил пятками в бока.

Ветер гнал ночную прохладу по пустым улочкам, и лишь свет нескольких фонарей освещал дорогу. Городок был тих, погружён в сон, и никто ещё не знал, что тело трактирщика остывает в луже крови, а юнец лежит без сознания, проклиная тот миг, когда решил перерезать ремень на чужом поясе. Но это уже не было заботой Эндориана, он растворился в ночи покидая город.

Глава 17. Иллюзия заботы

Харистейл утопал в холодном, сером свете, когда первые жители королевства начали собираться у стен королевского замка. День был сырой, небо затянуто тяжёлыми облаками, предвещающими скорый дождь, но это не останавливало людей. Сегодня был тот редкий случай, когда король Годрик принимал своих подданных – крестьян, мелких торговцев, ремесленников. Люди стекались к замку с раннего утра, надеясь, что их голоса будут услышаны, что правитель дарует им хоть каплю справедливости.

Но мало кто знал или хотел признавать правду: это была лишь иллюзия.

Король не испытывал ни сострадания, ни искренней заботы о своём народе. Вся эта церемония была инструментом укрепления власти, способом создать видимость, будто он, Великий Годрик, живёт заботами своих подданных. В действительности же он смотрел на них с высоты трона, как на пешек, которые должны бояться, повиноваться и верить в его милосердие.

В тронном зале, огромном и холодном, свет факелов плясал на каменных стенах, отбрасывая длинные тени. Высокий потолок, украшенный древними фресками, скрывался в полумраке. Вдоль стен стояли королевские гвардейцы, их латы поблёскивали в свете факелов. Они не двигались, их лица были непроницаемы, но каждая мышца оставалась напряжённой – никто не мог предсказать, что может натворить отчаявшийся человек, допущенный в присутствие короля.

Годрик восседал на своём троне, выточенном из чёрного камня, украшенном золотыми узорами. Его одежда была богато расшита, перстни на пальцах переливались, словно напоминание о его власти. Лёгкое выражение усталости застыло на лице, но его взгляд оставался острым. Он слушал, кивал, отвечал, но в душе это была лишь игра. Иллюзия справедливости, спектакль для тех, кто ещё верил в его благосклонность.

Рядом с ним стояли Леонард Феор, главный казначей, и Айлред, один из приближённых советников. Леонард был, как всегда, безупречно спокоен, его холодные глаза изучали каждого, кто приближался к трону, словно выискивая в людях слабость. Айлред же, хотя и держался в тени, пристально наблюдал за происходящим, будто пытаясь увидеть в этом фарсе хоть каплю истины.

Подданные подходили по одному, их держали на расстоянии десяти шагов от трона – таковы были правила. Никому не позволялось подходить ближе, только личная охрана короля оставалась у него за спиной, всегда готовая к действию.

Первым был мужчина средних лет, с загорелым лицом, грубыми натруженными руками и напряжённым взглядом. Он был коневодом – человеком, разводившим лошадей, и его одежда, хотя и опрятная, выдавала бесконечный труд, который он вкладывал в своё дело.

– Ваше величество, – поклонился он низко, его голос звучал сдержанно, но в нём чувствовалось беспокойство. – Я прибыл из земель к югу от Харистейла, где мой род вот уже три поколения разводит лучших лошадей для армии и знати.

Годрик медленно кивнул, давая понять, что слушает.

– Но два месяца назад сборщики налогов забрали у меня лучших племенных жеребцов, – продолжил коневод, голос его дрогнул, но он тут же взял себя в руки. – Они не оставили мне выбора. А ведь без них я не смогу поддерживать поголовье, не смогу вырастить достойных коней для королевских войск…

Он умолк, ожидая реакции короля.

Годрик слегка приподнял бровь, словно обдумывая сказанное. На самом деле он уже знал, как ответит.

– Я понимаю твоё беспокойство, – произнёс он с лёгкой улыбкой, которая должна была выглядеть обнадёживающей. – Воинам нужны лошади, но я не позволю, чтобы подобные действия разоряли наших лучших коневодов.

Он слегка повернул голову к Леонарду Феору, который внимательно слушал.

– Передай нашим письмоводам, – Годрик подчеркнул слово с лёгким презрением, как будто не особенно уважал этих людей, занимающихся законами, – что я хочу видеть новый указ. Племенные жеребцы не должны изыматься в качестве налога, даже в случае задолженности. Это может подорвать мощь королевства.

Леонард кивнул, на его лице появилась тонкая улыбка – он знал, что это не было заботой о людях, а лишь продуманной политической игрой.

Коневод склонился ещё ниже, поклонившись в пояс.

– Благодарю вас, ваше величество.

– Иди, – спокойно сказал Годрик, словно уже забыв о нём.

Следующим был земледелец, высокий, худощавый, с серым лицом и следами бессонных ночей под глазами. Он держался прямо, но руки его дрожали.

– Ваше величество, – начал он, склонив голову, – я честно обрабатываю свою землю, исправно плачу налоги, но мой сосед… он отобрал часть моего поля. Угрожает мне и моей семье, если я попробую вернуть его. Эта земля досталась мне от отца, и я не могу позволить, чтобы её забрали силой…

Годрик смотрел на него с ледяным спокойствием, словно через толщу времени и пространства.

– Ты говоришь, что платишь налоги исправно? – спросил он, слегка наклоняя голову.

– Да, ваше величество, – поспешил ответить земледелец. – Всегда вовремя.

– Хорошо, – кивнул Годрик, а затем, небрежно махнув рукой, обратился к одному из своих слуг, худощавому мужчине с безупречной осанкой.

– Сивард, запиши: отправить людей в эти земли, разобраться на месте.

Сивард тут же вытащил из складок одежды тонкий пергамент и тонкое заострённое угольное перо, быстрыми движениями записал приказ, не задавая лишних вопросов.

Земледелец чуть покачнулся, будто с него спала тяжесть, и склонился в глубоком поклоне.

– Вы справедливы, ваше величество. Я не забуду этого.

Годрик слегка усмехнулся, наблюдая, как тот удаляется. Весь этот фарс был не более чем способом укрепить собственную власть, внушить народу, что он не просто правитель, а заботливый отец своего королевства.

Но заботливый отец может в любой момент стать палачом, и никто из присутствующих не должен был забывать об этом.

Тронный зал утопал в мерцающем свете факелов, их огонь лениво дрожал, бросая неровные тени на мраморные стены. Голоса людей, что ещё надеялись на личный разговор с королём, гулко разносились под высокими сводами, смешиваясь с эхом шагов придворных и тихими командами стражников.

Снаружи, за массивными дверями зала, происходило движение – один из стражников, стоявших у входа, склонился к своему товарищу из королевской гвардии, тихо передавая важную новость. Гвардеец, коротко кивнув, тут же направился вперёд, его тяжёлые сапоги загремели по каменному полу.

Подойдя к трону, он склонил голову и, выдержав момент, чётко произнёс:

– Ваше величество, прибыл посыльный из Альфариса.

Годрик поднял на него взгляд, и в следующую же секунду в его глазах вспыхнуло раздражение.

– Почему он ещё не здесь? Впустить, – его голос прозвучал низко, резко, как удар меча.

Охрана тут же раздвинулась, распахивая перед посыльным двери.

Тот шагнул внутрь, его походка была тяжёлой, но уверенной. Он не смотрел по сторонам, не выказывал ни страха, ни суетливости. Он был из тех, кто привык идти против ветра и снега, кому не нужны лишние слова. Серые меха, покрытые дорожной пылью, подчёркивали его северное происхождение, а суровое лицо, словно высеченное из камня, говорило о долгом пути и немалых трудностях.

Посыльный шагал прямо к трону, но, едва преодолев половину расстояния, был остановлен жестом гвардейца. Королевская охрана никогда не позволяла приближаться ближе десяти шагов – таков был порядок.

Мужчина с лёгкой покорностью кивнул, затем опустился на одно колено, склоняя голову.

– Ваше величество, мне приказано передать вам тяжёлое послание… – его голос был ровным, но в нём ощущалась напряжённость. Он сделал короткую паузу, словно собираясь с силами. – Барон Гриммард пал.

Тронный зал будто погрузился в тишину. Король медленно поднялся с трона, его движения были резкими, полными негодования и неверия. Он сделал шаг вперёд, тёмный плащ скользнул по каменным ступеням трона. В груди закипала злость, глухая и жгучая, но куда сильнее её было что-то другое – отголосок потери, которую он не желал признавать.

– Как это произошло? – его голос звучал напряжённо, низко, будто он сдерживал гнев, который мог разразиться в любой миг.

Посыльный не отвёл взгляда. Он видел, как меняется выражение королевского лица, но в его обязанности не входило щадить чьи-то чувства, даже чувства самого Годрика.

– Его рана была отравлена. Яд был слишком сильным.

Годрик на мгновение застыл, его пальцы сжались в кулак. Туманные мысли нахлынули, разум на миг потерял чёткость. Гриммард… Единственный человек, которого он не просто уважал, но действительно ценил. Тот, кто прошёл с ним через огонь войн, чьи плечи не сгибались ни перед врагами, ни перед смертью.

– Глупость… – выдохнул он, но в этих словах не было злобы. Только растерянность, пусть и тщательно скрытая.

Посыльный продолжил, его голос был всё таким же ровным, но в нём чувствовалось нечто большее – глубокое понимание того, что север никогда не позволит себе плакать о павших, но будет помнить их вечно.

– Его сын, барон Торвальд, выполнил долг.Он предал тело огню, как велят наши традиции, и теперь он глава Альфариса.

Годрик выпрямился, сжав челюсти.

– Барон Торвальд… – он повторил это имя, словно пробуя его на вкус.

– Он выразил преданность вам, как его отец прежде. После завершения всех обрядов он прибудет лично, чтобы поклясться вам в верности.

Король молчал. Ему не нужно было слышать эти слова, он знал, что Торвальд не мог поступить иначе. Но это не делало новость легче. Гриммард был не просто преданным воином – он был его союзником, его другом. Мир становился всё более пустым, а его окружение – всё более ненадёжным.

Годрик глубоко вдохнул, его голос стал низким, наполненным скрытой горечью.

– Передай Барону Торвальду мои искренние соболезнования, – произнёс он медленно, каждое слово было словно высечено в камне. – Это не только его потеря. Это потеря всего королевства.

Он сделал паузу, его взгляд потемнел.

– Северные люди не оплакивают погибших, и всё же знай: эта новость оставила глубокую рану. Гриммард был воином, и он пал как воин. Но если Альфарису потребуется поддержка Харистейла – её окажут.

Последние слова были сказаны твёрдо, так, чтобы даже стоящие вдалеке придворные услышали их и поняли – север был не просто ещё одной провинцией, а частью силы королевства.

Посыльный слегка склонил голову.

– Мне было приказано лишь передать вам весть, – сказал он спокойно.

Король махнул рукой одному из своих гвардейцев.

– Проследи, чтобы его накормили и предоставили место для отдыха.

Гвардеец тут же шагнул вперёд, склоняя голову.

– Как прикажете, ваше величество.

Подойдя к посыльному, он коротко сказал:

– Идём со мной.

Посыльный последовал за ним, не сказав больше ни слова.

Годрик провёл взглядом его уходящую фигуру, затем поднял голову, переводя взгляд на толпу, которая всё ещё надеялась обратиться к нему. В их глазах он видел надежду, но его собственные мысли были далеко.

– Аудиенция окончена, – резко объявил он.

Зал наполнился шумом – шёпотами, разочарованными вздохами, перешёптыванием недовольных. Люди ждали, некоторые пришли издалека, надеясь решить свои проблемы. Но Годрик уже не слушал.

Не глядя ни на кого, он развернулся и вышел из зала, не заботясь о том, кто что подумает.

Когда массивные двери тронного зала закрылись за королём, зал словно ожил. Те, кто ещё недавно стояли в напряжённой тишине, начали перешёптываться. Сначала робко, опасливо, но потом всё громче. Король прекратил аудиенцию, не выслушав и половины собравшихся, – это было неслыханно.

Люди начали медленно расходиться, некоторые продолжали обмениваться тревожными взглядами, другие делились друг с другом впечатлениями. Но большинство не скрывали своих мыслей.

– Или он просто стареет.– Видели, как он изменился в лице? Никогда ещё не видел его таким. – Говорят, этот Гриммард был ему как брат… – Может, он действительно человек, а не только железо и холод?

Шёпот был приглушённым, но в нём чувствовалась та осторожность, что рождается в обществе, привыкшем бояться.

На фоне этого роя голосов Айлред, всё время державшийся в тени, наконец, двинулся с места. Его лёгкие, но точные шаги, почти неслышные даже в этой гулкой зале, направлялись к Леонарду Феору.

Главный казначей, скрестив руки на груди, задумчиво наблюдал за толпой. Его губы были поджаты, а взгляд чуть прищурен. Он видел это впервые – Годрик, всегда несгибаемый, всегда суровый и расчётливый, сегодня дал слабину. Пусть это и длилось лишь миг, но миг оказался заметным для слишком многих.

Айлред подошёл к нему, остановившись чуть в стороне, чтобы казначей не успел заметить его сразу. Он, как всегда, не издал ни звука, пока не оказался совсем рядом, а затем мягко, почти дружески произнёс:

– Впервые за долгое время я увидел, как король показал свою слабость. Для него это был удар.

Леонард едва заметно вздрогнул, но тут же взял себя в руки, повернувшись к собеседнику.

– И что с того? – его голос прозвучал сдержанно, но в нём читалось недоверие.

Айлред чуть наклонил голову, его глаза сузились, а губы тронула едва заметная усмешка.

– Я не думаю, что это важно для тебя, Леонард, – тихо произнёс он, делая лёгкий шаг назад, будто не хотел навязывать разговор, но в то же время оставляя собеседнику возможность задуматься.

Казначей сузил глаза.

– Что ты опять задумал? – в его голосе скользнуло подозрение.

Айлред направился к выходу, даже не замедлив шаг.

– Если показать врагам, что ты слаб, они увидят в этом возможность, – сказал он, чуть склонив голову набок, словно размышляя вслух. Затем он на мгновение задержался, взглянув на Леонарда через плечо. – Но ты же не враг нашему королю… верно?

Он не стал ждать ответа и вышел из зала, оставляя после себя ощущение недосказанности.

Леонард остался стоять на месте, его мысли завертелись, словно колёса телеги, набирающей скорость на крутом спуске.

Король показал слабость. Это было очевидно.

Ещё никогда он не видел Годрика таким – пусть даже на миг, но потерявшим контроль над собой. Годрик, который всегда казался нерушимым, который смотрел на всех с высоты трона, теперь стоял перед глазами Леонарда в ином свете. Он был человеком. Слабым, как и все.

Но можно ли это использовать?

Леонард нахмурился, мысленно просчитывая варианты. Он знал, что Годрик не простит тех, кто попытается воспользоваться этой слабостью. Но что если не делать ничего напрямую? Что если просто подтолкнуть обстоятельства?

Король собирался назначить преемника. Леонард прекрасно помнил этот разговор, так же, как помнил, что король никогда не называл имя того, кому доверит свою власть. Может быть, он и сам не знал, кому её передать.

Казначей медленно перевёл взгляд на место, где только что стоял Годрик.

Может быть, его решение ещё не окончательно. Может быть, король ещё сомневается.

А может быть…

Леонард усмехнулся, его пальцы медленно коснулись подбородка.

Айлред был прав – враги видят слабость и используют её. Но Леонард не был врагом королю, просто иногда в политике приходится делать то, что необходимо.

Глава 18. Забытая наследница

Ясное небо растянулось над горизонтом, словно невидимая рука разгладила в нём все морщины. Море, спокойное, лениво колыхалось под лёгким бризом, а редкие волны, пробегая по его глади, отражали солнечный свет, создавая мерцающую дорожку к далёкому горизонту. Здесь, на юге, зима была иной. Не суровой и беспощадной, как на севере, а мягкой, почти весенней. Воздух был свеж, пропитан солью и тёплыми нотками земли, прогретой даже в эту пору.

Вдали, подобно чёрному исполину, приближался корабль. Он двигался медленно, но уверенно, его силуэт выделялся на фоне лазурного неба. Чёрный корпус возвышался над водой, словно отвесная стена крепости, а мачты, с их сложной сетью такелажа, напоминали переплетённые лапы морского чудовища. Когда судно приблизилось к пирсу, его громада полностью заслонила солнце, отбрасывая длинную, тёмную тень на деревянные сваи.