Вейкане в Университете Добра

Кто такие горебуки?

Давным-давно их было очень много. Горебуки населяли луга и поля, горы и леса, их водяные мельницы стояли вдоль рек и мололи муку, корабли с перламутрового цвета парусами бороздили моря, а тракты были заполнены вычурными экипажами и грузовыми повозками со множеством самого разнообразного товара. Их страна процветала, а столица – Горебукия Сияющая, стоявшая по двум берегам Шумной реки, – была самым прекрасным городом на свете. Изумительные дворцы, величественные монументы, дороги из чистого мрамора, фонтаны высотой в десятки футов, парки с экзотическими цветами и растениями со всего мира – всё это в избытке было в чудесном городе. Горебуки всегда работали сообща, были трудолюбивыми, честными и заботились друг о друге. Но шло время.

Молодые поколения уже не хотели трудиться, будучи с самого рождения обеспечены всем необходимым. Они стали высокомерными по отношению к другим народам, которые не могли себе позволить жить так богато, постоянно поучали их и насмехались над ними. Беззаботная, сытая жизнь и привычка к роскоши привели к тому, что горебуки стали бояться потерять даже самое малое из того, что имели. Они перестали помогать друг другу, потому что раздражались от всего, что могло хоть немного их потревожить. Отвыкли ходить друг к другу в гости, петь вместе песни и встречать праздники. Родители перестали уделять время детям, а дети слушать старших…

В конце концов, все жители страны перестали общаться друг с другом. Каждый хотел поселиться как можно дальше от других, чтобы не приходилось здороваться с соседями. Даже когда горебуке нужно было что-то купить, он лишь молча показывал рукой на товар, не произнося ни слова.

Раньше у горебук были большие и дружные семьи, теперь же никто не мог ужиться под одной крышей и все жили поодиночке. Маленькие горебукята не рождались, а старики постепенно умирали. Жителей в стране становилось всё меньше, и наступил день, когда их королевство угасло. Нет, оно не распалось, оно растворилось, исчезло, как дым на ветру.

Мельницы не мололи, пароходы не гудели, двери и окна не хлопали. Прекрасная столица пришла в запустение, стены покосились, крыши провалились, а улицы заросли бурьяном и деревьями. Лишь изредка жители окрестных деревень в яркие солнечные дни видели далёкий отблеск золотых куполов некогда величественных дворцов.

Тем, кто остался, чтобы как-то обеспечивать себя (а запросы у горебук не уменьшались, несмотря ни на что), приходилось устраиваться на службу к другим народам, и от этого горебуки становились ещё более сварливыми.

Вейкане никогда раньше не видел горебук, но ему рассказывали, что когда-то давно в их городе жил один жестянщик. Конечно же, он терпеть не мог лесовичков, особенно их смех и бесконечные «Доброе утро!» и «Как поживаете?» – и, не выдержав, перебрался в овраг за городом. Но и там его постоянно что-то раздражало, в итоге он собрал свои вещи и уехал, а куда – никто не знает. Одни поговаривали, что в столицу, другие, мол, за границу. В любом случае, если Вейкане когда-то и представлял, как бы мог выглядеть горебука, то господин Пелькс был абсолютным воплощением этого образа.

Министр, звонко цокая каблуками, прошёл на середину кафедры и неприветливо осмотрел лесовичков.

– Моя фамилия Пелькс. Уполномочен его величеством вести вашу подготовку к сдаче Королевского экзамена. Вы можете обращаться ко мне «господин Пелькс», «господин министр» или «сэр». Иного я не приемлю. Экзамен сдадут лишь те, кто по всем параметрам достоин высокого звания студента Королевского университета. Остальные навсегда покинут его территорию.

Пелькс внимательно вглядывался в мордочки юных лесовичков, пытаясь проникнуть в их сознание и остаться там навсегда в виде страшного воспоминания об их первой встрече. От всего происходящего – ветра за окном, скрипа лакированных туфель куратора по натёртому паркету, постукивания трости об пол, и самое главное, от этого холодного, не обещающего ничего хорошего взгляда – юным абитуриентам, да и старосте тоже стало не по себе.

Пелькс аккуратно поставил портфель на стол, ловким движением открыл защёлки и извлёк серую папку с бумагами, на которой большими буквами красовалась надпись: «Личное дело».

– Пройдёмся по списку.

Министр достал из папки первый лист и произнёс:

– Лауль из Твержди-на-Взморье, – и, словно парящий над загоном с цыплятами коршун, стал осматривать сидящих в аудитории ребят.

– Это я, – ответил Лауль, подняв лапу.

– Ког-да я на-зы-ва-ю чьё-то имя, – сквозь зубы процедил куратор, растягивая каждое слово, – нужно… встать! – рявкнул он и ударил ладонью по столу.

Из лап Йорги от неожиданности, словно стрела из арбалета, вылетел карандаш, который он нервно теребил до этого. Пелькс тут же метнул в его сторону испепеляющий взгляд, но Йорги замер будто каменное изваяние и, кажется, даже не дышал.

– Просите, сэр, – Лауль медленно встал со своего места.

– Итак, вы собираетесь поступать на факультет Искусств, музыкальное отделение, – прочитал Пелькс анкету. – Самый бесполезный факультет, как будто королевству никто больше не требуется, кроме лицедеев. Впрочем, если вы предпочли бренчание на гитаре нормальной профессии, ждать чего-то большего и не стоит, садитесь!

Министр презрительно посмотрел на Лауля и взял следующий лист из папки, а лесовичок стал мрачнее тучи и что-то недовольно буркнул сидевшему рядом Вишке.

– Мила из Мерилинна, – продолжил Пелькс.

– Я, господин министр, – звонко проговорила Мила, вытянувшись, словно струна.

– Вы выбрали факультет Бескорыстных Лекарей. Сомневаюсь, что столь физически сложная работа, во время которой вам порой придётся трудиться двадцать четыре часа в сутки без сна и отдыха, пожертвовав всем своим свободным временем и личными интересами, будет под силу изнеженной столичной девочке. Подумайте, стоило ли позорить славный Мерилинн приездом сюда, ведь экзамен вам всё равно не сдать.

Вейкане видел, как большие голубые глаза Милы стали влажными.

– Я могу садиться? – с трудом сдерживая слёзы, спросила она.

– Да, – равнодушно ответил Пелькс, уткнувшись в следующий лист.

– Йорги из Горно…

– Я-я-я! – закричал на всю аудиторию Йорги, при этом чуть не опрокинул парту, слишком резко вскочив с места.

Пелькс оторвал взгляд от бумаги и уставился на лесовичка. Зубы скрипели, желваки вздувались с невероятной скоростью, а лицо министра стало менять цвет от бледно-серого к тёмно-красному. Куратор багровел от злости, а Йорги – от переживаний, что свалял дурака, не дав ему договорить. Два красных помидора молча смотрели друг на друга.

– После первого семестра, – снова, словно змея, сквозь зубы прошипел Пелькс, – все первокурсники по традиции встречаются с его величеством в Карольхоме. И чтобы я допустил до встречи с королём студента, который не знает самых элементарных правил этикета?! Да никогда!

С каждым новым словом громкость его голоса увеличивалась, и последнюю фразу слышали даже в соседнем здании библиотеки, и это при том, что стены в университете имели толщину в полтора метра. По крайней мере, библиотекарь, тётушка Мерсис, строго следившая за дисциплиной в читальном зале, оторвалась на мгновение от вышивания и взглядом стала искать нарушителя тишины.

Йорги продолжал краснеть ещё больше, хотя казалось, что более красным лесовичок по природе просто быть не может. В конце концов он сел и угрюмо уставился в парту, так и просидев до конца собрания. Пелькс продолжал:

– Вишке из города Северный Путь.

Лесовичок вальяжно поднялся. Складывалось впечатление, что Вишке был единственным, кого поведение министра абсолютно не впечатляло. Он спокойно смотрел на него.

Министр с недоумением изучал бумагу, на которой была представлена информация про лесовичка.

– Странно, – сказал он. – Здесь не написано, куда вы подали заявку.

– А я ещё не решил, – ответил Вишке. – Может, пойду на факультет Ободряющих Речей. Языком болтать – не поле пахать. Болтнул – отдохнул, – ухмыльнулся Вишке.

Пелькс очумело смотрел на лесовичка, искренне поражаясь такой дерзости. Однако уполномоченный его величества быстро взял себя в руки, и всем находившимся в аудитории пришлось выслушать целую лекцию на тему, какой же бестолочью нужно быть, чтобы ехать в лучшее учебное заведение королевства и при этом не выбрать факультет для поступления и даже не удосужиться поинтересоваться тонкостями каждого ремесла.

– Болтать не пахать?! – вопил министр. – Да вы хоть представляете, какой это труд – подобрать нужные слова, чтобы подбодрить кого бы то ни было в сложной ситуации! Сколько знаний и жизненного опыта нужно для этого иметь! У вас что, тыква вместо головы? Так вам тогда на овощной рынок надо идти, а не в университет. Хотя от настоящей тыквы проку и то больше будет, чем от вас.

Лесовички ещё долго слушали речь о преимуществах тыквы в сравнении с нерадивым студентом, но наконец Пелькс выдохся и закончил свою тираду угрожающей фразой:

– Я вас даже до экзамена не допущу. Университету нужны студенты, которые знают, что они здесь делают. А тратить на вас своё время и время преподавателей я не позволю.

В отличие от Йорги, Вишке не краснел. Напротив, он очень стойко выслушивал гневную тираду министра, но в его взгляде таилось что-то нехорошее. Вейкане это заметил, и ему стало почему-то очень грустно.

Пелькс взял последний лист из папки. Очередь дошла до Вейкане. Собравшись с духом, он ждал, когда куратор произнесёт его имя, и, дождавшись, решительно встал со своего места.

– Вейкане из Лесных Трав, вы собираетесь поступить на факультет Любви и Милосердия. Вы понимаете, что это особый факультет нашего университета?

– Да, сэр, – ответил Вейкане.

– Вы знаете, что его заканчивали лучшие умы государства?

– Да, сэр, – стараясь не волноваться, отвечал лесовичок.

– И вы, приехав сюда из какого-то захолустья, действительно рассчитываете получить диплом по этой сложнейшей специальности?

– Я знаю, что это самый сложный факультет, господин министр, и я понимаю, что для выбравших его на экзамене будут особые требования. Я сам до сих пор с трудом верю, что стою здесь в надежде поступить. Но моя мечта – посвятить жизнь делам любви и добра – привела меня сюда, и я сделаю всё, что в моих силах.

Возможно, куратор проникся вдохновенной речью лесовичка, может, и это больше похоже на правду, просто устал после долгих нотаций, но Вейкане он ничего не ответил.

– Собрание окончено, – заключил Пелькс. – С сегодняшнего дня начинается ваша подготовка к Королевскому экзамену. Каждый день мы будем встречаться на лекциях. Хотя, судя по сегодняшней встрече, мало кому это поможет. Первая лекция состоится завтра в это же время. На сегодня вы свободны… Староста! – рявкнул он.

– Да, сэр, я здесь, – Вятнемс вскочил как ошпаренный.

– Объясни своим подопечным, что выходить из аудитории я разрешаю после того, как затихнут мои шаги.

– Хорошо, сэр. Я понял, сэр. Всё скажу, сэр.

– Довольно, – Пелькс пренебрежительно махнул рукой, останавливая старосту.

Он медленно и педантично сложил бумаги обратно в папку. Звонко щёлкнули замки на портфеле. Вновь раздались стук каблуков и удары трости о паркет. Перед выходом министр ещё раз хищным взглядом окинул лесовичков, после чего громко хлопнул за собой дверью, как бы говоря: «Я здесь главный».

Ребята сидели не шевелясь в полной тишине.

– И что это сейчас было? – с недоумением спросил Лауль, нарушив молчание, но ему никто не ответил, каждый погрузился в свои мысли.

Вятнемс был обескуражен не меньше остальных. Его воображение во всех красках рисовало картину, как он отчитывается в ректорате по поводу того, что ни один абитуриент из доверенной ему группы так и не поступил в университет. Мила уже не могла сдержать слёз и тихо плакала, закрыв лапками мордочку. Вейкане хотел сказать ей что-то в утешение, но так и не смог подобрать подходящих слов, отметив про себя, что Пелькс был абсолютно прав, говоря о том, как на самом деле сложно кого-то подбодрить. Йорги так и продолжал сидеть, тупо уставившись перед собой. И лишь Вишке, насвистывая весёлую мелодию под нос, первым стал собираться на выход. Спустя несколько мгновений остальные ребята последовали его примеру.

Глава 4. А не выпить ли нам горячего шоколада?

Всю следующую неделю лесовички провели за подготовкой к экзамену. Каждое утро они посещали лекции господина Пелькса, где, помимо необходимого учебного материала, получали хорошую порцию гадостей в свой адрес.

Особенно доставалось Йорги и Вишке. Но если Йорги ограничивался тем, что покорно выслушивал тирады министра и постоянно краснел (впрочем, уже не так сильно, как на первом собрании), то Вишке смотрел на куратора полным презрения взглядом и один раз даже, не сдержавшись, бросил язвительную фразу в ответ.

– И зарубите себе на носу, – заканчивал Пелькс очередное нравоучение, подняв с места Вишке, но обращаясь, скорее, ко всем, – университет не потерпит бездарей в своих рядах. Одна заваленная сессия, одна несданная курсовая работа – и вылетите как пробка отсюда! С болванами нянчиться здесь не будут, отчислят, и никто назад не вернёт.

– Вас-то вернули, – сказал Вишке вполголоса, опустив голову.

Пелькс, услышав это, сначала обомлел, не веря ушам, и даже поковырялся в одном из них своим кривым длинным пальцем. Но, посмотрев на Вишке, который продолжал стоять как ни в чём не бывало, разглядывая парту, при этом с трудом сдерживая ухмылку, пришёл в такую ярость, что от его крика в аудитории треснуло окно. В итоге он запретил Вишке появляться на лекциях и посоветовал немедленно собирать чемоданы домой. Однако лесовичок не очень-то и переживал. Он единственный из всей компании абсолютно не готовился к экзамену.

– Если такие типы, как Пелькс, принимают вступительные экзамены в Университет Добра, – говорил он, ехидничая, – не сложно представить, чему здесь могут научить.

– Но Пелькс даже не преподаватель, просто какой-то фрукт из министерства, – пытался спорить Йорги во время их совместного обеда в университетском обеденном зале.

– Ерунда, – отмахнулся Вишке, и кусок сёмги соскочил с его вилки, пролетев над ухом Милы, которая уже собиралась уходить. – Мы только переступили порог якобы лучшего учебного заведения страны и что увидели? Самодура, на которого нет управы. По какому праву он не допустил меня к лекциям? Просто потому, что ему не понравилось, что я сказал? Какое это вообще имеет отношение к моим знаниям предметов?

– Это неуважение к старшим, здесь такое не поощряют, – заметил Вейкане.

– Разве тот, кто спрашивает на экзамене про любовь и милосердие, не должен хоть немного сам соответствовать своим требованиям? – Вишке сделал вид, что не услышал его.

Йорги хотел что-то ответить, но положил в рот слишком большой кусок отбивной, поэтому получилось бессвязное мычание. Вишке его перебил:

– Нет, Йорги, ты меня не убедишь, можешь не стараться. Все они одинаковые – сплошные лицемеры. Не думаю, что стоит тратить время на учёбу здесь, есть более полезные занятия.

– Но ректор разрешил тебе перенести поступление, когда заболела твоя мама, разве это не пример добра? – спросил Йорги, наконец проглотив кусок мяса.

– Вот именно, разрешение сдавать экзамен я получил не от Пелькса, и он не имеет никакого права мне что-то запрещать. Так что на вступительные испытания я приду, мне есть, что сказать этой ходуле с манией величия. А насчёт ректора… разрешить-то он разрешил, только с таким куратором это больше похоже на насмешку. Ты же сам слышал, что говорил Вятнемс: Пелькса вернули в университет специально для подготовки нашей группы.

После обеда ребята разошлись каждый по своим делам.

Вишке проводил свободное время как угодно, но только не за учёбой: гулял с первокурсницами, играл с факультетской командой в летающую тарелку и, конечно же, катался на велосипеде. Он мог взять велик, уехать на целый день в горы и вернуться далеко за полночь. Вишке нашёл давно забытые и заросшие тропы, которые вели на университетскую территорию через лес, в обход главных ворот, и чувствовал себя абсолютно свободным.

Предложения Милы и Вейкане попытаться помириться с министром и уж тем более принести извинения, чтобы иметь возможность вернуться на лекции, он даже не стал слушать. Больше его убедить не пытались, да и времени на это у лесовичков не было. Все усердно готовились к экзамену и терпели ежедневные выходки злобного куратора.

Мила всё время проводила в библиотеке, к концу недели даже перестала ходить на обед с остальными. Лауль постоянно упражнялся играть на всевозможных музыкальных инструментах, которые ему разрешили брать в музыкальных классах для тренировки, некоторые из них Вейкане видел впервые. Сам он, как и Йорги, тоже старался не отставать, хотя и не проявлял такого рвения, как Мила. Ребята спокойно могли позволить себе часок-другой провести за чашечкой кофе, обсуждая философские вопросы.

– Вот скажи мне, Йорги, ты когда-нибудь задумывался на тему мурашек? – поинтересовался у товарища Вейкане в один из таких перерывов.

– А что о них думать, мурашки у всех одинаковые, – отвечал Йорги, прихлёбывая горячий напиток.

– Не соглашусь, – возразил Вейкане. – Мурашки у каждого свои собственные. И появляются они не абы когда, а только во время очень волнительных моментов. Но как они узнают, что нужно появиться именно в этот момент?

– Кто знает, возможно, есть одна мурашка-разведчик, которая сидит в засаде, а мы её не замечаем, потому что она маленькая и хорошо маскируется, и когда происходит что-то важное, тут же подаёт сигнал другим мурашкам.

– Я думаю, что твоя теория имеет место быть, – с задумчивым видом произнёс Вейкане, делая глоток. – По крайней мере, я не слышал, чтобы наука это опровергала.

– Надеюсь, во время учёбы нам расскажут правильную версию. Как думаешь, у нас будет мурашкология? – спросил Йорги, допивая кофе.

– Вот если поступим, узнаем, – улыбнулся Вейкане.

– Не «если поступим», а «когда поступим», – подмигнул Йорги, и ребята вернулись к учебникам, чтобы провести за ними полночи.

В субботу состоялась последняя и самая длинная подготовительная лекция. Пелькс превзошёл себя. Учитывая, что Вишке был персоной нежелательной, Йорги досталось больше всех. Хотя в этот раз министр не обошёл вниманием никого. Закончил куратор ободряющей фразой:

– Курс лекций завершён, завтра вы свободны, а в понедельник состоится экзамен. Советую запомнить этот день, потому что для вас он, скорее всего, станет последним в стенах университета.

С довольным видом (насколько может быть довольным горебука) и чувством выполненного долга он надел шляпу и покинул класс. Ребята все как один выдохнули.

Воскресный день они решили провести спокойно и хотя бы ненадолго забыть об учёбе. Даже Мила, которую всю неделю невозможно было оторвать от учебников, согласилась с тем, что выучить что-то новое накануне экзамена уже невозможно, а набраться сил и освежить голову перед таким важным событием непременно нужно.

Днём ребята отдыхали в своих комнатах. После трудной бессонной недели ничегонеделание казалось лучшим занятием. Но лесовички по природе своей не могут долго бездельничать, поэтому они заранее договорились на совместную вечернюю прогулку. Ради такого события Вишке даже пораньше вернулся с очередного велопутешествия.

На улице темнело. В горах солнце садится быстро, особенно во второй половине года. Ребята гуляли по центральному парку, где уже зажглись ночные огни. Парк занимал большую территорию, раскинувшись в южной части университетского городка. Сквозь него тянулась вымощенная брусчаткой кипарисовая аллея, по которой ежедневно гуляли студенты и преподаватели. Вдоль всей дороги по обе стороны стояли красивые скамейки с изящными резными спинками, фонарные столбы с масляными светильниками, но особенной аллею делали многовековые деревья, которые, подобно верным стражам, становились в длинную шеренгу, отдавая честь гуляющим. В середине парка располагалась круглая площадь, её главной достопримечательностью был большой каскадный фонтан, выложенный белым камнем. Со всех сторон его украшали мраморные статуи, каждая из которых олицетворяла науку, преподаваемую в университете.

Самой величественной была статуя Любви и Милосердия. Вейкане сразу обратил на неё внимание и долго не мог оторвать взгляда. Прекрасная девушка в палантине распростёрла своё покрывало над земным шаром и с нежностью смотрела на него. Внизу на пьедестале красовалась надпись: «Любовь есть спасение мира».

Вейкане любовался памятником, пока его не окликнул Йорги:

– Дружище, чего ты там застрял, иди сюда, мы купили мороженое!

Несмотря на прохладный вечер, ребята уплетали пломбир за обе щеки. Вейкане с радостью присоединился.

– Вкусное, – сказал он, попробовав.

– Неплохое, но взморское лучше, – выступил в качестве эксперта Лауль. – Особенно облепиховое.

– Даже такое бывает? – удивился Вейкане.

– Надо тебе в Горноцветы съездить, там какого только мороженого не бывает! У нас в горах полгода зима, и снег лежит: что на улице оставил на ночь, из того мороженое и получилось, – засмеялся Йорги.

Эстетические чувства Лауля были задеты, но он промолчал.

Покончив с мороженым, компания уже собиралась возвращаться домой, но вдруг Мила кого-то заметила и сказала:

– Смотрите! Это же Вечкан Смузя – ректор нашего университета! Я видела его портрет в читальном зале.

И действительно, навстречу ребятам шёл пожилой лесовичок маленького роста: на его голове красовался высокий чёрный цилиндр, шею окутывал серый клетчатый шарф, а длинное пальто было расстёгнуто и развевалось на ветру. Будучи в преклонных годах, он тем не менее шёл вполне бодрой и энергичной походкой. Профессор весело размахивал тростью и напевал под нос какую-то очень старую мелодию, которую лесовички последний раз слышали ещё в далёком детстве. На морщинистой мордашке цвела улыбка, какая бывает у стариков не сварливых, но проживших счастливую, пусть и непростую жизнь; его добрые глаза почти полностью скрывались за густыми седыми бровями, а на круглом, словно теннисный мячик, носу были надеты очки с большими толстыми линзами. Всё это вкупе с полным отеческой любви взглядом придавало профессору очень добродушный вид.

Вейкане слышал из рассказа старосты, что ректор строг во всём, что касается учёбы, но при этом в жизни очень добрый и отзывчивый.

– Здравствуйте, профессор! – хором закричали ребята.

– Здравствуйте, здравствуйте, – ответил ректор и, подойдя поближе, воскликнул: – О, кажется, это наши будущие студенты, если я не ошибаюсь? Господин Пелькс мне о вас рассказывал.

Ребята растерянно переглянулись.

– Очень рад видеть вас накануне экзамена в хорошем расположении духа. Как вам в нашем скромном заведении? – продолжил Смузя.

– Это самое чудесное место на свете! – восторженно ответила Мила. – Здесь так здорово, так здорово! А какая библиотека, это невероятно!

– А сколько удивительного вас ждёт впереди, во время учёбы! – довольно отозвался профессор. – Кстати, раз уж вы мне повстречались в этот замечательный воскресный вечер, не составите ли компанию? Я собираюсь перед сном заглянуть в одно местечко недалеко от парка. Заодно расскажете, чем живёт нынче молодёжь.

Ребята растерялись, ведь они совершенно не ожидали такого приглашения, тем более уже собирались возвращаться в свои комнаты, чтобы как следует выспаться перед экзаменом, но отказаться от предложения ректора не могли.

Идти пришлось дольше, чем они предполагали. Местечком, куда так хотел заглянуть профессор Смузя, оказалась лесная кофейня, о существовании которой лесовички даже не догадывались. По дороге ректор воодушевлённо рассказывал, как это заведение приглянулось ему ещё в годы далёкой юности, когда он, будучи молодым студентом, захаживал сюда с друзьями, чтобы пропустить кружечку-другую горячего шоколада.

– Самое удивительное, – говорил профессор, – что за столько лет вкус ничуть не изменился! Он просто сказочный!

Кофейня стояла на самой окраине университетского городка. Она представляла собой небольшое здание из деревянного бруса с высокими светлыми окнами и красной двускатной черепичной крышей. Из трубы клубами поднимался дым и сразу же рассеивался по небу осенним ветром. Вокруг был разбит небольшой сад, ярким сиреневым пламенем в котором цвели астры.

Ректор открыл тяжёлую дверь, пропуская ребят вперёд. Внутри оказалось очень уютно. Соломенные стулья с мягкими подушками, винтажные подсвечники на круглых столиках и потрескивающий в углу камин создавали тёплую домашнюю атмосферу, перед которой отступала прохлада сентябрьского вечера.

Гостей было немного. За противоположным от входа столиком лесовичок с густой рыжей бородой что-то увлечённо рассказывал своей спутнице с белой шёрсткой. В центре кофейни расположилась компания старшекурсников, которые играли в стикеры5, периодически закатываясь громким смехом. Кто-то уже собирался уходить.