Корона и тьма. Том 2. Сердце хаоса

Катарина прижалась к нему в ответ, обняв брата так же крепко. Она закрыла глаза на миг, позволяя себе почувствовать, что снова дома.

– Я тоже скучала, Торвальд, – тихо ответила она, и её голос, дрожащий от эмоций и холода, проникал в самое сердце.

Когда они немного отстранились, Катарина подняла взгляд и заметила тулуп, который был явно слишком велик для её брата. Её губы тронула лёгкая улыбка, несмотря на мороз, который делал их чуть онемевшими.

– Это… тулуп отца? – спросила она, её голос звучал чуть насмешливо, но с заметной теплотой. – Он тебе велик.

– Ну, наш отец, – сказал он, качая головой, – не был таким маленьким, как мы с тобой.Торвальд усмехнулся, впервые за этот вечер позволяя себе расслабиться.

Они обменялись коротким, но искренним взглядом, полным воспоминаний и грусти. Тем временем к воротам подъехала последняя, шестая повозка. Её лошади выглядели измотанными, но всё же уверенно дотащили тяжёлый груз.

– Пойдём в наш дом, – предложил он. – Тебе нужно отогреться.Торвальд кивнул в сторону замка.

– Это им нужно отогреться, – её голос прозвучал твёрдо, но спокойно. – Я родилась и выросла здесь. Север меня не сломает.Но Катарина только покачала головой и бросила взгляд на обоз.

– Ну, не стоять же тебе на этом холоде.Торвальд улыбнулся, но всё же возразил:

Прежде чем Катарина успела ответить, из замка вышла Лея. Её серый меховой плащ с капюшоном защищал от снега, но даже лёгкий налёт инея не скрывал её естественной красоты. Волосы, заплетённые в тугую косу, лежали аккуратно, а глаза лучились искренней заботой. Она подошла, уверенно оглядела прибывших и произнесла:

– Милорд, – её голос был тёплым, с оттенком нежности, когда она обратилась к Торвальду, но её взгляд тут же переместился на Катерину, и в нём появилась тёплая искорка. – Добро пожаловать домой.

– Пожалуйста, проходите в замок. У нас есть тёплые комнаты, где вы сможете согреться.Лея повернулась к путникам и громче добавила:

Катарина смотрела на неё с лёгкой улыбкой, в которой было что-то вроде одобрения. Торвальд же, переводя взгляд с Леи на сестру, заметил, как та отвечает ему тихим взглядом, наполненным спокойствием.

Тем временем люди из замка уже начали разгружать повозки, под руководством нескольких стражников. Разгрузка шла быстро, несмотря на метель: мешки с зерном, бочки с вином и ящики с инструментами один за другим передавались из рук в руки. Лея направляла прибывших к теплым помещениям, заботясь о том, чтобы никто не остался на холоде.

– Теперь ты не одна. Добро пожаловать домой, сестра.Торвальд тихо повернулся к Катарине и, наклонившись чуть ближе, сказал:

Катарина подняла на него взгляд, полный тепла и благодарности. Она знала, что её брат всегда будет её опорой. А Лея, помогая всем прибывшим с такой искренней заботой, словно олицетворяла то, что дом – это не только место, но и люди, которые ждут тебя, несмотря ни на что.

Как только они переступили порог замка, Катарину окутало ощущение, будто она вернулась в самое надёжное место на свете. Здесь пахло дымом, древесной смолой и тем особым теплом, которое можно найти только в доме, где тебя ждут. Воздух был пропитан запахом прогретого камня, мехов и старого дерева, а ещё чем-то неуловимо родным, что напомнило ей детство.

Она шагнула вперёд, стряхивая снег с плеч. Звук её шагов эхом разносился по каменному полу, а за её спиной Торвальд захлопнул тяжёлую дверь, отрезая их от ледяной метели снаружи.

Пройдя несколько шагов по коридору, они вошли в главный зал замка. Здесь уже горел камин, и пламя, пляшущее среди поленьев, отбрасывало золотистые блики на стены. Дрова потрескивали, разбрасывая искры, а в глубоком очаге алело жаркое сердце замка. Свет свечей, расставленных вдоль стен, придавал залу особый уют, в котором можно было спрятаться от зимнего ужаса за окном.

Катарина провела взглядом по комнате и почувствовала, как что-то внутри сжалось. Ей казалось, что она не была здесь целую вечность.

Недалеко от камина стояла оружейная стойка, на которой лежал нагрудник Гриммарда, его наручи, а рядом – массивный боевой топор. Эти вещи выглядели так, будто хозяин просто снял их на мгновение, чтобы потом снова взять в руки. Доспехи были отполированы, но на них всё ещё оставались следы сражений – вмятины, царапины, небольшие порезы. Каждая из них рассказывала свою историю.

Рядом с оружейной стойкой стояла высокая, узкая ваза из тёмного камня с серебряной окантовкой. Она сразу бросалась в глаза своей простотой, но при этом обладала мрачной притягательностью.

Катарина медленно подошла к стойке. Торвальд, не говоря ни слова, снял с себя тулуп, отряхнул его от снега и повесил рядом.

Катарина подняла руку и осторожно положила ладонь на нагрудник.

Металл был холодным, но ей казалось, что она чувствует через него тепло. Она помнила, как когда-то этот доспех защищал её отца, как он стоял в нём перед своими воинами, как его голос, сильный и уверенный, раздавался в бою.

Она провела пальцами по рельефному гербу рода Сайрхолдов, выгравированному на груди нагрудника, и почувствовала, как у неё перехватило дыхание.

Потом её взгляд упал на вазу.

– Это он? – её голос прозвучал тише, чем она ожидала, словно даже произнести эти слова было тяжело.

Торвальд повернул голову, его глаза потемнели.

– Да, – ответил он спокойно, но в его голосе чувствовалась та тяжесть, которую он нёс в себе с тех пор, как их отец ушёл. – Это наш отец. То, что осталось после погребального костра.

Катарина сжала губы, не позволяя эмоциям взять верх.

– Последнее, что он мне сказал, – произнесла она, глядя на вазу, – это что он будет меня ждать.

Она сделала паузу, глубоко вдыхая, и продолжила, с трудом сдерживая дрожь в голосе:

– И даже после смерти он сдержал своё слово…

Торвальд смотрел на неё внимательно. Он видел, как дрогнули её пальцы, как она чуть сжала кулаки, словно стараясь не показать слабость. Они оба знали, что Гриммард никогда бы не позволил им оплакивать его.

Торвальд сделал шаг ближе и взял её за руку.

– Воины всегда погибают, – его голос был ровным, но в нём звучала сталь. – Я сам был в шаге от смерти…

Он стукнул рукой по железному протезу, и тот отозвался глухим металлическим звоном.

– Но, пока ты жив, кажется, что смерть обходит тебя стороной. Ты видишь, как она приходит за другими, ты теряешь друзей, братьев, но всегда думаешь, что сам ещё не на очереди. И твои близкие – тоже. Будто это может случиться с кем угодно, но не с тобой, не с твоими родными. Но приходит день… – он стиснул челюсти, его глаза потемнели, – когда ты понимаешь, что ничто не вечно.

Катарина медленно кивнула.

– Он знал, что это произойдёт, – её голос стал холоднее. – Но не знал когда.

Торвальд усмехнулся, но в его усмешке не было радости.

– Я занял место отца, – сказал он, немного сильнее сжимая её руку. – Но я этого не хотел. Уж точно не сейчас. И точно не так…

Он отвёл взгляд, посмотрев в сторону оружейной стойки.

– Я не знаю, как заслужить такое же уважение, какое было у него.

Катарина ответила не сразу. Она повернула к нему голову, её пальцы крепче сжали его ладонь.

– Ты справишься, – сказала она твёрдо. – Мы справимся.

Торвальд вздохнул, его пальцы чуть дрогнули, но он не отступил.

– Я уже делаю всё возможное, – произнёс он. – Заключил мир с Ледяными Клыками. Их вождь, Хродгар, стал мне почти другом. Но…

Он посмотрел на сестру, в его взгляде мелькнуло напряжение.

– На Утёсе Штормов живёт другое племя. Они называют себя Грозовые Хищники.

Катарина внимательно слушала.

– Они отрезаны от всего мира, – продолжил Торвальд, его голос стал жёстче. – Они убивают не ради земли, не ради еды. Они убивают ради удовольствия. Или ради своих обрядов.

В глазах Катарины промелькнул холодный огонь.

– Тогда избавься от них, – её голос был резким, как обнажённый клинок.

Она посмотрела на брата так, словно другого выбора у него просто не было.

– Как только ветра стихнут, на Утёс Штормов можно будет пройти.

Торвальд сдвинул брови.

– Вырезать всё племя?

Катарина встретила его взгляд, её губы сжались в тонкую линию.

– До последнего, – ответила она.

Она бросила взгляд на топор Гриммарда, массивный, с заточенным лезвием, которое сияло в свете огня.

– А вождя привези сюда и казни сам.

Торвальд молчал, но Катарина продолжала, её голос звучал спокойно, но в нём чувствовалась ледяная решимость.

– Показательная казнь.

Она снова посмотрела на топор.

– Этим топором.

Торвальд посмотрел на оружие отца. Его пальцы сжались в кулаки, но он ничего не сказал.

Катарина чуть склонила голову.

– Люди уважают тех, кого боятся.

Она повернулась к брату, её глаза сверкнули в отблесках пламени.

– Вспомни слова отца.

Торвальд долго молчал, прежде чем ответить.

– Я помню.

Молча протянув руку и мягко положив ладони на плечи Катарины, пальцы Торвальда сжались чуть крепче, словно он хотел почувствовать её силу, её присутствие, убедиться, что она действительно стоит перед ним, живая, настоящая. Он посмотрел ей прямо в глаза – в этих светлых, холодных, как зимний лёд, зрачках отражался отблеск пламени из камина.

– Ты сейчас так похожа на него, – тихо сказал он, и голос его прозвучал низко, с глубокой тенью воспоминаний.

Катарина чуть склонила голову, не отводя взгляда.

– Он живёт в нас обоих, – ответила она, и в этих словах звучала не скорбь, а утверждение, как неоспоримая истина.

Она перевела взгляд на каменную вазу, стоящую рядом с оружейной стойкой. Морозный воздух, ещё не до конца рассеявшийся в зале, заставил её прикоснуться к меховой накидке, поправляя её на плечах.

– Как только метель утихнет, – сказала она тихо, но твёрдо, – мы отправимся на Грозовую Скалу и развеем его прах.

В этот момент дверь в зал распахнулась, и в проёме появилась Лея.

Торвальд тут же переключился на неё, убрав руки с плеч сестры. Лея выглядела спокойно, но по её виду было понятно, что она успела позаботиться обо всём. Плащ, который она накинула на плечи, был припорошен снегом, но её волосы оставались аккуратно заплетёнными в длинную косу, которая мягко покачивалась при каждом её шаге.

– Все добрались целыми, – сообщила она, бросив взгляд на Торвальда, а затем на Катарину. – Никто не отморозил пальцы, и никто не умер от холода в этих ледяных ветрах. Сейчас они отогреваются у очага, шерсть сохнет, кости тоже приходят в себя.

Торвальд молча кивнул, довольный таким докладом.

– Ужин будет скоро, – продолжила Лея. – Поставили вариться мясо с кореньями, печи уже натоплены. Наши гости смогут не просто утолить голод, но и согреться как следует, – она бросила лёгкий взгляд на Катарину, её губы тронула теплая, чуть лукавая улыбка. – А тебя я жду на кухне. Ты наверняка голодна.

Катарина слегка улыбнулась, поправляя мех на плечах.

– Съела бы целого барана, – ответила она, с лёгким смешком.

Лея хмыкнула, сделала шаг назад, собираясь уходить, но напоследок добавила:

– Тогда не задерживайся. Я не могу обещать, что наши гости не разнесут кухню в щепки, если голод возьмёт верх над терпением.

Она исчезла в дверях так же быстро, как появилась.

Катарина посмотрела ей вслед, а затем перевела взгляд на Торвальда.

– Когда же вы, наконец, поженитесь? – спросила она с едва заметной усмешкой, но её голос звучал совершенно серьёзно.

Торвальд вскинул брови, слегка удивлённый этим внезапным вопросом.

– Я как-то об этом не задумывался, – признался он, пожав плечами. – Да и кому нужны эти лишние обряды, если мы и так живём хорошо?

Катарина покачала головой, её губы тронула лёгкая усмешка, но в глазах сверкнула колкая искра.

– Эти обряды нужны каждой женщине, Торвальд. – Она склонила голову набок, с интересом наблюдая за его реакцией. – А те, кто говорят, что не нужны, просто не хотят давить на своего избранника, надеясь, что он сам догадается.

Она чуть прищурила глаза и добавила, не скрывая насмешки:

– А ты так и не догадался.

Торвальд фыркнул, усмехаясь.

– Откуда у тебя такие познания? – спросил он, скрестив руки на груди. – И чего ты о себе не рассказала?

Катарина многозначительно посмотрела на него, затем с лёгким вздохом кивнула в сторону кухни.

– Может, сначала поедим? – предложила она, ухмыляясь. – А потом я тебе всё расскажу.

Торвальд качнул головой, но в его глазах светилась тёплая улыбка.

– Тогда пойдём, – сказал он, жестом приглашая её следовать за ним.

Они вышли из зала бок о бок, оставляя позади тёплый свет камина, оружие их отца и каменную вазу с его прахом. Но память о нём шагала вместе с ними.

Глава 16. Путь во тьму

Ночь медленно опускалась на земли королевства, укрывая мир густым покрывалом тьмы. С каждым мгновением воздух становился всё холоднее, небо над головой темнело, а последние лучи заходящего светила утопали за горизонтом, окрашивая его в кроваво-алые оттенки. Дорога, по которой ехал Эндориан, становилась всё менее заметной, превращаясь в извилистую тропу между полями и редкими перелесками. Он ехал уже долго, не останавливаясь, но даже его выносливый конь, чёрный, как сама ночь, начал подавать признаки усталости.

Впереди, за скрученными ветрами осенних деревьев, показались первые дома небольшого поселения. Городок, если его можно было так назвать, выглядел бедным, как и многие места, находящиеся под властью короля. Деревянные строения, крытые тёмной соломой, стояли плотными рядами, будто пытаясь согреться друг о друга. Узкие улочки были пусты, лишь редкие огни светились в окошках, дрожа от сквозняков. Здесь не было каменных стен или высоких башен, не было гвардейцев и громких рыночных голосов, лишь мрачная тишина, нарушаемая только завываниями ветра и редкими звуками из трактиров и домов. В воздухе витал запах горелого дерева и кислого вина, смешанный с сыростью осенней ночи.

Этот городок, как сразу понял Эндориан, жил в вечном страхе и нужде. Крестьяне, что жили здесь, отдавали большую часть своего урожая в качестве налогов, оставляя себе лишь малую часть, которой едва хватало, чтобы выжить. Их дома были бедны, стены из тёмного дерева покосились от времени, двери выглядели старыми, а крыши – местами прохудившимися. Никто не жил здесь в достатке, никто не жил здесь в безопасности.

Он направил коня к небольшому трактиру, расположенному в самом центре этого мрачного городка. Над входом висела старая вывеска с потёртым изображением рога с пенящимся элем, но надписи на ней уже почти не читались. Свет из окон трактира был тусклым, пробиваясь сквозь грязное стекло едва заметными лучами. Эндориан спешился, его плащ тяжело взметнулся, ударяясь об ногу. Подведя коня к стойлу, он быстро ослабил подпругу и похлопал по шее зверя, чувствуя, как тот дрожит от усталости и холода.

Взглядом скользнув по улице, он заметил, как несколько человек наблюдали за ним из-за полуоткрытых ставень. В этом месте чужаки не были частыми гостями.

Подойдя к двери трактира, Эндориан коротко толкнул её, и та со скрипом открылась. Внутри пахло кислым элем, жареным мясом и прогорклым дымом дешёвых свечей. Воздух был тяжёлым, наполненным застарелым запахом пота и перегара, а стены, потемневшие от копоти, казались навсегда пропитанными этим духом бедности и безысходности.

В трактире находилось всего пять человек. Двое сидели за дальним столом, переговариваясь вполголоса, и время от времени бросали в сторону Эндориана короткие, настороженные взгляды. Ещё трое устроились за ближним столом, с увлечением рассматривая пустые кружки, словно в надежде найти там остатки выпитого эля. Никто не смеялся, никто не разговаривал громко – только редкие звуки отставляемых на столы кружек нарушали напряжённую тишину.

Все они сразу обратили внимание на нового гостя.

Эндориан выглядел так, как не должен был выглядеть человек в таком месте. Его длинный чёрный плащ тяжело спадал на плечи, нагрудник из тёмного металла, лишённый гербов и украшений, выглядел зловеще, словно впитал в себя саму ночь. Темные наручи, плотно облегавшие его запястья, были прочны, но не тяжеловесны, позволяя сохранять подвижность. Под доспехами он носил чёрную рубаху, такую же тёмную, как его взгляд. Он двигался бесшумно, почти хищно, и даже слабый свет свечей не мог смягчить его устрашающий вид.

За стойкой стоял трактирщик – плотный мужчина с широкой грудью и короткой чёрной бородой. Его рубаха, некогда белая, теперь была пропитана жирными пятнами и засалена от долгих лет работы. Он лениво вытирал деревянную кружку куском ткани, которая уже давно утратила способность хоть что-то очищать. Когда Эндориан остановился напротив него, трактирщик, не переставая тереть кружку, оглядел его с головы до ног.

– Мне нужен ужин и ночлег, – спокойно, но твёрдо сказал Эндориан.

Трактирщик продолжал молча смотреть на него. Он явно не был уверен, кем именно является этот человек, но его внешний вид говорил сам за себя. В этом городе редко появлялись чужаки, а если и появлялись – то либо сборщики налогов, либо ещё худшие люди.

– Я заплатил на прошлой неделе, – наконец сказал он, убирая кружку и бросая тряпку на стойку. Его голос был хриплым, будто от долгих лет крика. – Сейчас мне нечего предложить.

Эндориан не изменился в лице, но его пальцы плавно скользнули к поясу. Он расстегнул мешочек, и в трактире тут же раздался звон монет. Этот звук заставил трактирщика прищуриться, а остальных посетителей – напрячься. Он вынул одну золотую монету и бесшумно положил её на стойку, его взгляд остался твёрдым и непроницаемым.

– Ужин и ночлег, – повторил он, но теперь в его голосе было меньше терпения.

Трактирщик снова посмотрел на монету, потом на Эндориана. В его глазах промелькнуло что-то похожее на замешательство – он явно не ожидал, что этот человек заплатит, да ещё и золотом. Он осторожно взял монету, будто боялся, что она исчезнет у него в пальцах, и с трудом сглотнул.

– Этого хватит на несколько ночей, – пробормотал он, сунув монету в карман.

Эндориан ничего не ответил. Он развернулся, выбрав стол в дальнем углу, и сел, откинувшись на спинку жёсткого деревянного стула.

Перед ним стоял старый потемневший стол, на котором уже давно виднелись следы времени и многочисленных драк. Воск свечи медленно стекал по подсвечнику, оставляя длинные потёки, а огонь отбросил на его лицо дрожащие тени.

Трактирщик, не дожидаясь новых приказов, быстрым шагом ушёл на кухню, оставив Эндориана наедине с его мыслями и вниманием остальных посетителей.

Прошло совсем немного времени, прежде чем трактирщик вернулся. Он двигался быстро, но осторожно, неся в руках широкий деревянный поднос. Запах жареного мяса ударил в нос, смешиваясь с ароматом густой похлёбки, дымом от свечей и кисловатым запахом дешёвого эля. Поднос опустился на стол перед Эндорианом с глухим стуком: глубокая глиняная миска с тёмной, наваристой похлёбкой, из которой поднимался лёгкий пар; большой, чуть подгоревший кусок мяса с хрустящей коркой; ломоть чёрного, грубого хлеба, надрезанный неровным ножом; и высокая кружка тёмного эля, на поверхности которого играла тонкая пенка.

Эндориан медленно поднял взгляд от еды и коротко кивнул.

– Благодарю.

Трактирщик вытер ладони о засаленный передник, как будто не решался уйти сразу. В его взгляде больше не было прежнего недовольства, с которым он встретил гостя, только осторожное любопытство и… капля страха.

– Меня зовут Рольф, господин, – сказал он, наконец, его голос звучал глухо, будто он боялся говорить слишком громко. – Это не та еда, к которой вы привыкли, но… всё, что у нас есть.

Эндориан не отрывал от него глаз, его взгляд был тяжёлым, непроницаемым, в свете дрожащей свечи казалось, что в глазах его темнела сама ночь. Он не стал объяснять, к какой еде он привык. Он не сказал, что уже давно не знает, что значит вкушать трапезу как человек, не думая о возможной опасности, не ожидая, что первый же кусок может стать последним. Он просто посмотрел на трактирщика так, что Рольфу вдруг стало трудно дышать, и пробила едва заметная дрожь.

– Еда сгодится, – спокойно ответил Эндориан, его голос был низким, с металлическим оттенком. – И мне не нужна кровать с балдахином. Главное, чтобы не было клопов.

Рольф кашлянул, нервно кивнул.

– Клопов у нас нет, – поспешно заверил он, будто боялся, что один лишь намёк на подобное может разгневать незнакомца.

Он хотел ещё что-то сказать, но Эндориан резко поднял руку, жестом прерывая его.

– Я тебя позову, если что-то понадобится.

Трактирщик тут же замолк, словно проглотил слова, которые собирался сказать. Он сделал короткий, почти машинальный поклон, затем развернулся и быстрым шагом ушёл вглубь трактира, оставляя гостя наедине с ужином.

Как только Рольф скрылся за дверью кухни, в трактире зашевелились тени. Люди, что сидели за столами, снова начали переговариваться, но теперь их голоса стали тише, осторожнее.

– Видел его доспехи? – раздался шёпот.

– Он не похож на сборщика налогов… Уж больно темный…

– А вдруг он из людей короля?

– Нет, посмотри на него… не похоже. Скорее… из тех, кто не служит никому.

– Только зачем ему ночлег здесь?

Голоса не были враждебными, но в них слышалась настороженность, скрытый страх перед незнакомцем, который вдруг оказался среди них. В таких местах привыкли к опасности, но опасность, которую ты знаешь, всегда легче принять. Этот человек был чужаком, тенью среди людей, его нельзя было прочитать, нельзя было понять, чего он хочет.

Эндориан не обращал внимания на перешёптывания, ел быстро, не отвлекаясь, не тратя времени на смакование вкуса. Похлёбка была густой и горячей, мясо жестковатым, но сытным, хлеб немного заветренным, но съедобным. Он не привык перебирать пищу, тем более после долгой дороги, и потому поглощал всё, что стояло перед ним, словно его тело само знало, что нужно набраться сил. Эль оказался терпким, с лёгкой горечью, но после первого глотка он уже не чувствовал ни его вкуса, ни слабого привкуса брожения. Главное – тепло, которое растекалось по желудку.

Как только последняя крошка хлеба исчезла со стола, Эндориан медленно поднялся. Тяжёлая тишина, что повисла в трактире, стала ещё плотнее, когда с его пояса раздался лёгкий звон. Его мешочек с золотом качнулся, звякнув монетами, и в этом звуке было что-то такое, что заставило всех в помещении замереть. В этих местах золото было редкостью, почти легендой, и тот, кто носил его с собой, мог быть кем угодно – лордом в изгнании, убийцей, шпионом, но никогда простым путником.

Эндориан не обратил внимания на это молчаливое напряжение. Он слегка повернул голову и громко окликнул хозяина заведения:

– Рольф.

Дверь на кухню приоткрылась, и через мгновение показался трактирщик. В его руке дрожала свеча, пламя слегка колыхалось от движения.

– Что-то ещё нужно? – спросил он, голос его звучал ровно, но в глазах всё ещё читалось уважительное опасение.

– Покажи мне мою кровать, – спокойно, но твёрдо произнёс Эндориан.

Рольф кивнул и жестом пригласил следовать за ним.

– Идёте за мной.

Когда Эндориан направился вслед за трактирщиком, все пятеро посетителей трактира невольно проводили его взглядом. Кто-то слегка повернулся на стуле, кто-то сделал вид, что смотрит в кружку, но никто не смог полностью скрыть своего любопытства. Чужак, одетый в тьму, с глазами, в которых не отражался свет свечей, шёл к своему ночлегу, и каждый здесь знал – это не тот человек, которого хотят видеть во сне.

Рольф подошёл к двери в дальнем конце зала, слегка приоткрыл её и поднял свечу выше, освещая вход.

– Здесь, – сказал он, сделав шаг внутрь.

Комната была маленькой, но на удивление чистой. В её центре стояла простая деревянная кровать, покрытая не белым, но свежим и опрятным бельём. В углу стоял старый комод, на котором виднелись следы времени и множества рук, открывавших его тяжёлые ящики. Рядом с кроватью скромно притаилась небольшая табуретка, которую явно использовали больше для удобства обувания сапог, чем для долгих посиделок.

Эндориан быстро оглядел комнату и кивнул.

– Сгодится, – коротко сказал он, затем снова повернулся к трактирщику, сужая глаза. – В стойле мой конь. О нём надо позаботиться. С рассветом я уеду.

Рольф быстро кивнул, снова нервно вытирая ладонь о передник.

– Будет сделано, господин.

Он протянул свечу, и Эндориан, не глядя, взял её, оставив в руках трактирщика лишь слабый запах воска и копоти. Затем, не дожидаясь новых слов, шагнул внутрь и захлопнул дверь.

На мгновение в комнате стало совершенно тихо.

Эндориан поставил свечу на табуретку, позволив её слабому свету бросить тёплые, колышущиеся тени на стены. Затем, не теряя времени, расстегнул кожаные ремни и снял нагрудник, аккуратно поставив его на комод. Пояс с ножнами лёг рядом, его клинки – верные спутники, отдохнут недолго. Сам меч он осторожно опустил на край кровати, так, чтобы он был в пределах досягаемости.